Технология доказательной базы в нашем споре была продумана до мелочей, иначе и не бывает, когда обе стороны не без оснований подозревают друг друга во всяческих подлостях. Монета была зачарована и могла сработать только от облучения огромной магической волны, исходящей во время обряда, и должна была окрасить ладонь, оставив на ней чернильно-синюю метку. Логично, что активировать ее мог лишь тот, кто побывал бы на церемонии. Но мои мнительные одноклассники предположили, что я смогу упросить какого-нибудь сильного мага неведомым им образом облучить монету, и тем самым предъявить метку, не побывав на церемонии. Для этого мне было поставлено условие обменяться монетой и неизвестным мне предметом с одним из двух сообщников, которые и стояли сейчас по углам помоста. К слову сказать, я потребовала этот самый загадочный предмет тоже зачаровать, как и монету, на тот случай, если обстоятельства повернутся таким образом, что обмен придется совершать до коронации. Таким образом, схема исключала возможность сговора сообщников с моими недругами, меня — с сообщниками и с таинственными невероятно сильными магами. Какую бы метку я не получила на ладони — от своей монеты или от предмета обмена с сообщником — это являлось бы достаточным свидетельством моего присутствия, вдобавок я бы предъявила тот самый таинственный предмет, а один из пособников — мою монету.
Вот стояла я, держа в ладони монету, но никоим образом не ощущала, что с ней хоть что-то происходит. Занервничав, разжала ладонь, но ни метки на ней, ни какого-либо 'шевеления' со стороны монеты не заметила. Я ужаснулась, покрывшись липким потом, мало мне панического ужаса; итак была разодета как капуста, теперь стало просто нечем дышать. В предчувствии нехорошего открытия я монету потрясла, затем прослушала, после опять потрясла, и от отчаяния чуть не полизала и не погрызла. Судорожные попытки подумать заставили меня застонать. Может ли такое быть, чтобы монета вдруг сломалась? Разрядилась? Но когда?! И тут я вспомнила нестерпимую стынь тоннеля. Во мне словно что-то оборвалось. Проклятый охранный контур разрядил мою монету. Зарядить ее снова я не успею, да и навряд ли смогу до того момента, пока магия обряда не прекратится, что должно произойти вот-вот, потому что пузырь из светло-голубого уже стал почти белым, как чистая простыня. Фигуры монаршей семьи сквозь него проглядывали, как сквозь туманное молоко. Можно было бы надеяться, что метка появится уже после завершения коронации, но я ЗНАЛА, что она должна была проявиться сейчас. Забыв обо всем на свете, с ужасом оглядела шар, который набирался бледности, как страдающий слабым желудком человек, перебравший с алкоголем. А потом, еле сдерживаясь, чтобы не пускать в ход локти, начала продвигаться к помосту, точнее к его углу, а еще точнее к тому, кто стоял на этом углу и у кого был единственный мой шанс получить сейчас метку.
Надо отдать мне должное — добралась я почти до первых рядов (наверное, в большинстве своем потому, что двигалась вдоль стены, и люди на Императорской коронации более культурные, чем, скажем, ученики в школьной столовой). Но меня угораздило запутаться ногами в собственной (то есть не совсем собственной) сетке, незаметно (и очень некстати) выпавшей из рукава, и растянуться на полу подобно придверному коврику. Я подняла голову, и одновременно с этим белый шар вспыхнул, залив зал нестерпимо ярким светом. Я бессильно уронила голову обратно на руки. Невероятно! Совершила невозможное — пробралась на коронацию, и все усилия оказались напрасны из-за какой-то разрядившейся монеты! Через секунду, когда после ослепления светом к присутствующим вернулась возможность нормально видеть, какой-то добросердечный гость помог мне встать и поинтересовался моим самочувствием. Я молча подняла на него полные скорби и осатанения глаза, один из которых нервно дергался, и лицо, которое выражало крайнюю степень неудовольствия посредством скошенной на один клык улыбки, и гость спешно ретировался, пробормотав сбивчивые извинения за то, что посмел тревожить мою персону во время безусловно важного для меня пребывания на полу.
