Хорошо, что не Энди. Надоело мне это прозвище. Не хочу, чтобы обо мне говорили: учился, мол, у нас какой-то Энди, да исчез... Дерьмово звучит. И не трогает ни капли. А я хочу, чтобы трогало.

— А если бы я умер, что бы ты делала?

— Я на дурацкие вопросы не отвечаю, — сказала Юлька. — Перестань.

— Вопрос самый актуальный. Все же умирают. Кто позже, кто раньше. Ну, так что бы ты делала?

— Андрей, тебе говорить больше не о чем? Ну, что ты?

Что тут сделаешь? Никто не любит думать о смерти. А надо бы. Многих глупостей бы не делали. Я обнял ее и сказал:

— Давай просто посидим.

Юльке это понравилось. Редко мы так сидели, может, даже никогда. Постоянно тискались и целова-лись... А сейчас, как пример любви и целомудрия, держались за руки и смотрели в зеркало, висевшее на про-тивоположной стене. В нем отражалась симпатичная черноволосая девушка и странный угрюмый тип. 'И как она любит меня, такого, — подумал я. — Ведь она простила меня, простила — и потому ни о чем не спрашивает! А я с русалкой кувыркался... Но ведь я не хотел! Это был морок! И мне не объяснить этого ни-когда, пока я не расскажу абсолютно все, а я не могу. Сейчас не могу...' Мне стало так хорошо, что я не мог, не смел ломать свое счастье. Я ничего ей не расскажу, пусть лучше исчезну. Так лучше будет. Правда, луч-ше.

— Что лучше? — спросила Юля, и я понял, что нечаянно произнес мысль вслух. А у Юльки хоро-ший слух, не скажешь, что послышалось — обидится.

— Ты лучше. Лучше всех!

Юлька засветилась.

— Андрюшка! — она прижалась, и я тоже сжал ее плечи, ощущая ладонями, как бьется ее сердце. — Только обещай мне, что больше никогда так не будешь делать!

— Что делать? — внутри похолодело. Все-таки спросила...

— Ну... так, как в клубе... И не будешь исчезать. Даже на день!

— Не буду! — радостно пообещал я. — Я твой навеки!

— И сходишь к врачу! — потребовала Юлька. Да, к врачам только и идти... — Все-таки выгля-дишь... как в воду опущенный... И холодный очень.

Как это верно, Ватсон, подумал я. Насчет воды. Все-таки у женщин есть интуиция.

— У тебя такие губы сухие, — сообщила Юлька.

— Тебе это мешает?

— Нет.

Мы снова поцеловались.

В последнее время интерес к сексу пропал начисто. В принципе, оно и верно: откуда взяться ин-стинкту размножения у мертвеца? Сексуальная привлекательность уже не играла для меня никакой роли, и с ведущих позиций переместилась на последние. Зато научился обращать внимание не на длину и красоту ног, а на то, как человек говорит и о чем думает, что сделал, и что собирается сделать. Это гораздо важней и интересней. Я на многое начал смотреть по-другому.

К счастью, в Юльке я не разочаровался. Да, временами капризна, взбалмошна, обидчива, можно многое еще вспомнить, но все это — мелочи, потому что она не бросит, даже если стану калекой. Я не надеюсь — я уверен, и эта вера помогает мне жить, если мыканья между землей и водой можно назвать жиз-нью.

— Я в ванную! — вдруг объявила Юлька.

— И я с тобой! — подхватил я. Мы засмеялись. Хохоча и толкаясь, мы промчались по коридору и дернули дверь ванной. Она распахнулась, являя глазам стоящую под душем Анфису.

Я застыл, как памятник Пушкину.

— Андрюша, что же ты так долго? — игриво лаская себя под струями, проговорила русалка. — Я уж заждалась...

Я посмотрел на Юльку. Она — на меня.

— Юля... — еле выдавил я.

Юлька отошла и молча надела туфли.

— Юля, я не знаю... — я был жалок, как раздавленный червяк. Анфиса действительно раздавила меня, раздавила расчетливо и безжалостно, ударив в самое сердце...

Дверь хлопнула. Я открыл ее и бросился следом. Юлькина фигурка мелькала меж лестничных про-емов, и каблучки быстро стучали по ступенькам. Я мог побежать за ней, но... что я скажу? Рассказать все я просто не был готов, а по-другому не оправдаться.

