Когда заговорили пушки ("Попаданцы" в стране царя Петра, часть 3)

Предисловие

2011 год. Небольшой российский город, каких в провинции тысячи, вместе с десятикилометровой сельской местностью переносится в 1689 г. нашей эры на еще не колонизированный русским царством южный Урал. Вокруг степь и дикая тайга. У попаданцев есть только оставшиеся с советских времен полумертвые заводы, ГРЭС на окраине города, несколько тыловых воинских частей и небольшой аэродром с вертолетной группой. Семьдесят тысяч горожан и несколько тысяч деревенских жителей, оказались перед необходимостью как-то выжить в жестоком мире религиозных войн и процветающего крепостничества, безжалостного пиратства и торговли рабами. Неприятности начинаются с первых дней, но городу повезло, его возглавляет волевой градоначальник: Виктор Соловьев, правда далеко не безупречный с точки зрения морали и закона. Он получает чрезвычайные полномочия, а город начинает приспосабливаться к миру вокруг. Крестьян объединяются в сельскохозяйственные кооперативы, крупные заводы переходят в собственность города, но и частное предпринимательство никто не запрещает. Молодой офицер Александр Петелин оказывается в гуще событий. Окрестные кочевники нападают на окружающие город деревни попаданцев. Богатства у пришельцев по мнению нищих аборигенов просто немыслимые. По приказу руководства офицер участвует в карательной экспедиции и освобождении рабов-попаданцев.

Следующим заданием молодого офицера стала охрана строившегося разреза. Без угля город потеряет все технологические преимущества перед аборигенами и замерзнет суровой уральской зимой. Правитель казахского ханства: Тауке-хан узнает о немыслимо богатом городе пришельцев. Он принимает решение захватить его и атакует небольшую факторию при угольном разрезе, перекрывавшую путь к городу. Нападение с треском проваливается, а после воздушной бомбардировки устрашенные казахи просят пришельцев о перемирии. В ходе переговоров Тауке хан договаривается о военной поддержке в застарелой войне с джунгарами города попаданцев. Далеко не бескорыстно Виктор Соловьев соглашается. Александр Петелин становится неугоден из-за невесты Оли, дальней родственницы Соловьева. Лейтенантик в зятьях градоначальнику не нужен. Неугодного офицера отправляют вместе с вооруженной экспедицией далеко на восток к Джунгарским воротам: узкому проходу из Монголии в Казахстан.

В городе попаданцев наряду с положительными переменами: засеяли пахотные земли, установили торговые отношения с соседями и реанимировали заводы, жизнь стала намного беднее, появилось множество недовольных. "Лучшие" люди города во главе с ловким демагогом и очень амбициозным человеком, предпринимателем и депутатом Федором Романовым решают захватить власть. Попытка сравнительно мирного перехвата управления с помощью толпы недовольных не удается. Военные и милиция, понимающие что бунт в осажденной крепости сравним с самоубийством, разгоняют попытку "цветной" революции. Федор Романов решается на убийство Главы города с помощью наемного убийцы. Благодаря случайности покушение заканчивается неудачей, но в нем погибает жена градоначальника. Глава заговорщиков спасая жизнь бежит в Россию. Он надеется, что благодаря знаниям из двадцать первого века займет важное положение при царском дворе. Город завязывает торговые связи с русскими именитыми купцами Строгановыми, о нем узнают при дворе царевны Софьи. И там и там появляются планы как использовать город к своей пользе.

Начинает работать железная дорога на юг, к угольному разрезу. Составы с первым углем идут на ГРЭС. После уборки урожая, когда горожане обеспечили себя едой, а промышленность перестроилась на выпуск необходимой попаданцам продукции, новые идеи возникают в голове у градоначальника. Виктор Соловьев решает готовить город к столкновению с Москвой, он убежден в необходимости покорения России. Против этого резко выступает военная верхушка города от военных и милиции до фсбшников и казаков. Вызревает новый заговор против Виктора Соловьева. Ударной силой заговорщиков выступает вернувшийся после сражения с джунгарами взвод Александра Петелина. У него собственные счеты с градоначальником. На этот раз заговор оказывается успешным...

После успешного переворота власть в городе попаданцев попадает в руки временного военного совета во главе с бывшим начальником пожарных Степаном Чепановым. Новые правители не стали менять экономическую политику прежней администрации. Продолжилось создание необходимых для выживания производств, перевооружение армии. Новые заводы, собранный по осени богатый урожай позволили значительно расширить ассортимент магазинов. Напряжение в городе заметно спало, его переименовывают в Мастерград. Александр Петелин наконец женится на Оле.

Добравшегося до России Федора Романова ловят и пытают в застенках Разбойного приказа. Его подозревают в колдовстве и злоумышлении на царя. По приказу Петра первого, уже слышавшего о чудесном городе попаданцев, узника забирает его доверенный помощник князь Ромодановский.

Сбежавшие в первые дни после Переноса уголовники во главе с атаманом по кличке Чумной попадают в засаду стрельцов. Спастись удалось атаману и его любовнице. Он принимает решение пробираться в Европу. Зимой 1689 — 1690 года мастерградское посольство отправляется в Москву, налаживать связи с Русским царством. Одним из руководителей посольства назначается старший лейтенант Александр Петелин.

Отношения к Мастерграду в высших кругах русского царства колеблется от любопытного и настороженного до резкого неприятия. Недовольный появлением у трона новых лиц и репрессиями в отношении поддерживавших царевну Софью родственников, влиятельный клан аристократов Голицыных устраивает заговор, направленный против мастерградцев и Петра первого. Впоследствии к нему примыкает старший Строганов и англичане. Несмотря на это послам попаданцев удается заключить договор о вечном мире с Россией. Продолжающаяся война с Оттоманской Портой, острая нужда в оружии и сильном союзнике, немало способствует этому. Город обязуется поставить России вооружение, инструкторов и передать координаты известных попаданцам месторождений. Мастерградцы через Меньшикова подбрасывают Петру материалы о грядущей измене любовницы Анны Монс, царь рвет с ней отношения и высылает из страны.

Известие о появлении на далекой восточной окраине континента перенесенного из будущего города, проходит для Европы почти незаметно. Обеспокоились только папский престол и английская Московская компания. По указанию руководителя компании для налаживания связей с Мастерградом в Россию выезжает доверенный агент Вилберн Лэнгфорд. Переговоры терпят фиаско, мастерградцы не согласны ни на передачу англичанам технологий ни на их монопольное положение в торговле с городом попаданцев. Железнодорожная магистраль из Мастерграда достигает района будущего Магнитогорска. Образовавшийся металлургический кластер обещает завалить мир дешевыми и качественными изделиями из железа и стали.

По пути в Европу Чумной попадает в засаду людей Голицына и вместе с любовницей попадает в плен. У Александра Петелина рождается сын.

Попаданцы осваивают речной путь с Урала через Каспийское море в Москву, поток диковинных товаров хлынул в Россию и оттуда дальше в европейские страны. Англичане вместе с заговорщиками пытаются свергнуть царя и организуют бунт стрельцов, вспыхнувший на несколько лет раньше, чем в известной попаданцам истории. Обученные мастерградскими инструкторами бывшие 'потешные' полки успешно его давят. Под влиянием мастерградцев казнят только заводил, а остальных бывших стрельцов ссылают на Дальний Восток с условием отвоевать недавно потерянное Приморье. Бояре Голицыны посылают убийц к старшему послу Мастерграда Петру Рожковскому, а затем к царю. В качестве киллера принуждают выступить Чумного. После убийства посла он нападает на сопровождающих его боевых холопов и освобождает из подмосковного имения Голицыных любовницу. После бегства из страны Чумной попадает в Стокгольм, где добивается аудиенции у королевского советника Юхана Юленшерны, принимающего услуги бывшего бандита. В Швеции начинается бурный технический прогресс. После неудачных родов бывшей любовницы, во время которых она и ребенок погибают, Чумной заканчивает жизнь самоубийством.

В июле 1693 года Мастерград успешно отбивает нападение нанятых старшим Строгановым казаков. Тот скрывается в уральской тайге, его наследники выплачивают городу крупный штраф.

Петр первый отправляется в поход на Азов. С помощью мастерградцев штурмом захватывает его. Русская армия железным катком проходит по Дикому полю вплоть до границ Молдавии. После уничтожения османского флота и воздушной бомбардировки Стамбула Оттоманская Порта соглашается на мир. Царь женится на мастерградке Марии Алексеевне.

В России как грибы после дождя растут совместные с мастерградцами 'кумпании', колонизируется бывшее Дикое поле. По всей России реконструируются речные волоки, новые, железные 'кони' перетаскивают корабли. Осваиваются новые сельскохозяйственные культуры: картошка, помидоры и другие. Крепостное право смягчается, государевым крестьянам даруется свобода, для остальных возвращается Юрьев день. Вводится обязательное трехлетнее образование, в стране появляются высшие учебные заведения, проводится прививочная компания от оспы. К началу 1699 руки у попаданцев доходят до строительства железной дороги Мастерград-Казань.

Начинается войны за испанское наследство. Воспользовавшись тем, что Европа занята внутренними проблемами, русское царство объявляет войну Шведскому королевству. С помощью мастерградцев молниеносным ударом захватывается Прибалтика.

Глава 1

Май 1701 года. Форштевни судов упрямо резали серую балтийскую волну. Две длинные колонны шведских кораблей приближались к цели. Огромные паруса, наполненные соленым, пропахший йодом и рыбой ветром с каждым мигом приближали одиннадцать линейных кораблей, десять фрегатов из них три паровых и тридцать торговых кораблей с десантом и припасами к цели, захваченной русскими варварами Риге. Дикари на диво быстро, за зиму, сумели выбить законных хозяев из восточной Прибалтики. Но шведы это поправят! Матросы и солдаты спокойны и веселы, и уверены в грядущей победе. С таким королем как у них разве могут быть сомнения! Саксонцев, поляков и датчан раскатали в тонкий блин. Недаром умные люди толкуют, что наш Карл Двенадцатый прославит свое отечество. Настала очередь русских варваров, разве может случиться по-другому?

Вчера вечером появившееся на горизонте маленькое облачко стремительно разрослось, ветер погнал по волнам пенные гребешки, небо заволокло, пошел холодный дождь, а потом ударил шквал такой силы, что бывалые капитаны всерьез испугались за сохранность парусов. Высокие волны суматошно закачали новейший линейный корабль первого класса Enigheten, на котором шел король Карл Двенадцатый шведский. К счастью стихия бушевала недолго. С утра небо посветлело, тучи разошлись, а шквал ушел на юга — запад в сторону северной Германии. Чайки, вечные спутники кораблей, с криками носились над серо-зелеными волнами, изредка стремительно пикируя и выхватывая из воды зазевавшуюся рыбешку. Под теплыми лучами весеннего солнца водная гладь ласково блестела. Даже суровые боцманы казалось не так злобно ругали провинившихся матросов. Долгое путешествие, рискованное из-за вероятности нападения богопротивных воздушных кораблей мастерградцев, подходило к завершению. Полдень. Еще пара часов и вот он долгожданный берег.

Юноша в простом синем мундире, которому через месяц исполнится девятнадцать, на юте корабля (кормовая часть верхней палубы) опирался руками о высокий фальшборт. Свежий, пропахший запахом йода и гниющих водорослей ветер настойчиво развивал густую темно-русую гриву волос. Он поглядел вверх. По высокому светло-голубому северному небу бежали легкие белые облачка. Хорошо! Вот только настроение ни к черту. Русские варвары посмели отобрать у шведского льва Прибалтику, а ему пришлось ждать весны пока подтянется флот и войска к Данцигу. Гневно фыркнув, повернулся к свите. Король Карл двенадцатый, как подобает истинному рыцарю, лично возглавил поход. Поддернув длинным мясистым носом, словно на что-то сердясь, покосился на неприметного, в черном камзоле человечка из свиты. Мальчишеское, но уже слегка одутловатое лицо, покрасневшие глаза, крепко сжатые узкие губы — все выражало недовольство. Слегка дернул щекой, его прямой, словно меч, натуре претили лазутчики и разведчики, но важность их в деле войны он признавал.

— Ну и что показал русский шпион, — деланно безразличным тоном поинтересовался король.

— Ваше величество, — склонил голову вопрошаемый, — несмотря на примененные к нему меры убеждения он молчал.

— Почему молчал? — поинтересовался король, — Что с ним?

— Он умер.

Король недовольно дернул щекой, в покрасневших от бессонной ночи глазах загорелся гнев.

— Господин королевский прокурор, агенты московитов делают в моей армии что хотят! — с заметным раздражением произнес король, — Где гарантия что пойманный это последний? Они неуловимы, они повсюду!

Королевский прокурор невозмутимо поклонился и негромко ответил:

— У русского оказалось слабое сердце, но расследование продолжается. Ваше Величество, терпение...

— Плохо господин прокурор, — произнес царственный юноша и отвернулся к морю. Свита застыла в молчании.

Прокурор вспомнил последний допрос, еще до выхода эскадры из порта Данцига. Он велел повесить шпиона. На таких презренных людей не распространяются законы. Профос принес готовую петлю, перекинул ее через балку у потолка. Русский, плечистый и сильный человек лет тридцати, вздохнул, бросил усталый, измученный взгляд на видневшийся в зарешеченном окне кусочек синего неба и молча опустил голову. Профос надел петлю ему на шею и вопросительно посмотрел на прокурора, русский лишь упрямо сжал губы.

Прокурор поднял руку в перчатке с раструбом, запрещая палачу действовать и едва заметно поморщился. 'Ничего не получится. Этот упрямец так и продолжит молчать, но долг повелевает мне использовать все возможности!'

— Ты еще можешь сохранить жизнь! — произнес он, ставя перед собой на стол песочные часы и указывая на них пальцем, — Через три минуты песок пересыплется из верхнего сосуда в нижний. За это время подумай о жизни и смерти. Ты можешь заслужить королевское прощение если ответишь на интересующие меня вопросы.

Он перевернул часы, золотой ручеек песка полился вниз. Поднявший голову русский вновь ее опустил. Где-то за окном пели беззаботные весенние птицы, а в подвале царило безмолвие. Профос мрачно смотрел на будущую жертву, рука цепко сжимала туго натянутую веревку.

Последняя песчинка упала в нижний сосуд. Прокурор нервно стиснул руки, потом вскочил и раздраженно прошелся по подвалу.

— Тебе не удастся так легко умереть! — остановившись напротив русского произнес он, — Я раздумал. Тебя не повесят, а будут бить кнутом пока ты не ответишь на мои вопросы.

Петлю с шеи русского сняли. Он поднял голову, во взгляде сверкнула такая свирепая ненависть, что швед невольно отшатнулся от беспомощного узника. Профос поставил широкую скамью и привязал к ней русского. К полудню тот скончался, так и не ответив ни на один вопрос. Дикари, подумал прокурор. Надо быть безумцем или глупцом, чтобы затевать войну с таким народом. Они совсем не ценят жизнь и готовы ее отдать лишь бы нам навредить....

Карл уперся взглядом в далекий горизонт. О выходе в море эскадры русские несомненно знали и корабли обнаружили еще вчера незадолго до вчерашнего шквала. Почему же их нет? Знаменитые корабли Mastergrad изрядно попортившие кровь Royal Navy еще тащатся вдоль Норвегии, но где же воздушные корабли? Я заготовил им несколько сюрпризов...

Royal Navy — Английский королевский военно-морской флот.

Зловещие резкие звуки, сигнал воздушного нападения, раскатились над морской гладью, заставляя людей оборачиваться, тревожные взгляды останавливались на трубаче. Тот закончил дуть и опустил сверкающий на солнце медный рог к ноге. Смутный гул пронесся среди свиты, мгновенно пропавший, когда король упер в лица стылый взгляд прирожденного убийцы. Повернувшись на восток, Карл поднес к глазам услужливо подсунутую кем-то из придворных подзорную трубу. Белоснежные тучи летели по-весеннему, синему небу. Там, где оно смыкалось с волнами появились две черточки. Несомненно, это воздушные корабли Mastergrad. Он довольно осклабился и зло поджал губы. 'Сейчас мы проверим достаточно ли того, что придумали, для отражения атаки! Не зря ли столько полновесных риксдалеров потратили на стрельбы по воздушным мишеням и составлению таблиц поправок для стрельбы по воздушным целям!' Ужасающая эффективность воздушных кораблей против флота османов была до сих пор на слуху у моряков Европы. Повернувшись к свите разыскал взглядом высокого, худого адмирала Ватранга. Лицо словно вырублено из стойкой к жизненным невзгодам шведской березы:

— Надеюсь, что хоть вы меня порадуете!

— Без сомнения Ваше величество, — хмуро ответил адмирал, слегка склонил рыжую голову и добавил, — С Вашего разрешения я покину Вас?

Дождавшись кивка, придерживая рукой шпагу на боку, торопливо удалился. Под яростное пение горнов громко стуча башмаками на палубу выбегали матросы. Одни под ругань боцманов торопливо убирали паруса. Другие с монструозного вида многоствольными фузеями в руках, что-то вроде пищали сороковой, только переносимой одним человеком, занимали позиции по периметру судна у фальшборта. Третьи с лопатами и большими железными щипцами в руках становились у раскрытых ящиков с песком, лучшей защитой от зажигательных бомб Mastergrad. На носу и корме корабля выстроились пехотинцы в синих мундирах с желтыми поясами и с мушкетами в руках. Корабль и вся эскадра готовились к отражению атаки воздушных хищников.

Пищаль сороковая — многоствольное артиллерийское орудие.

— Ваше Величество! — обратился к королю камердинер граф Вреде, — Здесь опасно, было бы благоразумно спустится в Вашу каюту...

Карл обернулся и несколько мгновений смотрел в глаза побагровевшего графа затем широко зевнул в лицо обескураженному придворному. Мои славные каролинеры будут драться, а я спрячусь в каюте, с негодованием подумал король. Как бы не так! Он наклонился к графу и приказал:

— Распорядитесь насчет обеда, пускай несут сюда.

— Что? — переспросил обескураженный граф.

— Поесть пусть несут черт возьми, или вы хотите, чтобы я умер от голода? Я желаю пообедать здесь, на свежем воздухе! — тоном приказа произнес Карл и вновь отвернулся к приближающимся воздушным кораблям. Их уже можно наблюдать невооруженным глазом. Граф коротко поклонился королевской спине и ушел исполнять приказание.

Два лакея торопливо принесли походный стол со стулом, разложили, расставили столовые приборы и тарелки. Король уселся и с самым невозмутимым видом начал обедать, изредка поглядывая на приближающиеся воздушные суда. Придворные волей-неволей держались позади. Когда король изволит принимать пищу их долг находится рядом и ожидать повелений. Солдаты и матросы старательно делают вид что они не видят развернувшееся на носу корабля представление, лишь изредка разрешают себе бросить в сторону короля обожающий взгляд. Он с ними! Значит все будет хорошо! О том, что точно такие же воздушные корабли сожгли флот османов, знал последний матрос.

Король положил на тарелку недоеденную птичью ножку. Воздушные суда русских уже почти поравнялись с передовыми кораблями эскадры. С плохо скрываемым нетерпением он покосился на генерала Реншельда.

— Ну и?

— Сейчас Ваше величество!

На судне воцарилась напряженная тишина. Слышался только надоедливый плеск волн да крики сопровождавших эскадру чаек. И король с придворными и даже последний матрос или пехотинец с замиранием сердца ждали приближение крылатой смерти.

С передового судна в небо с шипением и воем понеслись несколько хвостатых комет и разорвалась таким безопасными внизу, но угрожающими смертью тому, кто в небе звездочками-осколками. Они лишь немного не дотянулись до воздушных кораблей Mastergrad. Мотодельтопланы, словно птицы, застигнутые врасплох умелым охотником, начали поворачивать в сторону моря, но недостаточно быстро. Офицер на корме переднего корабля прокричал что-то неслышимое и махнул зажатым в руке клинком.

'Бах! Бах! Бах!' — порыв ветра донес эхо выстрелов. Нестройный залп стрелков тоже не достиг цели. Воздушные корабли продолжали лететь в сторону открытого моря, одновременно набирая высоту. Солнце зашло за тучу, потемнело.

— Не нравится! — зло хохотнув произнес король, тыча в сторону мотодельтопланов птичьей косточкой.

— Это им не османские корабли жечь! Тут они столкнулись с потомками викингов! — с апломбом произнес слегка бледный граф Вреде.

Король не ответил, лишь с иронией покосился на придворного. Он был уверен, что русские так просто не уйдут. И правда развернувшись и на брав высоту мотодельтопланы взяли курс на шведскую эскадру. Они летели перпендикулярно курсу колонн, с каждой минутой увеличиваясь в размерах. Придворные столпились за спиной короля, перешептываются тревожными голосами.

'Шур, шур!' Стартовали с ближайших кораблей ракеты, но не попав бессильно рассыпалась звездочками. На этот раз воздушные корабли не свернули и продолжили приближаться к эскадре. Король досадливо машет рукой на лице почти детская обида. Как же так? Почему не сработал так хорошо продуманный план? Пехотинцы в синих мундирах с желтыми поясами поднимают мушкеты.

'Рота, залпом, пли!' — хриплым басом рявкнул немолодой офицер.

'Бах! Бах! Бах!'

Палубу мгновенно заволокло кислым пороховым дымом, впрочем, быстро унесенным дувшим с севера ветром. Солдаты склоняются над мушкетами, торопливо перезаряжая их.

Мотодельтопланы упрямо продолжают надвигаться на эскадру.

'Бабах! Бабах!' Вразнобой выстрелили стрелки с многоствольными фузеями. Воздушные корабли, словно заговоренные продолжили полет.

— Helvete! — громко выругался офицер, командовавший пехотинцами, но никто не обратил на него внимания. Люди с тревогой смотрят на небесных хищников.

— Helvete! — Черт побери! (на шведском)

Град мелких бомбочек полетел вниз. Но расстояние слишком велико, большинство безвредно упало в воду, лишь две ударились о Enigheten, на палубе вспыхнуло яркое пламя с густым черным дымом.

— Fan! (Черт! — по-шведски) — громко орет краснорожий дюжий боцман. Матрос с шальными глазами несется мимо отшатнувшихся в испуге придворных к борту судна. В щипцах крепко зажата брызжущая огнем бомба, капли горящей субстанции падают на палубу, ярко пылают на просоленных морем досках. Над водой он с облегчением разжимает щипцы, бомба пылающей кометой рушится в балтийскую волну. Черные усы матроса смешно подпрыгнули под носом, когда он медленно выдохнул воздух сквозь крепко сжатые зубы. Через считанные секунды падают в воду остатки второй бомбы. Моряки ожесточенно набрасывают песок на очаги возгорания. Забросав, лопатами перебросали его за борт. Огня на палубе больше нет, лишь два обожженных пламенем пятна на палубе свидетельствуют о опасности которую избежал корабль. Карл сузившимися глазами наблюдавший за суетой на палубе, ощутимо расслабился, довольно улыбнулся. Пусть сбить воздушные корабли не получилось, но и возгорания судна не допустили. Король оглянулся, над несколькими судами еще вились дымки, но без сомнения не опасные для кораблей. Спокойно поднялся с места, в руке сверкнул серебром кубок. Сердце преисполнилось гордости. Его шведские матросы и солдаты лучшие в мире! С ними он завоюет северную Европу и повторит легендарные подвиги Александра Македонского!

— Я не забуду ваших трудов и смелости и достойно награжу! — произнес он, отсалютовав кубком, опрокинул его в глотку. Экипаж и солдаты на палубе ответили восторженным и дружным ревом. Еще дважды мотодельтопланы заходили на бомбежку, но высота на которой они пролетали над кораблями была слишком велика и лишь малая часть зажигалок попала в цель. Воздушные корабли развернулись и потянулись на восток чтобы через десяток минут скрыться из виду самых зорких марсовых.

Марсовой на парусных судах матрос, работающий на марсе.

Ни сбить ни хотя-бы поджечь воздушные корабли шведам так и не удалось. По крайней мере признаков этого они не увидели. Вскоре выяснилось, что нападение не прошло для эскадры бесследно. Один линейный корабль, два фрегата и три грузовых судна так и не удалось отстоять от огня. Экипажи и десант сняли, оставив позади пылающие на стылой балтийской воде словно огромные костры корабли, эскадра двинулась дальше. Через два часа якоря разбрызгивая прозрачные капли вошли в воду и вонзились в дно вблизи скалистого, скупо поросшего берега Рижского залива всего в четырех днях пешего пути от Риги. Один за другим громадные корабли опустили паруса.

На побережье началась высадка десанта. Людей и припасы по расчетам штабных придется перевозить до утра. Спустили шлюпки, весла ударили по волнам, первые десятки пехотинцев в синих мундирах с желтыми поясами торопливо попрыгали в море, высоко поднимая над водой штуцера вышли на галечный пляж. Дальше синела озерная гладь, прикрывающая место высадки с юга. Длинные колонны вооруженных людей устремились от побережья. Через час шлюпки и баркасы успели сделать по нескольку рейсов. На берегу накопилась почти тысяча бойцов при трех орудиях. Шведы торопливо ставили лагерь. Белоснежные, серые палатки одна за одной вырастали всего в сотне метров от линии прибоя вблизи небольшой сосновой рощицы, задымились первые костры. За время морского перехода солонина и сухари успели страсть как надоесть, брюхо требовало горячего, приготовленного на огне.

— Воздушная тревога! — громко крикнул с заросшего соснами холма поставленный наблюдателем штуцерник.

На горизонте появился похожий издали на летящую на огромной высоте громадную птицу воздушный хищник. На этот раз он прилетел один.

Зазвучали громкие команды офицеров, над побережьем тревожно забили сигнальные барабаны, запели горны. Каролинеры подожгли найденное поблизости сырое сено и навоз, клубы вонючего дыма скрыли лагерь. Торопливо стуча по каменистой балтийской земле ботинками шведы строились в плотные формации, готовили штуцера. Залповым огнем moskovit опасаются, но драться не пришлось. Воздушный корабль не стал приближаться к шведскому лагерю. Покрутившись немного в высоте, откуда прекрасно виден шведский стан и высадка десанта, moskovit улетел на юг в направлении Риги.

Карл Двенадцатый, стоя на носу многовесельной шлюпки, полной грудью вдыхал напоенный морем и сосновыми ароматами воздух. На нем сине-желтая форма без знаков различия, грубые, солдатская сапоги с высокими голенищами, на голове черная треуголка. С бока свисает длинная шпага. Шесть отборных гребцов с каждым взмахом весла приближали долгожданный берег. Море обдавало каскадом соленых брызг, солнце грело спину. Его любимые каролинеры быстро и организованно строили лагерь Юный король был счастлив и город своими солдатами. 'Разве есть в мире хоть кто-то кто сумеет сравнятся с шведами и их войском? А Mastergrad... а что Mastergrad. В Прибалтике по сообщениям шпионов всего три десятка людей из будущего. А штуцера как у петровских войск в достатке и у шведов, зато дух у потомков викингов неизмеримо сильнее. Нет сомнения, он вновь победит!'

— Здесь, — произнес король и повернул длинную голову к сверкавшему на полуденном солнце стальной кирасой генералу Реншельду. Затем ткнул ухоженным пальцем в направлении лагеря, — Мои каролинеры повторят царю Петру полученный moskovit в истории Mastergrad нарвский урок!

Каролинская пехота (или каролинеры) — отборный военный экспедиционный корпус, служил шведским королям примерно с 1660 по 1721 годы.

Генерал патетически простер руку к своему повелители и воскликнул:

— Я просто уверен Ваше Величество что все так и будет и, вы вновь прославите наше отечество. Всего за год вы несколькими молниеносными ударами повергли во прах троих серьезных противников, Данию, Саксонию и Речь Посполитую. Все Европа говорит о Вашем полководческом даре! Я абсолютно уверен, что с божьей милостью мы водрузим знамя Швеции над варварским Кремлем. Слава королю!

Ветер к ночи сначала стих, затем поменял направление и принялся яростно гнать волны к берегу. Это затруднило высадку, но до вечера тысячи славных несгибаемой храбростью и воинским умением каролинеров высадились на негостеприимный берег. Оставив на охрану часовых, лагерь уснул.

'Бабах!' — король соскочил с простой походной постели, в какой он ночевал с тех пор как отправился в победоносный поход на столицу Дании Копенгаген. Пахнущая дорожной пылью и конским потом шинель полетела на пол. Голые ступни коснулись ковра, выстилавшего землю, очумело затряс головой. Бросил взгляд на походный стол. Колеблющееся пламя свечи подсвечивало циферблат часов мастерградской работы. Три часа ночи! Дальние углы палатки тонули в враждебном мраке. Он прислушался. В лагере происходило что-то непонятное. Тяжелые шаги сотен бегущих людей. Крики. Ночные птицы со свистом разрезали воздух проносясь над шатром. Совсем рядом испуганно затявкала собачонка, судя по голосу из тех, что дамы возят с собой в каретах. Испугалась бедная неожиданной суматохи.

'Что это? Неужели взорвались пороховые склады? Тогда ни о какой осаде Риги и речи не может быть!' Он присел обратно на кровать. 'Или нападение на лагерь? Надо срочно узнать, что случилось!'

— Ваше Величество! Разрешите войти! — послышался из-за тонкой парусиновой преграды взволнованный голос дежурного камердинера.

'Бах, Бах, Бах!' — нестройно выпалило не меньше роты, уж в этом Карл разбирался хорошо.

— Заходи! — воскликнул король, — что случилось, откуда взрыв и, кто стреляет?

Тотчас откинулся край парусины. Заглянувший в королевскую опочивальню придворный держал в руке яркую мастерградскую лампу. Лицо, слегка перекошенное от испуга. За ним вестовой — телохранитель, ростом под самый верх палатки, из роты, которую готовил еще давний перебежчик из Mastergrad. Что именно произошло придворный знал не больше своего короля. С помощью камердинера Карл быстро натянул вычищенные ботфорты и темно-зеленый сюртук, на котором в нескольких местах виднелись заштопанные следы от попаданий пуль и ядерных осколков.

Спокойным шагом, сдерживая нетерпеливый блеск глаз он вышел из палатки. Сущий ад. Крики, команды офицеров, разрозненные выстрелы слились в чудовищную какофонию войскового лагеря на который неожиданно напал враг. Люди мечутся между палатками в неверном свете факелов. Тьму лишь слегка развеивает полная луна на безоблачном, усыпанном звездами небе, суетливо шарящие по нему световые столбы от прожекторов, да жадно пылающий огонь в кабельтове от берега. В его ярких и суетливых сполохах видно: матросы на кораблях-неудачниках бегом тащат тяжелые лари, бросают песок из них на пылающие палубы. Вот один из прожекторов зацепился за диковинную птицу, повел ее, уже более не выпуская. Да это вновь мастерградский воздушный корабль!

Карл закипел от негодования. Царь Петр трус, трус! Проклятый московит! Он боится открытой встречи с шведской мощью! Вместо того чтобы встретится в честной битве, царь Петр использует нечестные способы: воздушные корабли Mastergrad. Карл по-королевски проигнорировал тот факт, что сам использовал в сражении при деревне Клишове воздушные аппараты. Уста юного короля изрекли такое выражение, какое он не должен был знать. Неслышно подошедший адмирала Ватранг довольно крякнул.

— Залпом пли! — откуда-то издали послышался смутно знакомый королю голос.

'Бах, Бах, Бах!' — выпалили поблизости в ответ.

Вскоре воздушный хищник повернул в сторону открытого моря и скрылся во мраке. До утра лагерь так и не заснул, разбирались в ущербе, нанесенном коварным противником. Худшие опасения Карла Двенадцатого о взрыве пороховых складов к счастью не сбылись, но ночной налет обошелся шведам потерей еще четырех кораблей и что особенно было досадно, сгорел новейший линейный корабль первого класса Enigheten, на котором он прибыл на этот негостеприимный берег. Весь день Карл ходил мрачный. Угнетали не только потери, короткого сна на походной постели не принес ни облегчения, ни отдыха. Он разбил всех врагов, но вместо того чтобы наслаждаться плодами шведской победы он был вынужден гоняться за голодными саксонскими фузилерами и пьяными польскими гусарами от Варшавы до Дрездена, а теперь еще придется учить проклятых московитов! Ну что же, он готов! Не зря всю зиму батальоны готовились к войне с применением оружия пришельцев из будущего. Записки о военном деле, оставшиеся от беглеца из Mastergrad, Чумного, очень пригодились. Верные каролинеры научились воевать по-новому. Король Август, потеряв пушки и знамена, погиб в битве, теперь очередь царя Петра!

Следующая ночь прошла беспокойно, но слава богу обошлось без бомбежек. Лишь в отдалении напоминанием о русских кружил издали похожий на птицу воздушный корабль. Утром длинная колонна шведских батальонов выступила в сторону Риги. Пыль вилась над утоптанной тысячами ног проселочной дороге. Гордо реяли над треуголками каролинеров белые с разноцветной каймой полковые стяги. Карл Двенадцатый двигался на любимом Нептуне в окружении верных телохранителей из 'особой' роты. Покрасневшие от недосыпа глаза, упрямо сжатые узкие губы — все выражало недовольство и злость. Еще ни один его поход не начинался так скверно и с такими потерями, но ничего он спросит за все!

Днем раньше. Вопреки расчетам Карл Двенадцатый сумел отбиться от воздушного нападения и высадить в нескольких днях пути от Риги армию: десять тысяч пехотинцев и тысячу драгун. В Прибалтике русских войск намного больше, но они вынуждены контролировать огромные территории бывших шведских владений и в несколько дней русские смогут собрать ненамного большее количество. Сила немалая и грозная. Войско у шведов всей Европой почитаемо как одно из лучших и возглавляется полководцем, уже разгромившим три немалые державы. Есть от чего призадуматься.

Ночью прогремел мощный взрыв, разбудивший всю Ригу и слышимый далеко за ее пределами. Взлетел на воздух расположенный в пригороде мастерградский артиллерийский склад. Шестеро охранявших его измайловцев погибло, но самое главное у союзников Петра осталось всего по зарядному ящику на артиллерийский и минометный ствол (20-30 выстрелов) а мотодельтопланы лишились возможности пополнить запас зажигательных и осколочных бомб. У стрелков осталось по четыре магазина до небольшой запас патронов россыпью у старшины. Пока еще непонятно, взрыв следствие нарушения техники безопасности или действия шведских диверсантов, но ясно одно, на ближайшие дни, пока не отзовут в Мастерград один из двух дирижаблей и не подвезут боеприпасы, союзники Петра выведены из строя. Заранее разработанные на случай наступления шведов планы пошли насмарку. Ситуация для русских войск в Прибалтике стала угрожающей.

В том же зале древнего замка, где зимой Петр праздновал взятие оплота шведского владычества: Риги, за длинным столом, помнившим заздравные крики в честь славной виктории, собрался военный совет. Давно стемнело. Слуги занесли лампы, поставили по краям стола, где было не занято картой окрестностей Риги. Привычно пахнет сгоревшим керосином. За частыми стеклами окошек тревожная темнота, лишь мерцают вдалеке огоньки городских окраин, да с неба сурово смотрят звезды. Зловещие тени метаются по залу, лампы на миг высвечивают то изогнутые аркой своды, то парсуны на стенах, то золото парадных костюмов фельдмаршалов, то до блеска натертые воском полы. За столом самые ближние: фельдмаршалы Головин, Шереметьев, мастерградский посол Петелин и царев любимец: Меньшиков. Незримый вопрос, как случилось, что в момент десанта шведов взорвался склад мастерградцев витает по залу. И еще один, как не допустить такого позорного поражения, как бывшее в истории попаданцев из будущего нарвское?

— А от взрыва того великого, все разбило и определить он от небрежения был или от диверсии вражеской, немочно... — Шереметьев развел руками, был печален, понимал, что за порядок в городе он ответственен и, царь спросит, ох спросит...

Петр в зеленом Преображенском кафтане, простоволосый, нескладно-длинный, густо побагровел, на лбу бешено надулась жилка, едва сдерживая гнев произнес:

— С твоим небрежением будем после разбираться, а сейчас решать нужно, дальше делать что?

Фельдмаршал открыл было рот, но еще раз взглянув на бешенное лицо Петра, захлопнул его и с оскорбленным видом надулся. Царь немного помолчал, успокаиваясь, повернулся к внимательно слушавшему Петелину:

— Как второй пилот?

— Сергей Михайлович?

Петр молча кивнул, уже привычно не обратив внимания на вначале шокирующий его обычай всех называть с отчеством. В московском царстве зваться с 'вичем' было привилегией дворянства и высшей аристократии.

— Уже нормально, картечины из икр вытащили, через месяц опять летать сможет.

— Когда сможете подвести снаряды и патроны?

— Оба дирижабля сейчас на Дальнем Востоке, так что в ближайшие дни их не стоит ожидать...

Загорелое, обветренное, суровое лицо Петра незаметно дрогнуло и на короткое мгновение смягчилось, потом засопел простуженно. Хотя и весна, но ветрено, вчера застудился пока испытывали первый построенный на рижской верфи корабль. Хоть одно хорошее сегодня известие, но помощи от мастерградцев ждать не стоит. Он глянул на собравшихся: Шереметьев низко опустил голову, словно позор уже лег на его плечи, Александр смотрит сконфуженно, Головин согласительно кивал, лишь верный Алексашка геройски подбоченился, — голова обвязана тряпкой, вчера гонялся за отрядом восставшей чухны во главе с помещиком. В сабельном поединке лично срубил немца хотя и заработал царапину. Авантюриста даже смерть не брала...

— Ну? — спросил царь наконец. — Что скажете, господа фельдмаршалы? Что делать будем? Пойдем навстречу Карлу или в осаду садится станем?

Петр застучал ногтями по столу, щека подергивалась.

— Я так думаю, — лениво произнес Головин, — армия у шведов преизрядная и сам Карл полководец не из последних. Вот наши союзники, — он бросил взгляд на непроницаемое лицо Петелина, — пытались забросать супостата гранатами и минами зажигательными и что? Сгорело малое число корабликов, но армию он все же высадил! А теперь они нам не помощники, пока припас не подвезут... — помедлив, добавил, — Надо в крепости ждать шведа. Подтянуть войска, подождать пока союзники припасы подвезут и тогда давать шведу баталию.

— В крепости хлеба совсем мало, без подвоза голодать станем. Швед перед тем как сдаться весь пожог, — покачав головой произнес Шереметьев, — Реки только-только вскрылись и подвести не успели. В осаде не высидим.

Петр, откинувшись, глядел остекленевшими глазами на доверенных помощников. Они молчали.

— Хлеб чтоб был... Сами виноваты, что по зиме мало подвезли. Вешать буду..., — сквозь зубы произнес царь.

Над столом повисло тягостное молчание, лишь муха с жужжанием вилась над лампой, опалив крылышки упала на стол.

Меньшиков кашлянул, привлекая к себе внимание, глаза наглые. Невместно сидеть фельдмаршалам с человеком низкого происхождения, но царь указом 'Табель о рангах' еще зимой 1692 года повелел ценить человека не по происхождению, а по заслугам перед государством. А водил тот конные полки преизрядно и лихо, чем заслужил несмотря на младые годы и происхождение звание драгунского полковника. Приходилось терпеть.

— Садится в осаду смерти подобно, — в азарте размахивая рукой словно он ею врагов рубил, свирепым от негодования голосом произнес Меньшиков, — Сие предложение есть позор!

Головнин густо покраснел, но сдержался и произнес с иронией:

— Позор? Что же позорного в сидении в осаде?

— Трусость и измена! Этим мы отдаем инициативу в руки супротивника, а стало быть и победу! Войск у нас в Риге поболее чем у Карла, обучены мастерградцами преизрядно. А ляхи уже сидели в осаде. Шведы забросали сверху гранатами Эльбинг и взяли крепость штурмом. Так какой прок прятаться? Когда затевается что-нибудь противное интересам и чести русского царства, каждый обязан возвысить голос против! Не совещаться нужно, а драться!

Шереметьев одобрительно стукнул кулаком по столу. Удачная баталия спишет все неудачи, и царь простит за промах с мастерградским складом.

Головнин вскочил с кресла, лицо покрыто гневными пятнами, обратился к Петру:

— Я прошу защиты, Петр Алексеевич! Худородному невмочно лаять на Головнина!

Глаза царя сверкнули, но он лишь отмахнулся и произнес:

— Успокоились все!

Фельдмаршал сел, дрожа от негодования:

Алексашка обвел всех горящими глазами; одних этот взгляд зажигал, словно факел, других клеймил будто раскаленным железом, затем шевельнул бровями, откинулся назад и разом спрятался в тени.

Петр нахохлился, молча сидит во главе стола, от досады грызет ногти. Не знал на что решится. Армия у него конечно лучше, чем была под Нарвой в истории попаданцев, ну а как опять проиграет Карлу? Боязно... Не страшно, а одолели сомнения правильно ли он поступит? Не погубит так удачно начавшееся дело?

— Что скажешь, Борис Петрович? Только ты ничего не сказал! — обратился он к Шереметьеву.

— Я за баталию, — азартно сверкая глазами с жаром произнес тот, — с начала войны бьем шведа, дай бог и снова побьем его! Сейчас нам представляется удобный случай главные силы шведские сокрушить. Если мы немедля ударим на врага, нас ждет удача. Велите идти на Карла!

— Да как вы не понимаете! — вновь подскочил Головнин, — Государь разве можно так рисковать армией!

Петр пристально и недобро взглянул в прозрачно-синие глаза фельдмаршала, отчего тот зябко поежился. Показалось что из глубин глаз царя взглянула на него сама смерть, потом стукнул рукой по столу:

— Мать вашу так, — гаркнул, багровея. — Сам поведу войска. Сам. Завтра выступаем! Все, пишите диспозицию на марш! В Риге оставить больных и сильный отряд на всякий случай.

