— Если я раньше сомневалась, была ли когда-нибудь жизнь на Марсе, то теперь уверена: она там есть до сих пор... — медленно констатировала Джоконда, и глазом не моргнув, но с интересом оглядывая гостью.
— У...у-у-у нас был пикет, и я просто не успела переодеться, спешила к вам...
Бароччи прищелкнула языком и пожала плечами:
— Какая насыщенная у тебя жизнь... И как только ты все успеваешь?
Закрыв лицо ладонью, Луис привалился к столу.
— Что на этот раз вы требовали для обездоленных "синтов", бамбини? Избирательного права?
— Это мы требовали в прошлый раз, — Эфимия плеснула себе в стакан воды и залпом ее выпила. — Теперь мы хотим, чтобы им позволили создавать семьи.
Луис громко хрюкнул и уполз под стол.
— И что вам на это сказали в Управлении?
— Было много репортеров, — в голосе девушки послышалось самодовольство, — у нас брали интервью... Правда, у меня не успели взять. Позвонил папа и предложил машину, чтобы развезти по домам какое-то шупито.
— Шапито, — кивнув, подсказала Джоконда, а Луис что-то пропищал из-под стола.
— А, ну да. В общем, он собрался подъехать ко мне, и я оттуда смылась.
— А что же "синты"? Поддержали ваши идеи?
— Да кто бы их спрашивал? Они ведь находятся под охмурежем системы, а что взять с личности, не имеющей собственного мнения? Пока над ними довлеет рабская идеология, с ними нельзя вести диалог на равных! Зато когда мы их освободим...
— ...все они нацепят на головы кастрюли и выйдут на площади танцевать, — послышался стон Луиса.
— Хорошо, но зачем тебе этюдник? — невозмутимо продолжала Джо, попивая кофе.
— Зачем, зачем... — пробурчала Эфимия. — Рисовать... Лу, ты меня наконец-то встретишь, или я так и буду в пальто и с этим ящиком?
За спиной девушки привидением возникла няня Луиса. Взгляд у "синта" был стеклянным, однако помочь Эфимии расстаться с ношей и верхней одеждой она оказалась в силах.
— Где вы достаете эти... — Джоконда замялась, жестикуляцией помогая себе отыскать подходящее слово, — эти...
— Шмотки? — подсказала Эфимия.
— О, гранде! Шмотки! Где вы их достаете?
— Это наш главный где-то достает. Не говорит, где. Лу, хватит ржать! Я знаю, что ты вечно издеваешься над нашими ценностями, но можно это делать как-нибудь поприличнее?
— Прости-прости!
Красный от смеха, он выбрался из укрытия и подвел ее к столу.
— Расскажи маме сама, как все это началось.
— О'кей! Ну, значит, звонит мне Вероника сегодня утром и говорит: "Касс объявил сбор на вечер, будет пресса"...
— Фим, ну ты что?
— А, ну да! Простите, я все никак не отойду после петляния по городу с папой на хвосте...
— Зря волновалась: он наверняка проехал мимо, перепутав тебя с кучей металлолома!
Эфимия скорчила ему рожу, еще более внушительную из-за боевой раскраски, и поднялась налить себе кофе. Увидев себя в зеркале на стенной панели, девушка отшатнулась.
— Я не понимаю, — торопливо извлекая из глаз черные линзы, посетовала она, — почему все относятся к нам так несерьезно?!
Джо и Луис переглянулись.
— Попробуй подумать, — предложил он.
Эфимия подбоченилась и, почти прижав губы к его уху, прошептала:
— А может быть, все это ты говоришь потому, что ревнуешь к Стиву Кассу? А? Лу?
— Да я в жизни его не видел.
— Тем более: у страха глаза велики, как говорит мама.
Джоконда подперла щеку двумя пальцами:
— Смотрю на тебя, бамбини, и никак не могу взять в толк: ты дочь Фаины или ее генетический двойник?
Девушка пожала плечами, снова отвернулась к Луису, и они продолжили выяснять отношения. Бароччи поднялась:
— У меня есть час. Уложитесь в этот промежуток — я у себя.
— Мам!..