Убью! Я бросился назад, рванул дверь ванной, но увидел лишь тонкий ручеек воды, утекавший в слив.

Я снова побежал за Юлькой. Едва не переломав ноги, слетел по лестнице и, выскочив из парадной, столкнулся с милиционером. Юльки во дворе не было.

— Бойцов Андрей Михайлович, — мент слегка раздвинул руки, не давая пробежать мимо. Он не спрашивал, а утверждал, и было видно, что просто так не уйдет.

— Ну, я.

— Здравствуйте. Я ваш новый участковый. Хотелось бы с вами поговорить.

Своего участкового я никогда не видел. Этот парень был высоким и упитанным, килограмм под сто. Стриженый, в форме, как положено.

— А что вам нужно? Мне некогда!

Он распахнул передо мной красную книжечку, а когда убрал, в руке что-то ослепительно вспыхну-ло. Глаза обожгло. Я вскрикнул и схватился за лицо. Вспышка лишила зрения и опалила кожу на щеках. В следующий момент послышался топот ног, и сильные руки затащили меня в подъехавшую машину. Всю операцию провели за секунды, шансов отбиться не было.

Машина тронулась с места. Я сидел, плотно сдавленный с обеих сторон. Руки быстро связали скот-чем. Вырваться нереально, к тому же я ничего не видел. Ничего себе, у ментов захваты!

— Вы что делаете? Вы кто, милиция? — спросил я. Молчание. Глаза отходили, резь пропала, и я часто заморгал, пытаясь разглядеть хоть что-то. Мне на голову тут же натянули плотную шапку, так что я по-прежнему ничего не видел. Ехали долго. Машина была удобная, большая, скорее всего, иномарка.

— Куда вы меня везете?

Никто не отвечал, и от этого было страшно. Я понял, что кричать и вырываться бесполезно. Если уж они так мастерски все проделали, то, конечно, продумали и этот вариант. Я сидел, собираясь с мыслями. Вряд ли это менты. Отделение недалеко, на Чехова, я бы давно уже там сидел, а мы все едем и едем. Не в Большой же дом везут? Но кому я еще нужен? И кто может вот так все устроить? В голову приходило лишь одно: Темный, он же Упырь. А с ним шутки плохи. Ничего, попытаюсь вырваться, когда будут вытаскивать из машины. Терять мне нечего.

Наконец, мы остановились. Двигатель замолк, левая дверца открылась.

— Вытаскивай, — сказал кто-то. Я напрягся, меня выволокли из кабины и поставили на ноги. А куда бежать, если ни хрена не видишь? — Пошли.

Я прошел несколько метров, пытаясь, если не увидеть, так услышать что-нибудь. Но уши улавлива-ли лишь шелест листвы и скрип песка под ногами. Мы в лесу, что ли?

Что-то заскрипело, стукнуло. Меня толкнули вперед и кратко предупредили:

— Ступеньки.

Я поднял ногу, шагнул — и едва не потерял равновесие. Хорошо, кто-то схватил за рубашку. Сту-пеньки ведут вниз, а я думал — наверх! Идиоты!

На двадцать второй ступени спуск закончился. Не знаю, зачем я их считал. Наверно, чтобы не так страшно было. И все равно страшно, мало того, страх только усиливался, и я не понимал, почему, ведь ни-чего пока не происходило, но от неосознанного ужаса подгибались ноги.

Долго вели по прямой. Судя по гулкому эху, я находился в длинном коридоре. Я постарался успо-коиться: если лицо закрыли, значит, убивать не станут. По логике. Честно говоря, это не слишком успокои-ло. Какая, на хрен, логика, когда тебя выкрали из дома, отвезли черт-те куда и ведут с мешком на голове?

Щелкнул замок. Меня втащили в узкий дверной проем, судя по тому, как охранники переместились с боков вперед и назад. Удобная позиция, чтобы бежать. Переднего пинком, заднего затылком по физионо-мии. Но вслепую далеко не убегу.

Меня усадили на стул и сняли натершую нос шапку. Передо мной была каменная стена, сложенная Бог весть в какие времена. Только сейчас я понял причину необъяснимого ужаса. Я думал о ворожбе, и чу-тьем понял, что здесь я не смогу колдовать. Здесь безводная, чужая и враждебная среда.

