— И начала подражать ему. Стала внутри такой же, как он: сильной, уверенной, презрительной к тем, кто не может себя сам защитить. Метаморфизм черт характера, если хочешь. Твоя неуклюжесть сразу пропала, конечно же, и шуточки у тебя стали злее, вроде той, что ты и Флёр демонстрировали прошлым летом. Думаю, прежняя неуклюжая Дора такого себе не позволяла.

— Допустим, — цедит Тонкс сквозь зубы, — и что с того? Ты ближе к делу давай!

— Ближе к телу так ближе к телу, ради двух твоих выразительных... глаз я готова на все!

— Эй, мне стыдно! — на щеках и вправду румянец, но кто поверит метаморфу? — Правда!

— Не далее, чем пять минут назад ты совершенно бесстыдно..., — медленно начиная закипать, говорю ей.

— Ладно, ладно, мне не стыдно, тебя весело дразнить, ты не кидаешься рвать волосы ни мне, ни себе и не убегаешь с плачем, вот, — поясняет Тонкс.

— Это в тебе внутренний Аластор говорит, который бойцов любит! — обвиняюще тыкаю пальцем.

Тонкс хохочет, звонко, заливисто, привлекая всеобщее внимание, и выпивает еще вина.

— Внутренний Аластор, ой, уморила, уморила, не могу, — утирает она слезы.

— В каждой шутке есть доля шутки, — замечаю наставительно.

Интересно, Нимфадора пробовала в мужчину превращаться? В Грюма, например?

— Ладно, Аластору нравятся бойцы, я теперь злой боец, так в чем проблема? — спрашивает Тонкс, нахохотавшись и утерев слезы.

— В самом Аласторе, конечно, — пожимаю плечами. — Он же одиночка, подозрительный и готовый к войне со всем светом. И ты стала такой же, не до конца, но стала. Поэтому у вас и не складывается, что вы — двое одиночек, подозревающих все и вся вокруг. Какая любовь? Максимум, что у вас может быть, это изнасилование побежденного победителем, и потом долгая месть в обратном порядке.

По лицу Нимфадоры пробегает тень, складка на лбу формируется, словно сама собой. Неужели она думала и над таким вариантом? Грюм уязвим, особенно для удара в спину от своих, и Нимфадора, получается, обдумывала, как бы ему подлить, подпоить и в постель уложить?

— Стройная теория, красивая, — зло говорит Нимфадора, — но как же моя любовь к нему?

— Так ты не Аластор, — отвечаю просто, — ты лишь метаморф в его шкуре. Что, изобрази ты Дамблдора, сразу стала бы Великой и Светлой? Нет, конечно, потому что внутри ты все та же Тонкс. Подделка. Копия.

Последних двух слов, пожалуй, говорить не стоило, Тонкс ярится, розовые волосы встают дыбом.

— Подделка? — шипит она.

— Под Грюма, да, — сжимая палочку под столом и стараясь не дергать глазом. — Любишь ты его по-настоящему, но вот имитация самого Аластора при этом не поможет. Не настолько он самовлюблен, чтобы на такое повестись.

— Хорошо, мисс всезнайка, и что мне тогда делать? — Нимфадора ярится, но основной выброс, кажется, уже проходит, цвет ее волос возвращается к привычному.

— Разобраться, кого Аластор любит по-настоящему, и быть ей.

— А если он никого не любит?

— Вот тогда все, или бросать это гиблое дело, или мучиться от неразделенной любви, — пожимаю плечами.

— Да что ты знаешь, — начинает Нимфадора и осекается, едва не прикусывает язык.

— Заметь, ты силой выбила это признание из меня, так что, — развожу руками. — Сколько ты рядом с Аластором? Он так и не раскрылся тебе? Может, стоит сменить объект воздыханий?

— Хорошо со стороны советы давать, — огрызается Нимфадора.

— Да, особенно такие, — и вправду хорошо, не скрою.

— Все не можешь простить мне лета?