* * *

События в Европе происходили почти также, как известной мастерградцам истории. Континент, так долго беременный войной, наконец полыхнул. Франция с восхождением на престол Испании Филиппа Анжуйского, внука Людовик XIV, стала претендовать на гегемонию в Европе. Король-солнце отрезал Англию и Нидерланды от торговли с Испанией, что серьезно ударило по их коммерческим интересам. Недовольна осталась и Австрия, возглавляемая другой веткой ранее властвовавших в Испании Габсбургов. Империя претендовала на контроль испанских Нидерландов. Последней каплей стало смерть короля Якова Второго, предыдущего властителя Англии, смещенного Вильгельмом с трона, произошедшая на год раньше, чем в известной Мастерграду истории. Король Людовик XIV объявил, что наследником английской короны может быть только сын изгнанного Якова Второго, Джеймс Фрэнсис Эдуард Стюарт. Оскорбленные и возмущенные Англия и Голландская республика в мае 1701 года объявили Франции войну. В июне к ним присоединилась Австрия. Савойя, Португалия стали союзниками Франции. Германские государства разделились, лишь часть встала на сторону Франции, а большинство поддержало Австрийскую империю. История, несмотря на изменения, внесенные в нее усилиями мастерградцев показала удивительную эластичность, вернувшись в известные пришельцам рельсы. Европейцам стало не до удивительных событий, происходящих на далеком восточном краю континента. Решалось кто станет контролировать Европу и стало быть мир.

То ли противники не успели озлобиться то ли такая манера воевать присуща наступающему 'галантному' веку, но война поначалу шла осторожно и нерешительно. Основные боевые действия в Европе развернулись в Нидерландах, Южной Германии, Северной Италии и Испании. Под жарким итальянским солнцем по пыльным дорогам замаршировали войска. Французская армия (51 батальон пехоты и 71 эскадрон конницы, всего 33 тысяч человек и около 11 тысяч в гарнизонах Кремоны, Мирандолы, Пичигетоны, Лоди и Лекко) во главе маршалом Катина вошла в Северную Италию. Противостояли ей австрийские войска под командованием блестящего полководца: принца Евгения Савойского. Боевые действия шли довольно вяло. Противники предпочитали больше маневрировать чем полагаться на одну-две решительные битвы, но и без боев не обошлось. После нескольких неудачных для французской армии сражений: при Карпи и у Кьяри, маршал отступил к Кремоне и к Новому году расположился там на зимние квартиры. На Рейне и в Нидерландах противники лишь накапливали силы, ограничиваясь воинственными демонстрациями. Соединенный англо-голландский флот под командованием адмирала Рука готовился противодействовать объединению французского и испанских флотов и перехвату 'серебряного' флота. От его прибытия из Южной Америки зависело будут ли у Испании средства для ведения войны.

С английских фрегатов Mary Rose, Leopard и Swallow с плеском сорвались в воду якори, на фоне бледно-голубого неба, на востоке, виднелись четкие силуэты Анд, длинное многомесячное путешествие закончилось. За узкой полоской прибоя небольшие пологие возвышенности, обрамляющие крупные солончаки. Страшное место: пустыня Атакама. Спущенные с фрегатов на воду шлюпки дружно расплескали соленую воду Тихого океана. Однотонный шум волн, бьющихся о пустынный, годами не видевших человека берег, смешался с криками боцманов и ритмичным скрипом уключин под взмахами весел. Берег 'приветствовал' одетых в красные мундиры пехотинцев удушливой жарой. Заключенных, которые будут строить в этом негостеприимном месте крепость и добывать селитру, высадили на берег последними. Сразу после, на берег сгрузили солнечные опреснительные установки, через третьи руки закупленные в Мастерграде. Они уже успели себя изрядно зарекомендовать в длительных морских путешествия и без них в безжизненной пустыне Атакама делать нечего. Высадка англичан на безжизненной и никому не нужной плоской равнине — пустыне Атакама, в Чили, осталась для мира незаметной. Кто станет обращать внимание на происходящее в далеком уголке Земли у черта на куличках, когда Европа бьется в пароксизме общеевропейской войны? Когда смутные слухи о белокожих пришельцах дошли до местного губернатора в распложенный на берегу реки Био-Био город Консепсьоне он ничуть не обеспокоился. Хотят помирать от безводья в жаркой безводной пустыне? Их дела, а испанскому губернатору не станет беспокоиться о безумцах.

Колонистом пришлось туго: почти треть заключенных погибла от безводья, плохого питания и непосильного труда, но приказ короля был выполнен. В конце года Mary Rose и Leopard груженные почти по ватерлинию селитрой, подняли якоря и отправились во владения Англии. На берегу мрачным напоминанием о каторжном труде заключенных осталась стены и башни небольшой каменной крепости и мрачные кресты обширного кладбища. К весне корабли пришли на находящийся под властью короны остров Барбадос. Доставленный груз расфасовали в мешки, в каких обычно возили сахар, перегрузили на другие корабли, сверху прикрыли сахаром и отправили в метрополию.

Глава 2

Весна 1689 года. Северная граница Навахо-нейшен 'Нации навахо', крупнейшей индейской резервации, в которой проживает народ навахо. Белых на этой обширной территории, площадью 67 тысяч км² на северо-востоке штата Аризона, юго-востоке штата Юта и северо-западе штата Нью-Мексико, почти нет. Нет и негров и латинос. Только индейцы навахо и совсем немного хопи, пайютов.

Забытый индейскими богами городок приткнулся вдоль отличного двухрядного нighway, построенного федеральным Бюро по делам индейцев. Благодеянием это навахо не считали, правительство обязалось платить им за отобранную землю — так записано в договорах между индейскими племенами и США. К тому же денег на это выделялось по мнению индейцев слишком мало.

На бесплодной, покрытом лишь колючкой песчаном плоскогорье вдоль раскалившегося под яростным майским солнцем асфальта выстроилось десятка полтора бревенчатых домишек, в стиле Дикого Запада и сборных домов из фанеры, несколько лавок, пивная, бензозаправочная станция и небольшой кемпинг для туристов: деревянный дом с резной верандой, несколько хозяйственных построек, амбар с просевшей крышей. Несколько чахлых деревьев, раскачивались на ветру, безуспешно пытаясь укрыть от яростного солнца. Однообразный и унылый вид немного оживляли вздымавшиеся кое-где скалы, которым дующие тысячелетиями ветрам придали совершенно фантастические формы. Для остальных штатов совсем небольшое поселение, но для резервации это крупный населенный пункт. Навахо, составляющие большинство жителей Навахо-нейшен, предпочитали жить минимум в паре километров от соплеменников. Туристов там угощали чертовски вкусным жаренным на углях мясом, очень напоминающим шашлык, подававшимся на специальной 'тарелке' из свежевыпеченного хлеба по-навахски, внешне похожего на пончик. Только спиртного там не продавали. Индейцы очень быстро спиваются и во всех резервациях действовал сухой закон.

После того как случился проклятый Перенос, ночевавшие в городке туристы на свой страх и риск поехали в сторону восточного побережья. Больше о них никто не слыхал. Неизвестно даже сумели ли они покинуть границы резервации. В первые дни случилось много страшного и кровавого. После того как обнаружили: автомобильные дороги за пределами резервации пропали, белых вокруг нет и выяснилось, что они навсегда покинули свое время и перенеслись в 1689 год, то есть за девяносто лет до основания США, навахо словно взбесились. Белых массово грабили и беспощадно убивали, женщин насиловали, а затем тоже убивали. На территории навахо стояли угольные шахты, гидроэлектростанция на искусственном озере Lake Powell, мощностью 450 МВт, ТЭЦ — 2250 МВт. В момент Переноса там оставалось по одной смене рабочих и инженеров, большей частью они были белыми. Кровавая вакханалия мести коснулась и их. В ответ персонал ГЭС взорвал в машинном отделении ящик промышленной взрывчатки. Как минимум надолго, если не навсегда, электростанция вышла из строя. На Совете Вождей, едва не дошло до смертоубийства. Молодежь вспомнила и 'Долгий марш', когда предков изгнали с земель, какие они занимали от начала времен и жертвы народа по пути в резервацию, и нынешнее недофинансирование, которое они назвали 'убийством без пуль'. Стариков, желавших по возможности оставить все как было раньше, амбициозная молодежь обвинила в предательстве интересов народа навахо и добилась свержения старого верховного вождя племени Заха. Новым верховным вождем стал сын старика Заха: Петерсон, популист и расист, по странному стечению обстоятельств гинеколог по профессии. Совет Вождей провозгласил создание государства Соединенных племен Америки, которое должно со временем объединить всех индейцев континента. Белые становились гражданами второго сорта, им запрещалось иметь в собственности землю и здания. А за владение оружием полагалась немедленная смерть! За исполнением новых законов зорко следила пополненная полной энтузиазма молодежью полиция...

К девяти часам утра Старый Джонни по кличке Пивная Бочка, владелец опустевшего кемпинга, полностью созрел. Плевать он хотел на самозваное правительство навахов и его законы. И скрывать это вдохновленный двумя бутылками виски, которые он в одиночку прикончил за ночь, старый морпех не желал. Единожды морской пехотинец — морской пехотинец навсегда! Слегка покачиваясь он вышел из кемпинга. Вид у него был до нельзя воинственный крест-накрест опоясан патронными лентами, два револьвера Smith & Wesson в кобурах и помповое ружье Remington Model 870 на плече. Не смотря на утро, уже жарко. По голубому небу ветер стремительно нес белоснежное, похожее на огромного буйвола облако. Как истинный американский джентльмен Джонни не стал скрывать своего мнения. Оповестив соседей, что ему есть что им сказать тремя выстрелами из ружья, он выдал целую речь собравшейся вокруг толпе, в которой преобладали слегка скуластые лица навахо:

— Я гражданин Великой Америки. Я плачу ей налоги в отличие от нищебродов навахов. Это мой кемпинг, и ни одна тварь не посмеет это у меня отнять! Это мое, а кто попробует, тот познакомится с вот этим! — он вытащил из кобуры револьвер и погрозил им бесстрастно взирающей на него толпе. После этого ему захотелось проверить собственную меткость. После увольнения по выслуге лет сержант-майор продолжал считать себя снайпером, правда последний год тренироваться как-то не получалось. Он поискал взглядом, на чем бы проверить? Ага! Вот! Звонко бабахнул револьвер. Рыжая дворняжка, личная собственность соседей издав прощальный визг, упала наземь лапами кверху.

Рука не утратила твердости. Им овладел воинственный экстаз, правда, не без легкой горечи. Перед кем ему! Сержант-майору, приходится демонстрировать высокое снайперское искусство! Жизнь в городке мгновенно остановилась, люди испарились, куры с отчаянным кудахтаньем бросались врассыпную, лишь женские голоса еще какое-то время тревожно созывали детей. Покачиваясь Джонни еще какое-то время постоял, потом досадливо махнул рукой на этих краснокожих уродов и отправился в кемпинг пропустить еще рюмочку виски.

Полиция навахо: четверо кадровых, еще до Переноса поступивших в полицию рослых парней лет по двадцать пять, появилась в городке ближе к обеду, когда добрые люди сидят дома и пережидают жару под кондиционером. Правда сейчас это было невозможно. С момента Переноса электроэнергии ни у кого, кроме счастливых обладателей солнечных батарей, не было. Ходили слухи что Совет Вождей решил чинить ГЭС, но в это мало кто верил. В городке царила мертвая тишина незапланированного выходного. Ветер гнал по единственной улице обрывки бумаги и мусор. Четверо всадников с помповыми ружьями не стали подъезжать к дому Джонни и предпочли вначале разведать обстановку. Соседи, к которым они с трудом достучались, все-же открыли двери и рассказали, что белый совсем недавно выходил на улицу.

Старший из навахо, высокий, мускулистый, с начищенной форменной бляхой на синей фланелевой рубахе осторожно выглянул из-за ближайшего дома. Ставшее осаждаемой крепостью небольшое здание, длиной в сорок футов и шириной в пятнадцать, находилось посреди пустыря и в радиусе пятидесяти шагов ни единого укрытия. При этом окна на четырех стенах не позволяли подкрасться незаметно. Отличный форт. Стены достаточно прочные, пулей не пробьешь. Тот, кто попробовал бы появиться на голом пространстве, рисковал получить меткую пулю от Джонни. Было, о чем думать. Подставлять шкуру под пули сумасшедшего белого, не понимающего что их время закончилось и началась эпоха индейцев, не хотелось. Преимущество у осажденного подавляющее, без гранат или броневика придется тяжко, но где их сейчас взять? Такого добра в Навахо-нейшен нет...

Военный совет 'мужественные сыны пустыни' устроили за сушащимися на солнце штабелем досок, прикрывавшим их от наблюдения из кемпинга. Для начала отправили по кругу, словно трубку мира, сигарету 'Филипп Моррис' из заначки. Курили, думали, как поступить. Неизвестно, спит Джонни после утреннего представления, когда он бросил вызов всему народу навахо, но необходимо быть настороже. Все-таки бывший морской пехотинец, по предположениям он меткий стрелок с большим запасом патронов.

— Как будем выковыривать чертового белого? Идеи есть? — докурив спросил старший из полицейских и обвел взглядом замявшихся подчиненных.

— Может подождем ночи? — неуверенно предложил один из индейцев.

Старший уже склонялся к тому, чтобы принять предложенный план, когда его взгляд зацепился за брошенную автомобильный прицеп. Он стоял у соседнего дома, возле кучи запыленных бумажных мешков с цементом. Видимо хозяева собирались строиться. Осаждающие навалили на прицеп плотно набитых мешков. Старший проинструктировал подчиненных. Оставалось самое опасное — преодолеть открытое место до дома. В полной тишине, даже птицы куда-то исчезли они двинулись на штурм импровизированного форта. Впереди себя они толкали самодельную преграду и низко пригибаясь. Краснокожие начинают и выигрывают и так отныне навсегда, а белые проигрывают! Если повезет... Отряд приготовился поразить осажденного, если тот, пытаясь остановить надвигающееся индейское правосудие рискнет показаться в окне. Не дай бог Джонни вздумает выглянуть, но пока, похоже, он ничего не замечал.

Выстрел прогрохотал оглушительно и неожиданно, над надежным бруствером взлетели струйки цемента. Из окна посыпались осколки стекла. В стену рядом впились ответные пули. Потерь ни та ни другая сторона не понесла, но самодельный броневик краснокожих остановился.

— Эй, Джонни, сдавайся и сдавай оружие, и ты останешься жив!

— Эй! Навахо, — послышался пьяный голос, впрочем, не настолько, чтобы его обладатель покинул свое убежище, — катитесь отсюда, это мой дом, моя крепость и я пристрелю любого, кто появится здесь без моего разрешения!

— Это вы нас называете навахо, а мы зовемся народ Дине — прокричал старший из индейцев. Он еще помнил, как его учили, что необходимо постараться наладить контакт с преступником.

— А мне плевать, — раздался голос из дома, через пару секунд он закончил, -убирайтесь!

Отряд индейцев двинулся дальше. Еще несколько раз раздавались выстрелы, но пробить мешки с цементом пули так и не смогли. Немного высунувшись из-за их защиты старший одну, за другой метнул в разбитое окно дымовые шашки. Когда из окна повалил черный густой дым, полицейские с ружьями в руках взлетели с по ступенькам, дверь влетела в здание от могучего пинка армейского ботинка. Из глубины здания послышался выстрел, но никого не задело, индейцы ворвались в здание. Через полчаса, когда дым рассеялся индейцы спустились на иссушенную землю Навахо-нейшен. С пояса светившегося спокойной гордостью старшего из индейцев свисал все еще капающий свежей кровью седой скальп. Он обернулся и скупо улыбнувшись хотел что-то сказать подчиненным, но не успел. Индейцы оказались невнимательны и совершенно не имели навыков разминирования, а Джонни учился на сапера, к тому же был очень зол. Тонкую проволочку, активировавший самодельный детонатор, они не заметили а время на сработку замедлителя истекло. От взрыва ящика тротила здание сложилось словно карточный домик, множество осколков пробили стены близко расположенных строений, стекла повыбивало. Тела полицейских жители городка и вызванные на помощь их коллеги, нашли только в вечеру. Не выжил никто...

* * *

Солнце лишь едва приподнялось над кромкой леса, казавшегося в утренней полутьме угрюмой громадой. Свежий ветерок с моря неприятно холодил тело, задувая даже за прикрытие бруствера. Где-то вдали беззаботно защебетали, радуясь утру и весне лесные пичуги. Илья, зябко поежился и плотнее затянул ремень на куртке. Вообще то на форму грех жаловаться, зеленого цвета с удобными карманами на куртке и штанах была зело удобно и достаточно теплая. Не зря лавках в Москве, да и как Илья слышал в других городах необъятного русского царства купцы предлагали крестьянам и городским похожую одежду. Брали ее с удовольствием.

'Чай умаялись вчера, намахались лопатами! Самый сон, поспать бы, да куда там! В лучшем случае познакомишься с кулаком старшого. Второе и третье отделение отдыхают. Да что там! Вся рота спит и только им горемычным выпало стоять в карауле. Интересно сколько еще осталось до смены?' Илья зевнул от души, старший: дядька Иван с досадой покосился, но ничего не сказал. Вообще-то командира отделения звали господин младший сержант Остахов. Тридцати пяти лет от роду, прошедший войну с турками и давно уже женатый он казался молодому пополнению Московского полка почти стариком. Опытным, мудрым и требовательным. А если и даст, когда затрещину, то не со зла, а для науки, чтобы быстрее познавали нелегкое воинское мастерство новобранцы, а таких в полку большинство. Сформировали его всего год тому назад вокруг ядра: ста опытных солдат и ефрейторов из Лефортовского полка и у большинства реального боевого опыта не было.

— Господин младший сержант! — обратился Илья к дядьке Ивану, но тот не ответил, уставясь в сторону далекого леса, словно увидел там саму смерть. На опушку выходили люди в синих мундирах с поклажей за спиной и фузеями в руках. Скинув мешки и вьюки с плеч, торопливо пробегали вперед и строились в плотные колонны. Между деревьев выезжали запряженные шестернями пушки, на рысях уносились на предписанные места. Двойной колонной, сверкая металлом доспехов выезжали конные. Еще миг, и предрассветную тишину разрезал сухой выстрел. Отдался эхом, загулял по обширному полю, отразился от приткнувшегося к кромке леса вагенбурга русских войск. Дядька Иван опустил еще дымящуюся фузею и внимательно оглядел оглянувшуюся на него немного с испугом молодежь.

— Ну вот и шведа дождались! — негромко и со значением сказал он по-вологодски растягивая 'о' и истово перекрестился, — здеся бить его будем!

Русский стан проснулся, загудел как растревоженный пчелиный улей. Затрещали боевую тревогу сотни барабанов, заиграли, собирая под знамена бойцов, кавалерийские горны. Десятки вестовых, загоняя коней помчались во все стороны, спеша доставить срочные приказы.

Карл в окружении верных телохранителей и нескольких всадников свиты выехал из-за защиты деревьев. Усмехнулся при виде бруствера, полукругом, опираясь слева на лес, а справа на неширокую речушку перегородившего полуторакилометровое дефиле — открытое пространство между двумя лесами. Поднес к глазам бинокль мастерградской работы. Дальше, немного в стороне от рижской дороги располагался вагенбург русских. С вчерашнего дня, когда он выезжал на рекогносцировку с драбантами, бойцами из роты обученной еще мастерградским перебежчиком Чумным ничего не изменилось. Взгляд довольно. Это хорошо!

С началом войны у короля Карла Двенадцатого резко изменился характер. Он отказался от забав юности и стал настоящим аскетом, не признающим ни роскоши, ни вина, ни женщин. Одевался просто, став настоящим монахом в солдатской куртке. От жизни он ничего не желал кроме грохота сражений, дыма пушек, лязга скрещенной острой стали и конечно побед! Солдаты его боготворили и верили в его полководческий талант и звезду удачи.

— Господа, — король обернулся к свитским, обвел их глазами тигра и произнес, — брат мой Петр хочет спрятаться от северной ярости за укреплениями...это ли не образец смелости? Не помогли ему и бесчестные нападения его cossack!

За те несколько дней пути, пока армия двигалась на Ригу несколько раз налетали казаки, раз, другой стрельнув, скрывались в лесу. Из-за деревьев то и дело раздавались бесшумные выстрелы. При этом обычного облака сгоревшего пороха не было. Посланные на поимку таинственных стрелков солдаты находили только следы на земле, ведущие вглубь леса. Такая тактика серьезно приостановило марш шведской армии, стоило ей больше сотни раненых и убитых и невероятно злила Карла. Разве так возможно пренебрегать рыцарскими обычаями ведения войны! О том, что по его приказу взорвали артиллерийский склад в Риге, он предпочел забыть.

Петровская 'спецура' использовала закупленные в Мастерграде пневматические винтовки Жирардони (изобрел в 1779 г. австрийский механик Бартоломео Жирардони), позволявшие бесшумно и бездымно сделать в минуту до двадцати выстрелов.

Переждав смех окружавших его генералов, вновь перевел взгляд вперед. Надсадно кричали офицеры, собирая бойцов. Шесть правильных колонн торопливо строились сразу за опушкой. Ветер усилился, гнул древки знамен. Оружие солдат блестело на солнце, страшное зрелище... Свинцовая туча приближалась со стороны моря, быстро накрывая небо и обещая дождь.

Рука в длинной, почти до локтя порыжевшей перчатке махнула в направлении укреплений русских.

— Framаt!

Framаt — вперед по-шведски

Затрещали надрывая душу барабаны. Колыхнувшись черно-синими рядами, колонны поползли к русским позициям. Бодро шагали великаны лейб-гвардейцы в высоких золотых митрах, с торчащими из-под них собранными в косы волосами. Дальше: енчепингцы в алых карпусах (головной убор). Заскрипели колеса пушек, их с натугой тянули упряжки. Немного погодя за левым флангом наступающих двигались на рысях грозные рейтары на конях-великанах, дальше истинные драконы — драгуны, получившие название от драконов, изображенных когда-то на знамени одного из первых драгунских полков. На опушке леса осталось несколько всадников. Впереди тоненький, небольшого росточка. К нему то и дело подскакивали верховые чтобы с очередным приказом умчаться к атакующим батальонам.

Накануне шведский лагерь поднялся еще в два часа ночи. Темно, тяжелые облака укутали небо, расцветет через несколько часов. Тьму рассеивают горящие чадным пламенем факелы в руках офицеров, видны лишь ближайшие коленопреклоненные солдаты, дальше длинные ряды батальонов теряются в зловещем мраке. Пасторы напутствуют войска перед решительной битвой с moskovit. В полной тишине раздаются слова жгущие сердца верных сынов шведской церкви.

-Так же, как древние израильтяне истребили идолопоклонников народа Ханаана, так и нам предопределено покарать еретиков, отступников и грешников, бесчестных и нечестивых, которые начали войну против Швеции без справедливых причин! Кару и страшную месть мы должны принести нечестивцам! — Пастор высоко поднял зажатый в руке крест, остановился на миг, пока отпустит сжатое волнением горло. Глаза каролинеров горят иступленной верой во все сказанное духовным наставником. Психологическим настроем шведская армия напоминала гитлеровский вермахт образца 1941 года. Такая же фанатичная убежденность в собственной правоте, готовность биться до последнего и безжалостность к врагам. Справившись с волнением пастор продолжил:

— Ибо сказано в Святом писании, 'не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее!' Не щадите никого из еретиков, ни человека, ни скот их ни собаку, ни иную живность!

Король Карл Двенадцатый стоит на коленях вместе с верными каролинерами. На нем солдатская сине-желтая форма без знаков различия, в нескольких местах видны заштопанные следы от пуль и ядерных осколков, грубые сапоги с высокими голенищами и черная треуголка. На боку длинная шпага. На лице умиление и готовность во всем следовать советам церкви. Солдаты изредка поглядывают на обожаемого короля. В начале сражения он появлялся перед ними и с именем бога на устах и с шпагою в руках первым бросался на неприятеля, увлекая войска за собой. Как не боготворить такого короля? Счастливая звезда ведет его от победы к победе и стало быть и всю Швецию!

Проповедь закончилась. Грубые голоса поплыли над лагерем, придавая уверенности и сил каждому солдату.

'Господь, небо и землю создавший, поможет нам и утешит нас'. Король поет псалом вместе со всеми. Воистину с таким королем, славное традициями побед шведское войско разве не опрокинет жалкую кучку дикарей?

По открытому пространству между лесами шведские колонны шумно и торжественно ползли по ковру из свежей травы к позициям русской армии, оружие грозно блистало на солнце, грохотали барабаны. Король Карл, подняв нос, сжал зубы и горделиво приосанился. 'Как идут! Упоительная сцена! Это железные люди! Их можно перебить, но разбить невозможно! Шведы вновь покажут миру силу!'

Карл и его опытные генералы были убеждены что русские перед лицом лучшей армии Европы станут в оборону. Некоторое превосходство русских в силах: у шведов десять тысяч пехотинцев и тысяча драгун и рейтар на тяжелых мощных голштинских лошадях, выносливых и прекрасно объезженных при сорока орудиях против русских пятнадцати тысячах пехоты, двух тысячах драгун и трех — казаков на мелких степных лошадках, делающих их не соперниками при лобовом столкновении с шведами и при сто двух орудиях их не смущало. Они верили в силу непобедимого шведского оружия. Несмотря на оглушительную победу над турками и татарами русскую армию они считали из слабейших в Европе и не воспринимали Петра всерьез.

В области тактики шведская армия традиционно придерживалась линейных боевых порядков. Пехота строилась на поле боя в 2-3 линиях, кавалерийские полки располагались уступами на флангах пехотных соединений. Удара стойкой и храброй шведской пехоты неприятель обычно не выдерживал, а натиск кавалерии довершал разгром, но в этот раз Карл решил действовать с учетом знаний, принесенных перебежчиком из Мастерграда и вооружения обоих противников штуцерами с пулей Минье. Навязчивые атаки русских cossack не дали вовремя обнаружить армию Петра. Теперь пытаться зайти с фланга не получится, под угрозу попадет собственный армейский обоз. Значит атакуем с фронта! Оценив преимущества позиции на нешироком дефиле между двумя лесами, выбранном русскими для сражения, король сразу увидел то, что упустил Петр и его генералы. Безупречная позиция русских имела критический недостаток. Стоило противнику прорвать линию фронта и блокировать дорогу на Ригу она превращалась в смертельную ловушку. Упустить такой шанс Карл, которого уже почитали как одного из лучших тактиков Европы никак не мог. Смелый план, разработанный Карлом и генералом Реншельдом включал два этапа. Ранним утром шведская пехота, построенная косым строем наступает на правый фланг русских, где оборонялись новобранцы и опрокинет его. После прорыва укреплений конница при поддержке артиллерии и пехоты стремительно атакует русских драгун и казаков. На втором этапе пехота штурмует Вагенбург, а конница перехватывает дорогу на Ригу, что должно привести к полному разгрому русских.

Вагенбург — передвижное полевое укрепление из повозок в XV-XVIII веках.

— Слишком сильный ветер — обратился Карл к верному генералу Реншельду, — не пошлешь на moskovit воздушные корабли. Их создатель Кристофер Польхем настойчиво работал над установкой на них паровой машины, но пока ничего не получалось. Двигатель выходил слишком тяжелым... Офицер учтиво наклонил голову в знак согласия и вновь повернулся к полю боя. Успех атаки дирижаблей в сражении при деревне Клишове вдохновлял шведов к как можно более широкому их применению, но погода не позволяла. Жаль...

Кристофер Польхем (18 декабря 1661 год — 30 августа 1751 год) — шведский учёный, изобретатель и промышленник, фамилию он взял после получения дворянского титула.

Рядом с опушкой, там, где расположился король со свитой, из земли стремительно вырос огненный цветок разрыва.

— Бабах! — оглушительно ударило по ушам. Свитские заволновались, опасно и непонятно как на такое расстояние русские смогли добросить гранату? Лишь король не повел и бровью. Для северного храбреца, нового Александра Македонского что такое какая-то граната? Еще с отроческого возраста он считал себя предназначенным совершить великие подвиги. В качестве проверки в пятнадцать лет Карл в одиночку пошел на медведя, вооруженный только копьем и ножом. Завалив зверя, доказал сам себе, что он может и что он лучший. С этих пор желание быть лучшим и первым никогда не покидало его. Карл был уверен в своем гении и в собственной великой судьбе и никогда не упускал случая проверить ее, хранит ли она его, и судьба его хранила. Полковник Крейц бросил отчаянный взгляд на короля:

— Ваше Величество, здесь опасно, будет благоразумно отойти в лес...

Король не отводя взгляд желтоватых глаз от поля боя бросил сквозь зубы:

— Пустое... не вылита еще та пуля что остановит меня...

Следующий взрыв расцвел гораздо ближе. Двое придворных ахнули, обливаясь кровью упали с коней на землю. Лошадь под королем с ужасным ржанием рухнула наземь, придавив ему ногу. Когда двое драбантов, каждый ростом на голову выше Карла, освободили короля, он был без сознания. Кровь из порванного осколком уха обильно залила лицо. Подхватив короля под мышки, бегом понесли к близкой опушке. Через несколько мгновений повелитель шведов пришел в себя. Бранные слова, извергаемые взбешенным королем, свитские, бежавшие следом, даже не слыхали, но верные телохранители были неумолимы. До ближайших деревьев оставалось всего несколько шагов, когда на месте, где считанные мгновения тому назад располагалась ставка Карла Двенадцатого, поднялся очередной взрыв, разбросав тела несчастных раненых. Один из телохранителей странно вздрогнул, лицо болезненно сморщилось, но продолжал нести своего короля. Лишь когда они скрылись под защитой деревьев и, Карла опустили на усыпанную прошлогодними иголками землю, он как-то странно вздохнул и молча рухнул вниз. На спине, напротив сердца виднелась огромная окровавленная рана, драбант был мертв.

Драбант, — представитель категории военнослужащих, в обязанности которых входило сопровождение, охрана или прислуживание.

Наблюдавший работу минометчиков Александр Петелин опустил бинокль и досадливо закусил губу. Карл Двенадцатый ушел из-под обстрела. В лучшем случае его ранили. Так что мины израсходовали зря.

— Прекратить огонь, — бросил он минометчикам, снарядов было всего по два десятка на ствол, их нужно было экономить.

Небольшой отряд, который он взял с собой включал стрелков, двух огнеметчиков и минометную батарею. Гаубицы оставили в крепости.

Шведы двигались по широкому поле, перерезанному почти пополам утоптанной дорогой. В полуверсте от русских позиций вражеские колонны повинуясь неслышному приказу рассыпались несколькими густыми черно-синими цепями. Передовое шведское войско под начальством генерал-майора Горна начало атаку. Слева пять линий, справа и в центре по две. Конница продолжала держаться позади левого фланга. Ее время придет когда сшибут русских с бруствера. Технический уровень противостоящих армий был приблизительно равным и те, и те использовали штуцера с пулями Минье. Только у русских оружие за счет более качественной мастерградской выделки стреляло немного точнее и дальше чем у шведов, так что исход предстоящего сражения должны решить талант полководца, стойкость и смелость простого солдата.

Свежий ветерок неприятно холодил тело, в утренней полутьме далекий лес впереди казался угрюмой громадой. Русские полки заняли позиции за бруствером. Страшный бой шведских барабанов долетал до Ильи, но музыки еще не слышно. Холодный ветер развевал знамена полков, тяжелая туча, наплывавшая со стороны моря быстро накрывала утреннее небо. Правильные, словно двигаются не люди, а механизмы, цепи шведов, колыхаясь черно-синими рядами надвигались на перечеркнувшую поле тонкую линию бруствера.

— Без приказа не стрелять! — пробежался вдоль цепи взводный командир и, наверное, для внушительности погрозил кулаком.

— Словно и не люди, а механизмы какие, — тихо прошептал сосед, парень с другого взвода, кажется тоже из Москвы, в глазах смертная тоска. Илья зябко поежился толи от этих слов толи от ветра, он почувствовал, что его пробил озноб. И правда стало гораздо холоднее. Большинство вокруг такие же как он первогодки, в прошлом году завербовавшиеся в Московский полк. Стоящий слева дядька Иван глухо откашлялся, привлекая внимание мальчишек своего отделения:

— Что носы повесили? Думаете шведу не страшно? Ему куда страшнее, он по полю идет где никуда не спрячешься от пули! Не боись, выстоим!

Шведы подошли поближе, ветер стал доносить пронзительные звуки гобоев. Три орудийные запряжки аллюром подскакали шагов на пятьсот напротив места где занял оборону взвод Ильи. Завернули сходу. Пушкари в темно-синих мундирах, соскочили, стремительно зарядили орудия. Липкий, противный пот выступил на ладонях. Илья по очереди вытер их об куртку, покрепче перехватил штуцер и повернулся в сторону нашей батареи. 'Ну же... Скорее стреляйте'.

Наконец тяжело рвануло уши. 'Бабах!' рявкнули русские орудия. Комья земли полетели за полсотни шагов до шведов. Недолет... Илья разочарованно вздохнул, чувствуя себя обманутым. 'Стрелять не умеют!..' Выскочивший впереди батареи шведский офицер поднял вверх шпагу и тут же упал словно подкошенный. Кто его подстрелил? Расстояние еще слишком велико, чтобы стрелять!? Шведские орудия плюнули в ответ огнем. Ядра свирепо просвистели казалось над самой головой, заставив непроизвольно присесть. Темно-синие цепи пехотинцев прошли позиции батареи и Илье стало не до наблюдений за артиллеристами. Еще немного, еще чуть-чуть и можно будет стрелять. Время для размышлений и страхов закончилось...

— Целься! — прокричал взводный. Илья поднял фузею, привычно поймал фигурку идущего быстрым шагом шведа, — Пли!

'Бах! Бах! Бах!' бруствер укутало серым пороховым дымом. Илья не глядя передал штуцер назад, в руку вложили уже заряженный.

— Целься! — и через пять ударов сердца, — Пли!

Десяток человек выпало из шведской цепи, оставшись неподвижно лежать на земле. Пехотинцы в синих мундирах с желтыми поясами по неслышному приказу подняли мушкеты, окутались серым дымом. Стреляют в ответ, понял Илья. Сосед покачнулся, молча рухнул вниз. Он лежал навзничь, повернув к Илье белое лица с широко открытыми глазами. Выражение удивления навечно застыло в них. Форменная рубаха быстро темнела от крови. Все отвоевался...

Каждые несколько секунд линия бруствера окутывалась новыми клубами порохового дыма. Каролинеры шагали навстречу смерти, презирая ее. Ядра за одно попадание вырывали из цепей по несколько человек, картечь разрывала людей и коней на куски, пули собирали обильную жатву. Строй шведов редел, они падали, но только упрямо крепче смыкали ряды. Вот уже видны под треуголками безусые, усатые, яростно оскаленные лица. Сталью горят до блеска начищенные граненые штыки.

Карл, успевший оправиться от пустяшного ранения внял настоятельным просьбам свитских генералов не подставляться под выстрелы мастерградской артиллерии и не стал выезжать из леса. То, что пока не стреляют говорит лишь о экономии припасов, но на такую цель как вражеское руководство всегда найдут пару сэкономленных выстрелов. А это очень опасно. Карлу плевать на риск, но боязнь обезглавить войско заставила проявить благоразумие. Он остановился на опушке, откуда можно видеть все поле боя. Карл сжав зубы смотрел на затянутое пороховым дымом поле сражения и слушал упоительные звуки боя. Линии шведов в центре и на правом фланге остановились, обмениваются залпами с русскими гвардейцами, на левом уже сблизились с русскими, всею фурией бросились в атаку, лишь неглубокий ров перед бруствером препятствует продвижению. Подскакавший адъютант генерала Горна браво отрапортовал: его гренадеры бьются с русскими на бруствере. Карл одобрительно кивнул и приказал передать что король доволен им. Губы Карла Двенадцатого начали старательно, хотя и неумело насвистывать мелодию приступа: 'Живее коли, руби и бей во славу божью'. Первый удар приняли на себя необстрелянные вновь сформированные полки, Карл прекрасно понимал, по кому стоит ударить прежде всего.

На земляном банкете рядом с Ильей ворочался, стонал, прижимая ладошку к окровавленному боку, давешний земляк из другого взвода. Видимо, когда шведское ядро прилетело в ограждение, ему досталось осколком.

Послышалась густая барабанная дробь. Шведы добежали. Дикие крики второпях наступивших на чеснок, разбрасывая в стороны сложенные в еж колья, бешено кинулись на штурм. Вязанки хвороста с ходу полетели в ров по ним без лестниц молниеносно и густо полезли на бруствер. Часть осталось внизу, выцеливать русских и забрасывать гранатами. Обращенная к шведам сторона бруствера полыхнула пламенем и окуталась дымом. Ров мгновенно заполнился изуродованными трупами и агонизирующими телами в синих и серых мундирах, но это не остановило доблестных неркенцев и енчепингцев. 'Бабах!' — ударило по ушам близким разрывом. Десятки глиняных осколков тонко просвистели совсем рядом с Ильей. На несколько мгновений его оглушило. Фузея выпала из ослабевших рук. На бруствере показался швед, в левой руке хищно блестит шпага, в другой фузея. Лицо бешенное, сам громадный, страшный как кузнец Ждан в родной деревне, когда перепьет. Хватая пересохшим ртом наполненный запахами сгоревшего пороха, человеческих выделений и людского мяса воздух растерянный Илья попятился, забыл про оружие.

Ступенька, примыкающая к внутренней крутости бруствера, на которой помещаются стрелки, называется банкетом.

Чеснок — военное заграждение. Состоит из нескольких соединённых звездообразно острых стальных штырей, направленных в разные стороны. Если его бросить на землю, то один шип всегда будет направлен вверх, а остальные составят опору.

Выручил дядька Иван. С коротким выдохом, какой вырывается у мясников, разделывающих топором тушу вонзил штык шведу в низ живота и тут же продернул снизу-вверх, словно подымал вилами пук соломы. Что-то серо-сизое выпало из раны, оружие упало из ослабевших рук. Гренадер прижал руки к животу, словно хотел удержать то, что из него выпало, качнулся и рухнул вниз.

— Не зевай! — бешено рыкнул дядька Иван. Лицо фиолетово-синее от ярости, наклонился над бруствером.

Этого хватило, чтобы Илья опомнился. Подхватив фузею, бросился вперед, наклонился вниз. Новый швед торопливо лезет. Илья дико завизжал, изо всех сил ткнул штыком в треуголку, шведа смело вниз как картонный манекен в переполненный мертвыми и живыми солдатами ров. Вскоре уже все дрались холодным оружием, времени на перезарядку не было. Упорство казавшихся легкой добычей необстрелянных солдат еще больше разъярило шведов, они рубили и кололи без пощады, сея смерть направо и налево. Король перед битвой приказал не давать пардону. Впрочем, его никто и не просил.

Битва превратилась в резню насмерть, где и безоружным не давали пощады. Русский и шведский солдаты упали на землю, грызя друг друга зубами сплелись в яростной драке. Подсочивший гренадер с хеканьем всадил штык в ребра русского. Ошеломленный швед пытается разжать намертво сжатые на горле руки.

Опыт и мастерство в рукопашной схватке взяли свое, шведы вышибли Московский и Казанский полки с бруствера. Испытанная временем шведская тактика — энергичная атака холодным оружием и высокий боевой дух солдат, принесли успех.

У заваленных ворот замахали лопатами, торопясь разрыть их и впустить внутрь кавалерию.

Тяжело дыша Илья вместе с немногими вырвавшимися из занятого шведом бруствера пятился назад. Он колол увертывался от вражеских штыков и снова колол, чувствуя, как граненый штык пронзает хрупкие человеческие тела. Ярость горячей волной смыло все человеческие чувства. Ни мыслей, ни страха не было, не осталось ничего, кроме желания кроме желания 'урыть паскуд'. Русские солдаты отходили, но все же их боевой дух не был поколеблен. Несмотря на это в русской обороне образовалась громадная дыра которую заполняли новые сотни шведов. Опасность для армии Петра увеличивалась с каждой минутой...

Протрубил шведский горнист. Эхо еще металось по заваленному телами раненых и окровавленными трупами полю, когда повинуясь приказу прорвавшие русский строй батальоны правого фланга остановились. Их командующий решил подождать пока подтянутся остальные и занять оборонительную позицию. В поле перед Вагенбургом шведов поджидала многочисленная кавалерия, да и центр с левым флангом русских держались стойко. Теоретически пехота может противостоять всадникам, но для этого она должна быть безупречно выстроена, на данный момент шведский строй разорван, и к тому же штурм нанес ей ощутимый урон. Следовало выстроить войска и подождать пока шведская кавалерия переберется через бруствер. Возможно это было ошибкой, но генерал Горн не желал рисковать. Тем временем все больше батальонов выходило на равнину. Вскоре сильно потрепанная пехота, пользуясь передышкой, восстановила порядок. На росистой траве за разбитыми брустверами образовалась монолитная линия. Ротные знамена, красные с двумя перекрещенными стрелами в середине полотнища, встали впереди строя. Ворота открыли. Кавалерия наконец преодолела препятствие и начала строиться в две шеренги поротно. Семь часов утра. Наступил критический момент боя. Не без накладок, но план короля Карла исполнялся. Теперь следовало перейти к выполнению второй части, но шведы не успели.

Хмурое небо наконец разродилось дождем. Сначала редкие капли, потом все более частые забарабанили по свежей траве, появились первые лужи. Стрельба понемногу затихла. Дульнозарядные штуцера и открытый порох невозможно использовать при дожде. Огнестрельное оружие, по крайней мере большая его часть выведено из строя. Преображенцы находились в резерве за центром русского расположения. Стальные щиты подняты кверху, по возможности оберегают оружие от воды. Отсюда было мало что понятно, но то, что можно было увидеть, не радовало. Похоже шведы прорвали левый фланг, хотя центр и правый, стойко держались. Хмурые ветераны азовского и крымского похода вполголоса переговаривались. 'Помочь надо, не сдюжили против шведа 'молодые' полки, но приказа все не было.

Царь мучительно колебался, он высоко оценивал шведов и боялся, что при массированной атаке армия не выдержит и побежит. После совета с генералами, в котором участвовал и Александр, решился. Короткая кавалькада всадников вылетела перед строем одетых сверкающих металлом доспехов батальонов. Впереди в зеленом полковничьем мундире любимых преображенцев царь. Внешне он спокоен. Посредине пехотного строя остановил коня, загорцевал.

— Воины! — во всю глотку закричал он, но до крайних батальонов его голос почти не доходил. Слышались лишь отдельные слова, — не за Петра, а за Отечество наше...А о мне ведайте, что жизнь мне не дорога, лишь бы Россия жила!

