Как-то пытался объяснить матери, но даже намек на свое мнение в польском вопросе вызвал у нее резкое отторжение, высказалась с заметным в голосе раздражением: — Ты уже взрослый муж, да и разумом не обделен, а не понимаешь самого простого — не возьмем мы, возьмут другие, а нам то надо? Подумаешь, пшеки не довольны, эка печаль — заставим, никуда они не денутся!
Возможно, у нее появились какие-то сомнения в последние годы, особенно после восстания Костюшко, охватившим практически все занятые земли и доставившим русским войскам много хлопот и большие потери, но о том Лексей лишь предполагал. Во всяком случае, не стала удерживать за собой Варшаву и центральные воеводства, наиболее яростно оказавшие сопротивление, передала их Пруссии при последнем, уже третьем разделе страны за год до ее смерти. С преемником, Павлом, речь на эту тему не заводил, не видел смысла — насколько тот выступал противником принятых матерью мер, а с Польшей оставил как прежде. Именно он вместе с союзниками четыре года назад принятой тогда Петербургской конвенцией поставил последнюю точку в истории Речи Посполитой как государства — она перестала существовать даже формально. Вот так, в раздумьях о своенравном народе в несчастной стране, проехал эти земли, дальше путь пролегал на родной стороне, за два года на чужбине даже соскучился по ней.
Прибыл в Санкт-Петербург позже, чем планировал — в середине апреля, — застрял в распутицу на Порховской дороге, построенной по указу императрицы лет пятнадцать назад. По ней добирался от самой Варшавы через Гродно и Динабург (*Даугавпилс), бывшие польско-литовские города, ставшие теперь российскими. Хотя этот тракт считался имперского значения — с почтовыми ямами, казенным содержанием и ремонтом, — но все же пришлось ждать две недели в маленьком городишке перед Псковом, пока хоть немного высохнет грязь. В родном доме встретили слезами и объятиями, обе семьи стосковались за долгое отсутствие мужа и отца. Дети заметно выросли, а самый старший, Лексей, стал совсем взрослый — ему уже исполнилось двадцать. В следующем году закончит морской корпус — тамошнее начальство не отказало президенту Адмиралтейств-коллегии в приеме внебрачного сына, так же, как когда-то приняли его самого в шляхетский корпус по тайному ходатайству матери-государыни. Впрочем, в том же заведении вместе со старшим братом учился второй сын, Миша, которому пошел шестнадцатый год, вымахал с отца, только силенок маловато, уж больно худой!
День Лексей отдал семье, а на следующий отправился в Михайловский замок — новую резиденцию царственного брата на островке в месте слиянии Мойки с Фонтанкой. Туда Павел переселился в прошлом году сразу по окончании строительства, сам рисовал его эскизы, следил за постройкой своего детища. Встретились душевно, Лексей, собственно, не ожидал от обычно не щедрого на чувства брата такой горячности — тот обнял его, а глаза даже заблестели от влаги, как будто вот-вот расплачется. У самого тоже защипало на сердце, прижал к себе, так они простояли минуту без слов, как самые близкие люди после долгой разлуки. Уже позже, отойдя от первой радости, принялись рассказывать друг другу о всем важном, что пережили за минувшие годы. После же Павел высказал наболевшее и в чем ожидал помощи:
— Есть много того в нашей державе, что мне не нравится, стараюсь поменять, а все выходит впустую! С тем же дворянством — хочу привязать к делу, чтобы была польза от каждого, ан нет, так и норовят вывернуться, лишь о себе заботятся, а на государственную нужду им наплевать! В коллегиях бардак, сам черт ногу сломит и никто толком не знает. Или вот с армией — с дисциплиной и порядком неладно, на учениях из рук вон справляются, хоть увольняй каждого второго, начиная с генералов. Хоть с флотом неплохо, вот как ты поднял его — бьем на раз даже англичан, уж раньше о таком подумать не мог! Вот, Лексей, надобно тебе взяться за новое дело, думаю, даже уверен, что никто лучше не справится. Назначу канцлером с подчинением тебе всех коллегий — как штатских, так и воинских, — выше тебя никого не будет и за всех отвечаешь ты. Что да как — мы еще разберем, но главное сейчас скажи — готов ли взяться за столь тяжкий труд, подставить мне плечо?