Она вышла в холл, но идти к себе передумала, сбросила туфли и забралась с ногами на широкий подоконник высоченного окна между этажами.
На Нью-Йорк наползает промозглый вечер, и скоро явится ночь с ее обычными терзаниями и тоской. Если не устать до смерти, засыпая на ходу, пытки до утра не избежать. И здесь не помогут ни лекарства, ни гипноз.
Последний день весеннего солнцестояния отличался от прежних...
...Как и все эти девятнадцать лет, она приехала в полночь с двадцатого на двадцать первое марта к пустырю близ бруклинских развалин. Было удивительно тепло, и на западной части неба светил краешек луны. Бросив машину, Джо пешком пошла к тому самому месту. Этот голос, проклятый навязчивый голос бубнил над ухом, коря ее за все грехи, уверяя, что она похожа на собаку, преданно ползущую встречать давно умершего хозяина. Он требовал жить настоящей полнокровной жизнью. Она ненавидела этот голос, называвший себя криком здравого рассудка, она не знала, что это такое и зачем доканывает ее.
В какое-то мгновение луна померкла и снова вспыхнула, хотя на небосводе не было ни тучки, ни облачка и холодно светили равнодушные звезды.
Голос стих и убрался вон. Сердце обволокло покоем.
— Здравствуй, Кристиан, — прошептала она, пытаясь угадать, где он, где его глаза. — Давай погуляем здесь?
И Джо пошла в сторону разрушенного моста, представляя себе, будто он идет рядом и слушает ее.
— Я впервые не знаю, что тебе сказать. Все какое-то... мелкое, никчемное. Мне хотелось бы думать, что там, где ты теперь, тебе хорошо...
Буря отрицания охватила ее с головы до пят. Она ли сама укорила себя за усталые слова?
— Знаешь, — успокоившись, продолжила она, — мне иногда хочется, чтобы этот синьор... Фараон... чтобы он еще раз забрался в этот портал, прыгнул сюда, пришел ко мне и рассказал, как все было на самом деле. Самое страшное — это не знать...
"Но надеяться", — договорила она сама за себя и вздрогнула. Но это не был "крик здравого рассудка". Это был ее голос и ее мысль.
Джоконда забралась на ветхую конструкцию старинного моста. Часть его нависала над отмелью, и она, сорокашестилетняя женщина, руководитель серьезной государственной структуры, мать — хоть и приёмная — взрослого парня, вдруг сбросила с ног обувь и в одних тонких чулках, приставными шагами, стала пробираться все дальше и дальше по ржавой балке, вздымавшейся в небеса, к луне. Губы ее дрожали.
— Почему он не сделает этого? У него есть твой экран, я сама дала тебе ОЭЗ. Если ты погиб, а ему удалось выжить — а ему удалось выжить, ведь жива наша вселенная! — то почему он не проберется к порталу, включая купол, и не телепортируется сюда?
Берег и вода уходили все ниже, растворяясь в темноте. Смутные контуры балки — это все, что было ориентиром. Джоконда медленно поднималась выше и выше. От холода металла начало сводить судорогой ступни.
— Несколько лет назад я поняла... Я четко осознала несколько лет назад, что если ты уже там, откуда возвращаются другими и в другое время, то все дальнейшее ни к чему, и у меня больше шансов найти тебя, если я тоже как можно скорее окажусь в тех же краях. "Слово превзошло земную твердь!" Может быть, так и нужно?
"Стой!" — кричал инстинкт самосохранения, "вопль здравого рассудка" или кто-то еще.
— Сейчас я дойду до края, вернусь, и мы поедем домой... как всегда... в этот проклятый чужой дом. Но я должна дойти. Я всегда хотела дойти до края и заглянуть за него... и всегда, всюду мешала эта кэвтела даннати* и долг... Долг, долг! А сегодня я хочу, чтобы было так, как хочу я. Дойду и загляну!
_____________________
* "Проклятая осмотрительность" (искаж. итал.)
"Остановись!" — простонал порыв ветра с Гудзона. В ушах нарастал гул, ноги выкручивало болью, а где-то там, под мостом, чернела ледяная вода реки. Упадешь в нее в это время года — и не выплывешь живой.