— Больше Флёр, но и тебя тоже, если тебе так нужна откровенность. Нельзя было просто сказать? У меня же жизнь мед пополам с сахаром, скучная и без проблем, вот вы и подкинули своих насмешек для остроты чувств, да? Что, тебе не нравится, что кто-то смеется над твоими чувствами? Так может, и тебе не надо было такого делать?

Вот, теперь меня несет и рвет крышу ураганом. Почти ору, встав, и обнаруживаю, что посетители "Кабаньей головы" смотрят на меня пристально. Сажусь обратно, народ отворачивается.

— Ладно, мир? — спрашивает Нимфадора.

— Еще предложи обменяться медальонами дружбы, — ворчу в ответ, но уже без злобы, выпустив пар.

Нимфадора ухмыляется, привычно, легко, как в старые времена, и проскочившая между нами искра ненависти вроде бы разряжена. Но осадочек в глубине души остается, остается, надо бы его смыть. Что там у нас ближайшее из праздников? Пасхальные каникулы — не, это еще две недели ждать.

В общем, хочется смыть с себя всю эту грязь прошлого и топать чистым и светлым в такое же будущее.

Глава 12

— У меня есть отличное средство для смывания грязи и плохих мыслей! — заявляет Луна. — Шампунь из коры особого жги-дерева! Оно отличается от других жги-деревьев по трещинам на чешуйках коры, у всех остальных как язычки пламени, в которых танцует фея, а у особого дерева — оно как волна.

Смотрю на Луну, но нет, она абсолютно серьезна.

— И эта волна смывает все плохое с головы, а если заранее предупредить мозгошмыгов, чтобы они спрятались, то еще и не вредит! У меня как раз еще осталось с прошлого лета чуть-чуть...

Она бросает взгляд на мою короткостриженую голову и заключает радостно.

— Даже мне еще хватит! — спохватывается и тут же торопливо добавляет. — Его надо наносить по-особому на голову, я покажу тебе как! Иначе не сработает!

Смотрит наивными глазами, разве что не хлопает ими, как жалобный щеночек.

— Один балл Рэйвенкло за изворотливость, — бормочу под нос. — Но! Только голову!

— У меня есть особая мазь из слив-цепеллинов, придающих телу воздушность и легкость, — Луна даже пытается сделать голос искушающим, но практики мало, поэтому у нее не выходит.

К счастью, нас не слышат, потому что тут даже самый тупой из учеников догадался бы, что происходит. Наглая и неприкрытая попытка соблазнения и дачи взятки собственным телом. При этом стандартные отмазки "нас не должны видеть" вроде, как и не действуют, потому что дело будет в ванной комнате.

Таков "хитрый" замысел весенней Луны.

— В ванной Префектов в любой момент может появиться Плакса Миртл, поэтому нужно будет держать себя в рамках, Луна, — говорю почти ласково.

Правда, можно напустить пены и скрыться под ней, но лучше Луне не подсказывать. И в душевой Клуба можно как следует подолбиться, но этого ей тоже лучше не знать. Да что там, даже в душевой при спальне можно все, если подойти умело и с толком. Или с головой, пораженной тяжелым выбросом гормонов — когда совсем уж невтерпеж, и зубы с пальцами сводит, или, когда заводит осознание, что вот они соседки по комнате за стеной. Если совсем уж извращаться, можно даже в библиотеке, в процессе "совместного обучения", руку под юбку совать и вперед!

И это все лучше тоже не подсказывать.

— Но в остальном ты не против? — надувает она губки обиженно.

Такой План сорван, как же тут не обижаться?

— Никогда не помешает, как следует помыться, — пожимаю плечами.

— Тогда идем? — вскакивает Луна.

— На виду у всех?

Луна еще раз обиженно поджимает губки и ковыряет ногой пол. Со всем этим надо что-то делать, иначе протрахаем победу, буквально. И конспирацию, хотя бы минимальную, соблюдать все же надо, надо.

— Я пойду в ванную Префектов, а ты к себе в башню. Возьмешь все эти мази и шампуни, потом прогуляешься по школе и только потом зайдешь в ванную, понятно? Где вход, ты знаешь, пароль "Одинокая звезда".