'Ура!' — грозно прогремело в ответ.

Словно выполняя собственные слова царь спешился и отдал поводья ординарцу. Сам в окружении телохранителей встал во главе одного из батальонов второй линии.

Призывно зазвучали трубы, тревожно забили барабаны, знаменосцы подняли стяги повыше. Остатки потрепанных шведами полков поставили справа, кавалерия выстроилась за флангами. На ходу перестраиваясь в две очень плотные линии, гвардейцы двинулись навстречу неприятелю. Солдаты встали так тесно, что русское построение приобрело вид сплошной живой стены из войск. Дождь прекратился, выглянуло солнце, начало припекать. Птицы с тревожными криками носились вокруг. Они не понимали, откуда здесь взялось столько двуногих существ.

Генерал Горн, наблюдавший за русскими, опустил подзорную трубу. 'Они осмелились на собственную игру? Ну что же посмотрим, что сильнее северная ярость или дикость русских. Увидим за кого бог!' Сжав и без того тонкие губы, воскликнул:

— Мы выступаем во имя Господа, и пусть поможет нам Бог! Framаt! — рука махнула в направлении контратакующих русских.

Призывно забили барабаны. Шведы устали, многие батальоны потеряли до сорока процентов бойцов, но это не помешало им двинуться навстречу. Людей у них было меньше чем у русских поэтому они встали в одну линию. Размеренным шагом жидкие батальоны двинулась навстречу все еще гораздо большей по численности русской армии.

— Стой! — прокричали офицеры. Когда строй русской пехоты остановился, скомандовали первому ряду встать на колено. Сердце Ильи, стоявшего на фланге слитого в один батальон остатков полка забилось сильнее. Он прошел сегодня через такой ад, что теперь все не почем и лишь руки крепче сжали штуцер. Посиневшие губы зашептали молитвы, секунды показались часами.

Навстречу шведскому строю заработала артиллерия. Сумасшедше завизжала картечь, разрывая плоть и перебивая кости. Шведы оказались в настоящем аду, один за другим выбывали из строя офицеры, рушились на траву как подкошенные целые взводы, бесследно исчезали роты, но они продолжали все так же мерно идти вперед.

— Господи, помоги, что же это за люди. Они что железные? — услышал Илья чей-то страстный шепот, прерванный звонкой оплеухой, но не стал оборачиваться, продолжив наблюдать за шведами. Где-то в строю гвардейцев стоял Петр. Его присутствие, присутствие царя-батюшки придавало силы. Если он сам не боится идти на шведа, то остальным вовсе должно быть стыдно. Сине-черные батальоны мерной поступью шаг за шагом приближались к застывшим и вскинувшим ружья зеленым рядам русских пехотинцев.

— Огонь! — махнул шпагой офицер.

Приклад ударил в плечо. Залп тысяч ружей слился в один ужасающий треск. Строй укутался дымом. Сотни тел шведских солдат почти одновременно упали на землю. В их и так не плотном строю появилось множество прогалин. Несмотря на это они не запаниковали и лишь упрямо сомкнули ряды.

Залп! Залп! Солнце скрылось из виду, затянутое облаками из вонючего порохового дыма.

Вражеский строй остановился, выстрелил залпом.

'Вжик, вжик' — просвистели рядом пули, где-то сбоку на периферии сознания Илья услышал крики раненых и умирающих, но это сейчас не важно, ему необходимо быстрее перезарядится. Странное, отрешенное спокойствие охватило его. Вражеский строй приблизился, уже различимы отдельные лица под черными треуголками. На земле осталось лежать множество тел. Не меньше сорока процентов численности батальоны потеряли еще не достигнув вражеского строя. По неслышной команде шведы выставили вперед жала граненных штыков перешли и на бег. Мелкими брызгами разлетаются лужи на пути налетающей на русских живой стены. Шведы бежали молча и это было так страшно, что Илья содрогнулся, но тут же устыдился собственной слабости. Он почувствовал, что страх отошел на второй план. Колокольным звоном забилось в груди сердце, время почти остановилось, смыв с души все чувства кроме ярости первобытного зверя которого пытаются убить. Прямо на Илью набегает здоровенный усатый швед, яростно и фанатично сверкают его глаза над хищно встопорщившимися усами.

Набежали! Два строя, один сине-черный, второй зеленый сшиблись словно два моря. Батальоны врезались друг в друга, в ход пошло холодное оружие: штыки и шпаги.

Швед, немного не добежав до Ильи, мгновенно затормозил. Обеими руками молниеносно выбросил штуцер далеко вперед, целясь в живот русского. Помогли тренировки на которых молодежь заставляли до седьмого пота отрабатывать приемы фехтования на штыках. Илья слегка ударил по стволу, так чтобы отстранить в сторону блеснувший смертью граненный штык. Шагнул вперед, одновременно быстро присев и вонзил штык в живот. Швед закричал от пронзившей тело боли, обеими руками схватился за низ живота. С противным, чмокающим звуком штык вышел из обширной раны. Швед пошатнулся и грянулся о землю, а Илья принялся колоть и бить прикладом врагов. Все вокруг смешалось в дикую мешанину. Ноздри забились едким запахом крови и человеческих внутренностей, воздух дрожал от криков и хрипов сражающихся, в которых, казалось, нет ничего человеческого.

Вот усатый швед, финтом шпаги обманув гвардейца в глубоком выпаде вонзает ему в грудь штык, но тот лишь бессильно скрежещет по прочной мастерградской стали и соскакивает. Швед проваливается, но не успевает на его лице отразится недоумение как окованный железом приклад гвардейца проламывает ему висок. Уже мертвый он летит на истоптанную траву.

Дальше солдат в зеленой форме схватился за пронзенное удачным выпадом шпаги горло. С тихим хрипом рушится вниз.

Одетый в синий мундир солдат с хеканьем, как мясник, вонзает лежащему на земле поверженному врагу шпагу в грудь.

Катаются по окровавленной траве, рыча словно дикие звери русский и швед.

Каролинер, лежит на истоптанной тысячами ног траве. Обеими руками схватился за окровавленную грудь, на губах пузырится алая пена. Отмучился, отходит...

Бой был коротким, но жарким. С обеих сторон дрались с величайшим ожесточением. Русская гвардия продолжила напирать и знаменитые каролинеры сломались, ряды их смешались. Потеряв почти всех офицеров еще на подходе к русским, оставшиеся в живых заколебались, остатки боевого духа покинули их. У каждого, даже самого твердого в исполнении долга есть та критическая черта, перейти которую он не в силах переступить. Наступила развязка. Все произошло в какие-нибудь 10-15 минут. Таявшая тонкая линия шведов сломалась. Бросая на землю оружие пехота крайнего левого фланга кинулась бежать. Устояли только отважные далекарлийцы, державшие обороны против остатков Московского полка, но и они вынуждены были попятиться. Сначала понемногу, потом отступление превратилось в паническое бегство. Штыками и ружейными залпами шведов отбросили за бруствер. В поле добивали остатки окруженной шведской кавалерии и далекарлийцев. Большая, лучшая часть армии погибла или обращена в бегство.

Бегство пехоты правого фланга обнажило центр боевых порядков шведов. В небо над полем боя взвились три ракеты: красная и две зеленых. Сигнал к общей атаке. Русские войска хлынули через настежь открытые в бруствере ворота. Центр и левый фланг шведов попытался встретить их штыковой контратакой, но навстречу шведам полетели несколько десятков блестящих в свете солнца металлом шаров. Посредине шведского строя загрохотали взрывы, раскидывая в стороны окровавленные тела, калеча стальными осколками хрупкую человеческую плоть. Ошеломленные шведы на миг остановились. Еще до сражения мастерградцы отдали все оставшиеся гранаты батальонам центра. Русская пехота со штыками наперевес одновременно бросилась на шведов по всему фронту. Закипела жаркая рукопашная схватка и войска Карла не выдержали. Под натиском русских сил сначала небольшими ручейками, затем целыми ротами и батальонами беглецы устремились в спасительный лес. Началось беспорядочное отступление. Шведские солдаты стала бросать оружие наземь и сдаваться в плен.

В одиннадцать часов царь срывает шляпу в победном жесте. Шведы разбиты.

Осознав, что они окончательно проиграли, верные драбанты не слушая возражений ошеломленного Карла Двенадцатого усадили его на коня. В окружении свиты и части лейб-драгунского направились обратно, к месту стоянки флота.

Разразилась подлинная катастрофа. Рига стала концом шведского великодержавия. На поле битвы лежали свыше 4 тысяч убитых шведов еще 3 тысяч сдались в плен, спаслось меньше 4 тысяч человек. Трофеями русской армии оказалось все оружие и 250 тысяч рублей шведской казны, награбленные в Польше и Саксонии. Тем временем мародеры продолжали свое черное дело: обирали трупы, подбирали оружие, добивали безнадежных раненых, а тех, кто имел шанс выжить и пленных гнали в русский стан. Царь Петр обещал за них немалую награду: алтын. Туда-же отправились самые ценные трофеи: знамена, штандарты, наградное оружие.

* * *

Даже теперь Карл Двенадцатый не стал менять однажды принятый им спартанский образ жизни. 'Никаких нежностей!' — требовал он от других и сам жил по этому правилу. Самоограничения, наложенные на себя он соблюдал свято, тренируя волю, приучая непослушное тело к нелегкой походной жизни. Он не такой как другие государи, он особенный! Король — отшельник изволил есть солдатский ужин: гороховую кашу с пшеном и кнэккеброд, сухую мучную лепешку. Негостеприимный прибалтийский берег удалился, превратился в тонкую темную полоску на горизонте. Свежий морской ветер туго надувал паруса корабля, идущего к Стокгольму, трепал одежду, упрямо норовил забраться под нее. Король демонстративно игнорировал трудности. Громко, словно не потомок благородного рода чавкал и время от времени утирал рот холщовым платком. В мутном стеклянном кувшине на столе при качке плескалась вода.

Когда после поражения в рижской битве верные драбанты и слуги двинулись вглубь леса, король растерялся и впал в прострацию. С детства Карл чрезвычайно увлекался игрой в солдатики, подолгу и с восторгом рассматривал цветные картинки в 'рыцарских' романах. Мысленно примерял на себя подвиги их персонажей. Окружающие рано заметили склонности юного короля и стали нашептывать ему, как он велик, и как ничтожны по сравнению с ним остальные владыки мира. Ему внушали, что он второй Александр Македонский и призван поразить Европу полководческим талантом. Он поверил льстецам, а его разбили какие-то полудикие московиты. Ведь вначале все получалось! Одним ударом он выбил из войны Данию, разбил гонористую Речь Посполитую и упорную Саксонию. А тут такое разгромное поражение. Немыслимый удар по самолюбию.

По пути к королевскому кортежу присоединялись отдельные подразделения и выжившие солдаты. В погоню за остатками шведского войска бросились казаки. Невидимые стрелки неустанно преследовали шведов и беспрерывно осыпали их градом пуль. Падали на землю десятки раненых и погибших, но кавалькада не останавливалась. Лошадь под королем получила пулю, мучительно заржала и на всем ходу рухнула на усыпанную хвоей землю, придавив Карлу ногу. Его вытащили, один из драбантов отдал королю коня и почти сразу, сраженный невидимым стрелком, упал на землю. Карла спасало только то, что телохранители, солдаты, слуги закрывали его от выстрелов собственными телами. К вечеру шведы оторвались от преследования. Новые испытания ждали их на побережье. В ночь бесславного сражения под Ригой флот атаковали выкрашенные в черное русские брандеры. Часть их потопили, но несколько прорвались и нанесли серьезнейшие потери. Сгорели еще три корабля в том числе один линейный. Слава Господу что у русских нашлось так мало брандеров, иначе мог погибнуть весь флот!

Последняя ложка отправилась в рот, король запил ужин водой. Из кучки придворных до ушей Карла донесся драматический шепот.

— У Швеции больше нет армии, а риксдаг крайне неодобрительно относится к лишним тратам. Наступили тяжелые времена...

Пустая тарелка полетела на палубу, король стремительно обернулся к камер-юнкеру барону Беркенгельм. Бесцветному, как зимний день, с неприятного вида бородавкой на курносом носу. Выпрямился, брезгливо сморщил лицо и уставился на придворного красными после бессонной ночи глазами.

— Война еще не закончена! Я верю, что бог на стороне своих верных сынов и поможет им несмотря на все сомнения маловерных! Московитам просто повезло! — произнес он хриплым, простуженным голосом. Краткая ночевка в весеннем лесу никому не добавляла здоровья.

Свитские промолчали. Барон еще больше побледнел, если только было возможно и склонился в почтительном поклоне:

— Без сомнения Ваше Величество!

Карл вдруг почувствовал, что все в этом придворном неприятно ему: неприятен тихий голос, неприятны мысли, которые он высказывал. Потеря прибалтийских провинций, огромные траты на войну приводили риксдаг и население в отчаяние. Зревшее недовольство Карлом в любой момент могло привести к бунту и приходу к власти принцессы Хедвиг Элеоноры. Карл знал об этом но упрямо продолжал гнуть собственную линию. Барон Беркенгельм всего лишь осмелился в лицо озвучить проблемы.

— Я Вас не задерживаю!

Еще раз молча поклонившись камер-юнкер повернулся и ушел.

Карл встал и подошел к фальшборту, рассеянный взгляд устремился на север к берегам милой Швеции. Заныло под повязкой порванное шальным осколком ухо, он едва заметно поморщился. 'Он отомстит, он преодолеет все преграды, но отомстит. Он сделает с северным колосом то, что давно намеревался еще его отец. Округлит прибалтийские владения за счет Новгорода, Плескова (так шведы называли Псков), Олонца, Каргополя и Архангельска. Речь Посполитая получит Киев и Смоленск, а на престол в Москве сядет кто-то более сговорчивый чем приятель Mastergrad'.

— Вина, — обернувшись к молчаливой толпе придворных и слуг приказал он.

Вино в хрустальном бокале было терпким с заметной горечью, как сегодняшнее настроение Карла. Оно позволило ему признаться самому себе. То, как сражались русские его поразило до глубины души. Меньший опыт и навыки рукопашной схватки они с лихвой компенсировали яростью и стойкостью в обороне. Перед его внутренним взглядом вновь встали сцены шедшего с величайшим ожесточением боя. Грохот орудий, треск залповой стрельбы и крики сражающихся. Его верные каролинеры снискали право считаться непобедимыми, а русские показали себя воистину железными. Стояли, как истуканы в строю, гибли, но не отступали. Даже раненые, лежащие на поле боя старались нанести вред врагу. Их можно перебить, но разбить невозможно! Перед собой хитрить глупо и Карл нехотя признал, что его оценка русской армии как одной из слабейших в Европе ложная и еще он впервые за многие годы испытал страх перед таким непонятным и непокорным врагом. Он вспомнил дневник воспоминаний перебежчика из Mastergrad Чумного: 'Не советую воевать с Россией! Лучше ставить Европу на колени' Быть может он прав?

После победоносного сражения под Ригой прошло три дня. Одни других красочнее и кровавее слухи о страшном поражении шведов успели распространится по близлежащим землям. Одни ужаснулись пробуждению северного медведя, другие обрадовались. Утреннее солнце, в легкой дымке встававшее над кромкой леса, освещало ровные ряды палаток, широкий луг перед вагенбургом и перегородившую бывшее поле боя полуразрушенную стену бруствера. Погибших успели похоронить, раненых разместить в полевом госпитале. Сырой ветер с моря отогнал ночной туман; проснувшийся с расцветом русский лагерь шумел: звуки команд, сержантский матерок, ржание коней.

Петр стремительно шел по русскому лагерю. Погода, лучше не придумаешь! С удовольствием раздувая ноздри Петр вдыхал пахнущий солью и йодом морской воздух и хотя главной страстью царя стал воздушный океан, но и о первой, юношеской мечте: море, он не забывал. На несколько шагов позади свитские. Встречные офицеры лихо козыряли юному государю, удостаиваясь ответного кивка.

— Кругом! Шагом марш! — муштровал пополнение усатый сержант измайловец. Гвардейцы месили грязь на импровизированном плацу за палатками. В ожидании, когда генералы отдадут распоряжение на марш обратно в Ригу лагерь жил обычной полевой жизнью. При виде государя солдаты лихо взяли на караул, выкатывая от усердия глаза в сторону Петра. Дальше начинались палатки сопровождавших армию мастеровых. Без них никуда, починить порвавшийся мундир, подковать захромавшую лошадь, много работы. Оглушительно ударяли кузнецкие молоты в двадцати кузнях, негромко урчит паровик, теперь без них никуда... Около палаток портных тихо, их работа не требует шума и огня как у кузнецов.

Петр свернул за палатками и остановился посреди дороги как вкопанный. Повернулся к свитским. Непорядок! Меньшиков, с содроганием увидел царевы бешеные, круглые глаза. В мелкой теплой луже, оставшейся после позавчерашнего дождя раскинув руки спал солдат, судя по эмблеме на куртке московского полка. Вечером в день победы пировали, а сейчас не моги! Невысокий человек, в дорогом польском кунтуше с обвислыми усами над которыми яростно горели серые глаза, по виду шляхтич, двигался навстречу царю.

Все случилось когда Петр, широко шагая через лужи, подошел к месту происшествия. Внезапно солдат открыл глаза в которых и намека не было на хмельную расслабленность, одним гибким движением вскочил на ноги. В руке блеснул вытащенный из кителя стилет.

— Умри тиран! — одним прыжком он сократил расстояние до царя.

Время словно остановилось, потекло жидкой патокой. Пахнуло смертью. Узкое жало клинка отходит назад, чтобы сильнее вонзится в тело. Свитские далеко, не успевают, а остолбеневший Петр успел только поднять руку. Неужели все? Зачем оставил телохранителей в палатке, думал, что в лагере безопасно...

Как шляхтич оказался возле Петра, не понял никто. Высоко в небе молнией блеснула сабля, пронзительно свистнул пластаемый страшным, неуловимым для глаз движением воздух. Голова несостоявшегося убийцы полетела вниз, несколько раз перевернулась и застыла в луже. Тело мгновенье еще стояло, фонтанируя алым, потом упало назад. Тонкая струйка алой крови начала растворяться в помутневшей воде. Время вновь восстановило нормальный бег. С шумом и криками подскочили свитские, сабли и шпаги наголо. Загородили царя телами, оттащили назад, а спасший Петра незнакомец, неторопливо вытер лезвие об одежду несостоявшегося цареубийцы и забросил саблю в ножны, выпрямился горделиво. Меньшиков склонился над вором, расстегнул медный крючок воротника куртки, на солнце блеснул католический крест. Он обернулся к Петру.

— Католик, Мин Херц!

Фельдмаршал Головин, склонился над погибшим, с досадой посмотрел на невозмутимого литовца. Лицо стремительно побледнело. За порядок в лагере отвечает он. Как же теперь ловить воров? Не мог цареубийца быть один.

Царь вышел вперед. Круглые глаза все еще горят бешенством, толи на себя, толи на того, кто осмелился попытаться поднять руку на помазанника божия. Шляхтич бестрепетно встретил гневный взгляд и учтиво склонился перед государем.

— Кто таков?

— Граф Казимир Владислав Сапега, Ваше Величество, — литовец смотрит в глаза весело и даже дерзко, впрочем, у потомка славного рода, бывшего одно время первым в Великом княжестве Литовском, на то есть основания.

Сапеги — шляхетский род герба 'Лис' в Великом княжестве Литовском, унаследовав в середине XVI века владения Гольшанских, стали пользоваться огромным влиянием. Пик могущества Сапег пришелся на начало XVIII века, когда они вели междоусобные войны с остальной шляхтой, в конечном счете подорвавшие их силы.

— Благодарю граф, — все еще криво усмехаясь, но постепенно приходя в себя, произнес Петр, — жизнь спас. Проси, что хочешь!

— Ваше Величество, я второй день в твоем лагере, хочу попасть к тебе на аудиенцию, но чиновники, находят тысячу причин для отказа.

— Приходи вечером в мой шатер, буду ждать тебя граф.

Слуга, представивший гостя, склонил голову и задернул за собой полог. В шатер вошел Граф Казимир Владислав Сапега, воевода трокский. Уютно, но внутреннее убранство не поражало, у многих шляхтичей куда роскошнее. На походном столе перед Петром на полотняной скатерти в хрустальных кубках задорно искрится венгерское, на блюдах лежат горки остро пахнущих пряностями кровяных, свиных и ливерных колбасок, сыры, ароматный, только что испеченный пшеничный хлеб. На губах царя приветливая улыбка. По правую руку высокий и худой молодой человек с наглым лицом, на плечах полковничьи погоны. Литовец уже научился различать воинские звания у московитов. Меньшиков, фаворит царский, понял он. Что находится дальше не видно, длинные, искусно расписанные раскладные перегородки перекрывают обзор, и кто еще может там прятаться, непонятно.

Граф снял шапку, украшенную дорогим павлиньим пером, с достоинством наклонил голову:

— Рад приветствовать Ваше величество.

Петр поднялся, взяв за плечи, крепко тряхнул, указал рукой на накрытой стол:

— Присаживайся граф, не откажешься поужинать с русским царем?

— Не откажусь, — немного с акцентом, не чинясь, произнес литовец и присел напротив. Из-за тонкой преграды шатра послышались грубые мужские голоса, армия отдыхала после трудного сражения.

— За укрощение шведского хищника! — провозгласил, подымая бокал Петр.

— Виват — дружно поддержали, вставая сотрапезники.

Гости принялись кушать. Об утреннем происшествии не сговариваясь решили не вспоминать. Граф не хотел упоминать о покушении, несостоявшийся убийца был единоверцем, царь, потому, что откуда пришел удар еще непонятно, следствие только началось, а зацепок никаких. Насмерть зарубил Сапега вора, сие подозрительно, но опять же не будь его, никто не успевал защитить Петра.

— Государь, у меня дело к тебе важное и тайное — сказал Казимир Сапега, после того как заморили первый голод и позволили приличия.

— Слушаю тебя граф, — кивнул Петр. Отодвинув в сторону кубок с тарелками и откинулся в кресле. Пока ужинали он был весел, рассказывал как король шведский без памяти бежал от русских войск, хвастался захваченными трофеями. Литовский граф поддерживал веселье, но ни словом не упоминал причины, приведших представителя одной из могущественных шляхетских фамилий Великого княжества Литовского в русский стан.

Сапега покосился на царева любимца, ведшего себя за столом скромно и предпочитавшего молчать. Петр, негромко, сквозь зубы:

— При нем можешь говорить.

Сапега поджал губы, но ничего не сказал, раз царь доверяет, то ему и подавно придется. Вскинув взгляд на Петра, произнес нервно:

— Клянусь честью, если бы не крайняя несправедливость Радзивиллов, Вишневецких и их приспешников ко мне, моим родственникам и сторонникам никогда я не пришел бы к тебе!

Радзивиллы — богатейший род в Великом княжестве Литовском, в 1518 году первым в государстве получивший княжеский титул Священной Римской империи.

Вишневецкие — литовско-русский род герба Корибут, ветвь князей Збаражских, которые, в свою очередь, были ветвью князей Несвицких.

Петр промолчал, лишь круглые глаза пытливо смотрят в лицо гостя. Ноздри короткого носа шляхтича трепетали, рот под жесткими щетинистыми усами крепко сжат:

— Король Август погиб в злосчастной битве у деревни Клишов. С тех пор Отчизна моя переживает хаос и бесправие чем и воспользовались бесчестные люди. Род Сапег был самым славным в княжестве, но сердца человеческие полны черной завистью. Радзивиллы, Вишневецкие и многие другие магнаты и шляхтичи вошли в преступный комплот против нас, завидуя нашей славе и могуществу.

Комплот — комплота, преступный заговор, союз против кого-нибудь.

— Мы могли их раздавить с самого начала, но бог помрачил наши умы в тот злополучный час. Мы бездействовали, а заговор рос и вскоре начались вооруженные столкновения. Враги собрали на нас посполитое рушение. В несчастной битве под Олькениками много наших верных сторонников было посечено насмерть. Несколько родственников сдались, положившись на честное шляхетское слово и были на следующий день преступно умерщвлены. Выжившие подверглись многим бесчестным гонениям. Алчность и мздоимие наших врагов поистине не имеют границ. В нарушение всех человеческих и божеских законов и у нас, и у наших сторонников отобрали поместья и лишили всех должностей. Города и деревни под незаконной властью наших врагов пустеют, холопы деревнями бегут к тебе государь, даже многие и шляхетского звания спасаются от притеснений в твоих землях.

— Сочувствую, — произнес Петр, — братоубийственная война страшна и горек жребий угодившего под ее колеса, — он вытащил из кармана трубку. Меньшиков торопливо щелкнул зажигалкой, поднес огонек. Сапега вежливо ждал, стараясь не морщится от вонючего табачного дыма, пока царь закурит. Мастерградская продукция не только в близлежащих странах, но и в Европе давно перестала быть экзотикой.

— Государь, — продолжил Сапега, — всей Европе известен твой ум и человеколюбие. Неужели ты дашь свершатся беззаконию?

Мертвенная бледность покрыла лицо литовца. Он твердо взглянул в глаза царю:

— Нам остается или покорится власти злодеев или драться. Наши сторонники, а их осталось в княжестве еще не мало, все сядут на коня.

Петр прищурил глаза. О силе Сапег, бывших до злосчастного сражения некоронованными владыками литовских земель он ведал. Так что заявление графа более чем серьезно.

— И сколько вы сможете поднять сторонников? — благодушно попыхивая трубочкой спросил Петр.

— Не меньше восьми тысяч шляхтичей!

— Маловато будто бы для такого дела, — ввернул Меньшиков, удостоившись яростного взгляда литовца, на который он лишь усмехнулся.

— Государь, — со сдержанной яростью произнес Сапега, — мы устали от неустройства нашего Отечества. Прими ты корону верховного владыки Великого княжества Литовского. Победитель разорявшего Речь Посполитую шведского льва как не кто более достоин носить ее. А мы будем твоими верными вассалами и подданными.

Наконец то, ради чего Сапега приехал, сказано. Одни, без мощной поддержки иностранного государства вчерашние некоронованные владыки Литвы восстановить свой статус не могли. Лучше поделится, чем окончательно потерять все.

Сапега добрался до трудного места. Откромсать от Речи Посполитой княжество, включавшее помимо собственно литовское земель еще и белорусские означило настроить против себя всю Европу.

В шатре стремительно темнело, то ли туча закрыла солнце, то ли уже поздно. Петр, кусая чубук старенькой трубки произнес задумчиво:

— Спас ты меня от воровской руки убийцы, за то благодарен я тебе, но сие есть великая политика в которой не руководствуются рыцарскими побуждениями. Времена когда государи воевали не за интерес для своей державы давно прошли. Не попасть бы нам из огня в полымя... Иван Грозный восстановил против себя пол Европы и получил несчастливую для России Ливонскую войну. С помощью Мастерграда Русское царство выстоит и ежели вся против нас пойдет, но на долгие годы на торговлю и взаимоотношения с Европой можно будет поставить крест.

— Европе сейчас не до Речи Посполитой, — высокий залысый лоб графа Сапеги собрался в морщины, ноздри курносого носа раздулись, — коли поможешь государь и если поклянешься хранить вольности шляхетские примем тебе присягу также как гетман Хмельницкий в Малороссии. В Литве неустройство. Каждый магнат в собственную сторону тянет, власть можно голыми руками взять. Сейчас или никогда!

Литовец затаил дыхание и впился зрачками в непроницаемое, словно у игрока в покер круглое лицо русского царя.

— Данилыч, свет зажги.

Пока Меньшиков зажигал керосиновые фонари в шатре царило молчание, лишь Петр негромко посапывал трубкой и попыхивал дымком и думал. Петр был уже не тот самоуверенный вьюнош, встретившийся мастерградцам. Третий десяток разматывал, многое познал, накопил жизненный опыт. Малая и Белая Русь... заманчиво, вот только раньше это было экономически неэффективно. Брать кусок который не сможешь переварить... А зачем? Тот, кто контролирует Днепр и Прибалтийские порты, всегда сможет перекрыть торговлю в этих регионах, местное население станет волком смотреть на захватчиков и тянуться на Запад, к тому, кто контролирует маршруты торговли. Государства в Восточной Европе возникали вокруг торговых путей, шедших в основном по рекам. Новгородско-Киевская Русь сложилась вокруг легендарного 'Пути из варяг в греки', Владимирская Русь, а за ней Московское государство стремилась к контрою над бассейнами Волги и Дона. Теперь в руках Петра ключи для овладения Малой и всей Белой Русью: прибалтийские порты и низовья Днепра с выходом в море, вовремя подвернулся литовец.

Таинственные отблески заиграли на лицах людей и на расписных перегородках.

— Я православный государь и терпеть притеснения православных в своих владениях мне невместно и самовольства панские, когда нынче сейм так приговорит, а завтра какому-нибудь пану взбредет в голову крикнуть 'Вето' и все насмарку... Вот если бы был один, кто за княжество отвечает и чье слово никакой сейм не отменит, тогда можно рассматривать кондиции.

— Государь, мне и самому самоуправство шляхетства, подстрекаемое Радзивиллами, Вишневецкими и другими магнатами стоит поперек горла. И вольности православных мы готовы соблюдать.

— Ну что же коли придем к согласию... об условиях договора будешь говорить с Емельяном Игнатьевичем Украинцевым.

Больше о политике не говорили. Полилось янтарное вино в хрустальные кубки. Вечер провели весело, но без излишнего шумства.

Через месяц граф Казимир Владислав Сапега, воевода трокский, выехал из Риги в сторону покинутой Родины. Позади него подымала пыль из утоптанной столетиями дороги тысяча добрых пехотинцев, вооруженных мастерградскими фузеями и стальными пушками. Наняли их на деньги царя на год, этого должно хватить. Позади графа ехало шестеро невзрачных с виду всадников: мастерградский офицер и пятеро его подчиненных. Ничего в их внешнем виде не говорило о том, что это ужасные головорезы-спецназовцы, способные украсть из собственной спальни короля. В середине колонны в сопровождении сильной охраны двигалась карета с сундуком, доверху наполненный злотыми. Как известно груженый золотом ишак открывает ворота в любую крепость, но самым главным оружием был договор с царем Петром и его грозными мастерградскими союзниками. Граф признавался владетелем Великого княжества Литовского, входившего на договорных условиях в состав русского царства. Права шляхетства на безумства: выборность и ограничение прав главы княжества, право на законное восстание, право одному участнику сейма отменить решение, принятое большинством, отменялись, они приравнивались в правах с русским дворянством, православные уравнивались с прочими христианами. На территории княжества продолжал действовать подлежащий реформированию статут Великого княжества Литовского от 1588 года, а в городах — Магдебургское право. Потерявший все: владения и должности, яростно ненавидимый литовскими магнатами клан Сапег Петр посчитал лучшим вариантом для управления будущим литовским княжеством в составе русского государства. Удержаться у власти они могли только при поддержке православного населения княжества и русского штыка и не могли изменить присяге русскому царю. В этом случае не Россия, а местные магнаты с клиентурой мгновенно разорвали бы их.

Огнем и мечом, золотом и коварным ударом из-за угла будет создано литовское княжество, верный вассал русского царства.

Магдебургское право — одна из наиболее известных систем городского права, сложившаяся в XIII веке в Магдебурге как феодальное городское право, согласно которому экономическая деятельность, имущественные права, общественно-политическая жизнь и сословное состояние горожан регулировались собственной системой юридических норм, что соответствовало роли городов как центров производства и денежно-товарного обмена.

Статут Великого княжества Литовского 1588 года — третья редакция сборника законов Великого княжества Литовского. Источниками Литовского статута послужило обычное право, местная судебная практика, 'Русская Правда', польские судебники и сборники законов других государств.

* * *

Солнце неторопливо падает к закату окрашивая запад в багровые цвета. Колокольный звон летит над красными, черепичными крышами Риги, поднимает целые стаи ворон, с недовольным карканьем кружащихся в стылом небе. Православные празднуют третье обретение главы Иоанна Предтечи (7 июня).

Свежий соленый ветер туго надувает паруса движущейся фордевиндом по Даугаве небольшой эскадры из четырех кораблей. Волны бессильно бьются об острые форштевни. Чайки, спутники мореплавателей, то с криком взлетают ввысь в вечно хмурое прибалтийское небо, то падают почти до поверхности реки. Бьются, трепещут на промозглом ветру словно живые русские стяги на кормах. На палубах кипит обычная судовая жизнь: снуют моряки, раздаются голоса, выкрики, свист. Мимо проплывает сплошная стена отсыревших бревен с множеством спусков к воде, закрывающая набережную Даугавы. Десяток небольших речных судов приткнулись к пристани. Лес мачт с паутиной снастей вздымается над ними. Шум, суета портового города. Вповалку лежат на пристани горы тюков, мешков и бочек, бунты пиленного леса. Муравьями снуют грузчики с корабля на берег и обратно, груженые подводы торопливо отъезжают в сторону, на их место немедленно встают пустые.

Фордевинд (нидерл. voor de wind), или по ветру — курс, при котором ветер направлен в корму корабля. Про корабль, идущее в фордевинд, говорят, что оно 'идет полным ветром'. Угол между направлением ветра и диаметральной плоскостью судна в этом случае около 180R.

Суда идут дальше к соединявшему берега Даугавы наплавному мосту. Река у берега слишком мелкая для крупных кораблей, поэтому на набережной разгружается всякая мелочь. Морские суда причаливают к мосту, туда же, только с другой стороны подходят с верховья речные. Доставленный груз перегружается с одного корабля на другой, чтобы отправиться морем дальше, в страны балтийского побережья. На берегу, там, где располагалась бывшая верфь полковника Крунштерна, кипит жизнь: стучат топоры, визжат пилы, негромко шумит паровик, на стапелях бесстыдно белеют ребра строящихся кораблей. Пахнет дегтем, стружками, морскими канатами. 'Старые' плотники и корабелы вернулись на верфь. В дополнение к ним приехали работавшие на архангельской верфи мастера вместе с семьями. Поселили их в домах сбежавших шведов и немцев, теперь Рига их новый дом. Русские бегству не желавших жить под подданством царя не препятствовали, но забрать с собой разрешали только то, что беженцы могли унести в руках. У кромки воды в окружении соратников гордо подбоченясь ожидает прибытия эскадры царь Петр Алексеевич.

Горящий восторгом взгляд направлен на приближающиеся суда. Красивы! Обернулся, нашел Петелина.

— Удружил! Не забуду!

— Все как договаривались Петр Алексеевич. Принимай первые корабли военного балтийского флота России!

В царской свите оживились, зашептались: 'Сила! Ужо покажем шведу!' Посмотреть было на что. Четыре построенные по мастерградским чертежам паровые корвета, с совершенными обводами корпуса, стальными килем, шпангоутами и штевнями были прекрасны особенной красотой, отличавшей предельно функциональные и совершенные изделия умелых человеческих рук и производили впечатление грозной силы. Правда и стоили царской казне немало. Зато достойных соперников на Балтике им не было. Время, когда шведы могли безнаказанно блокировать отвоеванные русской армией порты заканчивалось. Море викингов, ганзейских купцов, потом владение шведов теперь станет русским. Особенно ценным было то, что экипажи судов полностью из подданных Петра: матросы из стажировавшихся на мастерградских кораблях, а офицеры и механики из выпускников Архангельского военно-морского училища. Обучали 'без дураков', за два года курсанты успевали совершить несколько походов под парусами по суровому Баренцеву морю и пройти практику по нескольким специальностям.

Бастионы форта на противоположном берегу реки: Коброншанца (переименованного Петром в Орешек-крепость) охранявшие подходы к Риге окутались пороховым дымом. 'Бабах' донесся басовитый звук и эхом загулял над речной гладью. Корабли салютовали ответно.

Царь подошел, крепко обняв, по русскому обычаю расцеловал смутившегося мастерградского посла.

На шедшем последним корвете с надписью на корпусе 'Иван Грозный' густо задымила труба, корабль повернул к берегу.

— Это куда он пошел? — обернувшись, немедленно поинтересовался царь.

— Петр Алексеевич, — ответил Петелин, — В Северном море корабли попали в шторм, потрепало их сильно. На 'Иване Грозном' из трюмов пришлось выкачивать воду. Пусть мастера на верфи осмотрят корпус.

Царь нахмурился, но промолчал. Кивнув, вновь отвернулся к реке.

* * *

Попавшим в плен шведам предложили продолжить службу, но уже в рядах русской армии. Желающих оказалось довольно много — только в первые недели около половины пленников: рядовые и унтер-офицеры принесли присягу Петру. Всех их отправили на пополнение причерноморских гарнизонов, ведущих постоянную войну с шайками разбойничающих татар, адыгов и черкесов. Бывшие каролинеры получили шанс собственной доблестью и умом продвинутся на русской службе. Отказавшихся примкнуть к победителям, включая сопровождавших армию гражданских, придворных и женщин, ждал долгий путь на мануфактуры и заводы России: Ярославля, Ростова, Новгорода, Владимира, Мурома, Вологды, Архангельска, Уфы, Казани и Чебоксар. Безвозмездно кормить Петр не собирался. Живите на присылаемые с Родины средства или работайте и получайте средства на пропитание.

Не испытывавший никакого почтения перед 'просвещенными' европейцами Петр установил в завоеванных областях Прибалтики те же порядки что и в коренной России. Курс взяли на быстрейшую интеграцию новых земель и ассимиляцию местного населения. В судах действовало русское законодательство, ни о каком сохранении 'старых' порядков и речи не шло. По решению патриарха в крупные города прибыл многочисленный 'десант' миссионеров, склонять местных к переходу в православие. Проповеди их находили отклик в сердцах людей. Коренное население прибалтийский областей: эсты, ливы, проживавшее в основном в многочисленных деревнях и хуторах в случае перехода в православие получали свободу и возможность переселится в город или уехать на черноземные земли Причерноморья. Бессильно злобствовали кюре и пасторы, но очень многие сделали выбор в пользу религии победителей. Дворянство, немецкого или шведского происхождения поставили перед выбором: или уезжать к своему бывшему монарху, в этом случае их земли отходили в казну, или присягнуть перед богом русскому царю. Многие не согласились. Печальный поток изгнанников хлынул через польскую границу, а сотни поместий поменяли владельцев. Петр щедро раздавал бесхозные земли отличившимся офицерам, часто выходцам из малоимущих дворян, а то и низших классов. Те за возлюбленного царя, отца и благодетеля, готовы были жертвовать всем на свете — имуществом, жизнью, женами и детьми.

По договоренности с предводителями староверов несколько десятков тысяч человек готовилось к переселению в прибалтийские города. Местным немцам, составлявших в них большинство, предстояло потесниться в торговых делах. Традиционно староверы торговали так же ловко, как и они. В итоге города получат смешенное, русско-немецкое население.

Основанный еще королем Густавом II Адольфом в 1632 году университет в городе Тарту (Universitas Gustaviana) переводился на русский язык преподавания. Гнездом вольнодумства и национализма ему уже не стать.

Глава 3

Собачья вахта заканчивалась. С богом! Капитан Лофтус, командир особой роты, обученной и оснащенной при участии беглеца из Mastergrad по кличке Чумной истово перекрестился. Благоволение божье сейчас необходимо как никогда. Придерживая у бедра рукою в перчатке длинную валлонскую шпагу первый выскользнул на палубу. Сырой ветер пробрал до костей, пахнуло речной сыростью. Замер, глаза настороженно сузились, увидеть что-либо проблематично, зато можно услышать. В низкую каюту тотчас же ворвался холодный ночной воздух, огоньки свечей заколебались, высветив одетых в черную свободную одежду с измазанным сажей лицами вооруженных людей. Один за другим они бесшумно, словно призраки, появились на палубе. На поясе шпага и кинжал с набором метательных ножей. Там же двуствольный пистолет. В руках необычный карабин: ствол не длиннее чем у солдатского пистоля, приклад в виде баллона конической формы. Способен в считанные секунды, знай только нажимай на спусковой крючок, выпустить по врагу шведской короны магазин на два десятка пуль. Очень искусная работа, но дорого, но для особых воинов королю Карлу ничего не жалко. Ветер разогнал тучи, желтое блюдце луны показалась на небе, светящаяся дорожка пробежала по воде. Это не хорошо. Луна враг диверсанта. Тишина, в рыжем двинском тумане плохо видно, лишь торчат вдали реи судов, речная вода бьется о корпуса кораблей, брешут на запоздалых прохожих собаки. Каменные здания складов, порт, все скрыто утренней дымкой. Похоже их никто не ждет. Спектакль с голландским флагом удался. В Архангельске не заподозрили, что часть экипажа вполне себе мирного торговца совсем не те, за кого себя выдают.

Шлюпки с русскими таможенниками у парадного трапа встретил штурман 'Утрехта', пожилой щеголь с забавной косичкой, уложенной по-походному в кожаный мешочек. Учтиво поклонившись, представился и рассыпался в извинениях, что капитан не смог встретить. Заболел и просит пройти в кают-компанию.

Оставив половину солдат у шлюпок, лейтенант-таможенник направился вслед за штурманом. Впереди знаменосец с русским флагом, позади выбивают дробь два барабанщика. Все как положено по артикулу несения таможенной службы. В кают-компании на столе стоят столовые приборы на четверых. Солнечные лучи преломляются в многочисленных бутылках, в серебряных супницах отражается богатая обстановка каюты. Высокий и ладно скроенный человек в партикулярном (гражданском) платье и жестким взглядом уже сидит за столом. Глубокий шрам, словно от доброго удара шпагой разрезал левую бровь, придавая лицу грозное выражение. На диване укрытый периной краснолицый капитан. При виде русского он с любезной улыбкой привстал и наклонил голову. Таможенный офицер был новеньким. По крайней мере капитан в прошлом году, когда он приходил в Архангельск, его не видел.

— Его царского величества войск таможенной стражи лейтенант Синицын с солдатами. По первому прошу в виду флага государства российского всех встать! — таможенник словно не заметил подготовленное угощение.