В это время Императору с супругой на головы торжественно надели короны правителей, а их отпрыскам менее массивные тоненькие витые обручи. На плечи накинули парадные алые мантии, подбитые серебристо-коричневым мехом. Во главе Императора вся семья спустилась по центральной лестнице помоста и прошествовала по дорожке до внешних дверей залы.
Увидев летописца, пристроившегося сбоку от толпы со своей дощечкой, закрепленной на веревке, перекинутой через шею, я рванула к нему.
-Дело жизни и смерти, — с полудиким видом объяснила я. — Вы не одолжите мне ваше перо на секунду?
Писарь предпочел со мной не спорить, наверное, догадавшись, что если я не получу вожделенное перо, дело пойдет о его жизни и смерти. Я сильно сжимала монету так, что на ладони отпечатался ее контур, который я недрогнувшей рукой обвела и затушевала. Проведя сии манипуляции, я поспешила перехватить одного из ребят, с которым должна была обменяться предметами. Ученики как раз сейчас шли по зале вслед за Императором, монаршей семьей и Архимагами.
-Крин! — я дернула парня за рукав, незаметно (если это вообще возможно на глазах у орды гостей) вклиниваясь в строй сбоку. — Давай мне свой предмет!
Он посмотрел на меня как на восставшего из мертвых — с безграничным ужасом и изумлением. И еще ему было очень не по себе.
-Варька?! — он заметно занервничал. — Ты как...?
-Некогда! — шикнула я на него. — Держи мою монету и отдавай мне свою, или что там у тебя.
-Э-э-э, понимаешь, тут такое дело, — он чуть оттянул ворот мантии, словно тот его душил, — я, в общем, забыл его в комнате.
У меня отвисла челюсть. Какой у меня сегодня удачный день!
-...Понимаешь, я же не думал, что ты действительно сюда проберешься.., — продолжал оправдываться виноватый.
-Я тебя убью. Потом, — вырвалось у меня и, наступив ему на край мантии (Крин споткнулся и полетел носом вперед, но все же умудрился выровнять шаг) и заодно злобно отдавив ногу его соседу, я рассекла строй из учеников, где через троих студентов обнаружился второй пособник. В колонны они строились зеркально друг другу, поэтому люди с крайних углов помоста попали в один ряд.
Здесь я тоже удостоилась порции удивления, но все-таки сумела обменять свою монету на желанный сверток с предметом, после чего отпочковалась от кучи студентов и врезалась как нож в мягкое масло обратно в толпу гостей, в которой и поспешила затеряться до момента прибытия к воротам. Тем более что в какой-то момент где-то позади снова промелькнул директорский пронзительный взгляд.
На улице строй элитных царских витязей повел коронованное семейство до ворот в город к специальной трибуне, возле которой уже сплошным ковром из голов колыхалась прорва простого люда, жаждущего приветствовать нового государя. Замыкали делегацию гости из главной залы, накинувшие на плечи теплые накидки и плащи. Некоторые, впрочем, отправились через внутренние двери обратно в основной корпус дворца. Вне залы ученики продолжили свое выступление, взрывая над головами шествия иллюзорные фейерверки, петарды с конфетти, создавая дождь из цветов, которые, однако, исчезали, так ни до кого и не долетая; в общем, привлекли внимание к колонне задолго до того, как простолюдины смогли бы самостоятельно ее заметить.
Возле трибун творилось нечто невероятное. Народом, словно паклей между бревнами, была заполнена не только площадь перед воротами, но и все прилегающие улицы. От радостного крика, который поднялся при появлении Императора, закладывало уши. Я быстренько наколдовала себе воздушные ушные затычки. И развернула маленький холщовый сверток, с синим пятном от среагировавшего на коронации предмета. Цвет пятна был несколько светлее, чем от чернил, но какая теперь разница? Внутри оказалась медная пластинка в виде ромбика.