По сути Павел признался в своем бессилии, неспособности справиться с поставленными перед собой задачами и намерениями. Притом взялся с самого начала круто, пытаясь скорее справиться, а в результате за минувшие годы практически ничего не добился или сделал только хуже. В своем нетерпении напоминал прадеда, но не имел его силы и напористости, теперь сдался и звал на помощь удачливого брата. Лексей реально оценивал свои возможности, при всем желании не мог исполнить возлагаемые на него надежды, о том аккуратно попытался донести:
— Я готов подсобить тебе, брат — в том можешь не сомневаться. Но скажу прямо — всего сразу не добиться, как бы ни хотелось и не требуй того от меня. Будь хоть семи пядей во лбу и семи жил, но всю громаду не сдвинуть, надо обойтись как-то иначе, о том следует не раз подумать. Возможно, по шагу, сделав его, перейти к другому, но не бежать, сломя голову. Взять ту же армию — она такая, какая есть, с тем же русским мужиком, в большинстве необразованным и по природе нескорым, к которому нужен пусть и строгий, но вдумчивый подход, требующий немало времени и терпения. Или вот с новыми землями в Малороссии — там люди не один век жили под чужой властью и верой, а сейчас требуем от них такого же повиновения, как в других губерниях. Гадать не хочу, но более, чем вероятно, обернется лишь смутой и мятежом. Мне самому довелось видеть, с какой злобой смотрели простые селяне на проходившие мимо маршем русские войска. Еще долго для них мы останемся чужаками, если не врагами, надо кропотливо делом и доброй волей доказывать им, что принесли мир и достаток, а не разор и угнетение.
— Хорошо, поступай, как считаешь нужным, Лексей — высказался брат-государь покладистым тоном, но в нем чувствовалась нотка обиды от невольного обвинения в непродуманности и поспешности его прежних действий. После добавил, как бы объясняя свое согласие: — Ты не раз доказывал делом успех своих начинаний, надеюсь, на новом посту будет не хуже. И еще, за заслуги в поднятии флота, нанесение поражения сильному врагу издам указ о жаловании тебе чина генерал-адмирала, дарую дворец на Галерной и поместье в Курляндии, рядом с базой в Либаве.
После небольшой заминки улыбнулся и проговорил с лукавинкой: — А дворец тебе нужен, в прежнем особняке наверняка тесно стало — и как ты им со своим большим семейством довольствуешься! Злые языки говорят — даже не одной... Уж не обессудь за любопытство, давно хотел спросить — у тебя в любовницах тунгуска и как она уживается с законной супругой, да еще в одном доме? У меня вот с Екатериной Ивановной (*Нелидовой) все тайно, вроде как бы дружим, а Мария Федоровна (*императрица) принимает за правду, по крайней мере, мне слова против не сказала ...
Глава 5
Сорокалетний юбилей выпал в пути, да и Лексей позабыл о нем в дорожных хлопотах. Отпраздновал уже дома в кругу семьи — настояла жена, а дети, особенно малыши, поддержали ее с удовольствием. Заодно отметили добрую новость о скором новоселье в большом дворце, где у каждого будет своя комната и целый зал для игр! Еще через неделю, как только получил грамоту о праве на владение, глава семейства повез домочадцев знакомиться с новым приобретением. Он находился неподалеку, на том же Адмиралтейском острове, занимал немало места — почти весь квартал от Галерной улицы до набережной Мойки и Адмиралтейского канала. Прежде здесь находились два особняка, пока очередной владелец не скупил их оба и перестроил, призвав архитектора-швейцарца. С северной стороны, от улицы, обустроили главный вход с чугунными литыми воротами, а на южной, к набережной, разбили смешанный сад с плодовыми и лесными деревьями, газоны и цветники, между ними проложили аккуратные дорожки, мощенные каменной плиткой, по углам поставили беседку и небольшой фонтан.
Дворец Бобринских на Галерной улице
Новая обитель привела всех в восторг — жены обходили залы и комнаты, а после садовый участок в немом восхищении, дети же носились без удержу, пока их мамы не пришли в себя и не приструнили малышей. Лексей лишь улыбался, глядя на родных, никого не одергивал, дал возможность нарадоваться столь богатому дару. Собственно, сам он вряд ли пошел на такое приобретение, хотя деньгами давно не был стеснен. Просто купил бы больший, чем прежний, особняк — об этом уже задумывался, ведь дети растут и надо им больше места. А тут два зала и огромные гостиные, рассчитанные на устройство званных вечеров и балов с приглашением множества важных людей. Ни сам, ни Надя, тем более Тома не испытывали тягу к светским приемам, хотя и не избегали, когда требовалось по статусу — в том же Зимнем дворце. Воспринимали подобные сборы больше как обузу, чем развлечение, старались не выглядеть белыми воронами, особенно Надя — провинциальное воспитание все еще сказывалось на ней, никак не могла принять непринужденность потомственных аристократов.
В начале мая 1802 года государь созвал в Михайловском замке большой совет с участием всех высших чинов страны — членов Государственного совета, генерал-прокурора и директоров Сената, глав всех десяти коллегий и казначейства, генерал-губернатора столицы. Со вступительной речью не затягивал, как прежде не раз бывало, высказался кратко:
— Нам предстоит поменять многое в государственной власти. То, что ввел почти век назад Петр Великий, сейчас в большей мере уже устарело — время другое, мир вокруг совершенно иной. Ныне действующие коллегии, департаменты, экспедиции и конторы распускаются, взамен учреждаются министерства и их ведомства. Создается высший орган — Совет Министров, возглавит его канцлер, на которого возлагается право и ответственность за ведение дел по всем нуждам государства, в том числе военным. Им назначается генерал-адмирал Бобринский Алексей Григорьевич, добившийся немалых успехов как на флоте, так и в правлении нашими землями в далекой Америке. У меня нет сомнения, что исполнит гораздо больше для всей державы и сегодняшний зачин считаю важным тому доказательством. Выслушайте доклад канцлера со всем вниманием, он коснется каждого из вас. Не перебивайте, если возникнут вопросы или неясности, спросите после завершения реляции.