Барабанщики выбили сигнал. Иностранные гости переглянулись, нехотя поднялись. Кожа на лбу капитана сморщилась от удивления, не такой он ожидал прием. В прошлый раз удалось все решить по-тихому. Таможенник отодвинул столовые приборы, придерживая рукой саблю у бедра, присел. Достав из сумки на боку тетрадь и ручку мастерградской конструкции. Такие сейчас делали в Москве на мануфактуре купцов Свиньиных.

— А где мениэр капитан Иволгин? Милейшей души человек, — садясь на диван расплылся в благожелательной улыбке капитан.

— Государь вызвал его в Москву, а за него я буду службу править! Прошу отвечать на статьи опроса! — требовательным голосом произнес таможенник.

Капитан послушно наклонил голову.

— Мениэр лейтенант, к чему такие строгости! Мы мирные негоцианты и Соединенные Провинции в мире с вашим царем! — произнес он прижимая пухлые руки к груди, — может перекусим, чем бог послал? — кивнул он на стол.

— Вы какого пришли в Архангельск? — спросил русский, — десятого? Вот... в том то и дело... есть указание, что на прошлой недели воры прямо в море грузили на иностранный корабль рухлядь пушную, а сие запрещено Соборным уложением государей Петра и Ивана. А кто грузил, на какой корабль, нет указания.

Таможенник разочарованно развел руками. Гражданский за столом поджав тонкие губы настороженно рассматривал офицера. Капитан несколько мгновений остолбенело молчал, затем слегка покраснел:

— Мениэр лейтенант, тут какая-то ошибка, мы не имеем никакого отношения к пушной рухляди.

— Сие неизвестно! Посему не мешайте службу справлять! — русский значительно поднял указательный палец вверх.

'Дурак какой-то! Ладно пусть смотрит, все-равно ничего не найдет!'

— Имя сему кораблю?

— Сей корабль зовется 'Утрехт', — любезно улыбаясь ответил капитан.

Морща лоб и прилежно шевеля губами таможенник написал крупными буквами: 'Утрехт'. Гражданский презрительно сощурил глаза, через миг лицо приняло прежнее благожелательное выражение.

— Которого государства корабль? — продолжал править службу русский, — Не были ли вы в недужных местах, не имеете ли пушек более, чем потребно для защиты от морского пирата, не находитесь ли вы в союзе и дружбе с королем Карлом, не прибыли ли по его приказанию, не есть ли среди вас скрытые шведские воинские люди?

— Нет! Ни в коем случае! — вновь прижав руки к груди энергично затряс головой капитан. Штурман подал ему библию. Положив на нее левую руку, а правую подняв кверху торжественно поклялся перед ликом всемогущего Господа, что они суть мирные негоцианты, с королем шведским не знались и в недужные места не ходили. Затем капитан благовейно приложился губами к обложке библии.

Шевеля губами и морща лоб лейтенант принялся просматривать судовые документы, но ничего настораживающего не нашел, что не удивительно, шведская королевская типография знала свое дело туго. 'Держатся хорошо, спокойно, не найду я ничего, здесь все чисто'. Наконец отложив бумаги в сторону, поднялся с места.

— Чашку турецкого кофе ради сырой погоды? — любезно улыбнувшись предложил капитан.

— Спасибо, но нужно службу править! — ответил русский, — пойдемте посмотрим Ваши товары.

Провожаемый ласковой улыбкой капитана русский в сопровождении штурмана вышел. Где-то на палубе загавкали собаки. Русские таможенники с некоторых пор стали применять обученных искать контрабанду псов.

— Не так прост этот лейтенант, как хочет казаться, — произнес гражданский и задумчиво побарабанил пальцами по столу.

Таможенники облазили корабль от рей до трюма, но так ничего запрещенного не нашли, не помогло даже применение собак...

Что кому делать обговорено заранее. Склонившись, один за другим солдаты шли вдоль борта к шлюпкам, прекрасно обученные, в хороших панцирях из доброй шведской стали. За плечами мешки с новейшим шведским изобретением — пороховой миной с часовым механизмом, при взрыве разбрасывающей во все стороны горящий керосин. Несколько десятков очагов пожаров, разбросанные по всему построенному преимущественно из дерева городу московиты не смогут потушить и выгорание большей части его неизбежно. Пусть мастерградское изобретение поработает против собственных создателей. Если они не выполнят задание шведского короля, то кто? Шлюпки опустились на воду, ни звука, ни всплеска, бесшумно причалили к отсыревшим бревнам пирса. Двое выскочили на берег, подтянули хрупкие суденышки. Больше они не понадобятся. Четверо матросов из экипажа отведут кораблики назад и все. Никаких следов. Уходить планировали по суше. Найти их в глухом карельском лесу задача почти не выполнимая. Через две недели их подберет в условленном месте на побережье Белого моря корабль. Тишина, лишь квакают всполошившиеся лягушки. Лениво замычала за частоколом корова. Утоптанная до каменного состояния дорога от пирса идет между домовладений вглубь города.

Капитан молча ткнул рукой в длинной перчатке в самых умелых: Карла и Эрика двух светловолосых близнецов. Высокие, сильные и в то же время ловкие в рукопашной схватке. Наверное, такими были древние викинги, наводившие ужас на берега морей, штурмовавшие Париж и Севилью. Понятливо кивнув, они передали товарищам заплечные мешки. С длинной шпагой в правой руке и коротким кинжалом с чашей, изрезанной мелкими и кривыми отверстиями для того, чтобы острие шпаги противника застревало в щитке в левой, направились вперед. Через минуту за ними последовал остальной отряд.

Лишь наблюдавшая с неба любопытная луна видела бесшумно, насколько это возможно, передвигавшуюся вдоль высоких заборов короткую колонну бойцов. Зайди луна за тучи, тогда даже самый остроглазый и бдительный наблюдатель в чернильной тени около заборов ничего не увидит. Несколько мгновений, и колонна растворилась в ночной тьме. Был кто или привиделось уже не разберешь. В окнах домов ни огонька, люди спят после трудового дня. Лишь изредка тишину нарушает лай некстати проснувшегося дворового кабыздоха. Капитан Лофтус двигается посередине, так проще контролировать обстановку и командовать людьми. Да, их не много, зато каждый стоит нескольких и умеет столько, сколько и не снилось лучшим воинам. Пробежать подобно коню много верст и не отдыхая вступить в смертельный поединок с несколькими противниками, убить голыми руками, соорудить из подручных материалов смертельную ловушку, притворятся другим столь искусно что любой признает за своего, бойцы могли все это и многое другое. К тому же и опыта им не занимать, датчанам и саксонцам уже устраивали проблемы.

Лофтус узнавал и не узнавал Архангельск. За десять лет прошедших с момента посещения единственного русского порта город изменился. Появилось множество двухэтажных строений, улицы замостили деревом, а кое-где камнем. Днем он прошелся по обреченному городу. Нищие с паперти у церквей исчезли. Работы много. Хоть на мастерградских верфях, хоть на царевых. А хочешь вербуйся на корабль: с поморами на рыбалку или морского зверя или на торговца, в Европу ходить. Город расцвел, дышал благополучием и довольством. Жалко такой уничтожать, но придется.

Он вспомнил памятный разговор. Аудиенция была за день до отъезда Карла Двенадцатого в действующую армию в Польшу, когда последние дела доделывались второпях. Король принял в охотничьем замке Кунгсер, в собственном кабинете. Стемнело на столе перед Карлом горела керосиновая лампа отбрасывая таинственные блики на одутловатое лицо и расстеленную перед ним карту северной Европы.

— Мой верный Лофтус перед Вами стоит задача необыкновенной важности. Архангельск должен быть выжжен до основания. Сжечь верфи и все корабельные запасы. Население включая корабельных мастеров должно погибнуть в пожаре. Жертвы московиты меня не интересуют. Не щадить никого! Они должны бояться строить корабли и забыть о кораблестроении хотя бы на несколько лет. Моря должны остаться за шведской короной.

— Да, мой король, — собеседник короля послушно наклонил украшенную коротким париком с косичкой голову.

Карл холодно улыбнулся.

— Много кораблей строят московиты на верфи?

— По нашим сведениям шесть. Из них четыре почти достроены. До середины лета вступят в строй.

— У них хватит матросов и главное офицеров? — с сомнением осведомился король.

— Офицеров у них готовит училище, там же в Архангельске, а моряки проходили практику на судах караванов, регулярно ходивших вокруг Скандинавского полуострова в Европу. Полагаю, что людей у них хватит.

— Вы прекрасно проявили себя в датской и польских компаниях. Я рассчитываю на Вас! Московиты не должны прийти в Балтийское море, ты меня понял Андерс?

Капитан поклонился. Король отвернулся, давая понять, что аудиенция окончена. Окрыленный капитан покинул кабинет. Выполнение личного поручения короля открывало перед небогатым дворянином из шведской глубинки такие перспективы, что дух захватывало...

'Русские не сумели обнаружить наш отряд, значит обречены. Очистительное пламя вспыхнет над верфями, арсеналом и в районах проживания корабельных мастеров. Надолго запомнят шведский визит!' Спустя мгновение рот Лофтуса превратился в жесткую складку...

Две тени бесшумно скользили по спящим улицам. Тишина, негромко гудит ветер в ветвях деревьев, где-то далеко брешет собака. Лиц не разобрать, контуры тел в бесформенной одежде тают в ночной тьме, размываются. Тишина, Безликие порождения ночи растворились в бесконечном сплетении улиц.

'Пок! Пок!' звуки едва слышные в ночи. Не громче чем скрипит в траве влюбленный кузнечик. Пули пронзают в тела. Тени рушатся на землю, один мертвый, второй лишь тяжелораненный. Негромкий хрип.

Двое других, похожих в темноте на первых словно отражения, беззвучно перемахивают забор на противоположной стороне улицы. В руках нечто до боли напоминающее пистолеты с навинченными на них глушителями. Контроль — это азы профессии спецназовца. Дозор не должен предупредить шведов об опасности. Один слишком приблизился к умирающим. Неосторожно! В лунном свете молнией взлетела рука с намертво зажатым эфесом тяжелой валлонской шпаги, одинаково хорошо рубящим и колющим.

От верного удара в сердце убийцу не спасет даже добрая сталь панциря. Опытный спецназовец не успел ничего сообразить, но на автомате крутанул корпус. Шпага соскользнула.

Ребра и левую руку ужалила внезапная боль.

'Пок! Пок!' — вновь выплюнули смерть пистолеты. Пули разнесли черепа шведов. Тела вздрогнули... на этот раз все.

— Сиплый? Ты как? — шепотом с тревогой спросил один из бойцов.

Раненный провел рукой по комбинезону с ненавистью, но и с уважением глядя на тела погибших, вновь буквально ожгло болью. На руке липкое. По боку течет кровь. Пальцы нащупали вспоротые одежду и кевларовый жилет. Силен швед, умирая едва не достал. Похоже лезвие порвало кожу на боку и глубоко вспороло левую руку. Возможно надломлены ребра.

— Ерунда, но этих, — раненый махнул рукой на тела, — придется убирать без меня. Задел с_уко.

— Куда же ты лезешь? — убедившись, что жизни напарника ничего не угрожает злобно прошипел первый, — Блин мало тебя майор имел, кто же лезет так близко?

— Да — махнул рукой раненый, так получилось...

Отряд спецназа заворачивает за угол двухэтажного капитального дома. Капитан Лофтус настороженно оглядывается по сторонам и изо всех сил вслушивается в ночной город. Осторожно идут дальше. До первой цели: арсенала, осталось всего пара сотен шагов. Слишком гладко, слишком все без помех. Не верится, что московиты могут быть столь беспечны. Все изменилось в один миг. Грозный никогда не слышимый шведами ранее рык, отдаленно напоминающий звук работающего паровика разорвал тишину. Огни, вспыхнувшие на ветвях растущих вдоль высоких заборов деревьев, превратили ночь в день, ярко осветили крадущихся шведов. Растерянность длилась всего несколько мгновений, пока зрение приспособилось. На дорогу впереди и позади отряда, словно чертики из табакерки выскочили известные по докладам имевших несчастье с ними встретится боевые повозки мастерградцев. Перегородили дорогу, сверкают доброй сталью. Тонкие дула скорострельных фузей в особой башенке на верху качнулись, беря шведов на прицел. Лофтус почувствовал, как у него похолодели ноги, а спина покрылась холодным потом. Сердце на миг остановилось в груди. 'Нас как дураков поймали в ловушку! Но почему, как? Но все это потом. Сейчас необходимо вырваться из подстроенной коварными московитами ловушки. Ни вперед, ни назад нельзя, путь закрыт.'

Лофтус вскинул руку с шпагой вверх и выкрикнул команду. Шведы птицами взлетают на заборы и тут же падают сбитые добрыми ударами дубинок. Шатаясь, поднимаются с земли. Один сидит, раскачиваясь, обеими руками держит окровавленную голову. Двое остаются лежать без сознания. Переборщили хозяева с 'приветствием' незваных гостей.

Коротко прогрохотала скорострельная фузея перекрывавшей путь боевой повозки. Землю перед отрядом перечеркнула пыльная очередь попаданий.

— Незваные гости, — послышался ниоткуда громовой голос по-шведски, — спецназ Мастерграда предлагает вам сдаться, иначе вы будете уничтожены. Бросаем оружие и садимся посередине улицы на корточки!

Солдаты, те, кто в сознании, сгрудились вокруг командира. Одна надежда на него. Он не раз вытаскивал их из смертельных ловушек. Шведы начала восемнадцатого века это совсем не то толерантное нечто в штанах, какими их знали пришельцы из двадцать первого века. Жесткие как сталь, бесстрашные убийцы, достойные продолжатели традиций викингов шведы не дрогнули.

Капитану Лофтусу хватило пары мгновений чтобы понять ужас их положения. Он затравлено оглянулся. Вокруг каменные дома, окна закрыты железными ставнями. Понятно, место засады хорошо подобрали. Спастись нельзя. Слишком хорошо московиты подготовили ловушку... Но если нельзя спасти жизнь, то еще можно спасти честь!

Капитан вложил клинок в ножны и взял пневмобаллонный карабин. Перекрестился. На лице решительность и обреченность. Рука в длинной, почти до локтя черной перчатке махнула в направлении боевых повозок русских.

— Framаt!

Лица бойцов ожесточились. Погибать в цвете сил не хотелось, но свой долг перед королем и Швецией они знали. Первым навстречу боевой машине Мастерграда молча двинулся капитан, за ним остальные. Тишину в клочья разорвали тихие щелчки выстрелов из пневмобаллонного карабина. Пули бессильно рикошетировали от стальной туши боевой машины. Несколько секунд русские молчали. Затем дуло мастерградской БТР окутало пламя, загрохотало. Грудь капитана Лофтусу наискось перечеркнула ярко — алая цепочка попаданий. Мертвое тело отлетело назад. За ним избиваемые оружием грядущих веков рухнули на землю остальные шведы. Ни один не остановился, ни один не дрогнул. Вода в лужах под трупами потихоньку наливалась розовым...

Грохот пулемета прекратился, лишь легкий дымок все еще вьется из дула. Люк на БТР откинулся назад. Вылезший на броню человек в форме танкиста ошалело огляделся. Вот это звери, силен швед... Ни один не сдался. Добыча мастерградцев лишь двое пленников, потерявших сознание от добрых ударов русских засадников.

* * *

Противостояние между православным большинством и католиками, тлевшее на подвластной полякам территории Украины, то и дело прорывалось наружу искрами восстаний, взаимных налетов и убийств. Шляхта отказывалась признавать даже минимальные политические права православных подданных, но пока существовала внешняя угроза их терпели. По итогам русско-турецкой войны Россия захватил бывшее Дикое Поле, Оттоманская Порта была отброшена за Днестр, а ее вассал Крымское ханство заперто за узким перешейком Перекопа. Мусульманская угроза ослабла и услуги казачьей сабли стали не нужны. Этим немедленно воспользовалось гонористое польское панство. В июне 1699 года постановлением сейма Речи Посполитой казачью милицию расформировали. В августе 1701 года у наказного гетмана правобережного казачества Самуся попытались забрать ранее врученные ему военные клейноды: булаву, бунчук, печать и пять пушек. Это стало последней искрой воспламенившей бочку с порохом давнего противостояния. Поляков не остановило даже то, что терзаемая шведами Речь Посполитая погрязла в междуцарствии. Шляхта никак не могла выбрать нового повелителя взамен погибшего короля Августа.

Не стерпев новой обиды и понадеявшись на силу братского великорусского оружия, казачество и православная шляхта правобережной Украины взбунтовалось. Словно бешенный степной пал огонь восстания побежал по хуторам и городкам Подолья. Пришло время говорить саблям и мушкетам. Территорией между Днепром и Збручем с Горынью, овладели страх и паника. Жарко заполыхали шляхетские маетки, гибли или бежали прочь польские паны и евреи. Восставшие взяли штурмом сильную польскую крепость Белая Церковь. Все попытки силой подавить казачье восстание оказались безуспешны.

Окрестности Немирова, небольшого городка под Винницей в Подолии. Серп месяца с усыпанного звездами летнего вместе с стоящим на берегу двухэтажным зданием отражается в тихих водах заросшего ряской пруда. Ночь дышит тишиной и миром. Казачий отряд, человек сорок конных, выехал на берег. Неумолчно квакали лягушки, ветер гнул, шумел росшим по берегам камышом. Впереди, на прекрасном аргамаке большой стоимости, ехал высокий худой казак с отвисшими полуседыми усами, но все еще крепкий телом. В ногах монотонно ходили стремена, стремительно строчили конские копыта, о крылья седла терлись занемевшие ноги. Новомодные пистолеты мастерградской работы задвинуты за пояс, их щедро поставлял новый гетман Левобережья Кочубей, сабля в ножнах у ноги. Наконец он поднял руку, конь остановился. За ним — остальные казаки. В сердце старого воина бушевала буря, так что недолгая дорога показалась ему бесконечно длинной.

Казаков еще не заметили. Сонно побрехивают собаки за тонувшем в густой вербе и высоком бурьяне, окружавшем двор частоколом, множество груженых возов стояли около дома. Не иначе как хозяин маетка собирался сбежать от разгорающегося костра казачьего восстания. Узкие, без слов говорящие об изрядной доли татарской крови глаза настороженно сузились. Похоже утром хотел удрать клятый лях. Он почувствовал лютую, огромную радость, такой прилив сил, что помимо воли его из горла вырвался повизгивающий, клокочущий хрип. Вовремя я...

— Здесь он пан полковник! — тихонько произнес ехавший позади худой как щепка казак с взглядом бесшабашным и лихим, — сам видел!

— Это хорошо, — произнес предводитель, не оборачиваясь и негромко добавил, — ну здравствуй бывший Михайло — побратим, а ныне поляк Михась. Вот и встретились.

Злая улыбка исказила черты лица. Сердце старого казака забилось так сильно, словно было готово разорвать грудь. Видит бог, не от страха — он и тени страха не испытывал, — а от возбуждения.

Рука изо всех сил сжала поводья коня. Он повернулся и махнул рукой:

— Айда братцы!

Тишину разорвал оглушительный свист. Испуганный крик сторожа утонул в предсмертном хрипе, но было поздно. Загремели фузеи доброй мастерградской работы, огненные вспышки разорвали мрак. Конский топот смешался с лязгом вытаскиваемых из ножен клинков.

У ворот казаки соскочили с коней, под их дружным напором они со страшным грохотом обрушились на утоптанную до каменного состояния землю. Навстречу грянули выстрелы, но уже поздно, нападавшие проникли во двор. Заблестели клинки в свете полной луны, раздались новые крики и лязг стали. Впереди шли телохранители полковника, рубя каждого, до кого могли дотянуться. Шум битвы вскоре затих. Люди пана Михася храбро защищались, но через несколько минут все было закончено. Во дворе в лужах крови остались лежать несколько человек, оставшиеся скрылись в доме. Из узких окон показались дула ружей, град пуль ударил по казакам. Они дружно прижались к стенам, куда не могли выстрелить их противники.

— Руби двери! — приказал полковник.

Казаки выхватили заботливо припасенные топоры. Зажженные факелы осветили сделанную из толстых дубовых досок и сплошь покрытую огромными гвоздями, от которых зазубривались топоры, дверь. Запертая на железные засовы и похоже еще подпертая изнутри она была трудным противником. Меняясь каждые несколько минут казаки бешено рубили и понемногу дверь начала поддаваться.

— Стой, стой, не руби, — раздался голос изнутри на чистом русском языке, — Да постой же, курва...

Полковник вполголоса велел:

— Подожди, — дождавшись, когда разгоряченные казаки остановились, произнес, обратившись к двери, — Кто говорит?

— Пан Заремба, хорунжий немировский! А ты кто такой что дерзнул напасть на меня?

— Полковник Палий, помнишь меня, сучий сын? — злорадная улыбка промелькнула по губам старого казака.

— Ты! — потрясенно вскричали за дверью... несколько секунд молчали затем выругались по-польски.

— Что ты хочешь от меня?

— Я пришел взять с тебя должок, я всегда прихожу за ними! — Перед его мысленным взором мелькнул юный облик красавица Ганны... Глаза его загорелись неистовой ненавистью, — знал бы ты сколько лет я ждал нашей встречи. Хочу сам, собственными руками срубить тебе голову!

— Коли выйду, уйдешь отсюда, не причинив никому вреда?

— Ты не в том положении чтобы ставить мне условия! — возмутился полковник, подумав добавил, — семью отпущу.

— Поклянись... на этом на распятии! — настаивали за дверью.

— Клянусь! — произнес полковник, вытаскивая из-под рубахи крест.

В воцарившейся тишине звонко лязгнули железные засовы, державшие дверь. В проеме показался пан Михась. Усатое лицо решительное, на губах гуляет презрительная усмешка. Мощная, широкая в костях фигура и то, как уверенно держал он саблю, все выдавало в нем умелого и опытного бойца. Куда с ним соревноваться какому-то казаку. Долгие годы практики, занятия с лучшими преподавателями давало ему право надеяться на победу. Презрительно осмотрев столпившихся казаков пробормотал:

— Пся крев!

Нашел взглядом полковника и закаменел лицом, впрочем, через пару мгновений он справился с собой и вновь на его губах заиграла глумливая улыбка.

— Я так и думал, что увижу тебя.

— А почему же тогда не сбежал?

— От кого? От тебя курва? — Михась указал саблей в сторону грозно смотревшего ему в глаза старого казак, — много чести!

Казаки грозно зашумели, но поляк не обратил на это ни малейшего внимания.

— То-то я смотрю загруженные возы во дворе стоят... — полковник шагнул между расступившихся казаков, одновременно вытаскивая из ножен саблю, — сразу видно не от кого не бежишь.

Пан Михась набычил голову и произнес, указывая саблей на грозно смотревшего на него казака:

— Говорю я тебя, отстань от меня, покорись универсалам сейма и суд снизойдет до искреннего раскаяния.

— Не бывать такому, не нужно мне от ляхов ничего, только чтобы вы убрались с нашей земли, — произнес полковник, подходя поближе и становясь с опущенной саблей в руке напротив противника. Казаки расступились и образовали полукруг вокруг непримиримых врагов.

— Где будем драться? — холодно поинтересовался пан Михась.

— Здесь. Двор, ровный, подойдет.

— Ну здесь, так здесь. Мне все равно где тебя убить!

— Посмотрим, предатель!

— Врешь пся крев!

Дуэлянты бросились друг на друга с яростью, не исключавшей обдуманности действий. Первый удар Михась нанес с целью прощупать оборону, почти лениво выбросив клинок вперед и целясь в область сердца. Полковник без труда отразил удар и кольнул в ответ, противник отбил саблю. Лязг клинков становился все чаще. Множество торопливых биений сердца продолжался обмен ударами.

Захватывающие и ошеломляющие атаки, уколы. Неожиданно все поменялось. Вновь заквакали в пруду примолкшие было лягушки и это словно стало сигналом. Хорунжий немировский решил, что разведка закончилась и атаковал с бешенной скоростью и недюжинным мастерством.

Клинок Михася работал стремительно, нанося и перехватывая удары и уколы и не давая ни единого шанса на контратаку. Движения сабли совершенны настолько, насколько это вообще в человеческих силах и казалось, шляхтич не напрягался во время боя. Громкий шепот пробежал по кругу видевших много поединков зрителей — казаков. Люди пана, горящими глазами наблюдавшие невиданную схватку, толпились у дверей. Зрители никогда не видели ничего подобного, невольные возгласы срывались с их уст: все узнали руку настоящего мастера.

Пан Михась все увеличивал и увеличивал скорость и ярость атак так, что старый и многоопытный полковник лишь с трудом оборонялся. Он отступал, двигаясь по полукругу очищенного казаками пространства — у него не было выбора. Не какому-то рвани-казаку равняться с шляхтичем в благородном искусстве сабельной схватки. Михась, не нарушая ритма атак, неотрывно двигался следом.

Клинок в очередной раз рассек ночной воздух в особенно хитром приеме, и старый казак почувствовал, как правое плечо обожгло, оно онемело, полковника качнуло в сторону. Поляк впервые отступил на шаг.

— Первая кровь, — презрительно усмехаясь произнес он. Теперь у него преимущество, рана и утекающая кровь с каждой секундой уменьшает шансы противника на победу.

Казак почувствовал струйку чего-то горячего, текущую по телу вниз, кожа знакомо зазудела.

— Это не поможет тебе, — громко воскликнул полковник и перекинув саблю в левую руку, — я одинаково рублюсь обеими руками!

'Думаешь, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся казак? Нет такого!' В мертвой тишине он шагнул вперед, сабля пронзительно рассекла воздух и тут-же отлетела назад, отбитая поляком.

Звонко заржал жеребенок, выволакиваемый из примыкавшей к дому конюшни, но пан Михась даже взгляда не кинул на разоряемое хозяйство. Он нападал. Клинок поляка мелькал с потрясающей скоростью и казался продолжением руки. Три удара влево, потом вправо. И каждый раз казак парировал самые замысловатые атаки.

Человеческие чувства старого полковника обострились до чрезвычайности. Он слышал шорох одежды, легкую поступь врага, тихий шепот казаков, порыв ветра от устремленного на него удара. Бился самозабвенно, не замечая ни боли, ни назойливого зуда от струящейся по дубленой коже крови. Поединок — это божий суд, победит тот, кто прав и значит нужно положиться на его волю, но и самому не плошать.

Они сражались, клинок бился о клинок, повороты и финты, уколы и удары следовали один за другим. Лишь тяжелое дыхание сражающихся нарушало царившую во дворе маетка тишину. Казак продолжал отступать, но нанести решающий удар пану Михасю все никак не удавалось. Борьба в конце концов вывела его из терпения. Разъяренный тем, что ему никак не удается справится с песьим сыном: казаком, оказавшимся более умелым фехтовальщиком, чем он думал, поляк позабыл о благоразумном решении дождаться, когда противник окончательно выбьется из сил и самонадеянно сделал ставку на один удар. В резком выпаде попытался вонзить клинок в живот казака, но тот ловко парировал и пока пан Михась выпрямлялся, казак скользнул из-под руки. Послышался короткий, страшный свист, острие ударило в лоб. Жалобный вскрик разорвал ночную тишину. Сабля выпала из обессиливших рук поляка. Словно подкошенный рухнул он рядом с телами защитников.

— Собаке, собачья смерть, — запалено дыша грозно произнес казак и так взглянул на защитников маетка что у них сердца провалились в пятки. Первые сабли и пистоли посыпались на утоптанную землю двора...

Бушующее море новой хмельнитчины затопило огромные территории. Полякам и литовцам было не до далеких восточных окраин. Их собственные земли терзал кровожадный шведский лев. Лучшие в мире по мнению шведов пехотные и кавалерийские полки разносили в клочья шляхетские регламенты (подразделение польской кавалерии). Над сжигаемыми безжалостным врагом городами и деревнями подымался к небу едкий дым.

Официально царь Петр и Мастерград не вмешивались в внутренние дела западного соседа, но постоянный приток охочих казаков с левого берега Днепра, вооружения и боеприпасов тайно направляемый на помощь восставшим, позволил гетману Правобережья Самусю добиться внушительных успехов. К зиме повстанцы уверенно контролировали православные воеводства Речи Посполитой от берегов Днепра до Збручи с Горынью. Держалось лишь несколько крепостей из них самой сильной был Львов. Польское и еврейское население или погибло или в ужасе бежало на коронные земли. Тем не менее православное шляхетство и казачество понимали, что им в одиночку не выстоять против католиков. В Москву отправилась представительная делегация с просьбой к царю о принятии в подданство. Встретили их ласково, предоставили дом для проживания, назначили корма для пропитания, но Россия заняла выжидательную позицию. Воевать с двумя противниками одновременно Петр посчитал неправильным, впрочем, делегация малороссов продолжала оставаться в столице страны.

* * *

Конец октября 1701 года в Нью-Йорке выдался на редкость дождливым и холодным. Субботний день не стал исключением. С утра ветер принес с моря серые, мрачные тучи, разразившиеся промозглым осенним дождем так что выходить на улицу решительно не хотелось. Все, конечно кто имел для этого средства, предпочли вечером хорошенько отдохнуть с стаканчиком пива или даже виски. Харчевня 'Серый мул' была переполнена. На посыпанном старой соломой полу стояли прочные, дубовые столы, которые не то что бросить в противника во время нередкой здесь кабацкой драки, поднять возможно только вдвоем. Клубы табачного дыма переплетаясь с дымом от очага, до черноты прокоптили поддерживающие крышу деревянные балки. В воздухе — целая симфония запахов средневекового общепита: запах горелого мяса и прогоревших углей смешался с ароматами дешевого пойла, часто приготовленного из весьма сомнительных ингредиентов. В будущем его назовут 'ядовитым пойлом'. За дубовыми колченогими столами пила, разговаривала нетрезвыми голосами, громко хохотала и выясняла отношения небогатая публика: трапперы, солдаты, моряки, мелкие купцы.

Траппер — охотник на пушных зверей в Северной Америке.

Четверо моряков в углу, отбивая такт ударами пивных кружек по столу горланили старую пиратскую песню:

Руки не мыть и пить, фифаллерала,

Поскорее пить, потому что отмыть нельзя...

Фифаллерала-лерала,

Нам кровь не отмыть...

Уличные девки лихо плясали в такт на дубовом столе, так что каждый интересующийся видел их нижние юбки и оголенные ляжки, рядом гадал гадальщик, дальше бросали игральные кости.

Одноухий Билли, рыжий и конопатый как все ирландцы, с двумя горизонтальными щелками вместо глаз под щетинистыми рыжими бровями, тряс стаканом с костями. Почему его так называли было очевидно любому, кто хоть раз увидел Билла, но где и при каких обстоятельствах он лишился важной части собственного тела, он никому и никогда не говорил. О нем рассказывали разное, что он не только траппер и при случае не брезгует и разбоем, но за руку его никто не ловил.

Билли был трезв и зол и не знал, что ему вообще дальше делать. Он всегда был слаб перед азартными играми, а сегодня удача окончательно покинула его. Кости как заколдованные выдавали его сопернику большие числа. Никогда еще удача так не подводила старого игрока. С утра он проиграл почти все, что у него было, но никак не мог остановиться. Коварный червячок внутри настойчиво советовал продолжать. Он глянул на соперника: длинного худого моряка с широким, как окорок, плоским и бледным, но веселым лицом, представившемся Лейтером. Пока они играли он так и сыпал шутками и прибаутками, чем немало выводил из терпения проигрывавшего Билла.

Кости вылетели из кружки. Билл затаил дыхание.

Кувыркаясь они, покатились по старому дубовому столу, обильно обезображенному подозрительного цвета пятнами и остановились одна на четырех, вторая на пяти очках. Всего лишь девять! А чертов морячек выбросил две пятерки! Одноухий Билл испустил крик боли и гнева, покрытый оглушительным, словно рев моря в бурную ночь, гулом голосов зрителей.

— Bitch (англ. ругательство), — он опять проиграл!

С каменным лицом Билл посмотрел на сияющего Лейтера.

— Что-то подсказывает мне, что ты мухлюешь, ублюдок! — взревел он. — Эти твои кости, они наверняка с изъяном!

— Неправда! Просто мне сегодня благоволит фортуна! — запротестовал моряк, и сунул кости Биллу, — Смотри, они совершенно обычные!

Билл поднес их к глазам, но сколько он их не рассматривал, так и ничего и не нашел. Самые обыкновенные. С трудом скрыв разочарованный вздох, отдал их назад моряку. Бросив на стол последние пенни, поднял стакан к губам, пригубил, поставил его обратно. Сегодня выпивка его не брала.

Принимай-ка, ведьма, гостей!

Таверна нас не ждала и трактирщица тоже,

Налей же, старуха, налей!

Ты не знаешь чего?

Не того, что мы проливаем, а еще покрасней!

Налей!

Фифаллерала-лерала!

Ла-ла!..

Задорно выводили пьяными голосами моряки, в такт им стучали по столу каблучки уличных девок.

— Продолжим?

Отыграться очень хотелось, но продолжать было не на что. Деньги закончились. Но не может же постоянно не везти. Полоса удачи морячка когда-нибудь должна закончиться! Билл с сомнением провел рукою по огненной-рыжей шевелюре. Решился Покопавшись в сумке, осторожно вытащил из нее странный предмет: продолговатый цилиндр, с выступом сбоку, покрытый с торца стеклом.

— Примешь это в качестве ставки?

Морячек настороженно покосился на непонятный предмет, прокашлявшись поинтересовался:

— И что это такое?

— Вот смотри, — Билли принялся ритмично нажимать на выступ сбоку от цилиндра. Яркий луч, хорошо видимый в полутьме харчевни ударил в потолок.

Глаза Лейтера полезли на лоб. Публика разразилось криками удивления, а Билли самодовольно усмехнулся и лихо замахнул остатки виски в стакане.

— Что это? — поинтересовался моряк, когда справился с изумлением.

— Не знаю, но сам видишь, вещь ценная! Ночью иметь свечу, которая не сгорает, сам понимаешь всегда пригодиться.

— Ну не знаю, не знаю, — попытался изобразить сомнение морячек, хотя глаза его уже хищно блестели, — это случайно не колдовство?

— Да ты что! — возмущенно взревел Билли и всплеснул руками, — это можно сказать наследство. На прошлой неделе сидели мы с приятелями в избушке траппера Джонни Коллиера. И вышли стало быть к ней израненные оборванцы. Двое мужчин. Сказали, что бежали из Соединенных племен Америки, слышал байки о таком?

Морячек кивнул, продолжая подозрительно глядеть прямо в глаза Билли, чем немало его нервировал.

— Так вот, они были так плохи, что в тот же день померли. Царство им небесное, — Билли поднял глаза кверху и размашисто перекрестился, — вот в их вещах я и нашел это чудное устройство.

О существовании где-то далеко на востоке государства индейцев — Соединенных племен Америки ходили разные слухи, но все сходились в мнении что живущие там краснокожие владеют чудесными вещами. Жаль только слишком хорошо охраняют секреты. По крайней мере никто из покушавшихся на них, независимо от численности экспедиции, не вернулся назад, на побережье. Лейтер ни на миг не поверил в естественные причины смерти беглецов, но это не его забота, как они умерли. Заклад хорош. Он бросил кости в кружку и задумчиво кивнул.

— Заклад принимается.

Осень всегда была трудным временем, а эта оказалась для одноухого Билли его приятелей особенно неудачной. Бобры и соболи, лисы и песцы, обычная их добыча, словно исчезли из лесов, а дураки, рискующие попасться им в глухих местах, перевелись. Они прочно сидели на мели и по этому случаю пили горькую в избушке траппера Джонни Коллиера. В разгар пьянки в дверь осторожно постучали и не успел Билли схватиться за верный мушкет, как в проеме показалось вполне белокожее лицо и на странном английском поинтересовалось разрешением войти. Он вначале очень удивился. Правду говорят 'Нe все ненастье, проглянет и красно солнышко'. Гостей оказалось двое: оборванные и истощенные парни в возрасте немного за тридцать. Представились они Майклом и Гарри. Честь по чести их пригласили в дом, ведь разобраться с ними всегда успеется.

Путников усадили за стол, щедро накормили. Они в свою очередь рассказали с удивлением слушавшим их приятелям собственную историю. Хроноаборигены не все поняли, мешали мудреные слова и неизвестные им понятия, но кое-что они уяснили. Оказалось, что странники — беглецы из индейского государства: Соединенные племена Америки. Двенадцать лет тому назад Майклу и Гарри не повезло. Черт их дернул отправиться в путешествие по территории Навахо-нейшен в ночь переноса в прошлое. Вначале, пока не приспособились, было очень тяжело. Лишившись привычных источников дохода: туризма и дотаций, индейцы принялись сеять кукурузу, пшеницу и горох, пасти скот, охотится на пасущиеся в безбрежных прериях многотысячные табуны лошадей и стада бизонов. Плохо было то, что индейцы оказались еще теми расистами. С самого начала Майкл и Гарри стали людьми второго сорта. Немногочисленным белым навахо запретили иметь в собственности землю, здания и владеть оружием. Приятели едва не попали в концлагерь у угольной шахты, куда согнали белых и черных мужчин, кого навахо посчитали ненужными. Отрабатывать ударным трудом грехи предков. О лагере горняков доходили ужасные слухи. Якобы там каждый день от тяжелого труда и несчастных случаев гибнут люди. Трупы сжигают на кострах или скидывают в траншеи и засыпают в гигиенических целях известью. Страшное варварство! Женщины, кроме старых, попали в гаремы руководителей кланов и публичные дома.

Хочешь жить, вертись. Приспособились, вывернулись. Прибились к одному бывшему автосервису, благо руки росли из нужного места, не голодали. Таких перенесенных из будущего станций обслуживания техники и небольших предприятий оказалось несколько десятков. Ремонтировали, изготавливали все, что только позволяло оборудование. Хотя у навахо почти не было собственных инженеров и рабочих, зато они могли использовать оказавшихся в Навахо-нейшен белых и жизнь понемногу начала налаживаться.

Потом началась гражданская война между самими навахо. Белые надеялись, что индейцы уничтожат друг друга, но этого не произошло. После трех лет вялотекущих набегов на вражеские деревни победил один из кланов. Новое государство покончило с внутренними дрязгами и, понимая, что ресурсов много, но они конечны, начало стремительную экспансию вовне. Самодвижущиеся повозки, огнестрельное оружие, самодельные минометы и орудия дали им решительное преимущество перед окрестными племенами. Где уговорами, где силой окрестных индейцев включали в состав Соединенных племен Америки. Несмотря на все межплеменные разногласия индейцам-хроноаборигенам было выгодно вступать в СПА. Навахо несли союзным племенам торговлю неведомыми товарами: прежде всего металлическими изделиями (ножами, топорами и томагавками, лопатами, наконечниками для стрел, огнестрельным оружием и порохом и многими другими), начатки медицины. Лекарства, поставляемые навахо излечивали болезни, не поддающиеся заклинаниям самых сильных шаманов и знахарей. Хроноаборигенов обучали навыкам скотоводства и агрохозяйства. Тысячи белых рабов, согнанных в трудовые лагеря восстанавливали остатки заброшенных в результате великой засухи XIII — XV веков ирригационных систем культуры Пуэбло. Щедрые урожаи кукурузы, пшеницы и огородных культур потом расходились по всему континенту. Немаловажным для индейцев была возможность поживится в походах. Все это манило многих 'детей природы'. Вождей сопротивляющихся племен уничтожали. Навахо, люди первого сорта в СПА, принялись осваивать почти безлюдные, но плодородные земли по реке Колорадо. Их городки и поселки, словно лягушки, поползли вдоль рек к омывающим континент океанам.

Вышедших из строя артефактов будущего было очень много, их, как могли, чинили или изготовляли из них новые машины, достойные Безумного Макса. Появились изготовленные из остатков прошлого автомобили и речные корабли, в основном на паровом ходу. Необходимую местным жителям продукцию попроще, на уровне конца 19 века, исправно выдавали переориентированные производства, заработала угольная шахта, новые рудники, три нефтяные скважины выдавали нефть. Доставшиеся навахо из будущего ГЭС, ТЭЦ, катера и самолеты в течение нескольких лет вышли из строя. Не хватало ни запчастей, ни квалифицированного персонал. Большую часть изделий и продукции из будущего навахо не могли повторить, но и то, что сумели, на голову превосходило все, что изготовляли в Европе.

Перспективы проживания на подвластной навахо территории у белых были неважные, второй сорт и есть второй. Попытка побега из индейского ада грозила смертью, но приятели решились на побег. Сначала на уворованном автомобиле, затем, когда закончилось горючее, пешком. Как они пробирались через территории враждебных племен индейцев, это отдельный печальный рассказ, но по прошествии более чем двух месяцев, они достигли атлантического побережья.

В подтверждение своих слов незваные чужеземцы показали квадратную тарелку, она показывала движущиеся цветные картинки и говорила человеческим голосом. Билли сразу загорелся идеей отнять ее у пришельцев. Стоила она конечно очень много. Осоловевших после сытной еды с стаканом виски Майкла и Гарри уложили спать, а ночью по-тихому перерезали им глотки. Добыча к разочарованию приятелей оказалась неожиданно скудной. Помимо горсти странного вида серебряных и металлических монет они нашли две фляги из странного легкого материала, ножи из доброй стали, странного вида мушкеты, правда на каждое всего по пяток маленьких цилиндров, которые пришельцы назвали патронами, небольшие коробки, при нажатии на них появлялось пламя, цилиндр-осветитель и говорящую тарелку. Правда ее приятели так и не смогли заставить показывать чудесные картинки. Вскоре погас и огонек, горящий на ней сбоку ...

Билли положил диковинную ставку в центр стола, уверенно кинул кости в стакан. Перемешав, кинул их. Кости покатились по поверхности и замерли, глядя гранями в потолок. Шестерка и пятерка! Затаивший дыхание траппер сглотнул и довольно оскалился. Побить это не так просто! Наконец фортуна повернулась к нему лицом. Зрители восторженно зашумели, обсуждая удачный бросок. Лейтер кивнул:

— Хорошая попытка, — произнес он, не сводя горящих глаз с лица игрока.

Поднял со стола кости, подышал на них и бросил в стакан.

С превосходством глядя на морячка, Билли уверенно постукивал ладонью по столу, ожидая действий соперника.

Лейтер, перемешал и кинул. Кубики с агатовыми глазками несколько раз перевернулись и остановились двумя шестерками кверху.

