| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Вот теперь я действительно начал волноваться за старика. Помню, раньше он гонял на личном автомобиле, не шибко заботясь о правилах дорожного движения. Интересно, с возрастом привычка пропала или усугубилась?
— Как не на машине? — Догматов почти обиделся, кивнул на окно. — Вон родимая, стоит, я и обратно на ней поеду! Хочешь, и тебя подвезу, где сейчас обитаешь?
— Нет, спасибо! Я лучше на метро.
Мой нервный смешок заставил старого знакомого пожать плечами и вернуться к делам насущным:
— Итак, смотри: их всех нашли повешенными.
Мне пришлось придвинуться к Федоровичу, чтобы лучше разглядеть его "весёлые картинки". Ну что же, вполне приличные фото вполне приличных людей. На ближней ко мне фотографии интерьер скромно богатый, на стене висят картины. Стул, с изящной спинкой и изогнутыми подлокотниками, обитыми красный бархоткой, лежал под ногами суицидника. Фотографии цветные, но ужасного качества. Походили на копии, но я пока не спешил с выводами. Разглядеть лицо покойника было невозможно, то ли фотограф проявил к нам милосердие, то ли сейчас стало модно снимать мертвецов в профиль. Впрочем, ничего интересного или из ряда вон выходящего я не увидел, как не сумел разглядеть и текст предсмертной записки, Догматов почему-то поспешно перевернул лист белой стороной кверху.
— Это Мишка.
Он поднял фотографию со стола дрожащей рукой, голос следователя сел. Уж как-то слишком по-братски он назвал жертву, холодной иглой мне под кожу заползло нехорошее предчувствие.
— Он слева сидел, у окна, помнишь?
Мои брови полезли вверх: да быть такого не может! Это следователь из того же отдела, коллега Николая Федоровича, помню-помню. Наше дело вели четыре человека, Догматов уже тогда был самым старшим среди них.
— Кондрашов? — теперь голос сел у меня.
— Кондратьев. Да, вижу, помнишь...
— Это Стас, — он подтянул ко мне вторую фотографию.
Убранство квартиры было куда скромнее, какой-то шкаф на заднем плане, простенькие обои и обычная табуретка под ногами повешенного. Сам мужчина был одет в тёплую байковую рубашку, расстёгнутую до середины туловища. И хоть фотография в анфас, но лица снова не было видно. Мокрые локоны волос обнажили поредевшую макушку, но скрыли предсмертный взгляд.
— Иванов?
— Нет, Гаврилов, но Сашка тоже тут...
Догматов придвинул третью карточку, и я медленно откинулся на высокую спинку стула. Весь отдел в сборе? Фёдорович потряс ею у меня перед носом, буквально всучил. Я нехотя всматривался в подробности последней фотографии: интерьер здесь был совсем скудный, старый советский стол с ободранной ножкой, голые стены. Покойник, как Есенин, свёл счеты с жизнью, воспользовавшись услугами водопроводной трубы; он не использовал стул, стоял почти на полусогнутых, руки безвольно висели перпендикулярно полу, но, невзирая на эту странность, так же удушился. Я боязливо вернул фотографии хозяину:
— Как же так?
— А вот так, Рома, все наши полегли, я один остался, и, боюсь, я следующий...
— Да бросьте вы, Николай Федорович...
Вот тебе и история... Если честно, основы курсов психологии в этой ситуации мне бы точно не помешали. Глаза Догматова подёрнулись пеленой легкого сумасшествия, я положил руку ему на плечо.
— Здесь нет ничего странного, люди сводят счёты с жизнью, так бывает...
— Нет, ты не понимаешь! — Догматов снова разложил фотографии на столе. — Они погибли один за другим, в течение всего лишь двух дней! Но даже не это самое странное во всём этом...
Следователь, наконец, открыл мне листы с предсмертными записками и разложил под фотографиями в порядке принадлежности:
— Читай текст...