Она постояла. До конца балки всего три шага, край уже рядом...
— О, Мадонна! — вырвалось из груди, когда мышца левой ноги сделалась будто камень, выстреливая невозможной болью, и Джо впилась ногтями в ладони.
И очередной порыв ветра лишил ее равновесия. Она взмахнула руками, безвольно откидываясь назад, пытаясь ухватиться за воздух и призывая на помощь всю выучку пси-агента. Было поздно, мгновение ушло.
И тут сам воздух вдруг сжал ее запястье и дернул обратно. Тяжело дыша, Джоконда села верхом на балку, а потом зарыдала от нахлынувшего испуга.
— Это ты! Это был ты! Но я думала... Все эти годы я думала, что тебя уже нет, что я говорю с призраком! Но почему я не слышу тебя?
Ветер откликнулся стоном.
Отдышавшись, Джоконда медленно, в течение целого часа или дольше, сползала с моста, не веря самой себе и не смея надеяться. И она уже совсем отчетливо ощущала присутствие. Его присутствие рядом...
...Чей-то голос выдернул ее из воспоминаний.
— Мам! Ма-а-ам! Эфимия сейчас все расскажет!
Джоконда повернула голову и воззрилась на сына и его подругу:
— Я посмотрела тебя. Никакого присутствия псионика в твоем сознании не ощущается. Вторжения не было. А теперь расскажи, с чего все это началось?
Эфимия села рядом с нею на подоконнике, а Луис оперся на лестничные перила.
— Все началось недавно, во время моей поездки в Москву, к деду...
* * *
Дверь открыла низенькая пожилая женщина в банном халате и чалме из полотенца.
— Добрый ф-ф-ф...в...вечер, — проговорила она, заикаясь. — В-вы господин а...а...К-али...
— Фредерик Калиостро, госпожа Азмол, — представился старший из визитеров.
— Да, я И...ив-вен Аз-с...с..мол.
Калиостро указал на своего спутника:
— Помощник мой, Оскар Басманов. Вот подписанное действующим президентом распоряжение, в соответствии с которым я имею право на приватную — Оскар не в счет — беседу с вами, доктор Азмол.
Хозяйка оглядела Оскара и, кивнув, пустила их в дом.
— Почему Халкидики? — с улыбкой уточнил Фред, щуря непрозрачные серые глаза.
Азмол выглянула в окно. Дом стоял на крутом склоне с видом на море, и дорожка вела прямо к пляжу с золотым песком и ласковыми волнами.
— Аф... Афитос... — проговорила она с ностальгической ноткой в голосе. — Ф-ф-ф...в точности т-та-акой пейзаж рас-с-с-стилался перед окнами моего дома на Эсефе... Здесь похожий к-к-к...к-а-лимат и не растут пэсарты. Да вы п-проходите. Я с в-ва-а-шего позволения переоденусь.
Калиостро и Басманов остались вдвоем посреди просторной гостиной.
— Не сбежит она, мистер Калиостро? — шепнул Оскар.
— Сбежит? Зачем?
— Она какая-то странная.
— Будешь тут странной...
— Ну да. Эсеф же первым тогда попал под удар спекулатов...
— Я не только об этом. Глядите, Оскар: доктору Азмол совсем не чужда эстетика земной античности, — Фред повел рукой, указывая на стереокартины с изображением древнегреческих скульптур, занимавших простенки между восемью окнами.
— Она знает, кто мы такие?
— Нет. Полагаю, думает, что мы госчиновники. По крайней мере, во время сеанса связи я дал ей повод думать именно в этом направлении.
— Я уж-уж-же здесь! — пропела доктор Азмол, при полном параде входя в комнату и кокетливо поглядывая в сторону Калиостро.
"Нарядилась она и впрямь слишком роскошно для встречи госчиновников", — подумал Басманов, которому шеф отвел роль наблюдателя.
— Присаживайтесь. Н-н-не-е желаете чего-нибудь в-в-выпить?
— Нет, спасибо, доктор, — отозвался Фред. — Насколько мне известно, вы были координатором проекта "Трансдематериализатор" в институте астрофизики в Орвилле. То есть, в вашем ведении была львиная доля всех этапов разработки прибора?
