| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
До утра на 'Стригущем' никто так и не уснул, а чтобы пираты не попытались вновь атаковать брандерами, пароходофрегат словно хищник вокруг будущей жертвы кружил вокруг корабля пиратов, осторожно обходя пылающий на волнах поминальный костер.
Наклонившись над перилами юта, Томас Вандербилт принялся поспешно выкрикивать команды. С лихорадочной быстротой с палуб убрали все лишнее. Над пиратом расплылись черные кляксы разрывов, чугунная метла шрапнельных осколков хлестанула по палубе. Вдруг нашлись хитрецы, спрятавшиеся за фальшбортом? Канониры остались у орудий, готовые обстрелять палубу пирата, если они осмелятся выйти на палубу. Мастерградцы в броне встали у борта, позади них крепко сжимали в руках сабли и револьверы казаки. Сержант с узкоглазым 'монгольским' лицом зажал в ладони дымовую шашку. Ее черед придет, когда придется 'выкуривать' пиратов из трюма. На марсе устроилось двое бойцов с автоматами. Их задача пресечь огнем стрелкового оружия попытки помешать высадке. 'Стригущий' начал сближаться с пиратом. У водяной пушки, способной выдавать не меньшее давление чем лафетный ствол пожарной машины 21 века, настороженно смотрит в приближающегося пирата боец в броне. Каменно-крепкие струи воды собьют с ног, кипяток ошпарит до костей.
Рассветное солнце коснулось переваливающегося на волнах пиратского корабля. Корма с красным фальшбортом с каждой минутой приближалась. На иссеченной шрапнелью палубе безлюдно, все так же валяются грязно-серые остатки парусов и такелажа. С отчаянными криками кружилась над кораблем корсаров стая морских птиц, словно предчувствуя, скоро предстоит добрая пожива. Петелин стоял под прикрытием укрепленного щитами борта и, улыбаясь, тяжело дышал. Шли дни и месяцы после гибели Оли и каждый из них оседал в душе терпкой горечью. Неутоленная жажда мести туманила здравый рассудок, сверлом бормашины взрывала мозг, не покидала ни днем на даже ночью, и тогда-то темное, что копилось в душе взнузданное до времени волей, рвало плотины. В такие ночи он лежал без сна, пялясь в черноту за окном, вспоминая, строя планы и ненавидя всей силой души.
Корабли сблизились почти вплотную. Прикрываясь от солнца руками, Петелин сузив глаза глядел на корабль, незаметно для себя самого он облизывал пересохшие губы. Парусов на мачтах не было, открывая взгляду внушительные очертания корпуса корабля: от башни высокой надстройки на корме до позолоченной, сверкавшей в ослепительных лучах солнца головы на форштевне. По-прежнему на палубе никого, тишину нарушают лишь жадные птичьи крики да злобный плеск вспененных, загрязненных разным хламом волн о корпус. 'Загнанная в угол крыса способна защищаться с яростью обреченного. Что же задумал англичанин? Сейчас я узнаю это.'
— Что невтерпеж герр Петелин? — невнятно спросил капитан корабля. Александр на миг повернулся, не моргая заглянул в глаза старого моряка. Тот крякнул, вобрав в рот покуренный, желтый ус и отвернулся.
Пять минут спустя абордажные крюки крепко вцепились в деревянную шкуру 'Bonaventure'. Губы Петелина побелели когда он молча махнул рукой. Первые солдаты с пистолетами в руках осторожно перебежали по мостикам на корму пирата, когда послышался громкий, так что услышали все, голос на английском языке.
— Петелин, я знаю ты здесь, не стреляй, у меня заложник я выхожу!
Ствол пистолета Александра повернулся на звук. Он узнал голос. Это был Вилберн Лэнгфорд. Кулаки сжались с такой силой, что ногти впились в кожу.
— Стой! — негромко приказал Петелин абордажной команде. Из-под посеченной надстройки показалась молодая женщина, без платка, с распухшими и красными глазами. Сквозь разорванный до пояса грязный сарафан бесстыдно просвечивают молочно-белые ноги в синяках. В глазах плещется ужас. Позади, прикрываясь ее телом, стоял Лэнгфорд. Глаза беспокойно стреляют по сторонам, на скулах играют желваки. Кинжал главаря пиратов упирался в стройную шею, вторая рука держала веревку, конец ее терялся в темном проеме дверей. При виде кровного врага губы Александра сжались в бледную нить, костяшки пальцев обхвативших пистолетную рукоятку побелели.
— Что ты хочешь англичанин?
— Сударь, видите у меня в руках веревка? Стоит ее потянуть и БАХ! 'Bonaventure' взлетит на воздух, вашему кораблю достанется тоже!
На миг Александр задержал дыхание, В середине грудной клетки словно одубело то, что до абордажа бешено гнало кровь по жилам, он не чувствовал ничего, кроме звона в ушах и боли в пальцах сжимающих пистолет. Взрыв пирата способен серьезно повредить и русский корабль если там много пороха. Абордажные крюки в единый миг не вытащишь. Патовая ситуация. Он посмотрел на голландца. Английский на корабле понимали только они двое и пока что абордажники и матросы лишь недоуменно смотрели на командиров. Лицо старого капитана потемнело, но взгляд оставался все таким же жестким, лишь глаза сузились в щелочки-амбразуры.
— Ты блефуешь Лэнгфорд!
— Сударь, не испытайте меня! Нам терять нечего, о том как вы обходитесь со своими врагами мы наслышаны!
— Что ты хочешь пират?
— Поединка с тобой, до смерти одного из поединщиков. У нас в Англии принято обиды смывать кровью!
Бретер картинно указал игольно-острым острием кинжала на саблю на боку Петелина.
'В благородство играет мразь! Но поединок — это вариант...' Сердце мастерградца бешено забилось, но не от страха, в нем не было и тени его, а от предвкушения близкой мести. 'Он так долго ждал этого мига!' Здесь и сейчас они окончательно выяснят отношения! Искушение было слишком сильным. Собственными руками зарезать подонка, видеть как жизнь по капле уходит из его глаз...
— Вначале ты отпустишь пленников!
— А зачем они мне теперь нужны? Забирай! Но и ты с капитаном поклянитесь, что если я выиграю, вы отпустите нас, а если проиграю, никого из моей команды не казнят.
Думал Петелин недолго.
— Хорошо, — сказал он и рассмеялся негромко, злобно и мстительно, — но полон ты отдашь немедленно и когда ты умрешь вы все сдаетесь без боя!
Пират издевательски хохотнул, отвел от русского взгляд и посмотрел на девушку. Она извивалась, пытаясь вырваться из его рук. Холодное острие вновь коснулось шеи, слегка порвав кожу, тонкая струя крови заскользила вниз. Девушка замерла, испуганно взмахнув длинными ресницами.
— Согласен, но не вздумай обмануть, в любой момент мой помощник готов взорвать 'Bonaventure' вместе с вами...
После того, как Петелин и голландец поклялись на кресте а оборванные и избитые женщины с детьми торопливо перебежали по мостикам на русский корабль и скрылись в трюме, русский неторопливо скинул броню, оставшись в одной рубахе. В руке тускло сверкнула любимая сабля. Он оглянулся. Жестом попросил у ближайшего казака его саблю, немного короче чем собственная. Помахал одолженным клинком, привыкая к балансу. В руке, словно влитые, провернулись эфесы. Лэнгфорд из-за спины испуганно застывшей заложницы с кривой ухмылкой наблюдал за приготовлениями мастерградца. Холодные глаза профессионального фехтовальщика и убийцы оценили стойку русского и то как он держит сабли. Англичанин прищурился. Похоже Петелин не совсем профан в благородном искусстве клинков. Значит игра будет интереснее.