Двенадцать! А у Билли всего лишь одиннадцать. Публика ошарашенно замерла. Довольно ухмыльнувшись, победитель сгреб диковину с центра стола и пододвинул ее к себе, присоединив к внушительной горке пенни и шиллингов.

На миг Билли показалось что он сейчас умрет на месте от разрыва сердца. Такого не может быть никогда! Краска бросилась ему в лицо, язык прилип к гортани, но через миг все смыла волна ярости.

— Вы видели?! — возмущенно взревел он, обличающе наставив толстый как сосиска палец на соперника, — Нет, вы это видели?! Я же говорил, он жульничает!

— Умей проигрывать! — в лице миляги Лейтера не осталось и следа от того добряка, которого он изображал весь день, — есть еще заклад, сыграем, нет, уходи!

Молча выхватив из ножен на поясе длинный охотничий нож, Билли бросился на обидчика...

На следующий день в канаве далеко от харчевни 'Серый мул' нашли тело рыжеволосого мужчины с множественными ножевыми ранениями. По отсутствию уха в погибшем опознали Одноухого Билла.

Глава 4

Словно ураган, ворвалась армия клана Сапег в расслабленное тело Великого княжества Литовского. С новой силой вспыхнуло зарево гражданской войны. Мгновенно распространились слухи: 'Царь Петр, в хвост и в гриву дубасящий шведов, поддерживает Сапег и защитит от короля Карла! А они уравняют в правах православных с католиками'. Помимо старых приверженцев в ряды войска повалили православные бояре и земяне. Буйное посполитое рушение ничего не смогло противопоставить им и доброй, обученной и оснащенной по-мастерградски, пехоте. В сражениях под Вильно и Гродно враждебная шляхта несмотря на численное превосходство была наголову разбита. Злейшим врагом их был не граф Казимир Владислав Сапега, а отсутствие дисциплины, своеволие, ссоры, зависть и непослушание старшим, и главное — безнаказанность буйной шляхты. Дерево гниет с середины и первая же буря сломала его. Дополнительный раздор в ряды противников Сапег внесли загадочные убийства предводителей магнатских кланов Радзивиллов и Вишневецких.

Собственно Королевство Польское местные жители кратко называли Короной, а Великое княжество Литовское — Литвой, а иногда — Великим княжеством.

Земяне — мелкопоместные землевладельцы, которые владели землей при условии несения воинской службы в ополчении.

Сгорали в пожарах в маетки и замки наиболее упорных противников Сапег, не дожидаясь подхода войска шляхта и магнаты толпами бежали в Корону. Помощь из Польши они так и не получили. Терзаемым шведским львом коронной шляхте и магнатам, было не до них. К началу зимы 1701 года вся территория Великого княжества Литовского перешла под власть Сапег. В городе Вильно 12 декабря созывался вальный сейм Великого княжества Литовского, первый, после полуторавекового, вызванного объединением с Польшей в Речь Посполитую, перерыва. С самых дальних окраин Литвы стекалась шляхта, и по многолюдству он грозил соперничать с сеймами Речи Посполитой. День первого заседания был еще далек, но еще за месяц в Вильно было сложно найти место чтобы остановиться на постой.

В урочный день паны-радные с утра закрылись в городской ратуше. Хмурый, облачный зимний день заканчивался, морозное, красное солнце уже склонялось к закату, когда шляхта не выдержала. Дикое скопище орущих людей оттеснило охрану и окружило здание, где проходил судьбоносный сейм. Испуганное воронье с карканьем поднялось в небо, закружило над высокими башнями ратуши.

— К оружию! К оружию, кто в бога верует! — кричали шляхтичи, — К оружию! К оружию!

Грозный ропот рос, слышался лязг сабель. Люди сбились перед домом такой тесной толпою, что яблоку негде было упасть, они чувствовали, что в этом доме решается судьба их Родины и их собственная. Еще немного и они совсем уже было решились на штурм, когда двери распахнулись. К разъяренной шляхте вышел граф Казимир Владислав Сапега в сопровождении родственника графа Владислава и русского фельдмаршала Головина. Позади безмолвными тенями встали телохранители. Остановившись на крыльце, граф со всеми поздоровался и поднял правую руку в черной перчатке к хмурому небу. Ноздри короткого носа магната трепетали. Перед лицом взбешенной шляхты граф был совершенно спокоен. С грустью смотрел он на буйную толпу рыцарей, соперничающей между собой не доблестью, а лишь богатством и роскошь традиционных польских кунтушей, только немногие одеты по-мастерградски. Мода на товары из России только начала проникать в отдаленные уголки Литвы. Шляхта жила тем, что вывозила продукцию поместий, прежде всего хлеб, на запад, в Европу и именно оттуда привыкла получать предметы роскоши. 'Речь Посполитая, такая сильная, многолюдная не может себя защитить ни от шведского короля ни от буйства казаков... она окончательно погибла. Никто не хочет совершить даже малые усилия для служения всеобщему благу, каждый думает лишь о себе и собственной выгоде. Погибла доблесть Речи Посполитой. Значит спасать нужно хотя бы Литву'.

Мало-помалу крики затихли. Установилась тягостная тишина, лишь пар от дыхания сотен людей вился над толпой.

— Дорогие братья! — произнес граф гулким, хорошо поставленным голосом, — Наступило время для судьбоносного для нашей отчизны, Литвы, решения. Терзаемая шведами Польша сейчас не в состоянии защитить даже саму себя. Следует ли нам вести нашу отчизну вслед за ней к гибели и класть жизни в борьбе со шведами? Нет, нет и нет! Как было время нам соединиться в одно государство с Короной, так и наступило время Литве следовать собственной судьбе. На востоке есть милостивый государь царь московский Петр Алексеевич, прославленный воитель, недавно наголову разгромивший шведского короля. Так не лучше ли нам пойти под его покровительство? Панове! Послушайте что нам скажет доверенный царя Петра Алексеевича пан фельдмаршал Головин.

Русский решительно шагнул вперед, окинул взглядом пестро и богато одетое море шляхты. Напряженные, злые, всякие лица обращены к нему. Только равнодушных нет. Сам одет необычно скромно, лишь галуны и пуговицы сверкают золотом в закатном солнце.

— Панове! Ваши и городов литовских вольности, свобода и вера будут сохранены. Подати увеличивать не станут и взиматься они будут так же, как и раньше. Никто не понесет обид и не будет ограблен. Вам гарантируется свободное и беспошлинное прохождение литовских товаров в порты Прибалтики и Черного моря. Более того, охочие люди смогут получить поместье на юге в отвоеванных Россией причерноморских землях. В том его царское величество Петр Алексеевич милостиво дает свое царское ручательство. Владыка России весьма разумен и предусмотрителен. Под его христианнейшей дланью науки и промышленность расцветают, сирых и убогих не дают в обиду. Защитит он и нашу отчизну. На территорию княжества будут введены войска, которые защитят вас от неистовства шведского льва, разоряющего Польшу. Я призываю вас перейти под покровительство России и тем помочь себе и своей несчастной стране!

Он замолчал и отступил на шаг назад. Завуалированная угроза запретить ввоз и вывоз товаров грозила разорением большинства, ибо везти через Польшу далеко да и пока продолжается война с королем Карлом, невозможно. Это и понимание слабости Литвы перед лицом шведов, подталкивало шляхту в объятия России.

Толпа изумленно замерла, лишь редкие голоса прервали напряженное молчание: 'Vivat Carolus Петр, rex!' Шляхта заколебалась. Еще миг и, наверное, все площадь разразится приветственными криками новому владыке Великого княжества Литовского.

Внезапно с треском распахнулась дверь, на улицу выбежал Петр Данилевич отважный ротмистр витебского повета. Вид его был страшен, все: блуждающий взгляд, расхристанная одежда говорили о испытываемым им страшном волнении.

— Измена! Измена! — громко закричал он, здесь, — он повернулся к ратуше, — предали отчизну! Новые Иуды Искариоты продали ее и бесчестят шляхетское имя! Они подписали от своего и вашего имени, что отрекаются от отчизны нашей Речи Посполитой и все мы отныне на вечные времена принадлежим московитам. Будь они прокляты!

Толпа в ужасе отхлынула назад. Гробовая тишина царила вокруг. Сердца заколебались, а правильно ли они делали, что слушали изменнические речи графа Сапеги и московского фельдмаршала?

— Кто в бога верует! К оружию! — продолжал страстно кричать ротмистр, зажигая в сердцах колеблющихся рыцарскую отвагу.

Известный своей храбростью Михаил Монтовт первым поддержал храброго шляхтича.

— Подлая измена! К оружию! К нам все, в ком честь жива! — грозно вскричал он, выдергивая саблю из ножен.

Смутный ропот, предвестник надвигающейся бури, поднялся в толпе.

С каждым мигом все больше голосов неистово призывали к оружию.

— Измена, к оружию! Зарубить предателей!

Все больше сабель вздымалось к хмурым небесам, но подавляющее большинство осталось на месте и даже кое-кто, кто вначале поддержали призыв покарать изменников, заметив что они в меньшинстве, стали оглядываться и замолкать.

Русский повернулся к кому-то невидимому за дверью и кивнул. В тот-же миг чистый и оглушительно-громкий звук горна, сигнал к бою, какой слышно несмотря на грохот любой битвы, раскатился над насторожившейся толпой. Не успели звук затихнуть, как со всех сторон послышался барабанный треск. С каждым мигом он усиливался, словно те, кто нес барабаны, приближались.

Еще несколько томительных мгновений и ошарашенная шляхта увидела выходящие с двух сторон на площадь стройные ряды русской пехоты. Под металлическими шлемами горят глаза, на плечах фузеи. И столько было силы в этом мерном движении, что казалось они пройдут везде, где только захотят, ни на миг не задержавшись перед любым препятствием. Выходы с площади закрыты, все, кто собрался у ратуши, в смертельной ловушке. Кинжальные залпы с предельно короткой дистанции, практически в упор выкосят толпу и побольше этой, а тех кто уцелеет, добьют штыками. Страх сковал сердца даже самых бесстрашных шляхтичей. На лицах отразились ужас и изумление.

Повинуясь неслышной команде, солдаты замерли в угрожающем молчании. Взгляды взволнованной толпы вновь обратились на Сапегу. Граф Казимир Владислав облегченно выдохнул, по губам пробежала слегка презрительная усмешка. Как всегда все решает сила а она за ним. Иного выхода как прислонится к сильному покровителю у Литвы не осталось, так почему бы не сделать это под руководством самых достойных, то есть Сапег? Ему обещана должность канцлера Великого княжества Литовского, верного вассала русского царства, награда достойная его происхождения и талантов.

Над площадью повисла кладбищенская тишина.

— Измена! — воскликнул одинокий голос и замер.

Из ратуши вышел слуга в пурпурных одеждах, с поклоном передал пергаментный свиток со свешивающимися печатями. Граф слегка побледнел, потом гордо поднял голову и произнес ясным, хорошо слышимым даже в самых дальних уголках площади голосом:

— Братья шляхтичи! По приговору вального сейма Великое княжество Литовское отдается под покровительство его величества русского царя. Vivat Carolus Петр rex!

Несколько мгновений, пока длилось молчание, показались новому повелителю Литвы безумно долгими; вдруг раздался заполошный крик:

— Veto!

— Кто сказал вето? — граф повернулся в сторону этого голоса.

— Вот им, — Сапега кивнул на стоящих несокрушимой стеной русских солдат, — это скажи, если осмелишься. Они самого короля Карла разбили так что он бежал в Швецию лишь с малым отрядом. Кто сказал veto? — повторил он.

Никто не отозвался. Великий князь литовский повернулся к родственнику, графу Владиславу и произнес:

— Время огласить приговор сейма, дабы все знали, чего отныне надлежит держаться. Читай, милостивый пан!

Тот откашлялся и начал читать хорошо поставленным голосом, ясно слышимым всем собравшимся перед ратушей.

'Объявляем, что в нынешнее смутное время, потеряв всяческую надежду на помощь со стороны Короны и вынужденные к тому крайней необходимостью, мы, правители и сословия Великого княжества Литовского, предаемся под покровительство его величества царя русского на нижеследующих условиях:

1) Совместно воевать против общих врагов, включая короля шведского и Корону Польскую и на этом стоять крепко.

2) Великое княжество Литовское не будет присоединено к Русскому царству, но соединено с нею тою же униею, каковая доныне была с Короною Польскою.

3) Права и вольности духовным и мирским людям какие из веков бывали в Великом княжестве Литовском и при как при Королях Польских бывали, подтверждаются Твоим Царским Величеством.

4) Имений шляхетских чтоб ни на что не отнимали, которые земли имеют, и все пожитки с тех земель чтобы при тех имениях добровольно владели, вдов, после шляхтичей оставших, чтоб и дети их такие ж вольности имели, как предки и отцы их.

5) Свобода религии...да будет нерушимою'.

Толпа как женщина, капризна и непостоянна. Минуту тому назад она категорически против, а через миг ее настроение меняется на противоположное. Первыми начали кричать православные шляхтичи и малоземельные, соблазненные обещанием предоставить землю в Причерноморье а также те, кто был заинтересован в вывозе хлеба через балтийские и черноморские порты. Голоса немногих недовольных потонули в дружном реве сотен человек:

— Vivat Carolus Петр rex!

Делегатов вального сейма царь Петр принял милостиво и после совета с Земским Собором согласился взять под свою руку Великое княжество Литовское и стать верховным правителем обоих государств. Оно становилось вассальным по отношению к Русскому царству. Границы и таможня между Россией и Литвой упразднялись. Графа Казимира Владислава Сапегу царь пожаловал в канцлеры. Статус Великого княжества Литовского, магдебургское право в городах сохранялись. Православное население уравнивалось в правах с остальными конфессиями. В Москву, чтобы участвовать в заседаниях Земского Собора — представительного органа законодательной власти России и представлять интересы Литвы, направились делегаты от княжества.

* * *

С каменным лицом генерал Реншельд быстрым размашистым шагом двигался по коридору Стремсхольмского дворца по направлению к королевскому кабинету. Мимо проплывали замерзшие, едва пропускающие утренний свет окна, зима 1701 года в Швеции выдалась лютой. Встречные придворные торопливо кланялись, но он их не замечал. Удивленно глядя вслед, они гадали, что могло случиться, что так вывело из себя всегда безукоризненно вежливого генерала что он пренебрег правилами учтивости? Произошло нечто экстраординарное? Но что? В приемной Реншельд небрежно отстранил заступившего путь секретаря и не слушая возмущенных криков, постучался в дверь.

— Войдите, — услышал он приглушенный толстыми дубовыми досками голос.

Генерал вошел, а точнее вбежал в кабинет, торопливо склонил голову, показав на затылке тощую косичку. Сидящий за забитым документами столом в скромно синем мундире человек — король Карл молча посмотрел покрасневшими глазами на нежданного посетителя: почему без доклада? Щека недовольно дернулась.

— Здравствуйте, Ваше Величество, прошу простит мне мою неучтивость, но дело не терпит отлагательств, — проскрежетал Реншельд, — Русские под стенами Стокгольма.

Белесые ресницы короля недоуменно моргнули. Пальцы сжались в кулаки, с тихим треском мастерградская ручка сломалась, на бархат стола закапали чернила. Он встал, лицо побледнело, цветом приблизившись к холсту.

— Это шутка? Сейчас не Рождество! — голос короля дал 'петуха', — Они, что, научились летать по воздуху? Их летучие корабли не способны перенести сколь-нибудь большое число солдат!

— Нет мой король, — покачал головой генерал, — К сожалению это правда. Только что прискакал гонец с письмом от барона Фредрика Таубе. Русские перешли Ботнический залив и стоят под стенами Стокгольма.

— Зимой, по льду... Но это же невозможно!

— Мои сведения точны Ваше Величество, они это сделали, — собеседник короля еще раз наклонил украшенную коротким париком с седой косичкой голову.

* * *

Солдат московского полка Илья вышел на твердый берег. За год службы бывший новичок изменился, заматерел, в глазах появилась спокойная уверенность не раз встречавшегося с смертью воина, но и ему пришлось за время перехода солоно. Он облегченно выдохнул, рука в теплой варежке стряхнула снег с бровей и торопливо осенила православным крестом. Илья обернулся, в свете поднимающегося солнца смертоносно сверкали торосы и снег до самого горизонта. Он вспомнил как кричал ухнувший в запорошенную снегом полынью незнакомый ефрейтор и невольно содрогнулся. Слава тебе господи, дошли! Не потонули и не перемерзли... Кончились мучения! Думал не дойдет а вместе с теми, кто не выдержал долгого перехода, попадет в летучий корабль мастерградцев. За два дня мучительного похода тот трижды прилетал к упорно бредущим по ледяным торосам Ботнического залива колоннам. Привозил дрова, назад возвращался с заболевшими.

Мастерградская авиация и прибывшая из Архангельска эскадра частично спалили шведский флот, оставшиеся корабли отсиживались в гаванях, не смея и нос высунуть в Балтику. Преимущество русского флота, несмотря на его малочисленность, стало подавляющим. На военном совете обсудили идею высадить морской десант в окрестностях Стокгольма и решили не рисковать. Четыре корвета балтийской эскадры брали на борт от силы один — два батальона с припасами и обозом, а сикурс (помощь, поддержка) могли привести в лучшем случае через пару дней. Это давало шведам реальный шанс разгромить десант. На военном совете когда решали как поступить много спорили, но решающими стали сведения из истории попаданцев. Раз русские единожды сумели пройти по льдам то почему это невозможно сделать сейчас? Приняли решительный и храбрый до безумия план: пройти пешком по ненадежному морскому льду сто километров по Ботническому к столице противника и силой принудить его к миру на русских условиях.

К походу начали готовиться с лета. В начале осени десант, вышедший из захваченной русскими южной Финляндии, высадился на Аландских островах и сбил трехтысячный вражеский гарнизон. Большая часть его попала в плен, лишь немногие сбежали на рыбацких лодках на материк. Архипелаг стал базой для готовившегося втайне вторжения в Швецию. На беспримерный подвиг назначили дивизию генерала Апраксина. Помимо обычных припасов, снабдили не предусмотренными полевой формой меховыми шапками и полушубками, валенками и овчинными безрукавками под шинели. Казакам и драгунам перековали на зимние подковы коней. За день до выхода солдатам раздали специальный поек, включавший в себя сало и фляги с водкой. Заготовили теплые палатки и дрова для отопления. Обоз сформировали без повозок, им по торосам не проехать. На лошадей помимо припасов нагрузили специальные палатки с двойными стенками из плотной, пропитанной огнеупорными или водоотталкивающими составами парусины, дрова, небольшие полевые кухни и буржуйки, возимые ракетные установки и горные орудия. Полевые — пришлось оставить на материке.

В три часа ночи дивизия, усиленная двумя кавалерийскими полками: казаков и драгун построилась по-батальонно на берегу самого западного острова Аландского архипелага. Факелы в руках бойцов освещают пятачок на котором на горячем скакуне гарцует царь. Застыли, поднимался над завороженно слушающими людьми. Под копытами коня хрустел снег, солдаты и офицеры жадно внимали Петру, лишь пар от дыхания тысяч людей поднимается над ровными коробками пехоты. Слова в морозном раздавались далеко, так что даже самые дальние слышали их ясно и разборчиво.

— Бог с нами! Я пред вами, государь ваш Петр Алексеевич. Не должны вы помышлять, что сражаетесь токмо за Петра, но за род свой, за отечество, за православную нашу веру и церковь. Я верю, что труды кои предстоят в походе единственно русскому преодолеть можно. Дойдем до Стокгольма, принудим супротивника к миру, сие достойно венчает все труды наши. За них будет вам достойная награда, честь и слава бессмертная. Море не страшно тому, кто уповает на Бога!

Пока долговязая фигура царя не скрылась, войска кричали: 'Ура!'.

Генерал Головнин осенил себя крестом. Надев варежку, решительно махнул рукой. Беспримерный марш через застывшее море начался. Под мерный треск барабанов и пение горнов русские колонны вступили на балтийский лед чтобы добраться до вражеского берега или, если погода переменится и юго-западные ветры, взволновав воды Балтики, сломают льды Ботнического залива, утонуть...

Когда солнце поднялось над горизонтом передовые батальоны уже далеко углубились в белое безмолвие. С первых шагов по ледяному полю русские столкнулись с почти непреодолимыми трудностями. Несколько недель назад могучий ураган взорвал лед, нагромоздив целые горы из огромных глыб, создававших впечатление внезапно скованных морозом морских волн. Первыми, пробивая дорогу сквозь ледяные торосы и, каждые полчаса меняя друг друга, двигались на лыжах егеря и саперы. Непрерывный гулкий стук сопровождал их: топорами и ломами они торили путь дивизии Головнина. Для обогрева им выдали новинки русской промышленности: угольные грелки для рук. Следом по пробитым саперами тропам колоннами по двое шли солдаты, драгуны и казаки вели коней за поводья.

Переход с каждым шагом становился все тяжелее и тяжелее. Солдаты шли по колено в снегу, они устали, но с крайним напряжением сил продолжали двигаться вперед: перепрыгивая трещины, взбирались на ледяные глыбы, обходили кругом особенно большие. Брови побелели от инея. Передовых бойцов и тех, кто от бессилия отклонился от проложенного товарищами маршрута поджидали коварно укрытые наносным снегом огромные полыньи. Обессиленные люди проваливались в ледяную воду. Над молчаливыми колоннами раздавался панический крик, их вытаскивали переодевали, упрямо сжав зубы солдаты продолжали двигаться вперед.

Под теплыми меховыми полушубками струями лился пот, жгучий северный ветер, начавшийся после полудня, выл, бесновался. Стесняя дыхание, мертвил тело и душу, пригоршнями кидая в застывшее лицо колючий снег. Людей сбивало с ног, они падали, поднимались, продолжали переставлять ноги, выталкивая их из снега, который временами, как им представлялось, начинал вести себя словно болото. Казалось силы кончились, остается только лечь на лед и умереть, но они упрямо отказывались признать поражение в борьбе с ледяным безмолвием.

Худшие опасения, что ветер усилится и взломает лед к счастью не оправдались. Лед в заливе Седра-Кваркен, самом узком месте Ботнического залива ненадежен. Случается, что внезапные бури разрушают его и уносят в море...

До ночи дивизия успела преодолеть большую часть пути. Не прошло и получаса как на льду появились сотни палаток, оказавшихся неожиданно теплыми, дым костров и буржуек поднимался в стылое небо. Вскоре усталые солдаты, за исключением часовых, забылись в беспокойном сне. Лишь к обеду следующего дня на горизонте показалась тонкая черная полоска: материковая Швеция.

* * *

Прошло три дня. Еще в темноте русские начали штурм шведской столицы. Кровавое зимнее солнце неторопливо поднималось над горизонтом. Тревожно кричали косматые и голодные вороны, взлетая над домами и криками оплакивая жертвы. Над городом на большой высоте, куда не добивали шведские фузеи, кружил воздушный корабль русских. Время от времени он зависал над очагом сопротивления и вниз летел град мелких бомб. С Балтики дул сырой зимний ветер, еще сильнее разгоняя огонь и дым многочисленных пожаров, которые уже никто не тушил. Пожарным выдали оружие и, они присоединились к защитникам Стокгольма.

Прижавшись лбом к стеклу бледный словно смерть граф Вреде стоял у окна своего особняка и неотрывно смотрел на улицу. Подальше от страшных русских, за город устремились толпы беглецов. По узкой улочке тащилась худая, так что можно пересчитать все ребра лошадь, тащившая груженную всяким добром телегу, за ней бежали женщины с узлами. 'Спасайтесь!' — кричали они, — 'Русские уже близко!' Следом солдаты торопливо несли носилки с ранеными. Граф находился при короле, когда генерал Реншельд принес страшное известие о высадке русских под Стокгольмом, король отпустил всех, кто не носил форму по домам, а сам возглавил силы обороны. Все ближе раздавались выстрелы, скоро русские будут здесь. 'Почему они побеждают? Почему заслуженно снискавшая славу непобедимой шведская армия не в состоянии защитить даже столицу? Ни на один из этих вопросов нет ответа...'

Штурм развивался по плану. Разбившись поротно, батальоны дивизии Апраксина двигались по мощеной булыжниками мостовой. Хотя регулярных войск у шведов в окрестностях столицы почти не было, но к двум батальонам, находившимся в городе, присоединилось множество добровольцев. Многочисленные баррикады и превращенные в опорные пункты каменные дома приходилось брать штурмом.

Илья ростом не подкачал и шел в первом ряду, сразу за лейтенантом. Место угрюмое, переулки тесные и пустынные, самое то для засады. 'Ррррра та, рррра та', — мерно рокотали барабаны. Рота еще не натыкалась на организованное сопротивление, отдельные жалкие попытки самостоятельно сметал двигавшийся в авангарде взвод латной пехоты. Колонна завернула за угол. Из окон второго этажа чистенького кирпичного здания под черепичной крышей в глубине улицы хлестанул залп. Пули ударили по щитам латников, с противным воем зарикошетили. Кто-то рядом упал. 'Неужто — жив? И даже не ранен!' — обрадовался... Страх ушел куда-то... Душа захотела драки...

— Стой! — поднял руку шедший впереди строя лейтенант. Так понятно откуда стреляли, пороховой дым еще не успел развеяться.

'Бах! Бах! Бах!' — ответные выстрелы не давали шведам шанса еще раз выстрелить. Вперед выдвинулись артиллеристы, прикрываемые стальными щитами они ловко, с намного превышающей обычную скоростью, развернули ракетную установку.

'Фур! Фур!' — десяток огненных линий в один миг прочертили пространство. ударив в второй этаж где засели вражеские стрелки. Здание пошатнулось, его укутал густой едкий дым, на улицу посыпались стекла и куски черепиц. Какие варвары, прошептал наблюдавший сцену расстрела граф и в волнении обхватил голову. Не успели артиллеристы дать второй залп как двери открылись, на улицу выплеснулась кашляющая и чихающая разномастно одетая толпа гражданских, лишь на нескольких — что-то напоминающее мундиры. Кто с штуцером в руках а у иных только ножи или шпаги. С гортанным ревом бросились на русских. Стоявший у окна граф Вреде изо всех сил сжал руки в кулаки, на лице загорелась отчаянная надежда. Неужели северная ярость не одолеет каких-то дикарей? Не может такого быть! Если бы он был военным он обязательно выстрелил по русским, но увы он сугубо гражданский человек и ему придется ожидать чем все закончится.

Навстречу толпе кувыркаясь полетели мячики ручных гранат. Взрывы разметали часть атакующих, но остановить не смогли.

Залп! — блеснуло, грохнуло... русский строй укутался плотным пороховым дымом. Жуткие крики искалеченных и умирающих. Свинцовая коса изрядно ополовинили атакующих, но не остановила. Шведы накатили на ощетинившийся штыками русский строй, все смешалось в яростной драке, когда неважно чем, неважно как, главное убить недруга. На камень мостовой падают окровавленные раненые, погибшие. Крики, стоны умирающих, выстрелы смешались в чудовищную какофонию рукопашного боя.

Высокий швед вынырнул из дыма. Вид его был страшен: рот оскален словно у дикого зверя, замахивается шпагой, но Илья не растерялся. В глубоком выпаде выбросил сжимавшие штуцер руки вперед, граненый штык вонзился в живот шведа, заученно рванул оружие вверх. Несчастный, обеими руками зажимая распоротый живот, рухнул на камень мостовой. Граненый штык страшное оружие, получил его в живот или в грудь, шансы выжить нулевые, такую рану не вылечит даже мастерградский доктор. Едва Илья выдернул штык как из густого дыма вынырнул следующий швед. С утробным хеканьем ударил штыком, целясь в живот Ильи, но тот двинул по стволу, отклонив его в сторону, тут же подшагнув влево и вперед и в свою очередь ударил в грудь и тут же выдернул штык. Пару мгновений швед еще стоял двумя руками зажимая страшную рану в груди. Глаза с немым упреком смотрели на убийцу, затем упал навзничь на мостовую, а противники неожиданно закончились. Оставшиеся в живых побежали обратно. В спину им хлестанул залп и до спасительного поворота не добежал никто. На земле остались умирающие и лужи крови. Истина, что организованное войско всегда опрокинет в открытом столкновении добровольцев еще раз подтвердилась. Граф Верде застонал, словно это в него вонзались пули и штыки русских дикарей и благоразумно отошел вглубь комнаты, где его не могли увидеть с улицы. Он стоял там пока колонна русских не скрылась за поворотом.

До вечера русские так и не смогли до конца захватить раскинувшийся на множестве островов, разделенный озерами, каналами, морскими бухтами на части город. Шведы сами взорвали мосты, но это не помешало полностью захватить Старый город и начать штурм Кунгсхольмена — Королевского острова и административного центра страны. Шведский дух окончательно сломался когда пронесся слух о гибели короля. Пуля попала в грудь Карла Двенадцатого, а возможно и в спину, пронзив его насквозь. Теперь не разберешь, жертва он русских или пал в результате заговора недовольной разорительной войной аристократии. Шведы начали толпами сдаваться, на одном Кунгсхольмен попало в плен четверо генералов и три сотни офицеров. Организованное сопротивление прекратилось.

* * *

За заиндевелым окном северный ветер остервенело гнал поземку по безлюдной площади Сторторгет — самой старой в Стокгольме. Узкие и высокие, в два-три окна здания вонзались в унылое зимнее небо, на кирпичных стенах чернели скрепляющие их ажурные железные стяжки. Все как обычно, словно и не случилось злосчастной войны с русскими. О ней напоминали только тонкие струйки черного дыма от до сих пор непотушенных пожарищ на горизонте. Во время штурма города королевский дворец и ратуша сильно пострадали и были не пригодны для проживания, поэтому русские на правах хозяев и победителей для встречи с шведами заняли красный дом или дом Шанца — секретаря короля Карла Десятого чем, по мнению принцессы Гедвиги Софии Августы, старшой дочери короля Швеции Карла XI нанесли ей дополнительное оскорбление. Любое другое место, только не это памятное каждому шведскому патриоту. Именно здесь, на этой площади в далеком 1520 году король Кристиан II публично казнил вождей шведского восстания против Датской короны, уничтожив почти всю стокгольмскую аристократию. Впрочем это не помогло ей удержать страну под своим владычеством. Новое восстание под руководством выводившего род от древних шведских королей Густава Васа в 1523 году привело к образованию независимого Шведского королевства. Какая ирония судьбы, место славы станет местом бесчестия...

От глазуревого камина в углу комнаты шел уютный жар и пахло дымом. В дальнем углу — дубовый низенький шкаф, запертый на кованый замок. Отштукатуренные стены прикрыты фламандскими шпалерами, с искусно нарисованного портрета над камином грозно и недоуменно взирает на непутевых потомков Карл X. Как вы умудрились так унизить шведскую державу что сейчас в самом ее сердце: Сторторгете откуда и начинался Стокгольм, победители диктуют свои условия? Под средневековыми сводами этого здания отродясь не бывало такого! Царь Петр Алексеевич откинулся на стуле итальянской работы перед столом, накрытом пестрой полотняной скатертью, спиной к пылающим дровам. Слегка прищурясь рассматривает высокопоставленную гостью, мастерградский представитель в России Александр Петелин — по правую его руку. Пестро и пышно одетая двадцатилетняя принцесса Гедвига София Августа, — напротив. Прямая — в жестком по моде корсаже, глаза провалились, щеки впали, губы сжаты в тонкую ниточку. Горька доля побежденных! Король Карл Двенадцатый погиб и двадцатилетняя принцесса оказалась старшей из представителей Пфальц-Цвейбрюккенская династии и наиболее вероятной кандидатурой на трон.

— Московское царство злонамеренно напало на шведское королевство и незаконно захватило прибалтийские провинции. При злосчастном штурме Стокгольма вы применили богопротивные снаряды, едким дымом выкуривавшие подданных наших и от коих у них текли слезы и произошел кашель. Граф Вреде до сих пор не может оправиться! — ледяным голосом произнесла принцесса, почти не разжимая тонких губ.

Все в русских: и костюмы по мастерградской моде и внешность, особенно царя: высоченный рост, круглое лицо и жесткая полоска 'кошачьих' усов безмерно раздражали женщину, но сила на их стороне и ради своей страны она вынуждена терпеть.

— Не с Московским царством а с Россией и Мастерградом воевали вы! — не согласился Петелин, — Называйте Ваше Величество правильно!

Принцесса лишь на миг повернула к нему запавшее лицо с горящими глазами и перевела взгляд на царя. Его она считала главным противником Шведского королевства.

Петр негромко забарабанил пальцами по столу, круглые глаза неотрывно смотрели в лицо принцессы пока та, не выдержав тяжелого взгляда, не потупилась.

— Неправдою вы захватили отчины наши: Карелию и Ингрию, чинили купцам нашим многие утеснения и не пускали их в Балтийское море, — спокойным, ровным и от того еще более страшным голосом произнес Петр, — Многие вины перед государством Российским у Шведского королевства за это и поплатились!

— Хорошо, мы отдадим Карелию и Ингрию. Вы согласны на этих условиях заключить мир? — тихо произнесла молодая женщина.

— Нет!

Принцесса ниже опустила голову, в уголке губ легла угрюмая складочка.

— Тогда каковы Ваши условия?

— Вы передаете государству Российскому: Карелию, Ингрию, ваши прибалтийские территории и город Выборг а Мастерграду острова Готланд и Эланд.

— Это невозможно, — так же тихо, но уверенно ответила наследница шведского престола.

— Почему же? — поинтересовался Петелин, — все эти земли и так в наших руках за исключением островов но ничто не мешает захватить их, едва на Балтике растает лед. Вам нечего противопоставить нам ...

Королевна гневно запылала лицом, крикнула:

— Народ шведский и Риксдаг никогда не примет таких позорных условий! Вы чудовищно жестоки! Неужели вы сможете ограбить слабую женщину?

— Vae victis (латинское крылатое выражение — 'горе побеждённым'). В делах политики не важен пол монарха ибо действуют там исходя из целесообразности. Швеция больше не великая держава а второстепенной европейская страна, — притворно любезно бросил ехидную реплику мастерградец.

Сердце женщины заныло от бессильной злости и стыда за великий народ и великую державу. Если бы не ее сан, она, наверное, расплакалась. Бойтесь меня, пообещала она мысленно, я не забуду я отомщу.

— Да-да, — резко сказал Петр, заметив что шведка хочет возразить, — Мы не пытаемся унизить вас. Это реальность. Примите ее иначе и другие соседи вспомнят о причиненных вами обидах. Помочь в сей беде вам может только Россия потому как отныне именно она господствует на берегах Балтики!

— У Дании флот гораздо больше вашего и она контролирует Датские проливы... — всхлипнула женщина совсем по-ребячьи и хрустнула тонкими ухоженными пальцами.

Петр покосился на мастерградца, прищурившись, полез в карман за трубкой но вовремя опомнился и отдернул руку.

— Кстати о Дании. Если вы Ваше Величество не согласитесь на достаточно благожелательные по отношению к Швеции условия, то как вы думаете... когда ваша армия заперта в Германии и Польше и не может прийти Отечеству своему на помощь, не вспомнят ли соседи давние обиды? — Как вы думаете забыли ли датчане отторгнутые вами провинции Халланд, Сконе, Бохуслен и Трёнделаг?

Наглый русский царь был во всем прав. На ослабевшего льва стая шакалов накинется с удовольствием. Дания в этой своре будет далеко не единственная. Гедвига София Августа Данию ненавидела, уступить ей было худшим, что только могло быть. Глотая слезы бессильной ярости она отвернулась...

После гибели Карла Двенадцатого правительство страны возглавил управляющий дворянского сословия: лантмаршал. Его а также представителей трех сословий, представленных в Риксдаге, шведском парламенте: дворянства, духовенства и мещанства привлекли к дальнейшим переговорам. Шведы вначале ни в какую не соглашались, две недели ожесточенно спорили. Божились, лаялись, что им лучше погибнуть с шпагою в руке чем пойти на такие позорные условия мира, иные мрачно вздыхали — что, мол, условия смерти подобны для Шведского королевства, без хлеба прибалтийских провинций в стране случится голод. Слова их отскакивали от настаивающих на своих условиях Петра и Петелина, как от стены горох, русские не торопились. Войска по-хозяйски обустраивались в захваченном Стокгольме. Зашевелилась вечная соперница Дания. И пересидели, переспорили хотя и пришлось пойти на компромиссы. Занятие столицы врагом для 'просвещенных' европейцев означало безусловное поражение значит необходимо идти на уступки. Русским тоже не имело смысла затягивать войну и требовать с шведов слишком многого. Европейцы, занятые дележом испанского наследства могли обратить внимание на происходящее на далеком северо-востоке континента и объединится против победителя. С другой стороны гипотетическое включение шведов в состав России могло только прибавить проблем. Не православное население, имеющее имперский опыт какие им особые права не давай все равно будет вечным бунтарем и головной болью.

Шведы передавали Русскому царству Карелию, Ингрию, прибалтийские провинции и город Выборг, территорию до реки Кемени и Сайменских озер. Мастерграду — острова Готланд и Эланд. Древний 'Путь из варяг в греки', включавший бассейны рек: Нева, Ладога, Волхов и Днепр, вновь был под контролем России. Весной первые купцы Из Германии, Польши, Скандинавских стран, как и во времена Новгородско-Киевской Руси направились из Балтики к Черному морю. Не желающие переходить в подданство России получали право на переселение в Швецию. Россия на десять лет гарантировала помощь в том числе и военную в случае нападения Дании. Шведы отчаянно торговались и настояли на включение в договор права содержать в русских городах Прибалтики фактории и беспрепятственно торговать. Купцы были довольны, они получили доступ к вожделенной пшенице Причерноморья. В прибрежных городах открывались мастерградские торговые фактории и вербовочные пункты где каждый желающий мог попытать счастья и уехать в сказочный город будущего или по крайней на освобожденные от крымских татар тучные земли юга России. Отдельным секретным приложением к мирному договору разграничили обоюдные интересы в Восточной Европе. Территория королевства Польша становилось сферой шведского влияния, конечно за исключением Литвы, восточных кресов и русского воеводства. Возможность мучиться с чванливыми польскими шляхтичами, только и ищущими возможность чтобы устроить очередной мятеж или заговор русские благоразумно предоставили флегматичным скандинавам.

Восточные кресы (польск. Kresy Wschodnie, от польского слова 'крес' — граница, конец, край, от нем. Kreis — граница, окружность, район) — польское название территорий нынешних западной Украины, Белоруссии и Литвы; 'восточная окраина'

Русское воеводство (польск. Województwo ruskie) — административно-территориальная единица Польского королевства. Воеводство образовано около 1434 года из земель Галицко-Волынского княжества.

Зимой-весной 1702 года закончился великий исход из Прибалтики шведов, немцев уже в гораздо меньшей степени, в основном дворян и уж совсем немного финнов. Больше всего обезлюдели острова Готланд и Эланд. Там осталось не больше десяти процентов прежнего населения. На новых землях царь указом образовал три губернии: Юрьевскую, Выборгскую и Петроградскую, так переименовали старый город Ригу, а чтобы защитить Неву от вражеских вторжений, у устья Охты на обеих берегах и в районе Котлина начали строить небольшие форты, закипела работа на Ореховом острове по восстановлению изрядно поврежденной при штурме древней русской крепости Орешкек которую шведы называли Нетеборг. Незачем основывать город на гнилых болотах к тому же на территории страдающий от постоянных наводнений, когда недалеко есть 'прикормленное' для купцов место — Петроград, к тому же обладающий прекрасной гаванью. Городу Ниен, расположившемуся на не затапливаемой территории у слияния рек Нева и Охта вернули прежнее, еще до захвата шведами Ижорской земли название Невский городок. Расположенный крайне удачно, из Невы можно попасть в Ладогу, и дальше через Свирь в Онежское озеро, а там и до Волги недалеко, город давал возможность в летнюю навигацию доставлять грузы из центральной России в Балтику, но столицей ему уже не быть.

В города, села и хутора Прибалтики потянулись многочисленные караваны привлеченных освобождением от податей на десять лет переселенцев: православных и староверов. Местные эстонцы и литовцы, не особо стойкое в вере, соблазненные царским обещанием освобождения от крепостной зависимости целыми деревнями и хуторами переходили в православие. В Юрьевской губернии протестанты стали меньшинством к тому же шли и остальные губернии.

Старые районы крупнейшего города Прибалтики: бывшей Риги, оставили почти без изменений. Новые кварталы Петрограда, их так и называли Новый город, строили поближе к устью Западной Двины. Генеральный план застройки по просьбе Петра подготовили в Мастерграде: квадратно-гнездовая планировка, линии прудов, широкие улицы и просторные площади, канализация и водопровод. Очень ему хотелось получить город по планировке не хуже чем у попаданцев. От проекта Царь Петр пришел в полный восторг и одарил архитекторов собольими шубами с царского плеча и по сто рублей каждому. 'Истинный восторг души о котором он мечтал!' Получив долгожданный парадиз (рай), не стал спешить с переносом столицы на Балтийское побережье. Заспорил было, заторопился как обычно, но Петелин убедил его в нецелесообразности переносить центр страны так близко к границам.

 

Утром в последних числах апреля по городу Висбю, столице острова Готланд молнией пролетело известие: к порту подходят корабли новых хозяев острова. Через полчаса большинство тех, кто слишком прикипел душой к родным местам и не пожелал переселиться в Швецию, прибежали по булыжником узкими улицами, пропитанным духом Средневековья и Ганзы к причалам. Молчаливая толпа ждала, лишь изредка в толпе раздавался испуганный детский плач. Огромные корабли — красавцы неторопливо входили в бухту, свежий ветер туго раздувал громады когда-то белоснежных парусов, развевал желто-коричневый флаг Мастерграда и бело-сине-красный России. Все ближе старинные крепостные стены города с полуразрушенными зубцами, с бойницами, в которых курчавились березки — и что им там понадобилось? Среди моря красно-коричневых крыш возвышаются серые башни местной кирхи. Корабли приблизились к пристани, портовые служители принял швартовы и обмотал их вокруг кнехтов. Долгий путь большей части мастерградского и русского флота из Архангельска закончился!