— Ч-чуть более п-па-а-а-половины, если говорить точнее, господин а-а...К-калиостро.
— Вы очень помогли нам в прошлый раз своими разъяснениями в деле Хаммона...
Она печально усмехнулась:
— Э-э-это ф-ф-ф...вряд ли. У меня всегда с-с-ссердце обливалось кровью за судьбу того мальчика с Ф... Фауста. Я как чувствовала, что добром для него это не к...ка-а-а...кончится. Непомерно с-с-смел и б...ба-а-а...безрассуден. Я не хотела, чтобы он п-погиб. Меня убеждали, б-будто он "синт", но мне не верилось.
— Насколько велики были у них шансы продержаться под обстрелом, укрывшись куполом энергозащиты?
— П-пока н-н-н...а... не умерли бы от жажды.
— Почему устройство не перезабросило их снова — сюда, в наш мир?
Она слегка отстранилась и пожала плечами. Калиостро продолжал:
— Наше существование — это ведь признак того, что по крайней мере сам Хаммон выжил, не так ли?
Доктор Азмол кисло покривилась, превращая лицо в коралловый риф — такой же морщинистый и отталкивающий.
— Н...не-е-много не так, господин Калиостро. А...а-а...относительность времени... Эйнштейновская гипотеза — п-помните?
— Вы хотите ска...
— Д-да, очень вероятно, что п-п-п...а-аредприятие закончилось крахом: пули настигли цель, и наша Ф...ф...Вселенная доживает последние т-та...тысячелетия.
Басманов ощутил противный липкий холод между лопаток, но Калиостро и бровью не повел. Наоборот: поднявшись с места, он подошел к одному из восьми окон.
— Госпожа Азмол, припомните, куда попадает предмет или существо, очутившись, скажем, на диске ТДМ в египетской Пирамиде Путешествий?
— В-вам это известно не хуж-же, чем мне: в зависимости от п-порядка составляющих.
— А первый этап?
— Ф...ф-ф..внутренний мир, конечно!
— Как попал Хаммон, очутившись таким образом здесь, — согласился Калиостро. — Но если вдруг представить, что по какой-то причине составляющие исчезли из устройства?
— П-пирамида п...п-п-а-а...переправляет в принимающе-отправляющий портал на Тибете. Но все равно ч-через этап погружения сознания ф-ф...в-о-о внутренний мир.
Фред оглянулся и поднял палец:
— Вот! Почему-то никто из нас не учел возможность, что на ТДМ мира Хаммона не окажется составляющих! Здесь для его сознания была только лишь промежуточная станция, а конечной мог оказаться любой другой портал на его планете. Где, заметьте, никто не стрелял бы ему в спину! Может быть, даже на другом материке, как это мы наблюдаем на Земле.
Ивен Азмол замерла с приоткрытым ртом.
Басманов ощутил привычную щекотку в носу: наверняка где-то в доме стоял букет экзотических цветов наподобие орхидей, будь они неладны!
— Он н-на-а...ничего не говорил о ша-ш-ша-а...
— О шарах. Да! Перемещение, в том-то и дело, было для него мгновенным. Едва тело полностью оказалось на платформе, его забросило сюда. ТДМ бездействовал как портал необычайно долго и стал аккумулятором, скопившим огромное количество энергии. О шарах Хаммон не знал, но он говорил о пустыне, в которой находилось его предприятие. Упоминал также о том, что пустыня наступает на его город. Это же признаки близости мощного переправляющего портала!
— Д-да... Действительно... Я из-з-учала документы по земным п-порталам. На Земле аномалии п-прекратились, когда П-пирамиду начали экс...па-а-а...плуатировать. Ф-ф...все верно! З-значит, Хаммон и тот юный ф-ф...фа-аустянин выжили? Но п-почему в этом случае Эл не в-вернулся обратно? Ему для этого и надо-то всего н-найти принимающе-отправляющий узел. Наверняка там есть и третий портал, как здесь: Египет — Тибет — Мексика.
— Но вот знает ли он об этом?
Женщина поникла:
