Василий не заметил, как к нему подошла Катя и протянула, руку приглашая танцевать. Он быстро встал и, взяв её за плечи вместе с ней стал кружиться, также как и она, улыбаясь и смеясь, потому что ни он не Катя этого танца не знали и просто дурачились. И только мельком он видел по ту сторону костра Семелесова, угрюмо сидевшего всё так же скрестив ноги, и тяжело смотревшего на них исподлобья.
Семелесов, откровенно говоря, не особенно удивился, когда она подошла именно к Кистенёву. Не сказать, чтобы его это не задело, но сейчас он в принципе не хотел думать о столь, как ему казалось, мелочных вещах. А потому он просто сидел, угрюмо покачиваясь, и слушал, как играл Крейтон, смотря на кривлянья Василия и Екатерины и одновременно стараясь не думать о них.
Вдруг кто-то схватил его за плечо. Семелесов развернулся и увидел рядом с собой улыбавшуюся Клементину. Недолго думая он вскочил с земли и она тут же взялась обеими руками за его запястья, не дожидаясь пока он окончательно встанет и уже тянула куда-то в сторону.
— Ты знаешь, как танцевать этот танец? — спросил Семелесов шёпотом, чуть наклонившись, чтобы говорить поближе к её уху.
— Нет, — ответила она, покачав головой. — Скажу тебе больше, никто не знает.
Она положила ему руку на плечо и сделала знак, чтобы он взялся за её талию, потом она тоже закружила его, бодро перескакивая с места на место босыми ногами. Затем она высвободилась, взяла его под руку, так что они смотрели в противоположные стороны, и снова закружилась с ним вокруг воображаемой оси лежавшей где-то между ними. Когда Клементина снова отстранилась, Семелесов уже проникшийся взял её руку и подняв вверх, а она в тот же момент резко крутанулась вокруг себя, так что взметнулась юбка её платья, и оказалась чуть в стороне так что с Алексеем она держалась уже на вытянутых руках. И при этом, ни разу, ни она, ни он не останавливались и не становились надолго двумя ногами на земле.
— У нас так всегда танцевали, на ... — начала она, опять чуть приблизившись к Семелесову. — Если по вашему календарю, то примерно будет второе сентября.
— День капитуляции Японии?
— День рождения Матиаса второго. Мы вот так всей деревней собирались у реки и до утра. Там мы с ним и встретились, — она кивнула в сторону Мессеира, который продолжал играть, не обращая никакого внимания на остальных.
— Так ты из деревни?
— В Мантии четыре пятых населения крестьяне, так что здесь ничего удивительного. А ты что, думал, что я дворянка?
— В каком-то смысле да.
— Сочту за комплимент.
Они ненамного замолчали, пока Семелесов не наклонился поближе к девушке, чтобы можно было говорить тише, не перебивая музыки.
— Die Sünde lockt und das Fleisch ist schwach so wird es immer sein, — прошептал он нараспев, пристально глядя на неё.
— Не забываётесь, Семелесов, — ответила она шёпотом.
— Вы знаете немецкий?
— Я знаю этот взгляд.
Они танцевали ещё долго, хотя Семелесову это показалось несправедливо малым. Крейтон кончил играть и с досадой посмотрел на свои с непривычки разболевшиеся пальцы. Костёр уже начинал гаснуть и теперь только звёзды и Луна освещали окрестности. Кистенёв лежал рядом с Катей. Подстелив на землю какую-то тряпку, в паре метров от них у ствола яблони сидел Мессеир с Клементиной, а в центре между ними четырьмя, прямо на траве. Подняв голову над землёй и, подперев её рукой, он пристально смотрел в ночное небо, осматривая участок за участком, словно сверялся: не изменилось ли оно за время его отсутствия.
— А знаете что это за созвездие? — спросил он указывая почти вертикально вверх.
— Нет, — ответил Крейтон. — Мне ваше небо незнакомо.
— Нам тоже, — глухо произнёс, поворачиваясь на бок Кистенёв. — Мне наше небо тоже незнакомо.