— Вот он, Станислав Федорович, — сказал кто-то. В голосе сопровождавшего чувствовалось без-мерное уважение и страх.

— Вижу, — сказал кто-то. Человек обошел стул, на котором я сидел, и остановился напротив. Но-вые темные очки украшали лицо Темного. Действительно украшали, потому что я уже видел его без них. Правильно делал, что носит. — Здорово, утопленник.

Желать ему здоровья я не хотел и потому промолчал.

— Перейдем к делу, — сказал он. — Я хочу знать, где известный тебе лешак прячет камень.

— Какой камень?

— Свят-камень, — терпеливо сказал Темный. — Он мне нужен.

— Ничем не могу помочь, — сказал я. — Понятия не имею, о чем вы.

За спиной саркастически хмыкнули. Темный, он же Упырь, чуть приподнял голову, и воцарилась полная тишина.

— Ты не понимаешь? Ты думаешь, что бессмертный: Дункан Мак-Лауд? — издевательским, но вполне серьезным тоном сказал Темный. — Это не так. Ты в этом убедишься, если не скажешь, где камень.

— Не знаю я, где камень! — крикнул я. — Какой еще камень?

— Может быть, скажешь, что и лешего не знаешь, и не видел?

В голове мигом созрела шутка: видел, в мультиках, по телевизору. Но вслух ничего не произнес. Не оттого, что боялся. А потому, что знал: никто здесь не оценит юмора. И место, куда я попал, отбивало спо-собность шутить.

Это было древнее помещение, скорее всего, выкопанное глубоко под землей (судя по ведущим вниз двадцати двум высоким ступеням). Неотесанные булыжники выпирали из древней кладки там и тут, свет одинокой лампочки под сводчатым потолком отбрасывал пугающие фантастические тени. И тут я вздрог-нул: у стоящего передо мной Упыря тень была! А ведь в книгах... Но мало ли что пишут в книгах. Что они знают о смерти после жизни? Здесь все по-другому.

— Будь ты жив, я выпил бы всю твою кровь! — нагнувшись ко мне, негромко прошептал Упырь.

Он выставил перед моим носом указательный палец, заканчивавшийся кривым и совершенно чер-ным ногтем. Серая, едва заметная дымка вдруг заклубилась вокруг него, и я понял, что это магия. Магия смерти. Упырь склонил голову набок, словно присматриваясь, и зашептал доверительно и страшно: — И ты бы все, все мне рассказал! Но ты мертв. Тебе повезло.

Это точно, подумал я, какое счастье...

— Я не люблю долго ждать, — выпрямился Упырь. — Где леший прячет камень?

— Не знаю! — сказал я с вдруг проснувшейся ненавистью. — А знал бы, х... бы тебе сказал!

За спиной неопределенно хрюкнули. Я ожидал удара сзади и напрягся, но позади никто не двигался и, похоже, даже не дышал. И там мертвецы? — подумал я.

— Я могу убить тебя прямо сейчас, утопленник, — сказал Упырь, убирая руку и дымящийся палец в карман дорогого пиджака. — Ты мне надоел. Но такая смерть слишком легка для тебя. Не хочу, чтобы тебе досталось посмертие мученика. Нет, я не стану убивать тебя.

Он сделал паузу и кивнул стоящим за спиной:

— Заприте дверь и не открывайте, пока я не велю. Без воды ты сдохнешь сам. Быстро и мучительно.

Пока я переваривал сказанное, Темный вышел. Те, кто стояли за спиной, тоже. Я повернулся, но успел заметить лишь одну широкоплечую фигуру, на миг заслонившую проем. Дверь захлопнулась, и толь-ко тогда я понял, на что меня обрек Упырь, оставив без воды взаперти.

Очень скоро я ощутил зуд. Зачесалось все тело, казалось, по мне бегают тысячи тараканов, протап-тывая дорожки в плоти. Я разодрал рубашку, посмотрел, и стало худо: кожа покрывалась трещинами, усы-хала, как усыхает вырванное с корнем растение, только то сохнет незаметно для глаза, а я все видел. На миг возникла надежда, что меня пугают и скоро выпустят. Я не мог поверить, что умру и превращусь в прах. Я ведь уже умирал один раз. Это просто издевательство! Неужели стану усохшим трупом, как мумия Тутан-хамона, разложусь и рассыплюсь?

Внутри разгорался огонь. Внутренности пылали, невидимое пламя пожирало меня. Я ползал по полу, скручиваясь узлом и царапая ногтями стены. Нестерпимая боль уничтожила время и место, мне каза-лось, я попал в ад, и мукам моим не будет конца. Лампочка на потолке превратилась в сияющий огненный шар, немилосердно жгущий лучами яркого света. Нет, это всего лишь лампочка, ее можно разбить! Я попы-тался подняться, чтобы дотянуться до солнца и повергнуть вселенную во тьму, но не устоял и рухнул на пол.

Пришлось отдаться боли и замереть, ожидая конца, как избавления. Воды, кто-нибудь, дайте воды...

Жизнь заканчивалась. Сознание мерцало и меркло, как лампочка от разряженной батареи. Глупая смерть, дурацкая смерть... Зато не выдал тайны, которой не знал. Пусть Упырь позлится. Но злорадства не было. Не было ни злости, ни прощения. Вообще ничего не было. Даже боль устала и оставила меня...

Я с трудом приоткрыл глаза и посмотрел на усыхающее тело. Одежда обвисла. Я напоминал узни-ка концлагеря, которого видел на старых кинохрониках. Скоро иссохну, подумал я, и рассыплюсь. Прах мы, и в прах возвратимся... Больше я ни о чем подумать не успел. Тьма накрыла деловито и по-хозяйски, разом разрешив все проблемы.

Я очнулся и увидел белый облупленный потолок. Затем надо мной склонилась голова Костика:

— Еп твою мать!! — с неподдельным чувством произнес он. — Просто ох...ть! Андрюха, ты живой?

— Жи-вой, — по складам произнес я, приподнимаясь на постели, и это слово вызвало тучу эмоций. Я жив! Живой!! Мой взгляд скользнул вниз. Оказывается, я лежал не на постели, а на старой железной ка-талке, покрытой простыней. Вокруг стоят такие же каталки с бледными недвижными телами.

— Это где я?

— В морге! — пояснил Костик. Он непрестанно оглядывался и прислушивался. — Жутко здесь, ты бы знал! И твой призрак где-то здесь, должно быть.

— Не бойся, я с тобой! — объявил я, спуская на пол ноги. Морг меня ничуть не испугал. Лежу, мож-но сказать, среди своих, чувствую себя, в общем, вполне неплохо, ничего не болит. Зато ощущалась каждая косточка, скелет казался чужеродным проволочно-шарнирным устройством, внедренным внутрь каркаса из плоти. Еще зверски хочется пить, и кожа зудит, как у прокаженного. — Какой призрак?

— Здравствуйте, Андрей, — сказал знакомый голос. Я осторожно повернул шею, опасаясь, что проволочка внутри оборвется, и голова отвалится. Ковров действительно стоял рядом, в бессменном камзо-ле и запомнившихся мне узких, франтоватых ботинках. — Я рад, что смог помочь. Не хотел пугать молодо-го человека, но иначе было никак.

— Здравствуйте, Павел Иванович. Вы о Косте?

— С кем ты разговариваешь? — спросил Костя. Он стоял с пустым ведром в руках.

— С Ковровым, к которому ты ходил.

— Он мне приснился, прикинь! — Костя провел рукой по лбу. — Поседеешь тут с вами. То в моргах ночуй, то мертвецы во сне! Приснился и говорит: иди в больницу на Литейном, в морг, Андрей там лежит. И скорее, говорит, иди, а то поздно будет!

— Я не знал, сколько вы можете... в таком виде находиться, — пояснил Павел Иванович. — Что с вами случилось, Андрей? Это Упырь с вами так обошелся?

— Потом как-нибудь расскажу, — сказал я. Вспоминать о мучениях не хотелось. Я повернулся к Косте. — Как ты меня оживил? Водой?

— Водой, только не живой, обычной, из-под крана, — нервно ухмыльнулся Костя. — Чем же еще? Целовать не стал, уж извини. Я же помню, что ты без воды — ни туды и ни сюды... Вылил на тебя пару ведер — ты и зашевелился! А потом еще парочку вылил, потом еще...