Школьники встали тремя группами позади и с боков от трибуны и продолжали красочно украшать небо над Императором зрелищными радугами, птицами-парадизками и туманными фигурами, перетекающими одна в другую. Зрителям нравилось. Но я знала, что создание красивых иллюзий — лишь дополнение к основной цели нахождения учеников здесь — обеспечение дополнительной безопасности на случай враждебной магической атаки. Перед воротами и трибуной было оцепление, поэтому мне пришлось дожидаться окончания речи, после которой ликующая толпа отправилась участвовать в гуляниях на городских площадях. Мне удалось добраться до Охраны главных ворот и, прикинувшись приболевшей ученицей (в доказательство пришлось хвататься за живот и демонстрировать муки боли на лице, а также возмущенно трясти перед носом подозрительно щурящегося охранника золотой сеткой и ученической палочкой) выбраться наконец-то в город.
-Фу-ух, — я свернула на городскую улицу и неверяще, чувствуя себя уловом, отпущенным в реку, осмотрелась по сторонам. — Неужто выкарабкалась?
В школе царило затишье: никого около ворот, перед главным входом, ни одна растрепанная голова не глядит из окна. Оно и понятно: какая ж ученическая душа не захочет побывать на народных гуляниях, посмотреть бои на мешках, кулачные стычки, запустить зубы в румяный пирожок, купленный у лотошника, а то и урвать (читай — слевитировать) из центра самой сильной толчеи и давки дармового государева угощения. Но мои оппоненты по условиям спора должны были до трех часов дня педантично сиживать у окна, ожидая моего триумфального возвращения. Да и Томка, поди, с ними волнуется. (На самом деле, волнуется-то она одна, недруги, скорее всего, просто предвкушают и махратят розгами деревянную чурку, оттачивая на ней свое мастерство бичевания.) В том, что ни у какого оконца меня не ждут, я убедилась почти сразу как проникла на школьную территорию. Внимание мое привлекли окрики, хохот и гвалт, слабо доносимые ветерком с хозяйственного двора школы. Любопытство всегда было моей самой сильной слабостью. Прежде чем разыскивать одноклассников, я решила утолить его (хотя легко ли накормить левиафана?).
Увиденное повергло меня в шок. Сюрпризы, словно из бездонного мешка, не кончались. Я как раз свернула вместе с тропинкой к конюшне из-за угла соседнего строения, когда увидела то, чем развлекались мои одногруппники, ожидая трех часов, чтобы отправиться гулять и отмечать свой выигрыш. Они строили пирамиду из лошадей. Хвос, это вам не карточный домик сложить! Лошади явно были обездвижены, иначе они наверное выказывали бы хоть какое-то шевеление и попытки к бегству. Два огромных тяжеловоза — серый и пегий, с огромными, как дно у бочки, копытами, являли собой основу. Две легкие каурые кобылки перпендикулярно первому уровню конструкции, размещались на крупах и почти у холок коней соответственно. Подросший жеребенок прямо сейчас совместными усилиями десяти человек левитировался вверх. Что интересно, будь кони не обездвижены, столь длительная левитация их была бы невозможна, как, впрочем, и любого другого живого и, следовательно, нестабильного объекта. Именно это я и учла, когда, схватившись за палочку, расколдовала несчастного лошаденыша. Ох, как они бегали! Я заливисто хохотала, но внимание на меня обратили только когда норовистый рослый жеребенок, побрыкавшись, накусавшись и погоняв 'архитекторов' по дворику, умчался по тропинке, дальней от меня, куда-то вглубь территории. Я к этому моменту уже вместо нормального смеха издавала невнятные хрюки-хрипы и сидела в сугробе, не имея сил из него встать:
-Эге! Ну, умора!
-Варька, хвосова девка! — узрев меня, Ерема сжал кулаки и затем незаметно потер зад, отбитый неподкованным копытом. — Нарываешься?!