— Ну вот, а это, между прочим, Кассиопея. А вон там, что за созвездие, знаете?
— Откуда? — буркнул Василий.
— Это у нас созвездие дракона. А вон там знаете.
Он указал рукой на область неба возле горизонта где горело всего несколько тусклых звёздочек, и не дожидаясь на этот раз очевидного ответа, произнёс.
— А вот это созвездие гончих псов.
— Ты знаешь астрономию? — спросила у него Катя.
— Это неважно. Главное что вы её не знаете.
И вдруг послышался смех, странный смех которого они ещё ни разу не слышали, и не сразу поняли, что смеялся это Крейтон, для которого это вообще было несвойственно, и словно вспомнив об этом, он тут же замолчал, столь же резко как и засмеялся, что-то вытирая на лице.
— Я раньше всегда боялся вот так вот смотреть ночью в небо, особенно лёжа, всегда было такое чувство, что вот сейчас гравитация прекратит работать, и я полечу прямо туда в бездну. Упаду туда, — проговорил Семелесов после длительной паузы.
— Вполне естественный страх, — ответил Крейтон. — Можно сказать, что у человека он в крови, просто многие недостаточно точно осознают то, чего должны бояться. А так, чёрт возьми, сколько там всего, во вселенной, только подумать, если у каждой из этих
звёзд есть собственные миры, и у этих миров свои отражения в других вселенных как у наших.
— Но вместо того чтобы их исследовать мы занимаемся увеличением памяти айфона и разрабатываем новые способы промывать друг другу мозги втюхивая разные безделушки, — грустно проговорил Семелесов. — Подумайте сами: мы запустили спутник в пятьдесят седьмом, человека в шестьдесят первом, американцы в шестьдесят девятом высадились на Луне. За восемь лет мы увеличили радиус достигаемой человеком вселенной с трёхсот до трёхсот тысяч километров от Земли. К концу холодной войны человек имел целые армады спутников на орбите, многоразовые челноки, и был на пороге создания боевого космического флота, меньше чем через тридцать лет после того как мы с горем пополам запустили туда шестидесятикилограммовую болванку с передатчиком. Но вот логичный вопрос, насколько мы продвинулись в следующие тридцать лет? Правильно мы ни хрена не продвинулись. Мы могли уже отправлять первые межзвёздные экспедиции, колонизировать Марс как у Бредбери, но что мы выбрали вместо этого ... да хрен его знает. Человек ничтожен во вселенной, которой он даже не знает.
— А может потому и не знает, что ничтожен, — произнёс Крейтон. — Подумай сам, Семелесов, зачем это человеку. На этой планете он царь и бог, а что он обнаружит там. Куда лучше сидеть здесь и рассказывать друг другу что мы не можем быть одиноки во вселенной, при этом в тайне боясь обратного, того что встретимся с теми, кто сможет стереть нас в порошок двумя пальцами, как мы давим от скуки муравьёв. А ты об этом что думаешь, Клементина?
— Я? — спросила она сонным голосом, видно уже задремав на плече у Мессеира. — О чём? А, ну ... знаете какая была самая человеконенавистническая книга, которую я прочитала как среди мантийских, так и ваших?
— Какая? — с интересом спросил Семелесов.
— Точно не помню, кажется, Чеженский 'Физические факторы ...'
— Может быть Чижевский?
— Да, точно. Чижевский 'Физические факты исторического процесса'. Весьма оригинально связать все революции и мятежи что имели место в истории с периодами солнечной активности. Предположить что все наши идеалы, мечты о свободе, честь, верность нации, всё это придумывалось только потому что людям голову припекло, не знаю ... — тут она протяжно зевнула.
— Но если это правда?
— Если это правда, тогда всё очень, очень плохо.
— Впрочем, это можно использовать, — произнёс Крейтон. — Я видел его графики, сейчас Солнце как раз близко к пику своей активности.
Василий и Екатерина не придали его словам тогда значения, слушая этот спор, они просто лежали и тихонько хихикали.
Часть четвёртая.
ИХ ЗВЁЗДНЫЙ ЧАС
"Принимай победу спокойно и осторожно, потому что настанет час, и тебе так же предстоит принимать поражение".
Джо Аберкромби
Глава двадцать третья.
ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО
Когда Крейтон проснулся на следующее утро, за окном размеренно, словно метроном, постукивал редкий дождик, и время от времени слышались глухие завывания ветра. Но в комнате на втором этаже, где он спал, была лишь слабая приятная прохлада, и это чертовски нравилось Мессеиру. Немногие вещи в этом мире могли удержать утром в постели его, воспитанного, как и все солдаты ордена по заветам Матиаса второго, учившего остерегаться мягких кроватей. Но, то утро было одним из тех, для которых Крейтон делал исключение.
Он осторожно приподнялся и отстранился от Клементины ещё спавшей, лёжа на боку повернувшись к нему спиной, так, что Крейтон проснувшись, обнаружил себя прижавшимся к ней. Мессеир осторожно, опасаясь разбудить её, отодвинулся к стенке, подперев голову рукой поднял её смотря то на волосы Клементины то на обстановку комнаты, от которой веяло своим особым скромным уютом.
Он встал минут через пятнадцать, осторожно протиснувшись вдоль стены и спустившись с противоположного от изголовья края кровати. Достав из шкафа свои повседневные брюки и рубашку он вышел за дверь, и быстро сделал зарядку в коридоре, в этот день по сути чисто символическую, скорее для того чтобы сохранять привычку, нежели поддерживать форму.
Вернувшись в комнату, он первым делом достал из под своей подушки пистолет осмотрел и, решив почистить его послеполуденное время, положил на стоявший в углу комнаты письменный стол, при этом бросив угрюмый взгляд на фотографию Матиаса второго и его сестры. Мессеир подошёл к окну, смотря на то как редкие капли дождя стекали вниз по стеклу с внешней стороны. Отсюда было видно немного, только двор дачи Семелесова и пара соседних участков, всё в тёмно-зелёных тонах от чёрной сырой земли, перемежавшейся с мокрой от дождя зеленью и над всем этим нависали свинцово-серые небеса, переходившие в грязно-чёрный цвет на вершинах своих складок, отчего они казались ещё более зловещими. Такое небо Крейтон любил.
И его характер был тут не причём. Всему виной была его последняя осень в столице, в тот год необычайно пасмурная и дождливая. Аллеи парка перед императорской библиотекой, пожелтевшие и поредевшие кленовые кроны по обеим сторонам и она, идущая рядом с ним всегда держа под руку и прижавшись так, словно хотела согреться. Он невольно повернул голову и взглянул на Клементину, всё ещё спавшую, подложив руку под голову, и отчего-то счастливо улыбавшуюся во сне.
Он немного пододвинул кресло, стоявшее у него за спиной, и присел сзади на край его спинки, продолжая смотреть в окно, вслушиваясь в умиротворяющий стук капель по
стеклу. Он смотрел пристально, заворожённо, только время от времени переводя взгляд на спящую, словно желая убедиться на месте ли она, после чего продолжал смотреть в окно, придаваясь одновременно и мечтам и воспоминаниям навеянных свинцом небес за окном.
Краем глаза Крейтон заметил как зашевелилось одеяло и девушка сначала повернулась на спину, а потом, вытащив руки наружу медленно приподнялась на постели, но головы он не повернул, дождавшись пока не послышался заспанный нежный голос:
— Доброе утро, Мессеир.
Он посмотрел на свою жену, потягивавшуюся сидя в кровати полулёжа и ласково улыбнувшись, ответил:
— Доброе утро.
— Что тебе сегодня снилось?
— Ничего особенного.
— Мне снился Иссельдар, — произнесла она со вздохом, смотря прямо перед собой. — Словно всё как прежде, аллея, парк, осень, здание библиотеки вдали и мы вдвоём. После таких снов жаль просыпаться, — произнесла она и, сделав многозначительную паузу, добавила. — Может быть, хоть раз скажешь, что тебе снилось?
Мессеир повернулся к окну и просунул руки в карманы, чуть наклонившись вперёд, оставаясь сидеть на спинке кресла.
— Говорю же ничего особенного, — произнёс он громким шёпотом. — Что ты ожидаешь услышать? Армия мертвецов, взывающих об отмщении? Мне это никогда не снилось, ни единого раза. А по мне так хоть бы и они появлялись, сниться чёрт знает что, на утро вспоминать противно, раз месяц если повезёт нормальный сон, и тот обязательно забываю.
Она покачала головой, поправила ближний край одеяла и скрестила руки на груди.
— Откажись от своей затеи, — произнесла она угрюмо. — Пожалуйста. Ну, зачем оно тебе?
— Не могу, знаешь же, что не могу, — сдавлено проговорил Крейтон. — Знаешь, почему храню его фотографию? — продолжил он, оживившись, посмотрев сначала на фотографию Матиаса второго, потом на Клементину. — Здесь дело не только в преданности и патриотизме, он был тем человеком, который доказал одно: люди пишут законы истории. Понимаешь о чём я?
— Асерианская конвенция, — произнесла она, посмотрев на Мессеира исподлобья.
— Триста лет, Клементина, она продержалась триста лет. Если посмотреть на то, что твориться в этом мире, без неё Мантия уже лет двести пятьдесят как была бы радиоактивной пустыней. Он смог остановить течение истории в целом мире на три века, а раз историю можно остановить то можно и развернуть, вспять не вспять, в иную сторону. Это хорошая страна, подходящая. Их самолюбие уязвлено, они ропщут, но не имеют, ни лидера, ни идеи. Тот, кто даст им это получит сто миллионов человек, сто пятьдесят, если вернуть под контроль их западные провинции, всё это на огромной территории, богатой полезными ископаемыми и в придачу с тремя тысячами атомных зарядов, каждый из которых способен разнести целый город. Более чем достаточно чтобы послать к чёрту этот их новый мир.
В ответ она громко рассмеялась.
— Что ты им дашь, Мессеир? Посмотри вокруг, они сыты и довольны. Что ты им пообещаешь, свободу? Любой дурак поймёт, что тот, кто хочет навести порядок свободы не даст. А порядок сам по себе им не очень-то дорог посмотри на них, убедишься. Хочешь
воззвать к их патриотизму, к их гордости, — она усмехнулась, — так они от них отреклись, бросили, так же как бросили своих богов. Да и ты, Мессеир, не Матиас второй, а я не Мерцелия, не тот масштаб.
Он несколько раз тяжело вздохнул, задрал голову, уставившись в потолок, потом снова перевёл взгляд на окно.
— Масштаб — понятие весьма относительное. Вспомни историю: кинь толпе цветастую тряпку, скажи пару ласковых слов и у тебя есть партия, раздай этой же толпе оружие, научи с ним обращаться, и у тебя есть армия. Или я не прав? Или толпа поумнела и теперь взвешивает и анализирует каждое предложение прежде чем начать действовать? Если мне не изменяет память ты всегда убеждала обратное, так ведь?
— Мессеир, — произнесла она, покачав головой и прислонившись затылком к стенке. — Брось ты это прошу тебя. Уедем отсюда, — она повернула голову вполоборота, под углом смотря на Крейтона. — Уедем подальше, пошлём всё это к чёрту, уедем туда, где нет ни Дененранта, ни этого проклятого медальона, ни ордена, ничего. Ты же можешь ещё жить. Ты же сам говорил, что с тем, что они сделали с разумом можно доживать и до тридцати, а если не использовать можно и до сорока, подумай, ещё двадцать пять лет Мессеир, пожалуйста. Этого хватит, нам точно хватит.
Крейтон встал и подошёл к окну, покачивая головой.
— Нет, Клементина, проси о чём хочешь, кроме этого. Ты не будешь вдовой. Я не оставлю тебя ни через десять лет, ни через двадцать пять. Я смерти не боюсь, ты же знаешь, но ... — он вдруг замолчал и повернул голову, посмотрев на девушку.