Глава 12:
Честная Игра
Я обомлел, когда увидел истинную причину нашей встречи с Догматовым: текст первой записки гласил:
"В моей смерти прошу винить только тот груз грехов, что скопился на душе. Покидаю этот мир с улыбкой на лице, да спасёт вас всех бог".
Текст второй и третьей записки был идентичен первой. У них разный почерк, разная бумага, но каждое слово, вплоть до запятой, как под копирку. Я пришёл в себя только через несколько минут молчаливого лицезрения этой аномалии.
— Ну... может, один повесился, а остальные под впечатлением повторили? — я сделал робкую попытку выдать единственное, что могло хоть как-то всё это объяснить, и Догматов сходу срезал её:
— Ты меня слышишь, Рома?! Они повесились почти одновременно! Я сам узнал о трагедии только через неделю! Они не могли знать, кто что написал, не могли повторить всё букву в букву!
— И что это значит?
Я совсем потерял связь с реальностью, память возвращала меня в те зимние денёчки пятнадцатилетней давности, опять в сырой подвал. По телу пробежал холодок.
— Если бы я знал, я бы с тобой здесь не сидел! — пробубнил следователь, он сгрёб фотографии в охапку, снова перетасовал.
— А следствие что говорит?
В горле пересохло, пришлось опустошить графин ещё на четверть.
— Да что оно может говорить?! — Федорович болезненно хмыкнул. — Следов взлома нет, помещения закрыты изнутри, свидетелей нет. Самоубийство, етить их всех!
Догматов помрачнел, бросил файлы на стол.
— Надо выпить...
— Официант! — я устало махнул рукой человеку у барной стойки.
В этот раз Федорович был прав, жаль, что мне нельзя алкоголь. Вспомнил о Димоне, он тоже расстроится, узнав о преждевременной смерти людей, что когда-то освободили нас из плена Урицкого.
— Стойте, мы тут с Димоном недавно говорили... — я судорожно подбирал слова, вспомнив разговор в лифте и страхах старого друга.
— С каким Димоном? — Федорович брезгливо повёл губой.
— Ну, помните, второй узник! Друг мой, с пулей в ноге!
— А, тот придурковатый? — Догматов оживился, когда официант принёс меню, и, чтобы не тратить время, с ходу озадачил паренька невысокого роста бутылкой горячительного и лёгкой закуской.
— Да-да, придурковатый, вот он не так давно поведал мне важную информацию про Урицкого!
Федорович смотрел на меня с отвисшей нижней губой. Я понял по его глазам, теперь дежавю поймал и Догматов.
— А что с Урицким? Сидит голубчик же...
— А вот уже и не сидит, — я деликатно откашлялся, когда официант принёс заказ, молчал, когда он расставлял на столе наш скромный обед, и продолжил, едва мы снова остались наедине. Ситуация отчётливо дала мне понять, что именно ощущал Хворостов, рассказывая о своих страхах, и это меня пугало. — Выпустили его уже. Не знаю, откуда Димон это узнал, но не верить ему у меня нет причин.
— По УДО, что ли, выпустили? — Догматов задумчиво смотрел в пустоту перед собой. Он потёр руки, коснулся графина. — Ну, если выпустили, значит, заслужил. Надо обмыть!
Я поперхнулся.
— Так, может, Аркадий того? Ну, приложил свою скрюченную руку к этому делу? На месть-то не похоже?
Налив стопку, Догматов задумался.
— Тут дело такое, что на человеческое вообще не похоже. Это что-то извне, Рома, копать нужно в другом направлении.
Федорович залпом осушил стакан, придвинулся ко мне вплотную и неуклюже улыбнулся.
— Помоги мне, Ромка, в знак старой дружбы, уж я не говорю про должок, который с вас причитается!
Федорович едва ли понимал, какие противоречивые слова говорил, но он был слишком напуган, чтобы мыслить рационально. Однако хоть в службу, хоть в дружбу, но мы с Хворостовым действительно обязаны ему очень многим.
— Чем же я могу помочь? Мёртвых воскресить? — я нервно сглотнул, уж не о личной ли охране он попросит? В задумчивости взял стопку с фотографиями, покрутил в руках.