Обернулся к Лексею, сидевшему справа у овального стола, кивнул ему со словами: — Приступайте, господин канцлер.
Лексей встал так, чтобы видеть всех присутствующих мужей, быстрым взглядом оглядел, как бы оценивая их реакцию на его назначение. После неспешно, давая время вдуматься в сказанное им, озвучил не раз отрепетированную речь:
— Новый век требует от нас более скорых решений важных вопросов. Если мы не хотим отстать от ведущих держав, той же Англии или Франции, то нужно самим меняться и в первую очередь во власти. Коллегиальное управление с долгими согласованиями и обсуждениями затягивает дело, слишком много теряется времени, а общая ответственность расхолаживает чиновников, покрывает безделье или ляпсусы нерадивых. Такой расклад нам не приемлем, потому вместо коллегий вводим министерства. В них устанавливается единоначалие и личная ответственность на всех уровнях — от министра до последнего секретаря. Притом каждый руководитель обязан отвечать не только за порученное дело, но и за своих подчиненных. Если кто-то из них допустит промашку, то первым накажут старшего, а уж потом прямого виновника.
Прервался на несколько секунд, окинув взором сидящих за столом мужей — после такого вступления у многих из них лица помрачнели — наверное, представили себя в роли страдальцев не только за свои грехи, но и подчиненных разгильдяев. Дальше перешел к изложению профиля и структуры каждого из десятка новых министерств, назвал их руководителей — в большинстве президентов или их заместителей в прежних коллегиях, — но и новые имена появились. Лексей еще до совета не раз обсуждал с братом-государем как сами министерства, так и кандидатуры их глав. В чем-то уступил, но все же в большей мере отстоял тех, к кому испытывал интуитивное доверие хотя бы по минимуму в ходе прежних встреч и разговоров на подобных советах. После доклада битый час объяснял новоназначенным министрам их функции и задачи, регламент ведения дел и отчетности, меры взысканий и еще многие прочие детали и нюансы.
Конечно, не обошлось без обиды у тех, кого обошли или понизили, некоторые, особенно из влиятельных родов, не постеснялись прямо в лицо Лексею высказать свое недовольство — тот же князь Гагарин, бывший президентом Коммерц-коллегии, а теперь оставшийся без хлебного места. Обратился напрямую к государю, сверкнув злобно глазами на новоявленного канцлера:
— Ваше Величество, дозвольте спросить — чем же я хуже графа Румянцева, почему министром коммерции, то бишь финансов, назначили его? Служил Вам верой и правдой в коллегии, а теперь как вшивого пса выбросили вон!
Павел же перевел обвинение нахального вельможи в несправедливости на Лексея — сам он предлагал оставить Гагарина, уступил лишь под давлением брата, сославшегося на подозрение в мздоимстве князя. С заметной долей нерешительности и сомнения ответил: — Всеми делами с новыми министерствами ведает канцлер, я в них не вмешиваюсь. Так что свой вопрос, Гавриил Петрович, задайте Лексею Григорьевичу, полагаю, у него есть причины.
Гагарин не воспользовался этим советом государя, промолчал, но никто не сомневался, что ничего хорошего от него ожидать обидчику не стоит, непременно устроит козни. А возможности у него и его рода вовсе немалые, свои люди как во дворе, так и во многих важным ведомствах. Да и в высшем свете Гагарины пользовались немалым влиянием, им по силам выставить изгоем любого — даже всесильная императрица с ними считалась, не говоря уже о нынешнем правителе. Так что по общему мнению присутствующих чинов новый канцлер заполучил большую занозу. А вот справится ли с ней или нет — еще неизвестно, у удачливого адмирала, наверное, есть свои козыри, коль пошел на обострение с сильным противником.
Реорганизация прежних коллегий и прочих ведомств в новые министерства проходила ожидаемо туго, многие чины не видели в ней смысла и восприняли скептически — мол, жили не тужили, а тут на тебе, оказывается не гоже! Потому отнеслись спустя рукава, по сути игнорировали и ничего не меняли, разве что название — были президентами, стали министрами, — пока не получили строгие взыскания, а кто-то лишился синекуры. Притом такая закоснелость пропитала властные учреждения насквозь — от главы до последнего писаря или курьера, — лишь грызня и интриги за теплые места как-то всколыхнули чиновничье болото. По новым штатам их численность сокращалась почти на треть, убрали разные комиссии, управы и конторы, расплодившиеся во множестве за последние годы, да и дублирующие друг друга или общего профиля ведомства. Казначейство, коммерц— и камер-коллегии свели в министерство финансов, Адмиралтейств— и военную коллегии в министерство обороны.