— Понятно, — кивает Луна.

— Если там кто-то будет, то я буду ждать тебя снаружи, и это означает, что все отменяется, — давлю, а куда деваться?

— Хорошо, — кивает Луна.

— И ты расскажешь мне о плане гоблинов по захвату Министерства.

Лицо Луны просто озаряется изнутри.

Ну да, заговор коротышек выдумал Ксено, внушил дочери, и вообще бредятина редкостная — гоблины, манипулирующие Волдемортом! Да он за намек на такое бы им Гринготтс выжег, наплевав на последствия, но есть такой тонкий момент, который окружающие обычно не учитывают. Пополам с выдумками и бредом, Луна и Ксено регулярно выдают вещи, которые под стать только всяким там провидцам — ясновидцам. Так что надо послушать, может чего ценного обнаружится в рассказе, а даже если и нет, то просто приятно проведем время за разговорами. В молчании вдвоем сидеть в ванне — это все чревато боком, а так может все неплохо получиться, главное далеко не заходить, ибо время действительно еще не пришло.

План срабатывает на ура, в ванной пусто, мантия Луны нагружена баночками и скляночками — в дополнение к тем, что и так стоят по ванным комнатам. Занимаем самую непопулярную из ванных комнат — там пол шершавый, и стены такие же, ну понятно, да? Сижу в ванне, голова откинута на бортик между ног Луны, а сама она аккуратно втирает свой шампунь мне в голову. Шампунь странного цвета, словно ржавчину пытались замазать синькой, а потом бросили на полдороге, и пахнет тоже странно, степью пополам с морем, даже не морем, а ветром с моря. Луна сидит на бортике, болтает и попутно ловко перебирает ногами. Пальцы ног гладят живот, пытаются его ухватить и скользят чуть ниже, а пяточки ее, розово-красные, при этом трутся о мои груди. То, что она лихорадочно только что, перед приходом в ванную, соскоблила с них мозоли, свидетельствует о ее коварных эротических умыслах.

Зато снизу вверх и голенькая она очень забавно выглядит.

— Они у тебя уменьшились, — задумчиво говорит Луна, постукивая пятками.

— Просто перестали расти, — пожимаю плечами, и они касаются ног Луны.

— Надо померить и сравнить, вдруг в тебе поселился...

— Сиськоед? — ржу, запрокинув голову, и созерцая оные сиськи Луны снизу вверх.

Ее руки соскальзывают, и она мажет мне шампунем лицо.

— Ой! Зажмурься! Не шевелись! — и Луна торопливо смывает, попутно оглаживая меня руками, и едва ли не тыкая своими сосками в рот.

Руки ее лезут все ниже, она уже практически лежит на моем лице.

— Луна!

— Ой, да, но ты такая...

— Надо было вначале тебе голову помыть, чтобы избавить от таких грязных мыслей, — невольно хихикаю.

— Я — за! И ты можешь нанести мне на спину мазь из слив, а то я сама не дотягиваюсь!

— Конечно, конечно, — и вправду руки зудят, — но вначале дело!

— Моем, моем Гермиону, — запевает Луна, втирая новую порцию шампуня в голову.

— Про гоблинов!

— Ааа, нет, про них я песен не знаю, — огорченно отвечает Лавгуд. — Я просто расскажу, ладно?

— Ладно уж, рассказывай.

Из магической литературы у меня осталось впечатление, что гоблины — это смесь гномов / дварфов / цвергов, всех, в общем, разновидностей горных карликов, собственно, самих гоблинов и с примесью домовых эльфов. Как будто они поглотили и вобрали в себя все эти — как они будут — расы? Виды? — в общем, вобрали и сплавили в себе их черты. Отсюда и умение работать с металлами, и внешность, и своя магия, и жадность до золота. Садовые же гномы и собственно домовые эльфы — это какие — то карлики — мутанты, чьи мутации неожиданно оказались устойчивыми и не повлияли на способности к размножению.