— Ты же вроде экстрасенсом был, — зашептал Догматов.
— Кхм... целителем. Я и сейчас целитель, людей лечу, — я тщетно перебирал в уме варианты, каким образом смогу помочь пятидесятилетнему мужику с отточенными умениями тактического мышления и боя. Наверное, смогу подавать патроны...
Догматов изогнул бровь, глупо смотрел на меня несколько секунд:
— Целитель? И какая разница?
Его вопрос убил во мне любые попытки для сопротивления, я согласно закивал.
— Ну, собственно, да, конечно... И чем же могу помочь?
— Ты сможешь попасть в квартиры и посмотреть там обстановку? — Догматов очень осторожно подбирал слова.
— Это как?
— Ну как по телевизору показывают, когда эти маги и экстрасенсы ритуалы там проводят, свечки зажигают, духов вызывают.
— Мне надо духов вызвать? — я почему-то сразу почувствовал себя некомфортно от этой перспективы.
— Ну, может, что другое сделаешь, я не знаю, может, как-то по-другому пообщаешься с умершими, узнай, что произошло с ребятами! — Догматов наливал очередную стопку. Осушил её залпом вместо того, чтобы чокнуться со мной, игриво подмигнул. Водка начинала своё действие.
— Квартиры можно взломать? Или они открыты?
Второй логический вопрос заставил Догматова яростно блеснуть глазами.
— Взломать? Даже не думай об этом! У нас всё по закону должно быть!
— Ага, по закону, тогда как же мне попасть внутрь? — говорить о законности тут совсем не приходилось, теоретически просьба следователя мне была понятна, но как выполнить всё это практически, да ещё и не нарушить свой собственный закон, оставалось неясным.
— Квартиры опечатаны, ключи изъяты до приезда родственников. Но я точно знаю, что копии ключей от квартир Гаврилова и Иванова есть у их соседей. Ключ от квартиры Кондратьева я тебе добуду сам. Там родственники уже покопались, но разве тебе нужны их материальные вещи?
— Наверное, не нужны... Ключи у соседей, откуда знаете? — я скептически взглянул на старого следователя, но это действительно был глупый вопрос. Следователь бывшим не бывает.
— Ох, Ромка, как был раздолбай, так и остался, хоть и пиджак с галстуком надел. Ты кстати, где работаешь, целитель? — Догматов оценил мой костюм только сейчас, присвистнул: — Вырядился как на презентацию.
— Ага, только слайд-шоу у вас не очень... — я положил фотографии обратно на стол, придвинул к Федоровичу. — Соседи мне ключи дадут за красивые глаза?
— Нет.
Догматов раскинулся в кресле, вальяжным жестом извлёк что-то из нагрудного кармана рубашки и, хлопнув по столу ладонью, оставил на скатерти корочку в глянцевой обложке. Так, этому больше не наливать, хотя раскидываться удостоверениями куда лучше, чем трястись от страха как осиновый лист.
— Что это? Я теперь сотрудник полиции?
Я смотрел на корочку с замиранием сердца. Ну всё, я теперь закон! Наконец прижму эту чёртову старушку в метро по всем фронтам!
— Кто? Ты? Не смеши! — скептически усмехнулся Догматов. — Я заранее раздобыл для тебя удостоверение сотрудника одной газетки. Хех, она хоть и не совсем реальная, но числится во всех реестрах, комар носа не подточит. Много раз выручала, так что пригодится и сейчас.
Федорович официально вручил мне корочку. Приняв сей неожиданный подарок, я уже представлял себе грядущий разговор с Борисычем; ох, как он "обрадуется", узнав, что я тружусь на полставки где-то ещё. Запрет на это прописан в договоре компании, и кажется, я действительно вернусь обратно в Бутово.
— Всё, ты теперь её спецкор! И это тоже надо обмыть! — Догматов потёр руки, налил ещё одну стопку и с досадой потряс графином, что так не вовремя опустел.