Первыми на берег спрыгнули страшные, бородатые сossack с фузеями в руках, но не стали сразу набрасываться на людей, а только оттеснили толпу немного подальше. Пастор Карлссон говорил, что они настоящие чудовища не хуже африканских людоедов. После этого по острову пошел слушок, что и сossack едят людей. Рассказывали такие подробности что у любопытных волосы шевелились от страха. Наверное, не голодные решили любопытные кумушки. Потом появился странно одетый мужчина лет сорока и на хорошем шведском объявил, что корабли будут разгружаться и что никому, кто не будет нарушать мастерградские законы ничего плохого не сделают и все они отныне под защитой закона.

До вечера на берег сошли почти сотня мастерградцев, почти две тысячи охочих добровольцев: крестьян, ремесленников и казаков с вещами и живностью выгрузились на берег. За людьми на пристань начали выгружать бочки, ящиками с припасами и инструментами. Два десятка автомобилей и тракторов с газогенераторами, почти сотню биореакторов, пять небольших электрогенераторов и многое другое необходимое для налаживания нормальной жизни. Колонисты намеревались создать механизированное сельское хозяйство и животноводство, морское рыболовство и превратить Висбю в крупный морской порт. Переселенцам предстояло оживить остров, создать опорные пункт и перевалочную базу флотов России и Мастерграда. Двести казаков, вооруженных снятыми с хранения берданками и револьверами, разработанными на основе нагана обр. 1895 г., легкими минометами и орудиями по типу (76-мм) полевой скорострельной пушки обр. 1900 г. охраняли остров, совмещая это с функциями полиции и пограничной охраны. Для этого им дополнительно придали четыре грузовика производства Мастерграда, три катера и два монгольфьера.

Рано утром корабли ушли высаживать переселенцев на Эланд. Там флот разделиться, мастерградские корабли вернуться в Висбю а русские уйдут на новую базу: Петербург. Руси Прибалтийской быть!

В Петроград и другие российские порты Прибалтики, в Архангельск почти ежедневно прибывали иностранные суда. На пристанях кипела жизнь: десятки парусных кораблей одновременно разгружались и загружались. Звон якорных цепей, дребезжание подвозящих и увозящих грузы телег, матерные крики грузчиков, матросов и таможенных солдат — все эти звуки сливались в оглушительную музыку оживленного портового города. Налаженная царем при участии Мастерграда система транспортных коридоров: морями (реками) и по караванным дорогам значительно снижала расходы при торговле с Южной Азией и Дальним Востоком. Желанные южные страны, полные драгоценных пряностей, роскошных тканей, экзотических фруктов и золота оказались на расстоянии вытянутой руки. Перед таким искушением европейские купцы не устояли. По новым транспортным коридорам: древнему 'Пути из варяг в греки' по рекам: Нева, Ладога, Волхов и Днепр в Черное море, от Невского городка, стоящего на месте так и не построенного Санкт-Петербурга, далее по Волге и по Каспийскому морю в Персию, караванами через Сибирь с Китаем, через Астрахань по Каспийскому морю или караванами от Гурьева или Тобольска через Казахское ханство в Среднюю Азию пошли тяжело загруженные речные суда, двинулись бесконечные караваны верблюдов и телег. Навстречу им хлынул встречный поток китайских, средне и южноазиатских товаров. Дело оказалось настолько выгодное для казны, что царь Петр Алексеевич повелел создать для купцов все возможные условия.

Процветала и собственная российская торговля. Огромные прибыли купцам приносил вывоз за рубеж мастерградского пороха, предметов роскоши, изделий из металла, начиная от стальных иголок и гвоздей до отличных доспехов и холодного оружия. Не меньший доход приносила продажа изделий новых русских мануфактур: полотняных, швейных, мебельных, вино-водочных. Мода на удивительно удобную и недорогую одежду и мебель а la Russe охватила не только бюргеров но и аристократов. Немалые деньги приносил продолжавший расширяться вывоз из бывшего Дикого Поля пшеницы и растительного масла. Начавшись с ничтожной цифры 25 тысяч рублей, он вырос до 1, 5 млн рублей. На этом фоне торговля традиционными товарами: льном, пенькой, паклей, кожами, лесом, канатами, щетиной, поташем, салом и пушниной, приносила в бюджет немногим больше десяти процентов от общей суммы. К зиме 1702 года вывоз товаров из России увеличился в несколько раз достигнув 15, 6 млн рублей, причем ввоз значительно превышал импорт.

* * *

Конец сентября в Малороссии уже не лето. Еще вчера резиденция правобережного гетмана — Самуся — Винница купалась в зелени ухоженных садов, рядом с аккуратными хатами. Все изменилось за ночь. Под утро ударил первый, нежданный мороз, яблони, груши и сливы, стремительно порыжели. Сплошной ковер травы пожух, лужи, в которых еще вчера беззаботно купались воробьи и голуби, ставки (пруды) покрылись первым ломким льдом. Едва заря начала заливать малиновым горизонт, весело и призывно, словно на праздник Рождества Христова, зазвонили в церквях. Колокольный звон плыл над городом возвещая о великой перемене в судьбах правобережья Днепра. Вчера город в один миг облетел слух, что самодержец всероссийский сжалился над нестерпимыми гонениями церкви и духа русского в малой России и внял мольбам христиан православия Восточного. Многие даже видели вчерашнее торжественное вступление посланцев царя Московского и гетмана левобережного войска Василия Кочубея в город, столицу правобережной Малороссии до самых западных пределов Холмщины и Закарпатья. Неужели больше не будет ни глумления, ни работы на пана по пять дней в неделю, ни грабежа, ни насильственного ополячивания?

Разогнав седые тучи, солнце щедро облило купола церквей, улицы и площади, заиграло в окнах. Православные, и приезжие и местные, поспешили на улицу, людские толпы текли на площадь, где обычно проводили базар. Шли молодые парубки, бывалые казаки, не раз смотревшие смерти в лицо и совсем старые деды. Шли весело с шутками и прибаутками, словно на праздник, над людской толпой вился пар от дыхания. По улицам скакали казаки, били в бубны, призывая охрипшими голосами:

— На Раду, люди, Гетман Самусь созывает на великую Раду!

Два кума — из тех бедняг, которых зовут необойдикорчма или непролейкапля, встретились у закрытого корчмы. Подергав замок на двери, по гетманскому приказу сегодня их закрыли, пьяно удивились. А где же оковыта? — (горелка, от латинского: 'аква вите' — 'вода жизни').

Погикивая да покрикивая:

— Сам пью сам гуляю сам соби я налываю! — потихоньку двинулись вслед за толпой в надежде, что на площади, где шинков стояло множество, они найдут где опохмелиться.

Казак фастовского полка Перебийнос, прозванный так товарищами за кривой, сломанный в подростковой драке нос спешил на площадь. Долго шел по забитым спешащими на Раду людьми улицам, мимо промелькнули обгорелые стены бывшего иезуитского монастыря, сожженного казаками еще в первый день как захватили город. Он слегка поморщился, прошло много месяцев а тошнотворная вонь все еще выветрилась.

Лари да крытые прилавки на площади закрыты. Не протолкнуться от народу, но новые все подходили. Казалось весь город собрался тут. На деревьях, на крышах детвора, любопытные лица повернуты в сторону сооруженного посредине деревянного помоста, укрытого алым сукном.

Жалостливым голосом пел Лазаря безногий калека-лирник, поодаль молодой слепец-кобзарь весело распевал о муках ада, о страстях Христовых, о смерти чумака молодого. Множество людей гомонили, веселые голоса далеко раздавались в морозном воздухе, заставляю сердце сладко сжиматься в предчувствии чего-то непривычного, но очень хорошего.

Перебийнос заработал локтями и пробился поближе. Он должен увидеть Раду во всех подробностях чтобы детям, а они у него обязательно будут рассказать все во всех подробностях. Глаза собравшихся невольно устремлялись на широкий, покрытый алым сукном помост посредине площади. Вокруг него застыли статуями казаки с пиками, в дорогих одеждах и шапках с красными шлыками. Солнце сверкает на стальных наконечниках, дерзкий ветер отгибает полы красных жупанов.

Наконец праздничный перезвон колоколов прекратился, и в восьмом часу утра на помост взобрался казак и ударил в бубен, не успели звонкие бодрящие звуки затихнуть в морозном воздухе, как он спрыгнул вниз. Площадь, встрепенулась.

— Идут! Идут— послышалось в толпе, тысячи глаз уставились на помост.

— Гетман впереди!

— Тю? Да ты чо, сказывся? Впереди одет не по-нашему, то наверное посол царский!

— Ты гля... одет как чудно!

— Сам ты чудно, по мастерградскому манеру он одет!

— Слава тебе господи, дождался — старческим голосом произнесли позади. Перебийнос обернулся. Старик в казачьей одежде, с длинными усами, выросшими чуть не до пояса, такой старый что казалось помнил времена Хмельницкого, истово обмахнулся крестом.

— Теперь и помирать не страшно! — в глазах блеснула старческая слеза.

— Не журись старче! — весело произнес Перебийнос, — теперь поживем!

Гетман, за ним русские послы и старшина казачья: Абазин, Палий, Омельченко и Искра, взошли на помост. Толпа оживленно зашумела, качнувшись, сдвинулась плотнее. Самусь встал впереди, позади него — генеральный бунчужный вздел в стылое осеннее небо бунчук. Свежий ветер рванул, развеял конский хвост над головами казаков. По правому плечу встал московский боярин, полковники позади. Оглядев море голов, детей на деревьях и крышах Самусь поднял булаву и мертвая тишина легла на площадь.

Бунчук — древко с привязанным хвостом коня либо яка, служившее в XV-XVIII веках знаком власти.

— Братья казаки, полковники, есаулы, сотники, все православные!

— Ведомо вам, что Бог и казачья сила освободил землю нашу от панов польских, гонителей православия Восточного, многие утеснения и беды приносивших христианству. А теперь надо решать как жить станем. Без государя, не по-людски. Братья наши с того берега Днепра со времен гетмана Хмельницкого живут вольно в царстве русском и того же и нам желают.

Гетман на миг остановился, оглядел внимавшую ему толпу. На площади господствовала тишина. Мгновенно в памяти встали события последних лет, полные битв и тревог. Гетман продолжил и что-то грозное зазвенело в его голосе, что казаки невольно встрепенулись:

— Православный царь, великий государь Петр Алексей, одного с нами веры православной. Великий государь, видя муки народа нашего, снизошел к просьбам нашим и прислал к нам великое посольство, дабы оно, если Рада так приговорит, приняло нас под его высокую руку. Пускай знают Варшава, Стамбул, Бахчисарай, Стокгольм и прочие столицы, где против нас злое умышляют, что в единении с народом русским мы неодолимы будем.

А буде кто с нами тут на Раде не согласен, тому теперь, куда хочет: вольная дорога! Что скажите панове казаки?

— Волим под царя московского, православного! — раздался громовый старого казака позади.

Толпа взревела одобрительными криками.

— Волим! — рявкнул во всю глотку Перебийнос.

В следующую секунду у него перед глазами мир взорвался. Ударило, опалив огнем и оглушив взрывом. Казака свалило, куча осколков и кусков дерева забарабанили по толпе. Когда ощупав себя и не найдя повреждений он поднялся, на месте нарядного помоста из груды досок и людских тел подымался в небо густой черный дым. Большинство собравшихся на площади в шоковом состоянии бежали прочь по усеянной телами земле, лишь немногие казаки пробивались вперед в надежде, что хоть кто-то остался жив. Жалобные крики смешивались с матерной руганью.

В один миг погибла стоявшая в злосчастный день рядом с Самусем старейшина казацкая и русский посол, в живых остался лишь тяжелораненый полковник Палий. Сколько погибло простых казаков и православных никто и не считал. На следующий день прилетел вызванный свитой боярина волшебный летучий корабль. С него выгрузили госпиталь, где лечили раненых, а дьяки московские начали следствие. По истечении месяца оно дало результаты. Следы заговора вели к сотнику винницкого полка Золотаренко и еще к нескольким старшинам. Это они подкинули под помост дивной работы бомбу механическую. Не желали они присоединения к Русскому царству а хотели жить под Короною польской, лишь бы наградили их привилегиями шляхетскими. Инициаторами заговора, они же предоставили и адскую машинку, стали местные иезуиты, но они успели вовремя убежать. Несмотря на успех покушения с задержкой на месяц делегация из вновь выбранных старшин отправилась в Москву, просить принять Правобережье в подданство. Раненый Палий выжил, его и избрали взамен погибшего Самуся на черной раде (совет рядовых казаков) гетманом.

Суд над изменниками был скорый и справедливый. Из виновных не помиловали никого. На следующее утро на той же площади где проходила Рада, установили помост с плахой. Первого втащили по крутой лесенке на помост Золотаренко. Сорвав одежду и закрыв рот кляпом, голого опрокинули на плаху. Палач с резким, мясницким хеканьем топором отрубил ему правую руку и левую. С глухим стуком они упали на доски помоста, бабы ахнули, побледнели, мужики сурово смотрели на расправу над зрадником (изменником). Бывший сотник судорожно забил ногами, палачи навалились, вытянули их и отсекли по пах, но мученик был еще жив. Палачи подняли над помостом обрубок тела с дико вытаращенными глазами. Ручьи крови лились на доски помоста. Толпа ахнула так ужасен был вид несчастного. Бросив тело на плаху, отрубили голову, а на помост потащили следующего приговоренного.

Собранный для рассмотрения просьбы народа Правобережья Земской собор удовлетворил казачью просьбу.

* * *

Кожаный возок, запряженный шестеркой гнедых коней с двумя ездовыми неторопливо двигался по узким средневековым улицам Варшавы. Смеркалось. Высокие черепичные крыши Старого Города в лучах заката горели алым. Величественные здания со множеством маленьких окон в стенах проплывали мимо; над ними возвышались готические башни, пробуждая в сердце гордость за Корону Польскую. По булыжной мостовой звонко цокали копыта, потряхивало на неровностях, но это не мешало брату Вуйчику, провинциалу ордена иезуитов размышлять. Иезуит был худ, весь в морщинах, недостаток между нижними зубами залеплен белым воском, слегка выцветшие глаза светились умом и силой. Хрустальные бусинки четок плавно текли между обтянутыми старческой кожей пальцами брата Вуйчика. 'Прошел месяц после покушения', — он нахмурился, — 'Что предпримет царь Петр и Мастерград? Ход на их стороне...' Сидевшие на скамейке напротив секретарь и брат Ковальский молчали, не решаясь прервать размышления поистине великого человека. Рожденный в семье загонового шляхтича (мелкопоместная шляхта, представители которой владели приусадебными хозяйствами но не имели крестьян и поэтому сами трудились на своей земле), брат Вуйчик судьбой был приговорен к жалкой участи. Собственным умом и стремлением верно служить ордену иезуитов он стал более могуч, чем знатнейшие магнаты, более властительные в своих обширных владениях, чем король.

Провинциал — руководитель ордена иезуитов в пределах известной территории, образующей провинцию.

Недобрые глаза со второго этажа неприметного здания давно заприметили экипаж и напряженно наблюдали за его приближением к перекрестку, где все решиться.

— Послушайте, брат Ковальский, — произнес, подымая глаза на иезуита, провинциал высоким, слегка дребезжащим старческим голосом, — дело это очень важное. Вы уверены что верхушка схизматиков вместе с московским послом погибла? Туда... — он многозначительно посмотрел вверх, — Я могу докладывать только абсолютно проверенные данные.

— В этом нет никаких сомнений, я сам наблюдал взрыв! — уверенным голосом ответил тот, кого назвали братом Ковальским.

— Все ли преданные нам люди успели убежать из Всходных кресов? — продолжал расспрашивать брат Вуйчик.

На этот раз собеседник провинциала замялся и ниже опустил голову, в уголке губ легла складка. Говорить о провале не хотелось, но врать провинциалу? Немыслимо.

— Я не имею сведений обо всех помощниках, но часть, возможно, попала в руки казаков.

— Могут ли они указать на Вас, как на организатора... — провинциал помедлил подбирая выражение, — акции?

— Да, — неохотно подтвердил брат Ковальский, — аресты начались слишком быстро, словно у них уже были сведения о нас.

В блеклых глазах провинциала отразилась досада вперемешку с раздражением. 'Болван! Боже с кем приходится работать! Бесконечный бег бусинок в руке иезуита остановился, через миг они побежали вновь. Сделав паузу, снова заговорил:

— Ну хорошо, это уже не изменишь. Как по Вашему мнению будет дальше развиваться ситуация в Всходных кресах, и что станут делать казаки оставшись без предводителей? Передерутся между собой как мы планировали или найдется кто-то, кто сможет их объединить? Мы не можем допустить усиления русских ресурсами правобережной Украины! — с неожиданной горячностью закончил брат Вуйчик.

— Московское царство и так в последнее время слишком усилилось. — продолжала провинциал с настойчивостью, доказывавшей, что затронутая тема очень важна для него, — Победа над турками и татарами это благое дело, но захват прибалтийских провинций Швеции и переход под сюзеренитет царя Петра Великого княжества Литовского решительно поменяло баланс сил в Европе и, тот кто это не видит, тот слепец!

Между двумя собеседниками на минуту водворилось глубокое молчание; было очевидно, что иезуит заранее взвешивал выражения.

— Я абсолютно уверен что если не вмешается третья сила, то раздрай между схизматиками неизбежен, — осторожно произнес брат Ковальский.

— Третья сила, — задумчиво сказал провинциал, — пресловутый Мастерград?

— Да, — сухо подтвердил иезуит.

'Мастерград... слишком часто в последнее время я слышу это слово... радикальные меры не только назрели но и перезрели! Черт возьми' — рука торопливо осенила крестом, — прости меня господи за невольную брань. 'Тирсо Гонсалес ждет отчета а не предположений а вести из Всходных кресов еще не пришли...'

Он перевел взгляд на сидящего напротив и мгновенно вскинувшегося секретаря. 'Решено дождусь дальнейших известий и только тогда отправлю письмо верховному генералу'

— Брат Кравчик, — обратился он к помощнику, но не успел договорить, через мгновение мир для него взорвался в калейдоскопе ослепительного света.

Там где проезжал возок поднялся вверх огненный шар и в один миг растворился в зимнем небе, оставив после себя на камнях мостовой жарко пылающее месиво из остатков возка и частей конских и человеческих тел. Полетели осколки, звонко забарабанили по черепичным крышам, во всем квартале посыпались стекла из окон.

Палец наблюдавшего за улицей человека отпустил кнопку взрывного устройства, губы криво усмехнулись.

— Алаверды по полному! — произнес он.

В тот-же день неизвестные атаковали дом погибшего провинциала, исчезли богатейший архив иезуита, личная библиотека и доверенный заместитель, бывший в курсе всех дел покойного. Расследование, проведенное орденом так и не смогло установить исполнителей этих преступлений, но то, что они связаны с русским царем и Mastergrad, сомнений не вызывало.

* * *

К концу 1702 года последние очаги сопротивления шляхты подавили, и территория Польши была оккупирована шведскими войсками. Хотя по стране все еще бродили небольшие отряды недобитой шляхты, но сила солому ломит и в городах власти завоевателей подчинялись беспрекословно. Высадившись с корабля в Гданьске, шведская королева Гедвига София Августа через две недели торжественно въехала в Краков. Древний город по преданию построил первый легендарный князь лехитов Крак, в нем короновались монархи и обладание им означало главенство над всеми правителями земли польской.

И вот он настал желанный день. Примас польской церкви, архиепископ Гнезненский вел обряд коронования. Красный полумрак не могли рассеять слабые огоньки пылавших перед алтарем свечей. В воздухе — сладкий аромат ладана, елея и горящего воска, смешивались в специфический запах церкви. Свет струился и сквозь цветные витражи, и блики его, красные, фиолетовые, золотые, трепетали, пламенея, на стенах, скользили по статуям и лицам сидящих на скамьях высшей знати королевства: сенаторов, епископов, графов и князей. Богатые кунтуши и европейские камзолы сверкали золотом вышивки и драгоценными камнями. Сотни глаз преданных, гневных направлены на нее. Гедвига София Августа стояла в соборе святого Иоанна: голову она держала высоко, величественной осанке мог позавидовать древний римский император.

Атрибуты власти лежали в алтаре на аналое их охранял епископ Варшавский он и доставил их в Краков. За время церемонии ее взгляд то и дело невольно натыкался на корону, тогда глаза мечтательно туманились. Архиепископ торжественно благословил церемониальный меч называвшийся Щербинка и принадлежавший согласно 'Хроники Великой Польши' еще князю Болеславу Храброму. По легенде он получил меч из рук ангела; с ним он якобы отправился в поход на Киев, где меч и получил свою знаменитую щербину. Повесив его на перевязи через плечо королевы, прелат торжественно провозгласил:

— Accipe hunc gladium cum Dei benedictione... (Вручаю тебе меч сей с благословением господним... лат.)

Его сильному еще совсем не старческому голосу вторил орган. Торжественные звуки заполняли немаленький объем костела целиком, заставляя сердце молодой королевы трепетать в такт им. Они то струились, словно вода в роднике, то звучали тихо и грустно.

Архиепископ краковский протянул примасу священный сосуд с частицей масла, посланного по уверениям церкви с небес. Кончиком золотой иглы тот набрал частицу, смешал ее с елеем. Повернувшись к королеве помазал ее на царство, прикоснулся смоченным в елее пальцем макушки, груди, спины и подмышек. Затем помазал ей руки и вложил в правую — золотой скипетр, а в левую— символическую длань правосудия. Потом преклонил колена перед дарохранительницей и взял наконец корону.

Выпрямившись, торжественно поднял над головой тяжелый золотой обруч, сверкающий множеством драгоценных камней и ярко-алой серединой — главный символ власти королей польских и произнес, наконец, долгожданные слова:

— Coronet te Deus. (Венчает тебя господь, лат.).

Поднявшись прелат повернулся к своей будущей королеве. Случившееся потом стало для поляков крушением самых основ. Дерзкая девчонка буквально вырвала регалии из рук пастыря и возложила на себя сверкающую золотом и красным бархатом корону. Слитный словно гул моря шум человеческих голосов раздался в костеле. Шляхта была шокирована выходкой дерзкой завоевательницы. Видимо она подчеркивала, что корона ее по праву силы...

На следующий день недовольство шляхты с новой яростью и пылом вспыхнуло бунтами и заговорами. Начался знаменитый краковский рокош под предводительством старосты добромильского Станислава Гербурта, старосты сигулдского Яна Стадницкого. Не один год шведам и их армии придется тушить восстания, они будут регулярно повторяться, заставляя Швецию тратить на Польшу внимание и невеликие ресурсы скандинавского королевства.

Рокош (польск. rokosz, буквально — бунт, мятеж) — официальное восстание против короля, на которое имела право шляхта во имя защиты своих прав и свобод.

* * *

1702 год прошел в искусных маневрах противоборствующих армий. В соответствии с принятыми в Европе взглядами на военное дело войска старательно уклонялись от решительного боя, стремясь вынудить противника признать себя побежденным маневрами, рассчитанными на угрозу флангам и тылу противника его запасам, источникам пополнения и сообщениям.

В Италии французы под командованием маршала Виллеруа (75 тысяч человек) ожидали к весне пополнения. После, он надеялся снять осаду города Мантуя. В дальнейшем выгнать австрийскую армию под командованием талантливого полководца, принца Евгения, из северной Италии. Имперцы не стали дожидаться сикурса к французам и решили овладеть Кремоной. Аббат Козоли, сторонник Священной Римской империи обещал провести войска в город по подземному ходу, начинающемуся в крепостном рву и заканчивающемся в погребе его двухэтажного особняка. В 7 часов утра 1 февраля в доме и во дворе накопилось 600 человек, этого было достаточно. Поначалу храбрецам сопутствовала удача. Имперцы вырвались в город. Стремительно овладели воротами, перебив караул, заняли главную площадь Кремоны. К стыду французов в плен попал маршал Виллеруа, но на этом успехи имперцев закончились. Заступивший на место главнокомандующего генерал Ревель, собрав войска, отчаянной контратакой вынудил австрийцев поспешно бежать из города.

18 февраля прибывший в французскую армию новый главнокомандующий, герцог Вандом, перешел в наступление по южному берегу реки По, затем деблокировал Мантую.

Под городом Солето главные силы противников встретились. Со стороны французов: до 30 тысяч, 49 батальонов и 103 эскадрона, принц Евгений привел 25 тысяч, 38 батальонов, 80 эскадронов и 57 орудий. Пушки загремели, плотные клубы порохового дыми окутали атакующую и обороняющуюся пехоту. Впервые обе стороны применили, хотя и в ограниченном количестве русскую новинку: пули Минье. После столь удачного применения во время недолгой русско-шведской войны ими заинтересовались все европейские армии. Кровопролитное сражение длилось весь день: ночи и усталость войск не позволили продолжать закончившийся вничью бой. На поле боя остались лежать раненые и погибшие. Французы потеряли около 3 тысяч, австрийцы — 2700 человек. К осени французы заняли Боргофорте, а в декабре пало Говерноло. Для ведения войны стало слишком холодно, и противники отступили на зимние квартиры.

В Нидерландах англо-голландская армия герцога Нассауского ограничилась крепостной войной, медленно выдавливая противника. До начала зимы города: Бленвиль, Венло, Люттих и Рурмонд, капитулировали.

В Германии год для французов начался с неудач. Перешел в наступление имперский союзник: маркграф Людвиг Баденский (32 тысячи пехоты и 14 — кавалерии) и форсировал Рейн между Майнцем и Шпеером. Осада Ландау закончилась взятием немцами крепости. Другой австрийский союзник: курфюрст Баварский (25 тысяч человек) овладел Ульмом и городами Щварцвальда: Кирхбахом на Иллере, Биберахом, Мемингеном, Аугсбургом и Офенгаузеном.

24 сентября французский маршал Виллар с армией в составе 30 батальонов пехоты, 40 эскадронов и при 33 орудиях обойдя горы через Гюнингенский проход, переправился на правый берег Рейна (подвиг, высоко оцененный французским королем, как выдающийся эпизод всей кампании), атаковал австрийцев. Сражение разыгралось 14 октября под городом Фриллингене. Имперцы имели некоторое численное преимущество: 20 тысяч, а французы — 14 тысяч человек. Ослабление Османской империи поражениями в Причерноморье, дало возможность Вене выделить для противостояния Парижу больше войск. Победа долго колебалась и не дарила улыбки никому. Лишь взятие окопов на высотах Фридлингена при поддержке отрядов штуцерников, оснащенных пулями Минье и блестящая атака кирасир решили сражение в пользу французов. Лилии (знаки королевской власти Бурбонов) наконец торжествовали!

Маркграф Людвиг, командующий австрийцев отступил с поля боя в беспорядке, спустя несколько дней погода окончательно испортилась и войска ушли на зимние квартиры.

На море фортуна отвернулась от французов с испанцами. Весной 1702 года Англия направила эскадру в Португалию и силой заставила короля Педро II расторгнуть договор с Францией. Для антибурбонской коалиции это стало большим успехом. А уже осенью 'Серебряный' флот под командованием адмирала Шато-Рено с колоссальной стоимости грузом: 3400 тонн серебра и 200 золота, пришел в испанский порт Виго, Командующий соединенной англо-голландской эскадрой от английского посланника в Лиссабоне вовремя узнал о прибытии флота и принял смелое решение. 22 октября бухтой Виго повис монгольфьер (тепловой воздушный шар). Союзники: 30 английских и 20 голландских кораблей под командованием адмирала Джорджа Рука взломали заграждения из бревен и ворвались внутрь. Загремели тысячи орудий, не ожидавшие такой отчаянной наглости испанцы и французы растерялись, время для организации отпора было упущено. Больше суток корабли и береговые батареи яростно стреляли, пылающие суда шли ко дну. С самой лучшей стороны показали себя два английских параходофрегата, против ветра сблизившись с стоящими на рейде кораблями они открыли ураганный огонь. Испанский флот сгорел и ушел на дно бухты. Часть серебра англичане захватили, но большая часть утонула вместе с кораблями. В заключении англичане высадили на берег 4-тысячный десант.

Летом полыхнуло восстание в Ирландии. С огромным трудом к осени карательные отряды залили его кровью. Англичане подозревали в разжигании мятежа Париж, но доказать ничего не могли. Словом 'весело' было всем.

1702 год в целом прошел неудачно для Короля — солнце. В войне с половиной Европы удача от Франции отвернулась. Людовик справедливо слыл незаурядным и талантливым государственным деятелем, хотя и очень амбициозным, но вопрос, что делать дальше, встал перед ним во весь рост...

Глава 5

Новый год прошел, Мастерград отшумел, отпраздновал 1703 год, наступили будни. Погода выдалась на удивление: Небо высокое, густо-голубого, почти индигового цвета, воздух свежий, морозный и какой-то хрустальный. Изумительный. Как говорится, кто вчера умер — сегодня жалеет. Рабочий день давно закончился, люди разбрелись по квартирам и домам. Впрочем, разошлись далеко не все, свет горит в администрации, на предприятиях с непрерывным циклом работы и на втором этаже невзрачного особнячка, где давно, еще до Переноса, обосновался городской отдел ФСБ, ныне называемый Службой Безопасности.

Неказистая лампа мастерградского производства прекрасно освещает кабинет начальника. Запас светильников, произведенных до Переноса, давно закончился и, даже такой влиятельной конторе как служба безопасности Мастерграда, приходиться использовать новоделы. Худой и уже немолодой, за шестьдесят, человек в деловом костюме развалился в глубоком кожаном кресле. Взгляд стремительно скользит по цепко зажатому в руке листку. Длинный стол из натурального дерева сверкает полировкой, приоткрытый железный шкаф с документами в углу, придают кабинету начальника СБ офисно-деловой облик. Негромко шумит вентилятор, обдувая открытые внутренности стоящего на полу системного блока. Перед Константином Викторовичем две папки, одна толстая с уже просмотренными документами, вторая тоненькая с требующими резолюции, на краю стола сиротливо примостились телефоны: внутренний, прямой связи с мэром и городской. Полковник, глянул в окно, уже поздно. На улице темно и безлюдно, лишь уличный фонарь на углу высвечивает краешек центральной площади города: могучие, заснеженные стволы старых деревьев, припорошенную каменную мостовую, светятся окнами одноэтажные дома. Наложив резолюцию, отказать, размашисто расписался и поставил число: 'Первое февраля 1703 года'.

Новый документ его явно заинтересовал. На морщинистом, чисто выбритом лице проступило выражение недоумения и растерянности, затем сомнения, сменившиеся огромным удивлением. Он впился глазами в ровные строчки, дочитав до конца, осторожно, словно это бомба а не изделие подмосковной бумажной фабрики, отложил листок в сторону. Пальцы машинально забарабанили по столешнице. Негромко прогудел, сворачивая на площадь, грузовик. 'Соединенные Племена Америки ..., неужели еще кто-то кроме них попал в семнадцатый век? После Переноса Мастерграда прошло тринадцать лет, ни о каких других 'попаданцах' ни слуху ни духу а тут такое известие. Прокол, большой прокол его службы, хотя судя по расположению анклава попаданцев: среди прерий и пустынь громадного Североамериканского континента, там, где не ступала нога белого человека, да если еще они сознательно задерживали распространение информации, то вполне может быть. Проблемы, большие проблемы... Прежде чем докладывать Чепанову, досконально разберусь сам.'

Он бросил взгляд на листок, внизу подпись: Майор Фролов, куратор англосаксонского направления. Машинально поморщился, тип скользкий и излишне угодливый перед начальством, но дело знал туго. Нужно расспросить его, почему только сейчас мы узнаем важнейшую информацию. Подняв трубку внутреннего телефона, набрал номер. Дождавшись когда с другой стороны ответят, произнес:

— Виталий Сергеевич, зайди, — сам откинулся в кресле, бездумно уставившись в безлунную ночь за окном. Пошел снег, маленькие снежинки прикасаются, оставляя на нем след, к стеклу. Он потер поясницу, с кряхтеньем прогнулся. Устал, чай не мальчик, скоро шестьдесят, вот справлю день рождения и на покой, рыбку ловить, пчел разводить и с внуками возиться. Петр Иванович, начальник отдела разведки, чем не приемник? Надо поговорить с Чепановым.

В дверь постучались, или скорее поскреблись, донеслось приглушенно:

— Разрешите?

Сравнительно молодой, но какой-то прилизанный мужчина в клетчатой рубашки остановился на пороге и льстиво улыбнулся, в глазах вопрос и желание угодить начальнику. Константин Викторович молча указал на стул.

Дождавшись когда тот усядется и с выжидательным видом посмотрит на начальника, спросил:

— Насколько достоверны сведения о Соединенных Племенах Америки? Агент 'Бэд' (плохой, англ.) не ошибся или, быть может, сведения подкинуты нашими оппонентами?

— Нет, это исключено, — Виталий нахмурился и очень прочувствованно и тяжело подавил вздох. Он ждал этого вопроса и был готов к ответу. Не доложить было невозможно, рано или поздно информация все равно дошла до Мастерграда. Поэтому лучше самому доложить при этом ПРАВИЛЬНО расставить акценты. Отправляя на стол начальника рапорт, он заранее проработал возможные ответы и пути как скинуть ответственность на других, например на своего непосредственного руководителя подполковника Смирновского. А почему нет? Они ровесники, но тот выше и по званию и по должности хотя в разведке совсем немного, раньше был простым опером в контрразведке. Есть гораздо более достойные занимать кресло начальника отдела, например он сам...

— Агент собственными глазами видел трофейный автомобиль, захваченный у навахо и довольно точно нарисовал его, так что ошибки быть не может, — вытащив присланный из Англии рисунок, положил перед начальником.

Константин Викторович наклонился над столом, внедорожник Ford Bronco, трудно не узнать. В городе американцы давно вышли из строя и никто из конкурирующих разведок не мог узнать облик этого автомобиля. Последние сомнения отпали. Неторопливо сняв очки, вытащил платок и медленно вытер стекла. Привычная процедура помогла привести мысли в порядок.

— Факт того, — надев очки обратно, спросил обманчиво мягким тоном, — что, что мы только сейчас обнаружили, что попали в семнадцатый век не одни, это грандиозный провал англосаксонского направления. За него отвечаете Вы, как можете это объяснить?

Подчиненный съежился в три погибели, заныла давно застуженная поясница. Словно затравленный зверь посмотрел на начальника.

— Да... я понимаю, оправдания у меня нет... И не может быть, — опустив голову, выдавливал из себя глухие, тяжелые слова, — Я прошу отправить меня туда, где я смогу искупать вину и принести пользу Мастерграду.

Он знал, что это его единственный шанс. Чем больше он будет обвинять себя и требовать себе наказания, тем меньше будет оружия у начальника СБ, почти всемогущего члена временного военного совета — неформального органа, на котором обсуждались ключевые будущие решения администрации города. В конце концов он хороший специалист в своем деле и заменить его нелегко.

— Не надо истерик, — сказал начальник, взглядом попросив разрешения, вытащил сигарету и закурил. Виталий понял, что выбрал абсолютно правильную линию поведения, — Специалистов по разведке у меня слишком мало, чтобы ими разбрасываться. Надо проанализировать провал, чтобы не повторять его впредь.

Виталий понял, грозу пронесло мимо и украдкой потер застуженные мышцы, стало легче:

— Я понимаю что произошедшее моя вина, но я хотел бы чтобы вы выслушали подполковника Смирновского. Он полностью в курсе моей работы, и может подтвердить: все делалось в соответствии с инструкциями и в высшей мере тщательно и добросовестно, — покаянным голосом произнес он.

С непроницаемым видом выслушав, Константин Викторович выпустил вверх последнюю струйку ароматного дыма и тщательно затушил сигарету:

— А при чем здесь Петр Иванович? — пожал плечами старый фсбшник, — Он Ваш начальник но разорваться на все направления работы не может. Какие по-Вашему причины того, что важнейшая информация о переносе в семнадцатый век людей из двадцать первого, поступила к нам только сейчас?

Виталий понял, слишком рано начал подставлять Смирновского.

— Отдаленность происходящих событий от восточного побережья, — четким голосом доложил он, выпрямившись и преданно глядя на начальника, — до последнего времени навахо не пытались расширить собственную территорию в сторону Мексики и английских колоний и последнее, в Америке у нас собственных агентов нет.

Константин Викторович с бесстрастным выражением лица качнул головой, все высказанное за исключением отсутствия агентуры совпадало с его мыслями.

— Судя по рапорту, вы глубоко проработали вопрос. Меня интересует Ваш прогнозах развития ситуации, можно ли с Соединенными Племенами Америки взаимодействовать и торговать?

— Вряд ли, среди навахо традиционно сильны националистические взгляды, — развел руками майор, — В последнее время они начали планомерно выбивать европейцев из Северной Америки и не идут ни на какие переговоры. Белые для них люди второго сорта и им неважно что русские их предков не угнетали, отношение ко всем одинаковое. Взаимодействие с ними если и возможно, то по очень ограниченному кругу вопросов.

— Как вы считаете до какого уровня в техническом развитии они откатились?

— Информация крайне ограничена, но судя по отсутствию на территории навахо до Переноса серьезной промышленности и мировоззрению индейцев, рискну предположить, что вряд ли они создали что-то серьезное. Вывод подкрепляют и косвенные сведения, индейцы используют ружья со скорострельностью до десяти выстрелов в минуту, при стрельбе над стрелками поднимается пороховой дым. Думаю, что они потеряли больше чем мы и по большинству направлений опустились на уровень максимум середина девятнадцатого века. Но кое-какие артефакты сохранили, подтверждение этому захваченный колонистами автомобиль. Не удивлюсь если у них осталось небольшое количество автоматов и винтовок двадцать первого века вместе с самодельными орудиями.

— Вы считаете что англичанам ничего не светит в противостоянии с навахо?

— Да, — согласно наклонил голову Виталий, — При первоначальной численности населения от ста до ста пятидесяти тысяч человек... это дает от десяти до двадцати тысяч только воинов навахо а есть еще присоединенные племена. Всего индейцев на территории Северной Америки до 10-15 миллионов, так что мобилизационный ресурс у них практически неограничен. Если военные действия будут продолжаться то без подкрепления из Европы англичан и французов сбросят в океан.

— Подготовьте мне аналитическую справку по затронутым сегодня вопросам к исходу завтрашнего дня, успеете? — Константин Викторович вопросительно посмотрел на Виталия, тот в ответ молча склонил голову, — свободны.

Когда за подчиненным тихо закрылась дверь, подумал, на должность начальника отдела вместо Петра Ивановича не подойдет, хотя и неплохой аналитик. Он поднял трубку телефона и когда послышался голос мэра, произнес:

— Приветствую, Степан Викторович, есть неприятные новости, надо встретиться.

Начальник службы безопасности закончил доклад. Откинувшись в кожаном кресле, выжидательно посмотрел на мэра. Из угла на двух могущественных членов военного совета Мастерграда с потемневшей иконы кротко взирал лик святого.

— Сведения точные?

Безопасник кивнул:

— С девяносто девятипроцентной гарантией, да.

— Нда... — протянул Чепанов. В голосе то ли возмущение, то ли усталость. Из окон давно смотрела безлунная ночь, а он еще на работе. По стеклу безостановочно скользили снежинки, начавшийся днем снегопад продолжался. Аккуратно снятые очки опустились на девственно чистый стол, секретарь еще до прихода Константина Викторовича забрал завизированные документы. Он близоруко поморгал, — прошло больше десяти лет после Переноса, а мы только сейчас узнаем, что перенеслись в прошлое не одни. Это большой прокол твоей службы.

Безопасник вздохнул, претензия справедливая.

— Даже более того, Степан Викторович, я не могу тебе поручиться, что где-нибудь на Австралийском континенте нет еще одного анклава попаданцев... или где-нибудь к южным островам не пристал перенесенный из будущего корабль...

— Хорошо, я тебя понял. Будем иметь в виду потенциальную угрозу. Насколько они могут угрожать нашим интересам?

Отношения между двумя мужчинами уже давно стали почти дружескими, и теперь главное не найти виновника, а загладить ошибку.

— В ближайшем будущем вряд ли смогут. Расстояния, океан, между нами, да и дел им дома достаточно. Сейчас это скорее это проблема имеющих колонии в Америке европейцев.

В кабинете на несколько мгновений установилась напряженная тишина, потом оба собеседника, не сговариваясь, одновременно повернулись к висевшей на стене большой карте мира. Владения Англии, Франции и Испании на севере американского континента — лишь узкая полоска вдоль Атлантического побережья.

— То есть считаешь, что пока мы не приобретем за океаном владения, наши интересы не пересекутся?

Безопасник откликнулся с небольшой заминкой, необходимой чтобы собраться с мыслями.

— Думаю да, хотя, судя агентурному сообщению на своей территории они завели еще те порядки. Расизм наоборот, высшие это навахо, а в самом низу белые и негры, так что выстраивать с ними отношения будет крайне сложно.

— Что предлагаешь делать, чтобы в будущем избежать проколов и как станешь организовать наблюдение за чингачгуками?

— Проработанного плана еще нет, но думаю включить в него следующие мероприятия. У военных остались на хранении несколько мощных радиостанций, так пусть и организовывают постоянное прослушивание эфира. Нечего беречь ресурс техники. Второе, зарубежная агентура будет сориентирована на сбор сведений о навахо и других возможных попаданцах. Третье, думаю арендовать в Англии корабль и послать его в американские колонии, посмотрим на первоисточник сведений, но это дело не быстрое. Операция прикрытия и переход через океан займут несколько месяцев. И последнее после того, как утвердимся на Тихом океане, необходимо провести разведку американского побережья и хорошенько проверить все крупные острова, включая Австралию.

— Думаю за основу пойдет, готовь предложения на военный совет, чаю будешь?