-Она уже итак нарвалась дальше некуда, — вставая рядом с Еремой, высказалась Мариска. — Бить будем сильно и больно, — чересчур ласково пообещала она, взирая на меня сверху вниз.
-Дорогие вы мои! — обрадовалась я, продолжая пребывать в сугробе, и радушно распростерла к ним руки. Рукавичек у меня не было, синее пятно на озябшей ручонке нашло своих благодарных зрителей, все уставились мне в ладонь, как бараны на новые ворота. У Мариски, Еремы и Жица лица сразу вытянулись, аки блины на просвет, отдельные личности машинально продолжали улыбаться. — Даже можно сказать насколько дорогие — семидесятизолотниковые! Надеюсь на ваше великодушие, я ведь вам подарочек принесла! — я всплеснула руками как заботливая тетушка и извлекла сверток с медным ромбиком. Одноклассники как загипнотизированные провожали взглядом мою ладонь. Я запустила в Ерему свертком, он перехватил его одной своей лапищей и вытряс на другую медный ромбик. Теперь всеобщее внимание привлек этот кусочек металла.
-Я не верю, — прошептала Мариска. Через секунду она оторвалась от ромбика и взяла у Силида какой-то пузырек, который опрокинула на ватку. Мне бы обратить на это внимание, но я, возгордившись, ликовала, сидя как квочка в гнезде в своем сугробе. Томка подала мне руку, чтобы помочь подняться, но была оттерта в сторону Мариской, улыбающейся по-змеиному:
-Позволь мне помочь тебе, о великая!
От столь неприкрытого признания моих очевидных достоинств я умилилась и соблаговолила ей вытянуть себя из сугроба. Мариска схватила меня за руку, но через секунду отпустила. Я недоуменно полетела обратно в уже практически обжитую кучу снега.
-Ага-а-а!!! Вот я так и знала! — ликовала Мариса, суя под нос Ереме и остальным ватку, окрасившуюся синим от соприкосновения с моей ладонью. Она наклонилась ко мне, самодовольно улыбаясь. — Блефуем-с потихоньку, да? Не на таких напала! Краска от настоящей монеты несмываемая! Ха-ха! Готовь зад, Варенька, порка состоится сегодня вечером.
Я беззвучно пооткрывала рот, собираясь доказывать, что была на коронации, но меня опередил раскатистый, подобно громыханию грома, рев:
— Что это такое?!!!
Я глянула за спины одноклассников и обмерла. На дальней от меня тропке стоял директор, пораженно взирающий на лошадиную пирамиду. На животе у него виднелся белый отпечаток конского копыта. Видимо, жеребенок объявил человечеству вендетту, умчался нести возмездие за свой испуг в массы и мастерски делал свое дело. Одноклассники медленно обернулись. Немая сцена длилась пару секунд. Потом они все врассыпную бросились бежать, как тараканы от занесенного тапка.
-Стоять!!! — заорал бордовый Тихон Петрович. И абсолютно напрасно: скорость улепетывания школьников только увеличилась. Директор за какие-то мгновения раскидал по беглецам обездвиживающие заклинания. Многие были застигнуты практически в прыжке или в других неустойчивых позах, отчего деревянно валились на землю. Утечь от такой сомации не удалось никому.
-Я же сказал 'стоять', — не торопясь, нехорошим тоном повторил директор. — Вы все сейчас пройдете в мой кабинет, — постановил он, обрубая каждое слово, будто топором. Я была отчасти замаскирована сугробом, и, наверное, поэтому не была примечена и обездвижена. Я покивала, соглашаясь с директором и, проигнорировав отсутствие варежек, перевернулась и попыталась на четвереньках незаметно скрыться с места происшествия. И когда я, тряско и деревянно переставляя одубевшие от холода конечности и оступаясь на края своей одежды, уже почти добралась до угла, который скрыл бы меня от опасности... то оцепенела.