Петелин подошел на расстояние нескольких шагов. Сабля в правой руке нацелилась ужалить врага в горло, в левой — опустилась острием немного вниз. Пират злобно оскалился, от резкого толчка девка с испуганным криком отлетела на грязную палубу, на карачках убежала в сторону. В следующий миг в руке Лэнгфорда сверкнула голубизной тяжелая шпага которой можно одинаково хорошо наносить и колющие удары и режущие.
— Сударь, сейчас ты умрешь! — произнес англичанин и явно красуясь, играючи исполнил серию достойных истинного мастера вольтов.
Шпага — оружие благородное, но она не только защитница чести дворянина, но и верный спутник бретера. Семья Люнгфорда не всегда пребывала в нищете. Покойник — отец не жалел денег для обучения юного дворянина искусству фехтования у самых искусных мастеров шпаги в туманном Альбионе. И сейчас он не пренебрегал тренировками. Каждое утро выходил на палубу своего корабля и поупражнялся не менее часа с клинком.
Англичанин не собирался тратить время зря, мгновенно сорвав дистанцию, обманно качнул корпусом влево, кончик шпаги стремительной коброй метнулся между поднятых клинков к горлу русского. Александр начал одновременно с бретером, провернулся, пропуская трехгранный клинок в миллиметрах от шеи и взмахом клинка по шпаге отбросил ее в сторону. Сабля в левой руке полосонула лезвием на уровне шеи, но тоже безуспешно. Пират змеей поднырнул под замах, так что только ветер взъерошил длинные волосы на макушке пирата.
Громкий шепот пробежал по кругу столпившихся у борта мастергадцев и казаков. Пираты высунули головы из надстройки на корме, решалась их судьба. Невольные возгласы вырвались из зрителей.
Убийца шагнул влево, разворачивая противника лицом к солнцу, он никогда не пренебрегал даже самым малым преимуществом. Бретер молниеносно ударил справа, слева, словно мечом, но мастерградец был готов. Отразив удары, полосонул саблей в свою очередь.
Клинки мелькали все чаще, сухо звенел металл. Повороты и уклоны противников подчинялись наработанным за годы инстинктам и страстному желанию победы. Меж тем еще больше посветлело. Хлопая крыльями и пронзительно крича с мачт 'Стригущего', словно радуясь скорой смерти одного из дуэлянтов, сорвалась стая чаек, закружила в мрачном, обложенном тучами небе. Поединок затягивался. На кораблях царила мертвая тишина. Слышались только удары лезвий и тяжелое дыхание сражающихся. На суд Божий вышли жестокая обида и безутешное горе, с другой стороны — ненависть и извращенное понимание чести.
Бретер напирал, обрушив на Александра град ударов и искусных финтов. По движениям англичанина, по его умению владеть шпагой и сам Петелин, и зрители поняли, что это многоопытный 'мастер клинка'. Лица наблюдавших за поединком казаков омрачились, мастерство пирата было намного выше. Иной раз он даже не пытался парировать сабли, в момент удара нырял под замах или уклонялся, так что клинок рассекал пустой воздух.
Несмотря на все мастерство пирата, Петелин держался. Ловко принимал уколы и размашистые режущие удары попеременно на одну из сабель, не забывая контратаковать свободным клинком и понемногу отступал под неистовым натиском. Для мастерградца это бы первый в его жизни поединок, но старый казак, учивший его сабельному бою, выучил хорошо. Зная насколько искусен и ловок противник, мастерградец сосредоточился и вел свою партию осторожно, как в пылу боя способен только хладнокровный и упорный боец. Он ждал удобного момента для одного единственного но решительного удара.
Люнгфорд дышал тяжело, с хрипом, трехгранный клинок в руках с каждой минутой тяжелел. Раз за разом он наносил врагу искусные удары, но ловкий и гибкий противник отражал их. К тому же две сабли в руках Петелина оказались неприятным и непривычным сюрпризом. Увернувшись от выпада, тут ж контратаковал, нанося быстрые и точные ответные удары так, что многоопытный бретер лишь с огромным трудом уклонялся. Почти равная борьба с противником, которого он считал новичком в благородном искусстве фехтования, в конце концов вывела англичанина из терпения.