* * *

Весеннее небо светится глубокой синевой, только над городом клубиться темная туча, прольется дождем или улетит дальше в казахские степи, непонятно. Джип вырвался за потемневшие дубовые стены, огораживающие деревню Селинное. Прошло больше десяти лет, как на территории вокруг Мастерграда не случилось ни одного нападения, хотя на границах до сих пор случались стычки казаков и желающих пограбить, но укрепления вокруг сел на всякий случай продолжали поддерживать в порядке. Свернув с разбитой шоссейной дороги, автомобиль мустангом заскакал по едва просохшей грунтовке. До горизонта поля, жирный, свежевспаханный чернозем блестит, словно крыло ворона. Огненное, раскаленное солнце в безоблачное небо, палит не по-весеннему. Природа проснулась после долгой весенней спячки, черный, грязный снег растаял даже в лесных чащах, земля начала одеваться в зелень. В комфортабельном салоне автомобиля едва слышно шум двигателя, из радио доноситься тихий голос диктора. Рядом с главой Мастерграда Степаном Викторовичем Чепановым уткнулся в стекло седовласый профессор, Мельник Павел Александрович, круглый словно колобок. Поглаживает небольшую бородка а-ля русский мужик, куртка распахнута, на лацкане строгого пиджака золотом горит в солнечных лучах звезда Героя труда.

Чепанов нетерпеливо потер нос. Утром ему позвонил декан факультете наземных транспортных средств, очень авторитетный ученый и пригласил на загородную прогулку. Дескать показать сюрприз, но о деталях говорить отказался категорически. Свободное время нашлось сразу после обеда и в четырнадцать часов внедорожник с профессором, главой города, водителем и охранником стартовал от администрации. Обернувшись к профессору, Чепанов негромко поинтересовался:

— Еще долго? Признаюсь вы меня заинтриговали. Что еще вы придумали необычного в Академии?

Профессор довольно потер руки, хрустнули пальцы:

— А вот не скажу, так не тот эффект будет.

— Уважаемый, — обратился он к водителю, вон впереди трактор стоит, видите? — тот, не оборачиваясь, наклонил бритую голову, — у него остановите.

— Трактор? — удивленно поднял брови Чепанов, — а что в нем необычного?

— Увидите — довольно хохотнул профессор и огладил бороду.

Через пару минут черный джип негромко рыкнул мотором и замолчал, остановившись на краю поля. К колесу трактора привалился крепкий паренек в ватнике, ноги слегка колесом, как бывает у представителей народов, привычных к коню. Глаза слегка раскосые, на лице добродушная улыбка, но не он заинтересовал мэра. Из прямоугольного капота внешне стандартного трактора марки 'Селянин' вздымалась необычно высоко вверх труба, над ней едва заметно дрожал горячий воздух и самое главное не слышно шума работающего двигателя! 'Так, наверное что-то намудрили с трактором. Посмотрим!' Предвкушающе потер руки. Технику и тем более новинки Чепанов обожал.

Первым из автомобиля вылез телохранитель. Следом кряхтя выбрался Степан Викторович, отсидел ноги, и старость не радость, недавно пятьдесят семь лет праздновал. Для восемнадцатого века возраст преклонный. Свежо. Ветер несет долгожданные запахи сырости и пробуждающейся жизни. Он поднял голову к небу, солнце ощутимо припекало, лицо мужчины расплылось в довольной улыбке, долгожданная весна наступила. Хорошо! Паренек у трактора смотрит исподлобья, в коричневых глазах нерешительность. Только подойдя вплотную Чепанов расслышал едва слышный треск, исходящий от необычного трактора. Он удивленно поднял бровь и протянул руку, парень двумя руками, по-мусульмански, пожал ее.

— Как зовут? — поинтересовался мэр, — сам не представляюсь, знаешь меня, наверное?

Парень согласно кивнул:

— Алексей — голос его дрогнул, мэр его последняя надежда.

Чепанов с легким удивлением взглянул в лицо паренька, на русского тот совсем не походил а, вот на башкира или казаха, вполне. Покраснев, тот поправился:

— Алан, но я предпочитаю чтобы меня называли Алексеем. (Алан, мужское имя — (тат.-тюрк.)

Добродушный.)

— Оправдываешь свое имя, улыбнулся немного знавший башкирский язык Чепанов, — Хорошо Алексей, показывай, что у тебя за чудо-юдо, работает, но не грохочет?

— Так трактор паровой, он не шумит как двигатель внутреннего сгорания.

— Это как это? — мэр растерянно оглянулся, в полном изумлении воззрился на довольно улыбающегося профессора, — а где... длинная труба и почему он не дымит?

Ученый неожиданно гулко хохотнув, до хруста заломил пальцы.

— Современные паровые двигатели далеко ушли от стоявших на паровозах прародителей. Забудьте о трубе! Прошу! — он кивнул Алексею. С треском откинулся капот трактора. Мирно прохаживавшиеся по пашне вороны и грачи с недовольными криками поднялись в воздух, закружились в голубом небе.

Шестицилиндровый звездообразный двигатель выглядел очень компактно. Сверху его прикрывал цилиндрический кожух с торчащими в разные стороны патрубками. Под ним: обдуваемый турбинами конденсатор, но большую часть объема занимал рекуператор тепла.

Чепанов задумчиво хмыкнул и обернулся к профессору:

— И какая мощность у этой штуки?

— Сто лошадок! -ответил тот, воинственно выставив бородку.

— Ого! — удивленно поднял брови мэр, — посмотрим что внутри.

— Прошу! — Алексей открыл дверь и помог мэру забраться в кабину. Усевшись в кресле механизатора, тот осмотрелся. Внутри все как в обычном тракторе мастерградского производства: герметичная кабина с встроенным каркасом безопасности из труб, отопление, вентилятор и подрессоренное сиденье и даже зеркало заднего вида. Кряхтя, выбрался. Спрыгнув на землю, несколько раз обошел вокруг машины, попутно засыпая Алексея и профессора градом вопросов: мощность, возможности, себестоимость, даже условия работы механизатора.

— Трактор с паровым двигателем отличается всеядностью. Этот, — профессор хлопнул рукой по капоту, — использует в качестве топлива любую горючую жидкость от мазута и водно-угольной суспензии до диметилэфира, но его нетрудно модифицировать: поменять конструкцию котла и систему подачи топлива, и он станет использовать и уголь, и дрова, правда машина значительно увеличится в размере.

— В обслуживании машина как? — деловито поинтересовался Чепанов, — не тяжелая?

— Наоборот Степан Викторович, она легче чем трактор с ДВС (двигатель внутреннего сгорания) в обслуживании и ресурс имеет гораздо больше а, требования к квалификации механизатора предъявляет намного меньше!

— Это почему? — живо поинтересовался мэр. Порыв ветра ударил привязанным к трактору ведром по кабине, заставив на миг прерваться.

— В паровом двигателе ничего не горит и не взрывается, ему не требуется дополнительных систем как на ДВС, таких как, газораспределительный механизм и сложная трансмиссия, а простота конструкции и отсутствие многих 'нежных' агрегатов, в свою очередь увеличивает моторесурс до десятков и сотен тысяч часов!

— Значит его можно отправлять на экспорт, — задумчиво сделал вывод мэр и тут-же спросил, — а не смогут ли его на Западе повторить?

— Без станочного парка уровня начала двадцатого века и не имея наших технологий, — снисходительно улыбнулся ученый, — в том числе в производстве легированных сталей повторить трактор невозможно даже теоретически!

— Обалдеть можно... Да, не ожидал, сюрприз так сюрприз! — возбужденно сверкая глазами произнес мэр.

'Паровые трактора можно поставлять в Россию и за рубеж. Все равно и шведы, и англичане с французами вовсю изготовляют примитивные поршневые паровые машины для флота. Джина технического прогресса назад в бутылку не загонишь. Попытаются наши паровики приспособить для флота? Да и хрен с ними, без нашей смазки подшипники валов паровиков моментально выйдут из строя, а ее поставку необходимо жестко контролировать. А для промышленности и лесозаготовки пусть берут, это выгодно. Вот с сельским хозяйством плохо, дорого, там еще долго будет господствовать ручной труд крестьянина с лошадкой и набором конного сельхозинструмента.'

— Молодцы! Премию заслужили, какую именно решим на Собрании депутатов.

Профессор улыбнулся довольно и слегка снисходительно. Не зря он с группой помощников в инициативном порядке разрабатывал паровой двигатель. Высокая оценка руководства всегда приятна, да и материальные бонусы не помешают.

Мэр уже собирался сесть в автомобиль, когда от трактора послышался нерешительный голос:

— Степан Викторович! Разрешите просьбу?

Бессменный Глава города подошел к пареньку, вопросительно глянул. На юном лице колебания сменились бесшабашной решительностью.

— Помогите заключить контракт с армией! — Алексей с отчаянной мольбой посмотрел на мэра. Армия у Мастерграда была совсем небольшой и брали туда по большому конкурсу.

— Ты же из суворовского училища?

— Да! — отчаянно, так что казалось еще чуть-чуть и голова оторвется, закивал парнишка.

— А почему тогда не учился на военном факультете, его выпускников берут в военные и в милицию без вопросов?

— Когда маленьким попал в училище определили в механизаторы, тогда же не спрашивали! Потом просился перевестись, не взяли, мест не было. Не мое это в земле ковыряться, с детства мечтал пойти в военные! Помогите а? — паренек с такой отчаянной надеждой посмотрел на Чепанова, что тот не выдержал. Ободряюще улыбнувшись, хлопнул Алексея по плечу и велел телохранителю записать фамилию парня.

* * *

Был прекрасный июльский день, один из тех, какие случаются если погода установилась надолго. Полуденное солнце палило, как и должно быть в разгаре лета, с лысых гор вокруг расплавленным стеклом стекал вниз июльский зной. Даже слабого дуновение ветерка от застывшего, стеклянного моря не пробегало по пустынным, навсегда пропахшего рыбой и раскаленной пылью улицам. Расслабленность, это вечером, после того как спадет жара, закипит жизнь, улицы заполнятся суетливыми шумными торговцами и суровыми рыбаками. Молодой человек в коротком парике и светлом камзоле двигался по узким и пустынным улочкам Аяччо, столицы Корсики. Оборванным детям жара нипочем, носятся стайками, таскают игрушки, попадаются под ноги... Ну, это и понятно, если на каждую семью приходится по восемь-двенадцать детей. Из колокольни невидимого за домами и высокими генуэзскими башнями Собора Успения Пресвятой Богородицы: гордости острова, над городом плывет величественный звон.

Он завернул у серых, старинных, с полуразрушенными зубцами стен старой генуэзской крепости. Ничто не вечно под луной, прошло больше двух столетий с того момента, когда генуэзцы 30 апреля 1492 года заложили первый камень в стены. Вербовочный пункт московитов находился в невзрачном здании, каких в Аяччо большинство.

За дубовым столом молодого человека встретил московит, еще не старый, с длинным и нервным лицом в удивительном для итальянца зеленом мундире с множеством карманов. Московиты упорно следовали собственной моде, ни в коей мере не похожей на европейскую. Справа от стола — массивный железный ящик. Левая нога вербовщика отнята по самое бедро. На груди серебром горит тщательно начищенная медаль. Сразу видно не из паркетных шаркунов, порох понюхал и даже отличился. К стене прислонен костыль. Над ним смотрит строго совинными глазами портрет юноши с короной на голове.

— Доброе утро сеньор! — поздоровался корсиканец и изящно поклонился, — я получил от Вас приглашение и вот я здесь!

Не вставая, московит склонил голову и произнес на вполне сносном итальянском:

— Доброе утро, молодой человек. Вы насчет вербовки? — дождавшись утвердительного кивка, спросил, — Как Вас зовут?

— Себастьяно Никола, — представился корсиканец и принял горделивую позу.

Вербовщик кинул на молодого человека еще один быстрый оценивающий взгляд и широко улыбнулся:

— Могу я посмотреть Ваше письмо?

Корсиканец подал бумаги а московит шевеля губами как совсем недавно приобщившийся к высокому искусству чтения прочитал их. 'Ну наконец клюнул... за тобой пришлось побегать. И почему это государь столько внимания уделил этому итальяшке?' Отодвинув письмо на край, широко улыбнулся:

— Раз вы пришли к нам, это означает что вы принимаете предложение государя Петра?

— Оно щедрое, даже очень для бедного корсиканского дворянина, могу ли я узнать с чем это связано?

— Вы закончили университет Генуи по факультету права?

— Да! — самодовольно подтвердил корсиканец, — и с отличием!

— Ну вот Вам и причина что государь приглашает вас в Россию, вы молоды и образованы и можете многое свершить для пользы новому Отечеству. Но имейте в виду, — он мрачно и многозначительно глянул на корсиканца, — государь щедр, но озорства и неправды не терпит. Подпишите контракт и пути назад нет.

Корсиканец принужденно улыбнулся, горящий взгляд впился в глаза московита. На лице боролись два чувства, желание подписать и негодование, что его принуждают. Русский с интересом молча смотрел за борьбой. Потом живость характера победила. Он гордо вскинул подбородок и протянул руку за договором. Внимательно прочитал его, вывел внизу: 'Себастьяно Никола Бонапарт' и размашисто расписался.

— Ну вот и хорошо, — удовлетворенно сказал вербовщик и забрал бумаги. Повернувшись к железному ящику сбоку, погремел ключом. Достал вексель и подал его Бонапарту, — обналичить его вы сможете в любом банке Аяччо, это деньги на переезд, остальную сумму получите по прибытии Петроград.

Бонапарт взглянул на цифру на бумаге и не удержался от радостной улыбки. Проблемы с деньгами решены. Он закроет долги и хватит еще на переезд. Когда окрыленный корсиканец откланявшись, удалился, вербовщик проворчал:

— И что государь нашел в этом юном повесе?

После сражения под Ригой, где старый солдат московского полка потерял ногу, его не бросили. Вылечив, обучили грамоте и другим премудростям, необходимым для ремесла вербовщика и отправили на Корсику. Впрочем не его одного. Два десятка небольших контор по всей Европе за добрые деньги ежегодно вербовали в Россию мастеров на росшие как грибы после дождя мануфактуры. Своих людей не хватало. А про Бонапарта его предупреждали еще в Москве. Любыми путями завербовать его. Вербовщик не знал, что Себастьяну Николе Бонапарту суждено стать прадедом знаменитого полководца, но теперь не французского а русского...

— Марья! — крикнул старый солдат куда-то вглубь, там что-то упало, женский голос отчетливо произнес: 'Охти!', — неси чай, жарко. Скорей бы назад, в Россию...

Вербовка в Европе ученых и промышленников, мастеров и художников, тех, кто оставил собственный след в истории давала плоды. Каждый год тысячи человек бежали от ужасов общеевропейской войны на казавшийся оплотом спокойствия Восток. Из Франции и из княжеств Германии и итальянских государств вербовались печатники, токаря и другие мастера. С одной только побежденной Швеции вместе с Кристофером Польхаммаром, внесшим в истории, какую знали попаданцы значительный вклад в развитие Швеции, особенно в горное дело и Эммануилом Сведенборгом, ставшим родоначальником таких дисциплин, как минералогия и физиология мозга, уехали в таинственную Россию сотни мастеров горного дела и металлургов.

* * *

По субботам Чепанов изредка позволял себе расслабится в бане, двенадцатичасовый рабочий день, какой был при Соловьеве отменили еще в 1695 году а выходные мастерградцам вернули на пять лет раньше, вскоре после переворота. Так что после шести — семи вечера вполне можно было заехать отдохнуть среди родных сердцу пожарных, впрочем и представителей прочих людей в погонах пускали попариться, пообщаться в кругу своих. Не возбранялось и пару рюмок пропустить. Психология осажденного города, продолжавшая давить на жителей, стала причиной сплачивания городской верхушки людей в погонах. Офицеры расслаблялись, суббота был их день, рядовые пожарные ходили в баню среди неделю а воскресенье закрепили за женщинами.

После парной, натопленной хорошо, как он любил, Чепанов зашел в пустынный зал с бассейном, гости и хозяева в бильярдной или расслабляются за столом. Распахнув простынь, сбросил на деревянную скамейку и с размаху прыгнул в чем мать родила в бассейн. Расплывшееся с годами тело подняло море брызг и мощную волну. С шумным всплеском она ударила о блестящие голубым кафелем борта, на миг почти заглушив шум голосов из бильярдной и вырывавшуюся из магнитофона модную в этом году песню местного автора. Тело обожгло бодрящей прохладой. Под звон гитары раздавалось нечто цыганскообразное.

Ай нэнэ, да разнанэ, я тебя украду...

Хорошо после жаркой парной! Водичка то, что надо... расслабляет напаренное тело. С новой силой взвыл магнитофон, что-то о молодой и желанной. Эх... годы идут, пора думать о преемнике. Надеюсь, когда уйду от власти, люди добром вспоминать станут, хотя с разгильдяями и негодяями не церемонился и кровушки пролил немало. Рука торопливо обмахнула крест, губы беззвучно прошептали:

— Спаси меня, Господи! Для всеобщего блага старался.

Самому себе врать невозможно, в глубине души Чепанов знал не только для людей старался но и власти желал...а это грех, хорошо еще что не смертный, но ответить за него там, куда рано или поздно уходят все, придется.

— Что все грехи замаливаешь? — раздался знакомый, слегка насмешливый голос, — видать много нагрешил.

— Ну надо же и тут достал, нехристь! — деланно недовольно произнес Чепанов и поднял глаза на бесшумно вошедшего в зал с бассейном Константина Викторовича, бессменного главы Службы Безопасности. Его многие считали и, не безосновательно, серым кардиналом, вторым человеком по влиятельности в городе. За годы прошедшие после удачного заговора против Соловьева, когда они отобрали власть у зажравшегося прежнего градоначальника они невольно стали если не друзьями, то соратниками. В большинстве вопросов, подымаемых на военном совете Мастерграда, решавшем стратегические вопросы, они союзничали.

— Так суббота, кто хочешь может приезжать мыться, — фсбшник, близоруко щуря глаза, подобрал накинутую на плечи простынь и уселся на край бассейн. Покрытые старческими пятнами ноги свесились в прозрачную до голубизны воду.

Чепанов недовольно пожевал губами, но смирился. Не куда от Кости не денешься да и в конце концов в один возок запряжены.

— Чего пришел то?

— Помыться да и обсудить твое решение заморозить траты на развитие флота.

— Ну заморозили, — слегка раздраженно произнес Глава города, — и чего? Армейские дела с флотскими и так бюджету слишком дорого обходятся, шутка ли больше сорока процентов! Ты так мне город напрочь разоришь.

— Ай нэнэ... — вновь пронзительно взвыл магнитофон, заставив собеседников синхронно поморщится. Говорить они могли вполне свободно, вокруг свои, самые доверенные а помешать разговору Главы города и всемогущего руководителя Службы Безопасности, не осмелится никто.

— Степан, англичане строят броненосцы, это прямая угроза нашему превосходству на воде. Я консультировался мы вполне можем построить парочку собственных бронированных кораблей да еще с орудиями большого калибра а не 76-милиметровками. Я понимаю, они хороши против небронированных целей, но вот против броненосцев, увы, — сбшник сожалеюще пожал плечами.

Чепанов усмехнулся и подплыл поближе. Утвердился на дне, с заросшей седыми волосами груди закапали прозрачные капли. На лице ехидное выражение.

— А зачем нам эти броненосцы с мощными пушками?

— Как это зачем, — едва не растерялся сбшник, рука инстинктивно потянулась к глазам, но там не было привычных очков, рука бессильно упала.

— Не перебивай, Костя, — старые соратники в частной обстановке давно уже называли друг друга по-приятельски, по именам, — давай считать, верфь под броненосцы переоборудовать надо? Надо, угольные станции строить надо? Надо! Суда угольщики строить надо? Надо! Само строительство сколько обойдется? А орудия большого калибра изготовлять? Сейчас мы довольствуемся одним калибром и для армии и для флота, создавать несколько пушек специально для броненосцев, обойдется в дикие суммы! Проще их сразу из золота лить.

— Не знал, что ты станешь жалеть деньги для безопасности, — с непроницаемым лицом ответил Константин Викторович и подумал, не тот стал Чепанов, подмяли его хозяйственные дела.

Градоначальник от досады с размаху хлопнул, разбрызгав фонтан брызг, ладонью по воде. Потом подтянулся и уселся рядом с соратником.

— Вот смотри для чего нам понадобятся броненосцы? Сопровождать торговцев? Нет... Ты передал технические характеристики строящегося английского броненосца. Скорость, тьфу, пять-шесть миль, парусник убежит. Запас хода по углю слезы, до Германии дойдет и все пора возвращаться, натуральная прибрежная жаба. Ну и чем они могут повредить нашим интересам? Парусник убежит, атаковать русские порты не может... Так что по шкале эффективность — затраты, не нужен нам ему противовес их броненосцам.

С этой точки зрения заточенный под разведывательные и контрразведывательные операции разум старого фсбшника не рассматривал ситуацию, но все же он попытался возразить.

— А если придется Англию атаковать?

— Вот придется тогда и думать будем, но есть ряд задумок, пришлю я тебе завтра предложения из Академии, почитаешь, — Чепанов положил руку на плечо старого соратника, а пока пойдем выпьем с устатку по рюмочке, — не дожидаясь ответа он легко, словно молодой поднялся и накинул на тело простынь.

Глава 6

Свесившись с вороньего гнезда, марсовый истошно закричал, перекрикивая монотонный свист ветра в туго натянутых парусах, крики жадных нахлебниц-чаек и вечный плеск волн о деревянные борта:

Воронье гнездо — исторический морской термин, которым образно обозначался наблюдательный пост в виде открытой бочки, закрепленной над марсовой площадкой фок-мачты парусного судна, где размещался наблюдатель или артиллерийский корректировщик.

— Корабли на горизонте!

Вытянутая рука указывала вперед, в сторону сверкающего под полуденным тропическим солнцем чистейшим сапфиром безбрежного Индийского океана, с двух сторон ограниченной ярко-зелеными, покрытыми мангровыми лесами нашлепками островов.

Долгий, но привычный путь из Петрограда в Владивосток через несколько океанов небольшого каравана русских судов с переселенцами, заканчивался. Трехмачтовые красавцы: пассажирский клипер 'Стремительный' в сопровождении грузовых барков 'Труженик' и 'Уралец' с имуществом переселенцев и корвет сопровождения 'Непобедимый', уже почти три месяца находились в море. Только однажды корабли на три дня пристали к берегу в Южной Африке у русской крепости, там где в истории попаданцев стоял город Дурбан чтобы дать передышку экипажу и переселенцам. После опасных индийских вод корабли догнал тропический ураган. Три дня трепал суда каравана, далеко разбросав по океану и изрядно напугал пассажиров. Собраться вместе удалось только ввиду Андаманских островов, не успел подойти только корвет 'Непобедимый', ветром его отнесло к побережью Бирмы. Досадное происшествие привело к изрядному отставанию от графика плавания. Чтобы еще больше не увеличивать его, решили идти напрямую через узкий, всего 26 морских миль, пролив Дункан, разделяющий острова Рутланд и Малый Андаман архипелага Большой Андаман.

Старший офицер Томас Вандербилт поднял мгновенно заледеневший взгляд от рулевого вверх, к грязно-серому облаку парусов и с досадой дернул уголком безгубого рта. В здешних местах встречались пираты, как европейские так и местные: тамильские и китайцы. На них у него была чуйка, не зря молодость он провел в буйной среде приватиров и корсаров. Старый моряк доказывал, что необходимо обогнуть архипелаг, но его не послушали и вот пожалуйста, навстречу корабли! Дай бог чтобы нехорошие предчувствия не оправдались! Это был немолодой, но крепкий человек с золотой монетой в ухе вместо сережки. Украшенная изрядной плешью голова повязана красным платком, а расстегнутая белоснежная рубаха открывала дочерна загорелую грудь с маленьким крестиком.

Усиленный превосходными линзами производства Мастерграда взгляд стремительно скользнул по проливу, покрытому узкими белыми барашками волн. Не далее как в трех милях впереди, один за другим четыре больших корабля, слегка кренясь выходили из-за острова Рутланд и под всеми парусами шли прямо на караван. Это были довольно крупные фрегаты европейской постройки, каждый на вооружении имел не менее двадцати-тридцати пушек.

— Свистать всех наверх, вызвать капитана на шканцы! — не опуская бинокля сквозь зубы распорядился старший офицер таким громким голосом, что его не мог заглушить даже рев самой сильной бури. Говорил он почти без иноземного акцента. За годы службы во флоте Мастерграда он научился хорошо говорить по-русски и завел в Архангельске семью. После рейса собирался перевезти ее в новый порт на Балтийском море: Петроград.

Шканцы — либо палуба в кормовой части парусного корабля, на один уровень выше шкафута, где обычно находился капитан.

— Barst! (Ни фига себе! — голландское) громко выругался боцман Янсен. К русским они с Томасом пришли вместе, но Вандербилт давно уже офицер а его товарищ застрял в нижних чинах. Несмотря на это старому пройдохе и пьянице многое позволялось, гораздо больше чем 'простому' боцману.

Тревожные звуки горна поплыли над волнами, смешиваясь с настойчивым звоном судового колокола, созывая наверх матросов и офицеров. Не обращая на суматоху внимания, Вандербилт навел бинокль на передовое судно. Далеко, он подкрутил колесико, изображение рывком приблизилось.

Артиллерийские порты угрожающе открыты, в черной глубине угадываются орудия. На палубе несомненные европейцы: разноцветные рубахи, головы от палящего зноя прикрыты треуголками. У перил бака стоит с подзорной трубой в руках настоящий франт: ярко-красный жилет и такие же брюки, на голове шляпа с щегольским красным пером, на груди золотом блестит украшение. Черный флаг на грот-мачте трепещет на ветру словно живой. Его подымали как предъявление ультиматума: немедленно сдаться на милость победителя.

Бак — передняя часть палубы (от носа до фок-мачты) или палубы носовой надстройки.

Послышался топот десятков матросских ног по деревянному настилу, хриплые крики на разных языках, но в основном на русском, оживленная возня. Над палубой пролетела чайка, крича громко и глумливо. Старый моряк с досадой ударил ладонью по перилам. Сердце в груди забилось быстрее как в юности, когда готовились на абордаж торговца. Хотели всего лишь нагнать график! Ну надо же, человек предполагает а господь располагает!

Иван Петрович, капитан 'Стремительного' выскочил на палубу. Безбрежная гладь океана сверкала под лучами солнца словно гигантский сапфир. С наслаждением подставил лицо свежему морскому ветру, несмотря на кондиционеры в трюме днем жарко. Если бы не дела, он предпочел провести время до вечера, когда зной немного спадет, на палубе. На шкафуте, где еще только-что все было так мирно, толпилось, громко разговаривало на дикой смеси русского, английского и голландского человек шестьдесят моряков. У перил полуюта давний друг и товарищ Томас Вандербилт напряженно вглядывался в бинокль.

— Что случилось дружище?

Они знали друг друга еще с тех далеких времен, когда на вооруженном флейте сопровождали караваны судов из северного Архангельска в беспокойный Роттердам, столицу Республики Соединенных провинций Нидерландов. Этот рейс — крайний, как говорят суеверные моряки, совместный. По прибытии домой, после того как старый капитан барка 'Труженик' Василий Войнович уйдет на заслуженный отдых, Томас займет его место на шканцах корабля.

— Пираты! — сглотнув досадный ком в горле, произнес голландец, опуская руку с биноклем.

Капитан, нахмурился, прикрыв глаза от солнца руками, внимательно посмотрел на приближающиеся фрегаты.

— Дай! — протянул руку к старшему офицеру, несколько мгновений напряженно вглядывался в встречные корабли — ты уверен? — с шумом втянув воздух проговорил сквозь зубы.

— Да уж никаких сомнений.

— Боевая тревога, — взревел, не опуская от глаз бинокль, зычным властным голосом русский.

Запели, зарычали боцманские дудки. Скрип фалов, смешался с командами боцманов и суматошным топотом ног по деревянной палубе.

— Право руля! Передать эскадре делай как я!

— Поднять все паруса!

— Есть капитан!

Бородатые боцманы забегали между мачт, над палубой заглушая тревожный плеск волн раздался рев:

— Фок и грот марсели ставь! Шевелись зелень подкильная, триста акул вам в глотку!

Взобравшись по вантам на мачты, матросы, словно муравьи, облепили паруса. Поползли по пертам — канатам, свободно подвязанным под реями. Улегшись на головокружительной высоте животом на рей, двумя руками работают с парусом. Занятие опасное даже для привычных к нему людей.

Лихорадочная работа принесла плоды, команда подняла паруса. Паруса наполнились ветром, мгновенно выгнулись исполинскими пузырями, заставляя снасти скрипеть и стонать. Корабль вздрогнул, ощутимо прибавив скорости. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее бушприт (нос) разворачивался в сторону острова Малый Андаман. Уклоняясь от встречи с пиратами конвой начал уваливаться под ветер и ложиться на курс фордевинд. Гражданские корабли не имели на борту морские орудий. Людей для работы с ними в Мастерграде не хватало а сами суда были хорошими ходоками, ни одно европейское судно не могло их догнать. Но если пираты считали, что русские безоружны, они ошибались. Подбадриваемые командами боцманов на палубу торопливо выскочили моряки с магазинными мастерградскими винтовками, похожими на трехлинейку, но с сменным магазином, у ближайшего к пиратам борта застыл, прикрываясь рукой от лучей тропического солнца и вглядываясь в приближающихся пиратов лейтенант Петров. Чуть заметно покачиваясь по водной глади фрегаты приближались, но до них было еще больше мили. Слишком далеко чтобы свое веское слово сказал артиллерия. На палубе рядом с лейтенантом лежит темно-зеленая труба, этакая эрзац-артиллерия. Только мастерградцы знали что это РПГ-7, из перенесенных с Мастерградом из будущего запасов. Модернизированный умельцами Мастерграда гранатометный выстрел: к двигателю ПГ-7В добавили головную часть, заполненную термитом, воспламеняющимся при ударе о цель. Страшная вещь, нескольких попаданий с избытком хватит чтобы спалить любой деревянный корабль. Второй тип выстрелов, осколочно-фугасные с готовыми осколочными элементами: чугунными шариками позволял эффективно рвать такелаж и паруса. Несмотря на отсутствие на борту настоящей артиллерии, русские могли укусить пребольно...

Фордевинд, или по ветру — курс, при котором ветер направлен в корму корабля.

Подгоняемые легким, едва рябившим поверхность Индийского океана, корабли с черными как ночь флагами величественно повернули на перехват русского конвоя.

Капитан досадливо закусил губу, если бы рядом был корвет, пираты не посмели бы даже появиться рядом. Несколько минут молча наблюдал за приближающимися судами.

— Дружище мы тебя не послушали, — немного успокоившись обратился капитан к молча посапывающему трубочкой с горьким табачком старшему офицеру, — но ты оказался прав. Не стоили идти через Дункан, но неделю тому назад первый караван дошел до Владивостока и никаких пиратов не встретил.

— Они не проходили мимо Андаманских островов Иван Петрович, — вытащив из рта трубку меланхолично ответил голландец, — Ничего страшного, оторвемся!

Нападая на ходкие, но не обладающие артиллерией суда: клипер и барки мастерградской постройки, пиратам разумнее всего было сблизиться как можно ближе и под угрозой орудий или абордажем склонить русских к сдаче. Командирам фрегатов казалось что их план с засадой обречен на успех. Ну никак не успевали русские убежать из заботливо приготовленного капкана.

На леерах между мачтами идущего немного впереди пирата заплескали на ветру разноцветные флажки. Капитан вновь поднял бинокль к глазам, флажковые сигналы набрали по популярной 'русской' системе, и свирепо выругался: наглецы требуют спустить паруса.

— Не отвечать!

И тут грянул пушечный выстрел.

Борт ближайшего из пиратов затянулся пороховым дымом. Капитан проводил удивленным взглядом черный мячик ядра. Вонзившись в изумрудную воду с небольшим недолетом, в паре кабельтов (один кабельтов — десятая часть мили — 185,2 метра.) ) от 'Стремительного', ядро выплеснуло фонтан брызг. Голландец вытащил трубку изо рта. Так вот на что они рассчитывают! Снаряд упал далеко, слишком далеко для 'нормального' орудия и ядра. Русские не подозревали, что европейская оружейная мысль так далеко продвинулась вперед. Фрегаты вооружили экспериментальными крупнокалиберными бомбическими пушками, стрелявшими тяжелыми 80-ти фунтовыми бомбами с ударным взрывателем. Кто-то удачно вспомнил полувековое открытие Корнелиуса Дреббеля, в 1634 году предложившему английскому королю Карлу II проект подводной мины.

Это уже было опасно, но расстояние для уверенного ответа пиратам из РПГ-7, еще велико. Моряки и пассажиры затаив дыхание смотрели на догоняющие корабли, лишь монотонный плеск волн и надоедливые крики чаек нарушали напряженную тишину. Ставкой в гонке была жизнь. Успеют оторваться от пиратов или те приблизятся на расстояние артиллерийского огня? Барки и клипера могли развить большую скорость, чем фрегаты, но вначале должны набрать ход.

Зеленая полоска покрытого тропическим лесом острова по курсу клипера начала увеличиваться, но и расстояние между кораблями продолжало уже совсем медленно, но сокращаться.

Прошло еще несколько томительных минут и пиратские судна начали понемногу отставать, преимущество русских в скорости сказывалось. Расстояние еще слишком велико для прицельной стрельбы, не превышавшей в начале восемнадцатого века 200-300 метров. Возможно от досады или, по какой другой причине ближайший корабль пиратов окутался пороховым дымом, ветер донес громовое рявканье орудий. Черные мячики ядер вонзились в бирюзовые волны, выбив гейзеры смешанной с дымом и огнем воды, далеко от кораблей конвоя. Лишь одному почти повезло попасть в шедший последним бриг 'Уралец'. Фонтан разрыва поднялся всего в десятке метров за кормой корабля, брызги обдали толпившихся любопытных, через миг их словно ветром сдуло. Капитан 'Стремительного' удивленно переглянулся с старшим офицером. Это что-то новенькое, похоже европейцы освоили не только что-то вроде бомбических орудий, но и ударные взрыватели. Телеграмма с описанием происшествия и выводах моряков уже вечером легла на стол руководителя СБ Мастерграда, суля немалые хлопоты.

Расстояние между кораблями начало увеличиваться и пираты перестали напрасно тратить дорогие бомбы. После острова Малый Андаман, преследователи окончательно убедились в бесполезности затеи и повернули назад к проливу Дункан. Фрегаты были видны в течение всего дня, хотя к вечеру они уменьшились до едва заметных точек в северной части безбрежного водного круга. Прошло еще десять томительных дней, корабли миновали укутанные туманами скалистые курильские острова. В этот раз царские власти сумели завоевать расположение местного населения: бородатых айнов, добровольно принявших русское подданство и поставить на островах несколько вооруженных острожков. Крепости и их пушки охладили воинственный пыл южных соседей, японцев, считавших аборигенов законной добычей. Под грохот орудий, паливших из крепости города Владивосток, корабли пристали к причалу. Очередные переселенцы с опаской сходили на берег. В Приморье и вокруг города Албазин проживало уже почти пятьдесят тысяч человек, примерно треть из них привезли морским путем, остальные переселились из Сибири или родились уже здесь, на берегах Тихого океана. Силы накопили немалые, учитывая что каждый переселенец при нужде мог стать в солдатский строй. Затянувшаяся война с империей Цин должна была подойти к концу. Предстояло финальное выяснение отношений с амбициозным южным соседом, чему немало способствовал доставленный с предыдущим конвоем пехотный полк. Ждали только дирижабль из Мастерграда с батареей 105— мм гаубиц и тяжелыми минометами.

Конец августа 1703 года выдался для Китая катастрофическим. Северные лаовай (китайское пренебрежительное название иностранцев) осмелились броском выдвинутся к стенам Пекина, по пути сокрушив в нескольких кровопролитных сражениях надежду и опору империи, набираемую из чистокровных маньчжур и подчиненных им чжурчжэней Восьмизнаменную армию. Над полем боя застыл огромный летучий корабль, непрерывным потоком с него падали на землю сотни маленьких бомб, от которых не было защиты. Жуткий грохот десятков одновременных взрывов совершенно дезорганизовали лучшую армию империи Цин. Несмотря на колоссальное численное превосходство, русских было меньше десяти тысяч, обезумевшие от страха толпы бойцов бежали. 23 августа, армия достигла Тунчжоу, где остановились, готовясь к решающему штурму китайской столицы. Император Шэн-цзу династии Цин, ввел в городе Бэйцзин, буквально: 'Северная столица', которую варвары называли Пекин, военное положение.

Казачьи разъезды провели разведку пригородов в направлении будущего удара. Край горизонта заалел а ночная тьма едва сменилась утренними сумерками, когда следом направились пехотные колонны. Под ногами стрелков плескалась в лужах вода, проваливаясь в ямы, люди безмолвно, словно тени шли в утренней полутьме. Прошли по каменному мосту, от воды исходила вонь отбросов и тины. У казачьего пикета, где уже видно запертые ворота города и длинные, теряющиеся во тьме, стены, остановились.

Казачий урядник Саввушкин, высокий, сухощавый и цепкий, как клещ, бойко доложил, с удовлетворением поглаживая окладистую бороду:

— Господин генерал, спят нехристи, как есть спят! Разлеглись в палатках перед воротами и дрыхнут. Грех не воспользоваться! Дозволь мы их того!

Казак провел рукой под выпирающим кадыком, это получилось у него так легко, словно речь идет не о людях, а о забое куриц.

Иван Иванович Орлов, кивнул:

— Только давайте сабельками, лишний шум не нужен!

— Не изволь сомневаться, все исполню в точности!

Казаки исчезли в утренней полутьме. Стрекот кузнечиков, смешивался шелестом волнуемой ветром травы да отрывистыми всхлипываниями неведомых птиц. Утреннее солнце наконец приподнялось над горизонтом, осветив могучие стены города. Орлов в окружении казачьих полковников в молчании ожидал результата. Через десяток минут довольный урядник вернуться. Все шестьдесят часовых, без единого выстрела зарезаны спящими в палатках и под открытым небом. Орлов хмыкнул, разгильдяйство поражало. За такое царь Петр, пожалуй, заставит повисеть на пеньковой веревке, но для Циньской державы ничего удивительного. Слабоорганизованные, плохо вооруженные части, состоящие из этнических китайцев имели сомнительную боеспособность. 'Наконец то закончим надоевшую войну, а неплохо бы поймать самого китайского императора, хотя это вряд ли получится...'

— Молодец! — довольным голосом произнес Орлов. Утренние лучи осветили солидный синяк на скуле казака. Генерал сейчас же шагнул вперед, всматриваясь, — А это откуда? Это кто тебя так приголубил?

Казак смущенно отвел взгляд.

— Один китаец не спал, прыгнул откуда-то сбоку, ну чисто кузнечик, да так ловко ногами давай махать, как та цапля, кинжал выбил и вот, — казак осторожно потрогал наливающийся цветом синяк.

— Ну а ты что?

— Озлился я, в нашей станице никто меня не бил, а я всех гонял. Изловчился и ударил в ухо. Так упал и помер нехристь, не рассчитал я удара... — повинился урядник. Орлов и окружающие его полковники залились смехом. Казак так никогда и не узнал, что человек которого он убил был монахом из знаменитого шаолиньского монастыря.

Орлова предупреждали о мастерах драки в Китае, он сделал паузу и веско произнес:

— Куда китайцам против казачьих ухваток! — он многозначительно посмотрел на собственный, смахивающий размерами на небольшую дыньку кулак. В драке он по молодости был мастак. С одного удара сбивал противника в кулачной забаве стенка на стенку. Полковники ответили одобрительным гулом.

На безмолвные стены полетели кошки, тихий звон металла о камни, еще через несколько минут ловко вскарабкавшиеся вверх смельчаки распахнули древние ворота. Путь в Пекин открыт. Полурота заняла надвратную башню с прилегающим участком крепостной стены. Колонна казаков и стрелков в сопровождении орудий прошла под многоярусной крышей башни над воротами и углубилась в переплетение узких городских улиц.

Русские войска в молчании осторожно двинулись вдоль стены города. Впереди пехота. Рослые по сравнению с китайцами, усатые, сытые, на ружьях грозно сверкают граненые штыки. Солнце поднялось над городом неся зной и духоту.

С высокой башни в глубине улицы раздался выстрел и послышался крик ярости на мандаринском диалекте. Генерал Орлов, шедший сразу за арьергардом, повел плечами и, вздохнув, перекрестился:

— Началось, Господи благослови! — он отошел назад. Главнокомандующему не место в передовых частях.

'Бах! Бах!' — эхо загуляло от ответных выстрелов русских, но и плотность огня циньских стрелков нарастала.

Услышав звуки боя, к юго-восточному углу города начали стягиваться остатки элитных маньчжурских отрядов военноначальника Аньчжуху. Колонна свернула с дороги, развернувшись в боевой порядок. Маньчжурская ярость и русская стойкость столкнулись. Большие свинцовые пули китайских ружей с резким треском вонзались в стены зданий, стрелы дождем сыпались с яростных небес. Если бы не добрые мастерградские брони, пришлось бы туго. С пронзительными, непонятными русскому уху криками раз за разом густые толпы одетых в длинные маньчжурские халаты воинов с мечами и копьями в руках остервенело накатывались на затерявшиеся среди улочек отряды. По гребню крепостной стены атаковали полуроту владивостокского казачьего полка в надвратной башне. Лишь одиночки добегали до русского строя чтобы с отчаянным воплями пасть, пронзенные граненым штыком. За крепостную стену понесли первых убитых и раненых. Солдаты и казаки изнемогали от жажды и утомления, но стойко исполняли долг. Завалы из окровавленных мертвых и взывающих о помощи раненых образовались перед фронтом русских сил.

Особенно много зла причиняли циньские стрелки на башне. Стоило кому-нибудь неосторожно высунуться, его встречал град пуль и стрел. Генерал приказал выкатить орудия на прямую наводку, артиллеристов от ответного огня укрыли стальными щитами. Башню окутали пыль и дым. Барабанными палочками забили в стены ядра и гранаты, валились башенные зубцы, задымила, заполыхала кровля, подожженные бомбами начали гореть фанзы вокруг. Не прошло и получаса как противник покинул ненавистную башню. Лучшие, преданные части Восьмизнаменной армии исчезли в сражении с русскими еще на подступах к столице а гарнизон Пекина в основном составляли ненадежные части из насильно мобилизованных китайцев. Русские отряды двинулись вперед.