— Вы закусывайте, пожалуйста, закусывайте. — я кивнул Федоровичу на его ещё нетронутый салат. Корочка увесистая, сделана добротно. Я с интересом разглядывал печать и название организации.
— "Долг и Честь"? — я откашлялся. — Это что за газета такая?
— Наша, милицейская, мы её с ребятами учредили ещё до вашего дела, — Догматов говорил с набитым ртом. — Стенгазеты делали, даже несколько выпусков удалось напечатать, на конфискатном оборудовании. Оно у нас в подвале стояло, одни вундеркинды для печати денег его приспособили, ну а мы обратно станок тот модернизировали. Вот мы на нём три номера в тираж и отправили, маленький, правда, лишь по районным участкам разошелся, но тогда аж от начальства благодарность получили. Правда, станок после этого пришлось обратно в улики сдать, но ничего. С тех пор "Долг и Честь" и существует. Ну, на бумаге.
— Понятно, я должен обзванивать соседей и просить у них ключи, якобы чтобы написать материал об умерших?
Удостоверение хоть и выполнено на официальной бумаге, заверенное официальной печатью Северо-Западного УВД с моей фамилией, но нет места для фотографии. С собой придётся таскать ещё и паспорт.
— Да, легенда должна быть безупречной! — Догматов оживился, полез в сумку, которую всё это время держал под столом. — Будешь интервьюировать соседей, делать фотографии, вот, кстати, тебе ещё один инструмент для работы.
Он положил на стол фотоаппарат, я с нескрываемым восхищением уставился на четыреста двенадцатый пленочный "Зенит".
— Дайте угадаю, фотоаппарат с тех же времен или из того же подвала что и станок для газеты?
— Не ерничай, — сухо отозвался Догматов, и опять закопался в сумке. Мне страшно представить, что ещё он может извлечь из неё. Повертев раритетную "зеркалку" в руках, я деликатно откашлялся.
— Фотоаппарат я свой возьму, у меня он хотя бы цифровой, а то где я сейчас пленку-то куплю?
— Не ворчи! — Федорович достал из сумки россыпь до боли знакомых кассет. Высыпал их на стол и тихо рассмеялся. — Вот тебе и патроны, тридцать пять миллиметров, это тебе не каких-то девять! Купишь только батарейки и в бой! Когда начнёшь?
Высыпав на меня гору ништяков, которой весьма порадовался бы какой-нибудь ростовщик типа Урицкого, Догматов ожидал моего ответа, сцепив пальцы в замок и пьяно улыбаясь.
— Ну, может, фотоаппарат всё же мой будет? — моя попытка к воззванию здравого смысла отрезалась на корню.
— Ни в коем случае! Фотоаппарат только этот, он у нас счастливый!
— Намоленный, что ли? — я оценивающе крутил технику в руках, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Намоленный или нет, но я ничего необычного в вещице не чувствовал.
— Да, типа того. Его патологоанатом наш, Славка, формалином окропил.
— М-да уж, — я положил фотоаппарат на стол.
Я даже не знал, что чувствовать ко всему этому: интерес или ужас. Картина, которую обрисовал Догматов, вынуждала меня к не совсем честным действиям по отношению и к Борисычу и к самому себе. Да и когда мне таскаться по чужим квартирам? Со своими бы проблемами разобраться... Догматов терпеливо ожидал ответа на вопрос по срокам, и я даже не пытался рассказать ему о всём том, что навалилось на меня за эту неделю. Я откинулся на спинку стула:
— Сегодня пятница?
— Угу, — Федорович доедал салат и хищно покосился в сторону официанта.
Я с ужасом уставился в пространство перед собой. Уже пятница! В субботу и воскресенье курсы по психологии не работали, а я обещал Борисычу что улажу проблемы с дипломом на этой неделе.
— Ну, ты что, умер, что ли? — Догматов шуточно толкнул меня локтем.
Я бы очень хотел умереть в этот момент. Легонько ударив себя по щеке, обратился к следователю:
— Слушайте: есть одна фирма, торгуют дипломами о специальном образовании, прижмём их? Они мне диплом зажали.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