Но это лишь впечатление, потому что начало истории теряется во тьме веков, и даже самые правдивые магические книги оперируют легендами, пересказами, наслоениями мифов и сказок, противоречащих друг другу. Чтобы отделить там правду от вымысла, надо потратить всю жизнь, поездить по свету, проводя раскопки первых селений магов, находя скелеты доисторических эльфов, ну и так далее, и тому подобное.

— Гоблины — это мятежные эльфы, — нараспев, не забывая массировать и почесывать, говорит Луна.

При этом она "незаметно" так подвигается вперед, и мой затылок упирается в ее промежность. Рассказывая, Луна слегка покачивается, но плевать — не знаю, где она училась массировать голову, но это приятно до невозможности, и я лежу, балдею и слушаю.

— Они восстали и решили отомстить поработителям — магам, и начали с того, что решили вырасти. Они подросли, но так и не смогли избавиться от огромных ушей, и поэтому бросили расти, осознав, насколько уродливо будут выглядеть, когда сравняются размером с магами. От этого их злость возросла, и они обратили силу своего оружия и магии против людей, и начали войну. Долго бились маги и гоблины, маги победили, но гоблины не смирились с поражением. Они ушли под землю, они ушли под воду, они ушли под горы, и там...

— Тридцать лет и три года ковали кольцо Всевластья, — вырывается у меня невольно.

— О! Я о таком не слышала! Расскажи!

— Там длинная история, летом расскажу, хорошо?

— Хорошо, — удивительно покладисто соглашается Луна, и продолжает. — Гоблины скрылись в своих пещерах, и там они ковали оружие и копили злобу, и маги неоднократно сражались с ними, но гоблины лишь становились злее и не оставляли попыток уничтожить магов.

— Зачем?

— Если бы они стали магами, то тогда их уши уже не были бы уродливыми, а считались бы красивыми, и они смогли бы вырасти до нормальных размеров, вот!

— Понятно, то есть все войны из-за ушей, — киваю, и Луна вздрагивает и смеется.

— Извини, я сейчас...

— Нет! — Ноги Луны сжимают голову с двух сторон, прижимаются к ушам, теплые и на удивление сильные.

— Я тебя не слышу, — говорю, тоже не слыша сам себя.

Луна разжимает ноги.

— Не надо отодвигаться, — говорит она, — все хорошо, правда! Я почти рассказала! И голова твоя уже почти очистилась!

Ну, ощущения ржавой слизи на голове нет, и то хлеб. Тем более что Луна не прекращает массирующие и втирающие движения. Правда, там волос — то — пару раз рукой провести, так что все эти длительные втирания не более чем продолжение ее Хитрого Плана.

— После последних войн гоблинам отдали банк "Гринготтс", и они начали расширять и переобустраивать пещеры, и там они нашли огромное скопление спящих мозгошмыгов. Диких, еще с тех времен, когда появились первые гоблины и первые маги. Мозгошмыги атаковали гоблинов и вселились в них, и теперь гоблины стали еще злее и еще умнее.

Луна вздыхает и начинает зачерпывать воду, смывая с меня шампунь. Закрываю глаза.

— Эй, вы это чего тут делаете? — в голосе Миртл зависть, смешанная с подозрениями.

— У нас урок истории, — отвечаю, не открывая глаз.

— В ванне?

— Совмещаем приятное с полезным, или ты не в курсе, что у нас скоро СОВ?

— Как будто меня теперь волнуют ваши глупые экзамены! — фыркает Миртл и с плеском уносится.

Ну, все, теперь будет дуться еще две недели, страдать, стонать и ухать в туалете, так сказать, облегчая задачу школьницам, забредшим туда нечаянно.

— Теперь злые и умные гоблины направляют Темного Лорда, а он об этом и не догадывается. И Министерство от предупреждений папы отмахивается, смеются, — с печалью в голосе вздыхает Луна. — Все, можешь открыть глаза.

Открываю и тут же закрываю, потому что лицо Луны стремительно падает сверху.

— Ну как, ощущаешь чистоту мыслей? — спрашивает она, неохотно прервав долгий-долгий поцелуй.