Показав укол в голову, он в последний момент поменял угол атаки шпаги на грудь, стремясь нанести противнику страшный удар.
Клинком, зажатым в левой руке, Петелин отбил удар в сторону. Отбив и контратака правой сабли почти слились. Стальное острие прочертило наискосок кровавую полосу чуть ниже небритого кадыка.
Англичанин пошел боком, фонтанируя кровью на грязную рубаху, запнулся и рухнул на грязную палубу. Он лежал навзничь, рубаха быстро темнела от крови. В глазах Лэнгфорда застыло огромное удивление и смертельный ужас, в горле гудел булькающий хрип, скрюченные пальцы судорожно царапали палубу.
Цивилизованный человек при виде насильственной смерти ближнего, пусть и дурного человека, должен испытывать сострадание, но Петелин не ощущал его. Возможно, он слишком долго прожил среди хроноаборигенов, возможно он уже не был цивилизованным, но ничего кроме ликования он не чувствовал. Впервые после гибели жены Петелину вдруг стало необыкновенно легко и хорошо на душе, точно с сердца упал давний камень.
Мрачным молчанием встретили пираты поражение предводителя, русские наоборот разразились ликующими криками.
Направив на выглядывающих из иллюминаторов в надстройке пиратов окровавленное острие сабли, Александр приказал:
— Выходим по одному, иначе я прикажу потопить корабль.
Между тем предсмертные конвульсии затихли, глаза остекленели. Последний из рода Люнгфордов испустил грешный дух.
Пытаться оспорить приговор божьего суда корсары не пытались. Как ты не будь отморожен, но при выборе между верной смертью и, обещанием оставить жизнь, выберешь второе. Через пятнадцать минут у мачты пиратского корабля сверкала на утреннем солнце груда пистолей, мушкетов и холодного оружия: коротких абордажных сабель, шпаг и широких клинков больше похожих на ножи: китайских бачжаньдао или мечей-бабочек. У борта угрюмо молчала разношерстая толпа безоружных европейцев и китайцев. Примерно половина на половину. Пиратов закрыли в трюме, а на борт корабля поднялась призовая команда, на весеннем ветру забился на флагштоке желто-коричневый флаг Мастерграда и маленькая эскадра отправилась в обратный путь. В тот же день, едва солнце коснулось седой груди океана старый голландец, знавший толк в снятии стресса, пригласил губернатора к себе. Капитанская каюта была великолепна, на полу среднеазиатские ковры, у стену ломился от серебра резной буфет из орехового дерева. Напротив открытого настежь квадратного окна, уже поджидало великолепие: тарелки и блюда с тонко нарезанными пластинками розового сала, ветчиной, колбасами разных сортов. В глубоких мисках алели переложенные чесноком и брусничным листом соленые помидоры, влажно поблескивали зеленые пупырчатые соленые огурчики, еще там была икра, черная и красная, которой на Дальнем Востоке было до умопомрачения много, а в завершение на чугунной сковородке в центре стола распространяла умопомрачительный запах жареная картошка. Рядом пузатые бутылки с лучшим мастерградским хлебным вином и коньяком. Сам хозяин сидел за столом напротив входа.
— Что это? — остановился на пороге Петелин, нахмурившись, укоризненно покачал головой, — есть повод?
— Проходи герр Петелин, — развел руками голландец, — Проходи, как говориться чем богаты... Тебе сейчас обязательно нужно как следует напиться. Сам набрался до поросячьего визга после первой дуэли.
Александр был не великим охотником до выпивки, но в плане поправки нервов... Почему бы и нет. Махнув рукой, уселся на стул напротив необычайно оживленного капитана.
— Давай, — произнес голландец, наливая в рюмки темно-коричневый напиток, который мастерградцы называли коньяком. — Знаю я твою историю, почему ты мучился, но теперь твоя жена отомщена, упокой господь ее душу, — голландец торопливо перекрестился, — царство ей небесное.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