Руководство города попыталось организовать уличные бои, но было поздно. Войска, методично подавляя при помощи артиллерии маньчжур и не разбежавшихся китайцев, двинулись к сердцу города: Императорскому дворцу. Впереди, спасаясь от ужасов войны, бежали густые толпы простых горожан. Пугливо оглядывающиеся женщины, несли на руках детей, мужчины тащили тележки с добром. 'Спасайтесь!' — громко кричали китайцы.

Обороняющееся прекратили контратаковать, но засели на крепостных стенах и в фанзах, откуда вели ожесточенный обстрел атакующих. В ярости от потерь, солдаты и казаки кололи, рубили, стреляли и гнали неприятеля по узким уличкам Пекина. Вражеский огнь стих и на стенах показались многочисленные белые флаги. Русские отряды немедленно начали двигаться вперед, но сигналы о сдаче упали а противник вероломно открыл огонь. Осколочные снаряды и гранаты русских орудий, огонь штуцеров и штыковой натиск заставил коварных маньчжур снова бежать. Так продолжалось несколько раз.

Дело окончательно решилось когда около часа дня вторая колонна под руководством полковника Репнина обошла город с юга по руслу высохшей реки и без боя вошла в Китайский город. Сопротивление рухнуло. К вечеру большая часть древнего Пекина оказалась в русских руках лишь кое-где в укрепленных местах маньчжуры и китайцы продолжали сопротивляться. Воцарилась паника и безвластие, преступники грабили, безнаказанно убивали, интеллигенты-патриоты массово совершали самоубийства, предпочитая смерть позору иностранной оккупации. С собой покончили более 1000 китайцев. Из боеспособных подразделений в Пекине остались не принимавшие участия в боях с русскими высшие, набранные из маньчжур три гвардейских корпуса: желтого, желтого с каймой и белого знамени. Отойдя к императорскому дворцу, они заняли позиции на его стенах. Сам владыка Китая: Шэн-цзу, четвертый представитель циньской династии, воспользовался не блокированными выходами из Пекина и вместе с придворными укрылся в летней резиденции Ихэюань.

У украшенных белыми флагами стен дворца только моливший о сдаче трубач, и то не сразу, сумел остановить русскую ярость. При штурме Пекина казаки и стрелки потеряли 95 человек убитыми и 255 ранеными.

Из комнаты открывался вид на ворота Тяньаньмынь (Ворота небесного спокойствия): основной вход в императорскую резиденцию, последнее рубеж обороны циньских войск в Пекине. Безлюдно, часть горожан сбежала а остатки прятались в фанзах. Массивные темно-красные стены вокруг Запретного города напоминали о величии и мощи древней империи. Из-за начала переговоров русские не стали их штурмовать. Над надвратной башней с двухкарнизной, покрытой глазурованной черепицей крышей плещутся на ветру желтые флаги с грозно скалящимися драконами. Углы карнизов украшены миниатюрными изваяниями зверей и изогнуты, чтобы злые духи, двигающиеся только по прямой, не проникли во дворец. Памятником ужасам войны перед воротами застыли два изрядно посеченных картечью и пулями огромных каменных льва. За сверкающем в лучах полуденного солнца лаком изящным круглом столике расположились четверо. Русских представляли генерал Орлов и мастерградский чиновник, назвавшийся Семеном Семеновичем Кравцовым. Китайцы прислали делегацию в составе двух послов: наследника императорского престола Иньжэн и военноначальника Аньчжуху. Позади кресел переговорщиков статуями застыли переводчики. В первый день Орлов показал верительную грамоту от царя Петра, а цинские послы — нефритовую императорскую печать...

Орлов медленно закипал. Трудные переговоры безуспешно шли второй день а время работало на маньчжур. Русская армия стояла на месте а китайцы лихорадочно стягивали, откуда только могли, войска к Пекину. Иньжэн в желтом шелковом халате с длинными рукавами с вышитым на груди драконом. Такой в Китае мог носить лишь член императорской семьи. Выпрямившись на большом кресле (баоцзо), словно проглотил кол, наследник престола говорил громким наставительным тоном. В узких глазах светился огонек презрения к северным лаовай. Орлов вслушивался в чирикующие слова мандаринского диалекта и хотя не понимал о чем вещает маньчжур, но тон, с каким он говорил не только раздражал, но и вызывал подозрение что происходит нечто неправильное. Стоящий позади кресла Иньжэна переводчик-иезуит склонил голову и с непроницаемым лицом повернулся к русским. Показалось, нет? В глазах иезуита мелькнула насмешка, он начал переводить:

Лаовай — иностранец, человек из другой страны чаще европейской внешности, который не понимает или плохо понимает по-китайски и с трудом ориентируется в обычаях и порядках повседневной жизни Китая.

— Для того, чтобы все люди на земле мирно радовались, Сын небо им покровительствует, не различая внешних и внутренних. Девиз его царствования: 'процветающее и лучезарное'. Тех кто ведет праведную жизнь, пребывает в принципах и законах Будды, он уважает, хранит и дает почетные титулы и звания. Тех кто ведет себя неправильно, он наказывает! В нарушение подписанного между Срединным государством и Русским царством договора, вы бесчестно напали на империю. Вы вели себя с подданными Сына Неба как предатели и насильники. Погибли тысячи маньчжур и китайцев, множество их угнано в рабство. Государство вплоть до гор Малого Хингана разорено. Ваши претензии на Даурию, Приморье и северную Маньчжурию смехотворны. Эти земли принадлежит императору Цин со времен Александра Македонского и Чингисхана. Я наследник престола Срединного государства и уполномочен говорить от имени Сына Неба царствующей династии Да Цин. Да будет десять тысяч лет его жизни! Силой вечного неба всеобщего владыки я повелеваю вам удалится в пределы, отведенные нерчинским договором и отпустить пленных. Позднее вы получите распоряжение, как загладить свои преступления.

Чем дольше Орлов слушал чушь, которую нес маньчжур, тем сильнее округлялись его глаза, лицо заметно багровело. Кто кого победил? Русские войска стоят в Пекине или китайские в Москве? Предупреждая неизбежный взрыв, мастерградец торопливо положил генералу на плечо руку.

— Боюсь что уважаемый наследник престола неправильно оценивает ситуацию, — торопливо произнес он, — Даурия давно платит нам ясак а Приморье и северная Маньчжурия принадлежат нам по праву силы. Если мы не заключим мирный договор, то Пекин будет разорен а армия отправится к новой императорской резиденции.

— Ваши успехи — это временно, — выслушав перевод пренебрежительно процедил Иньжэн, — Срединное государство побеждало варваров всегда.

— Уважаемые послы, — бледно усмехнувшись, произнес мастерградец, — Чтобы переговоры шли конструктивно, я вам кое-что покажу.

Мастерградцы считали по праву русскими территорию Даурии, откуда совсем недавно китайские войска силой выгнали казаков, а также Приморья, в известно им истории принадлежавшего России. А для устойчивости русского Дальнего Востока необходимо присоединение Желтороссии, территории Северной Маньчжурии.

Семен Семенович поднял прислоненный к расписанной драконами и иероглифами напольной фарфоровой вазе небольшую сумку и достал планшет. Длинный цветной провод тянулся от него в сумку, соединяя с массивным аккумулятором. Покопавшись в кнопках, поставил на столешницу перед сидящими с непроницаемыми лицами маньчжурами. Только когда на принятом ими за необычную тарелку предмете появилось изображение, их глаза округлились, став совершенно европейскими. Странные слухи о чудесах Мастерграда были правдой! На экране летающие корабли, намного меньшего размера чем те, какие маньчжуры уже видели, сбрасывали бомбы на город. Здания, парки и улицы заволокло чадным дымом пожаров и пылью. Взрывы словно карточные домики складывали многоэтажные дома в жалкие кучи строительных материалов. Фильм длился всего несколько минут, но произвел на циньцев ошеломительное впечатление. Иньжэн тихонько выпустил воздух меж зубов. Да, воздушные корабли — это мощь... Несколько мгновений назад ему показалось, что с экрана колдовской тарелки на него взглянула сама смерть. Императорский наследник несколько мгновений молча смотрел в лица северных варваров, потом перевел взгляд на военноначальника Аньчжуху. Тот понимающе прикрыл веки. Не к лицу императорскому наследнику делать уступки варварам, для этого есть люди попроще.

— Мы согласны, — бесстрастным голосом произнес Аньчжуху прерывая ставшую совсем неприличной паузу, — чтобы границей быть реке Амуру до самого моря': левая сторона реки — России, правая — Империи Цин.

Предложение русские сочли неприемлемым, очередной день безуспешных переговоров завершился когда на улице потихоньку сгущались вечерние сумерки.

Под утро императорского наследника разбудили перепуганные слуги. От Сына Неба прибыл срочный гонец с страшными известиями. Вечером над резиденцией в Ихэюань появился подобный ужасной грозовой туче летающий корабль предателей и насильников лаовай. На дворец посыпались черные горошины бомб, но не взорвались а исторгли из себя густые клубы вонючего серого дыма. Сын Неба собирался уйти в опочивальню чтобы уединиться с одной из молоденьких наложниц, когда почувствовал едкий запах, защипало в глазах. Он собирался повелеть узнать, кто так отвратительно испортил воздух, когда сквозь открытое окно в палату проникли клубы серого дыма. Жжение под веками и кашель моментально стали невыносимыми. Император почти не помнил как в густой толпе спасающихся слуг бежал на выход. Вслед Сыну Неба глумливо смотрели картины великих художников, скалили зубы бронзовые фигуры драконов и львов — символов императорской власти. Множество могущественных придворных осталось лежать в коридорах. Обезумевшая толпа их затоптала насмерть. Погиб один из старших министров Сони. Не в парадной одежде: 'лифу' (парадная одежда) или праздничной 'цзифу' (праздничная одежда), а в простом 'чанфу' (обыденная одежда) беспрерывно чихающий, кашляющий и одновременно плачущий император выскочил из ворот. Густая толпа горемык с ужасом смотрела красными, заплаканными глазами на затянутый серой дымкой дворец.

Получив новые указания от Сына Неба, циньские послы стали сама уступчивость, только в одном они проявили принципиальность: китайцы настаивали на обмене пленными по принципу всех на всех, что при огромном количестве пленных китайцев и маньчжур было невыгодно русским. Только через три дня удалось преодолеть последние разногласия.

Все в той же комнате, где проходили трудные переговоры, напротив друг друга в креслах: улыбающийся Орлов и бесстрастный Иньжэн. На сверкающем лаком под лучами вечернего солнца столе перед ними исписанные каллиграфическим почерком поднаторевших в своем искусстве писцов согласованные экземпляры договоров на латыни. Позади старших послов безмолвные переводчики и помощники. Послы одновременно взяли ручки и подписали оба экземпляра. Два оттиска государственных печатей: русской и китайской, скрепили текст. Поклявшись соблюдать заключенный договор, поменялись экземплярами. По обычаю, обняли дуг друга.

— Мир! — густым басом воскликнул Орлов и довольно оскалился, пальцы залихватски подкрутили седеющий ус. Война закончилась. Второй русский посол: мастерградец потер красный нос, выдававший в нем опытного бойца с зеленым змеем.

Иньжэн промолчал, только сильнее ссутулился на кресле и потупил глаза. Хотя и так немноголюдный север Маньчжурии после начала казачьих набегов окончательно обезлюдел, но отдавать родовые земли маньчжур невыносимо стыдно. Если бы не категорическое повеление Сына Неба, он ни за что не подписал постыдный договор.

На следующее утро солдатские колонны и грузовые обозы запылили по дорогам, ведущим в бывшую северную Маньчжурию. Удалые русские песни эхом пронеслись над притихшими улочками древнего Пекина. Победоносная русская армия отправилась в долгий путь домой. Пекинский договор состоял из семи статей.

Статья 1-я установила границу между Русским государство и Империей Цин: От корейской границы по реке Туманган, далее на север по хребту Лаоелин, до места где Лаоелин ближе всего сходится с Малым Хинганом, по притокам Сунгари текущим с Лаоелин и Хингана. Затем по хребту Малого Хингана и по северной части Большого Хингана до реки Халхин-Гол, по ней до озера Далайнор, а от него по реке Керулен до гор Хэнтей на севере Монголии и дальше по реке Туул, потом по Орхону (Селенге) и притоку Эцзин-Гол до Саянского хребта. Статья 2-я обязывала совершить обмен пленными. Статья 3-я запрещала сторонам принимать перебежчиков. Статья 4-я разрешала торговлю подданных сторон, закрепляла свободу перемещения подданным с проезжими грамотами. Статья 5-я вводила высылку и наказание за совершение разбоя или убийства подданными, перешедшими границу. Статья 6-я позволяла Империи Цин и России на своей территории установить пограничные знаки. Статья 7-я Позволяла земледельцам-дючерам, насильно переселенным в южную Маньчжурию со среднего Амура, вернуться на Родину и принять русское подданство.

Заканчивался текст указанием на заключение договора в Пекине лета 1703-го, сентября 3 дня.

Три десятилетия тому назад маньчжуры додавили противников своей власти на Тайване, но настроения в пользу прежней династии на юге страны были еще сильны. Неприятности с Россией заслонили грозные события, угрожающие самому существованию маньчжурского государства. Необъятный Китай полыхнул мятежами. Провинции: Сычуань, Фуцзянь, Гуандун, Юньнань и остров Тайвань, совсем недавно приведенный к покорности, восстали. К мятежникам незамедлительно примкнули войска, набранные из этнических китайцев, к ним присоединились непримиримые противники Цин из числа беглецов от власти маньчжур. Вооруженные силы повстанцев возглавил талантливый полководец Хао Го и недобитые потомки династии Мин. По дорогам Южного Китая зашагали колоссальные по европейским меркам армии. Горели нескошенные посевы и сады, взятые штурмом города опустошались, мирное население разорялось. Вновь решалась судьба Китая, быть ли ему единым под рукою Цин или вверх возьмут Мин. Дела на севере пришлось предоставить самим себе.

На просторах Желтороссии, так народ назвал новые русские земли по берегам Сунгари и Халкин-гола, поднялись казачьи остроги. Более десяти тысяч русских казаков переселились на юг. Плуг земледельца начал распахивать тучные южные земли. Одновременно с этим и шел обратный поток переселенцев. Десятки тысяч насильно переселенных в Южную Маньчжурию земледельцев-дючеров возвращались в родные места. Многие из них крестились и вступили в православные общины. Их дети ходили в церковно-приходские либо солдатские школы и по праву считали себя русскими. Для закрепления новых земель за Россией митрополит Стефан создал Сунгаринскую епархию и послал для окормления паствы и умножения почти полсотни священников. На берегах Амура и Сунгари поднялись пока еще деревянные стены двух монастырей. При помощи казаков их построили почти пять десятков отправленных далеко на восток для трудного служения православных монахов.

* * *

В колонну по двое взвод несся по обочине дороги по трассе для утренней зарядки к мосту на Казахстан. Чуть сбоку от строя неутомимо бежал сержант. За спиной Алексея, по-башкирски его звали Алан, хриплое дыхание товарищей, гулкое эхо шагов терялось среди обступивших дорогу застывших пятиэтажек. Первый лед хрустел под дружными ударами солдатских ботинок, ночной мороз превратил осенние лужи в подобие катков. Все мышцы работали на пределе.

Алексей вместе с Дохлым, Сергеем и Сашком несли носилки. Сидевший на них урод: Хитрый, отвернувшись, съежился под злобными взглядами товарищей. Судя по ним весь взвод был в курсе, кому они обязаны марш-броском. Он хотел выглядеть непроницаемым, однако лоб предательски собрался в морщины, выдавая напряжение.

Первые сотни метров дались легко. К войсковым порядкам Алексей готовился еще в суворовском училище, каждое утро бегал кросс и подтягивался весьма прилично, пятнадцать раз, но к тому, что придется таскать на носилках толстого сачка, он был не готов. Мимо пролетали, обдавая вонючим выхлопом, редкие по утреннему времени грузовики. Сырой ветер размахивал голыми черными ветками деревьев, изогнул вопросительным знаком негустой, грязный дым, вившийся над котельной-электростанции на улице Советской, отопление в домах уже включили.

Сачок — лентяй, отлынивающий от какого-либо задания (армейский сленг).

Последние городские дома закончились. Дорога уперлась в распахнутые ворота, охраняемого вооруженными милиционерами КПП. Под их внимательными взглядами взвод покинул городскую территорию, тяжело побежал по обдуваемой осенним, зябким ветром степи вдоль потемневшей Вельки. С каждым шагом носилки наливались тяжестью, Хитрый, парень крупный, весом под восемьдесят килограмм. Всхлипывая, Алексей глотал воздух. 'Блин, только бы не уронить. Скажут совсем дохлый, куда тебе в армию!' Кислород пылающим огнем жег горло, в глазах замелькали разноцветные искры, но самым плохим стало то, что он начал спотыкаться.

— Стой, — остановившись, скомандовал внимательно наблюдавший за солдатами сержант, — заменить носильщиков, первые четверо!

Алексей хватал ртом холодный живительный воздух, сердце стучало словно барабан, казалось, что его стук слышен всем. Немного продышавшись он наклонился к уху сидевшего на носилках сачка и прошептал многообещающим голосом:

— Ну, урод, готовься, если ты немедленно не выздоровеешь и не побежишь сам, я тебе это припомню.

Парень еще больше съежился, татарские глаза прищурились, превратившись в щелочки. Если ты плюнешь в коллектив, коллектив утрется, а если коллектив плюнет в тебя, ты утонешь! Вокруг враждебные лица, даже небо хмурилось седыми тучами. Почему его так не любят? Неужели не понимают, что он не хотел никому ничего плохого? Только немного отдохнуть. Он человек, а не дол_анный конь чтобы столько бегать!

Руки Алексея разжались. Не ожидавший подвоха Хитрый скатился с носилок в лужу, едва успев выставить руки и оказался на четвереньках. Крупные капли грязной воды забрызгали куртку и штаны.

Новобранцы разразились дружным и обидным хохотом. С ойканьем, потирая ушибленный локоть, солдат вскочил на ноги, отряхиваясь от грязи.

— Ты чего? — угрожающе сжал кулаки, на лице готовность кинуться на обидчика.

— Ничего, — безразличным голосом произнес Алексей, — уж больно ты толстый, не удержал.

— Прекратили горячие финские парни! — вмешался сержант, приплюснутый нос выдавал в нем опытного боксера, не раз участвовавшего в городских соревнованиях — ты, — он повернулся к Алексею, — в строй, — а ты, — он указал рукой Хитрому на носилки.

Бросив напоследок беспомощно-злобный взгляд на Алексея, виновник торжества подчинился...

Осенью Алексею принесли повестку в армию. Ходатайство мэра: Чепанова, помогло. На радостях парень обзвонил всех одноклассников. Грандиозные планы военной карьеры: после полугода службы подать рапорт на поступление в школу сержантов а там уже рукой подать до офицерского факультета Академии, начали осуществляться. На скромные проводы он пригласил друзей по суворовскому училищу и несколько коллег с работы помоложе, с кем успел близко сойтись. На следующий день в колонне таких же наголо стриженных новобранцев молодой человек переступил порог КПП батальона.

Поселили новобранцев в отдельном помещении, а на утро начался форменный ад: зарядка три километра, перед обедом марш-бросок и это не считая физической подготовки, где без жалости гоняли на тренажерах, спортивном городке и строевой. Так что после вечерней поверки новобранцы едва доползали до коек. Первые дни в армии дались Алексею по сравнению с товарищами легко, в суворовском училище он привык к дисциплине да и гоняли физподготовкой там неплохо, хотя с учебным подразделением не сравнить. Зато кормили в столовой словно на убой, на обеденном столе всегда лежали тарелки с свежими фруктами и овощами из городских оранжерей а борщ варили такой, что ложка стояла. Кривил губу только Хитрый:

— У родителей гораздо лучше готовили!

Папенькин сынок Алексею сразу не понравился, скорее не хитрый а хитрожопый. Работавший когда-то в администрации города отец Хитрого, из коренных мастергадцев, как-то был связан с произошедшим в первый год после Переноса бунтом Романова, но сам под следствие не попал. Без армейского стажа на государственную службу, куда он хотел пристроить Хитрого, не брали. Знакомства остались, ходили смутные слухи, что чадолюбивый папаша подсуетился и устроил сынка на годичный контракт. Остальных новобранцев еда устраивала, особенно выпускников суворовского училища, во взводе их было с Алексеем четверо. Для них такой рацион давно стал привычным.

— Взвод, подъем! — сквозь сон послышался громкий крик сержанта. Включился свет, заставив на миг вновь закрыть глаза. Новобранцы торопливо вскакивали. Не дай бог опоздать на построение. Сержант заставит снова лечь в кровать и подняться на 'бис'. Грохоча сапогами и на ходу застегивая последние пуговицы, замерли в строю. Перед строем замкомвзвода. профессиональный военный. В армии Мастерграда должности специалистов: артиллеристов, саперов и других а также сержантский состав комплектовался из контрактников. За неделю в армии новобранцы видели командира взвода всего несколько раз, зато один из сержантов всегда был рядом.

На построение Хитрый вышел заметно прихрамывая. На пятке красовалась внушительная кровяная мозоль. Сержант удивленно посмотрел на новобранца и покачал головой.

— Как же это ты парень?

Тот лишь страдальчески пожал плечами. Алексей знал, что Хитрый после ужина снял носок на правой ноге и весь вечер ходил так, мучился. Когда спустя десять минут лучащийся довольством Хитрый вернулся из батальонного медпункта в тапочках, сержантом окинул его цепким взглядом и хмыкнул.

— Зарядку пропускать не следует, тем более новобранцам! Назимов, Сорокун, получить в каптерке носилки, остальным строиться!

Покачиваясь на каблуках сержант с легкой усмешкой разглядывал строй недоуменно переглядывающихся подчиненных. Дождавшись когда солдаты с носилками встанут на место, объявил:

— Батальон не бросает бойцов, нигде и никогда. И запомните на каждый хитрый болт есть гайка с лабиринтом! Поэтому... Наш товарищ вышел из строя, значит кладем его на носилки и на марш-бросок! Вопросы?

— Никак нет, — уныло, но дружно рявкнул строй, взгляды бросаемые на Хитрого не сулили ему ничего хорошего.

Во время зарядки Хитрый все порывался срочно выздороветь и подняться с носилок, но сержант был непреклонен.

— Доктор сказал что бег тебе запрещен, значит лежи! И на занятия понесем тебя на носилках!

Перед завтраком новобранец успел еще раз сбегать в медпункт. Как он умолил доктора выдать справку что он способен выдерживать средние нагрузки, не знал никто. Сержант изобразил простодушное удивление, потом посерьезнел, взгляд стал многообещающим:

— Еще раз 'натрешь' ногу, пойдешь на гауптвахту, вопросы есть?

— Никак нет, — уныло шмыгнув носом произнес Хитрый и проскользнул в строй.

— И чтобы никаких разборок! Всем ясно?

— Так точно, — нехотя гаркнули солдаты.

Глава 7

Берега реки Мохока покрывали девственные дебри, простиравшиеся дальше вглубь континента. Богатейшая земля. Хороший траппер здесь не останется без щедрой добычи: рыси и куницы, бобра и ондатра, но не только пушное богатство скрывали здешние земли. Бесконечный вековой лес скрывал несметные полчища кровожадных индейских воинов. В любой момент дикари с разрисованными лицами в ярких костюмах могли с диким гиканьем выплеснуться из лесных чащ на несчастных 'бледнолицых' и снять с них скальпы.

Узкую полоску земли по берегам Гудзона, от устья до водопадов вблизи истока примыкающую к Атлантическому океану: четыре графства колонии Нью-Йорк пришельцы из туманного Альбиона и еще нескольких европейских государств давно считали собственностью. Обитатели маленького форта на холме, перекрывавшего заросшую высокими соснами долину реки давно забыли про стоявшую на этом месте укрепленную деревню племени Уналактиго, относящегося к народу делаваров. Дикари посмели отказаться признать верховную власть английской короны. Ночью поселенцы окружили спящую деревню, зажженные факелы полетели на вигвамы и дома аборигенов, деревянные стены. Не успели воины — индейцы выскочить из жилищ, как все уже пылало. При свете пожарищ убивали всех подряд, стариков, женщин, беззащитных детей. На пепелище осталось более 600 трупов, а на спасшихся делавар англичане устроили настоящую охоту. Немногих уцелевших обратили в рабство. Дикари должны были понять, что отныне здесь главные цивилизованные люди а непокорных ждет ужасная участь.

Уорент-офицер Уэрли, прибывший три дня тому назад в форт на замену погибшего на охоте Джонсона, его задрал медведь, стоял на стене форта. Безоблачное летнее небо светилось глубокой синевой, дикий, ярко-зеленый лес из необхватных сосен до горизонта, казался на этом фоне особенно ярким. Утро — солнечное и ясное, но ветер с севера дул с неослабевающей силой, неся с собой неожиданный для лета холод, рябил поверхность широкой реки Мохока, плескал в обрывистый берег прибоем. С мерзким карканьем над крепостью летала воронья стая.

Уорент-офицер — группа званий в англоязычных странах. По статусу уорент-офицер занимает промежуточное положение между сержантами и младшими офицерами.

— Сэр, что это вороны закружились над крепостью? — заметил он капитану Торнтоному, тыча рукой в небо.

— Видимо ждут когда здесь появятся проклятые навахо из соединенных племен Америки. То-то им поживы будет с индейских трупов! — капитан хрипло рассмеялся видимо донельзя довольный шуткой. Это был мужчина лет сорока, краснощекий, веселый, разбитной джентльмен, хлеставший столько мадеры, сколько может осушить разве только целое графство. Кроме того, что он был командиром Уэрли, он являлся отцом прелестной Джудит, с первого дня пленившей воображение молодого офицера.

О нашествии нового Аттилы: индейского вождя Петерсона с его армией из навахо и примкнувших к ним племен, ходили самые ужасные слухи. Говорили, что они, как и проклятые schismatic из Muscovy перенеслись из будущего. Индейцы использовали самодвижущие повозки, скорострельные фузеи и дальнобойные пушки. У границ колоний навахо появились пару месяцев тому назад, а занятая событиями в Европе английская корона не могла выделить для Северной Америки сколько-нибудь значительных войск. Пользуясь этим навахо разорили множество пограничных фортов и захватили несколько городов. Европейцев беспощадно убивали или обращали в рабов и угоняли куда-то вглубь континента. Говорят, где-то там возник 'Город Свободы' куда стекались воины от множества племен востока и середины континента. И все они жаждали крови англичан, спаси нас Господь!

Уэрли незаметно поморщился, словно съел лимон. По его мнению капитан вел себя неподобающе для джентльмена, но его дочь...Настоящее чудо и с каждым днем мысли молодого человека все чаще крутились вокруг нее. Плутовка была красива и знала это.

— А может это не они? — произнес с надеждой.

— Надеюсь ты не трус? — хмыкнул капитан, вытаскивая и закуривая трубку. Уэрли возмущенно вскинулся. В глазах полыхнуло пламя, — Робкий мужчина — это все равно что бесхвостый бобр. У старины Адама глаз острый, так что навахо появятся здесь скоро.

— Сэр я опасаюсь только за мисс Джудит!

— Ничего, обломают зубы о мой форт, — капитан погрозил кулаком в сторону запада, — а знаешь какие они винтовки используют?

— О них ходят самые удивительный слухи сэр!

— Месяц тому назад союзные индейцы смогли добыть одну вместе с парочкой скальпов, — хохотнул капитан. Заметив чуть брезгливое выражение лица молодого человека при упоминании скальпов, произнес наставительно подняв палец, — В сущности, индейцев нельзя считать людьми... В Библии упомянуты всего три расы: европейцы, монголы и негры. Об индейцах не сказано ни слова. Святые отцы недаром говорят, что у индейцев нет души, следовательно, убивая их ты не совершаешь греха, это все равно как убить бобра!

— Смит! — рявкнул капитан, — когда сержант выглянул из казармы в глубине форта, велел, — принеси винтовку, которую добыли индейцы!

Казнозарядная винтовка оказалась весьма любопытного устройства. Основные отличия от знакомых уорент-офицеру английских мушкетов таились в затворе, выполненном в виде поперечной, вертикально расположенной пробки, ввинченной снизу в казенную часть ствола. Спусковая скоба служила воротком для откручивания и закручивания пробки. Один оборот воротка полностью опускал затвор, давая возможность вкатить в ствол патронника пулю. За ним насыпался пороховой заряд. При закрывании затвор выталкивал лишний порох наружу, в результате в стволе оставалось точно отмеренное количество.

— Ничего сложного, — вдоволь налюбовавшись огнестрельной игрушкой заметил Уэрли, — сэр, а мы такие сможем делать?

— Да, — досадливо дернул уголком рта капитан, — я консультировался у нашего оружейника, вот только...

— Что, сэр? — спросил Уэрли, взглянув на капитана пристально.

— Дорогая она... — конфузливо сказал Торнтоном, — в несколько раз дороже нормального мушкета, так что подходит только для отборных стрелков, вооружать им простых пехотинцев слишком накладно даже для короля!

Ближе к обеду, когда офицеры собирались спуститься вниз, Уэрли заметил нечто странное. Вдалеке, там где русло реки скрывалось за поворотом, в безоблачное небо подымался едва заметный дым, словно там развели огромный костер.

— Сэр! — обратил внимание начальника уорент-офицер и ткнул рукой в сторону дыма.

Торнтоном торопливо направил подзорную трубу, шумно задышал. Оглянулся, найдя горниста, приказал играть тревогу и вновь уставился на приближающихся врагов. Тревожные звуки горна, сигнал к бою, пронеслись над долиной Мохока. Они плыли в теплом прозрачном воздухе, пока плац в центре форта не заполнился вооруженными людьми в красных мундирах а с лесной опушки не откликнулось звонкое эхо.

— Ну вот и посмотрим, кто кого, — слегка хриплым тоном произнес капитан и потянулся к фляжке, где, как уже знал Уэрли, всегда плескалось доброе виски. Только мелкие суетные движения да возбужденный взор выдавали нешуточное волнение.

Дым приближался и становился все гуще, таинственное нечто, как бы не из самых глубин Преисподней, приближалось. Маленькая точка белоголового орлана в ярко-синем небе неподвижно висела над спокойно текущей речкой. Прошло пятнадцать наполненных тревогой минут. Из-за поворота реки выплыл невиданный, длинный и широкий корабль. Борта почти прямые и только нос и корма чуть-чуть приподнимались. Из громадной трубы, посередине заставленной по виду железными повозками палубы, тянулись к воде густые клубы черного дыма. Их издали и разглядел Уэрли. Ветер развевал длинный нежно-оранжевый флаг с непонятным цветным изображением на единственной мачте. У молодого человека буквально отвалилась челюсть. Удивительный корабль двигался без парусов а весла, насколько он мог разглядеть, отсутствовали. Десятки самых обычных, переполненных вооруженными индейцами каноэ вспенивая веслами реку двигались позади. Спиной Уэрли чувствовал, что множество глаз напряженно разглядывают таинственный корабль, переговариваются голосами в которых чувствовался плохо скрытый испуг. Еще когда он пересек океан, то услышал от местных жителей множество историй о нападениях демонов на дьявольских повозках. Вначале он не верил, но невероятные слухи подтверждало столько свидетелей, что он волей-неволей вынужден был поверить.

Судно некоторое время неторопливо скользило вдоль поросших дикой тайгой берегов. Стены форта окутались дымом, по приказу капитана выстрелила одна из трех пушек, но мячик ядра бесполезно расплескал речную гладь в паре сотен ярдов до борта судна. Не успело еще откликнуться эхо, как корабль повернул к берегу. На землю со стуком упали сходни. Одна из повозок неожиданно начала двигаться. Уэрли торопливо обмахнулся крестом. Без лошадей может двигаться не иначе как дьявольское изделие. Слухи оказались правдивыми. Неужели он увидит демонов? Затем на ум ему пришли воспоминания о детстве, проведенном в старинном Йорке. Часы на городской башне приводились в движение с помощью сложного часового механизма из множества искусно сработанных зубчатых колес и пружин. Возможно и повозки навахо двигаются за счет похожего механизма? Он облегченно вздохнул, ибо воевать с исчадиями ада он был не готов а вот с людьми силой померяется. На крыше повозки открылся люк, оттуда наполовину высунулся индеец, на его бритом черепе торчала скальповая прядь, украшенная роучем (головной убор на кожаной или костяной основе, вплетенный в волосы, украшенный шерстью, щетиной животных или перьями птиц). Едва таинственная повозка коснулась земли следующая въехала на сходни.

Через полчаса войско навахо выгрузилось, большой корабль, перестал дымить, застыл на мелководье, Около сотни каноэ, торопливо вытащили на освещенный полуденным солнцем в зените изумрудный луг. На опушке, куда не доставали пушченки форта, заблестело металлом несколько самодвижущихся повозок. Около них пара десятков вооруженных, странно одетых индейцев, с неизменным роучем на голове. Это были навахо из будущего. Хотя в верховный орган Соединенных племен Америки входили вожди всех индейских племен и народов, согласившихся на объединение, но навахо — попаданцы были равнее всех. Голосуешь так, как угодно им, получаешь великолепные ружья, железные ножи, украшения посуду и многое другое в обмен на собственные товары, нет, остаешься без них. Впереди навахо тускло блестят пять странных орудий, два направили стволы на ворота, три в небеса. Остальной сброд из племен краснокожих, примкнувший ради разбоя и поживы, поделились на две неровные коробки. Грозно и молча рассматривают высокие деревянные стены форта, над которым отчаянно трепещет на ветру Юнион Джек, в руках зажаты копья и ружья. Совсем не типично для анархистов — аборигенов. Полное впечатление, что это не, не признающие дисциплину индейцы а дисциплинированное европейское войско. Говорят, что навахо муштруют индейцев в специальных воинских лагерях. За одного отвечают все, а за неисполнение приказа устраивают децимацию — казнь каждого десятого по жребию.

Оторвавшись от подзорной трубы, капитан с некоторым недоумением отметил:

— А эти дикари имеют какое-то представление о дисциплине...к тому-же у них есть пушки... — в последних словах слышалась тщательно скрываемая тревога.

Удивление и невольное уважение не помешало ему с презрением отказаться от предложения индейцев сдаться на милость победителя.

Едва парламентеры вернулись обратно, орудия навахо окутались пороховым дымом.

'Бамм!' — пронеслось над рекой, снаряды с воем полетели к форту. Разорвались, немного не долетев до стены, на лугу, взметнув в синее небо грязные столбы дыма и огня. Один ударил в переполненный солдатами двор форта.

'Жих-жих' — тонко пропели осколки. Десяток раненых и убитых изломанными куклами разлетелось по вытоптанному солдатскими сапогами плацу. Крики, стоны раненых.

Индейцы разразились дикими ликующими воплями, в восторге от оружия новых хозяев затрясли копьями и ружьями. Ответный огонь артиллерии англичан оказался бесполезным. Несколько ядер бессильно разбрызгали землю в ста шагах от позиций навахо, капитан, нахмурившись, приказал прекратить стрельбу. Зато ответный оружейный огонь странных индейцев у самодвижущихся повозок был необычайно точным и, главное, дальнобойность их винтовок превышала дальность стрельбы английских орудий! За пару минут они ополовинили артиллерийские расчеты, заставив выживших спрятаться.

— Укрыться в казарме! -приказал капитан. Чудовищное превосходство оружия навахо было заметно всем, — остальным спрятаться за стенами! И не высовываться, у них слишком хорошие фузеи!

Торнтоном помрачнел, к тому же совсем не такие, как добытые союзными индейцами, эти бьют слишком далеко и слишком метко!

Еще несколько снарядов навахо ударили во двор форта, но на этот раз безуспешно, зато снаряды, направленные в стены, вспучивали, сотрясали их, вырывали за раз по несколько стволов, словно это были прутики а не отличные, в обхват, столетние лиственницы. А потом начался ад! Каждые несколько секунд новые взрывы сотрясали стены форта.

Навахо стреляли метко, очень метко. Полуразрушенный форт окутался пылью и дымом. Через несколько минут множество убитых и стенающих раненых и лежало на земле. Во дворе валяется сбитая со стен пушка, придавленный ею все еще живой артиллерист стонет и сучит ногами. Помочь не было никакой возможности, ибо спуститься вниз было равносильно тому, чтобы пополнить их число. Мрачными тучами задернулось высоко поднявшееся солнце. Дым из полыхающих домов клубиться ввысь. Несколько проемов, достаточных, чтобы ворваться внутрь форта, зияло в стенах, давая возможность рассматривать горящие внутри здания.

— Отступаем к казарме! — приказал капитан, первым бросаясь вдоль стены. Героический бросок не остался безнаказанным, войско англичан уменьшилось еще на несколько человек.

Неистовый, от которого хотелось закрыть уши, лишь бы его не слышать, крик сотен голосов повис над рекою. Союзники навахо бросились в атаку а страшные пришельцы из будущего даже не сдвинулись с места. Немного погодя, в проломы одновременно ворвались десятки потрясающих копьями и ружьями татуированных аборигенов. Из амбразур длинной, низкой грубосколоченной избы с низкой дверью, в какую когда входишь нужно сгибать голову, чтобы не удариться о косяк: казармы, загремел дружный залп.

Первыми же выстрелами убито и ранено несколько индейцев, но это не остановило уверенных в победе нападающих. Навахо разрешили убить всех мужчин, они не ремесленники, зачем им солдаты, когда вокруг несметные толпы индейских воинов, готовых идти на бледнолицых? Только молодых женщин приказали щадить, бледнолицые наложницы пользовались у навахо популярностью.

Все новые толпы врывались во двор, двери казармы задрожала от страшных ударов снаружи...

— Целься по окнам и двери! — взревел капитан, выхватывая пистолет. В тот же момент ставни загрохотали и повалились вниз. В окнах показались стволы ружей, индейцы начали беспорядочно, не целясь, стрелять внутрь. Немного погодя, одна из тяжелых плах двери с грохотом рухнула под ударами множества тел. Блеснуло, грохнуло, ударило в лицо пороховым дымом. Сквозь новую дыру загрохотали выстрелы. Замертво рухнул сержант Смит, множество солдат, обливаясь кровью упали на пол. 'Неужто — жив?' -, обрадовался Уэрли, разряжая пистолет в проем.

Озверевшие индейцы густо и зло полезли вовнутрь но отпрянули назад подгоняемые частой стрельбой и английскими штыками. Несколько минут ничего не происходило, потом отчетливо потянуло дымком, видимо индейцы подожгли казарму. Вскоре крыша занялась багровым пламенем, люди начали задыхаться от густого черного, удушливого дыма а видимость уменьшилась до десятка метров.

Надрывно кашляющие женщины с детьми в руках с мольбой о спасении бросились к капитану.

— Женщины, назад! — крикнул Торнтоном. — Переворачивай столы и скамьи, прячьтесь за ними.

В этот момент осатанелые индейцы вновь бросились на штурм, словно ураган ворвались в помещение. Яростные крики битвы смешались с треском пылающей крыши. В воздухе повисла жуткая смесь запахов сгоревшего пороха, крови и человеческих внутренностей. Остановить, отбросить врагов было уже невозможно.

Полуголый индеец с татуированным лицом с рычанием всаживает копье в живот солдата, окровавленный наконечник вышел из спины. Тот упал словно подкошенный.

Вот индеец, не обращая внимания на то, что не все еще англичане мертвы, ножом снимает скальп с солдата. На лице злобная радость дикаря.

Англичанин в упор разряжает ружье в лицо нападающего, от удара тяжелой свинцовой пули череп развалился словно переспелый орех, разбросав вокруг слизистые ошметки мозга. Почти безголовый труп рухнул на пол.

Капитан всаживает шпагу в грудь индейца, за ним прячется насмерть перепуганная дочка. На него наскочило несколько индейцев, с воинственными криками подняли на копья в воздух. Уже умирая, он попытался полосонуть шпагой врага, но тщетно. Сбросив отца на окровавленный пол, индейцы схватили дико верещащую девушку.

За пологом удушливого дыма Уэрли не видели ни враги ни друзья. Бледный, с блуждающими глазами он одной рукой прикрывая рот платком а в другой держа обнаженную шпагу, отступал к задней двери казармы. Там находилась потайная дверь, где начинается подземный ход из форта он, как офицер был осведомлен. Он мерзок, он недостоин собственных предков, скорее бросившихся грудью на копья дикарей чем поступивших бесчестно, но в этот момент... Как он ненавидел себя! В пропитанном уродливой смертью, дымом и запахом крови месте он желал только одного, выжить! Все ради того чтобы выжить! Почему ему не хватило мужества встать рядом с несчастным Торнтоном и защитить собственную любовь? ...

Спрятавшийся на краю леса в дупле дерева уорент-офицер Уэрли, видел, что происходило в захваченном форте. На его глазах индейцы безжалостно закололи нескольких пытавшихся бежать солдат. Он видел как второй уорент-офицер Браун выбравшись из подземного хода изо всех сил помчался к лесу. Четверо индейцев погнались за ним. Может быть, он и спасся бы, но у самого леса зацепился за корягу и упал. Набежавшие индейцы подняли его на копья, отрубив голову, торжественно понесли страшный трофей в форт. До наступления вечера он несколько раз слышал шаги обутых в почти бесшумные мокасины кровожадных индейцев, хотя возможно он и ошибался, но выглянуть он не рискнул. В любом случае его так и не нашли.

Он лежал на жестком дереве и думал. Ему было плохо, невыносимо плохо, Уэрли чувствовал себя таким же потерянным и жалким как в третьем классе, когда учитель безжалостно выпорол его розгами а ученики насмехались над ним и показывали пальцем. Если бы только он мог найти себе оправдания, за то, что он бросил товарищей и мисс Джудит, это утешило бы муки совести. Не раз и не два он с интересом поглядывал на кинжал, подарок отца, но так и не решился прервать никчемную жизнь. Пальцы беглеца глубоко вонзались в щеки, гася крик истерики, слезы катившиеся из глаз смешивались с кровью и капали на испачканный мундир.

Всего в этот страшный день погибли почти две сотни англичан, Уэрли единственный спасся.

* * *

Войны на западе и на востоке завершились победами. Россия присоединила бывшие прибалтийские провинции Швеции, Карелию и город Выборг, на востоке Приморье и Северную Маньчжурию. Тем самым возвратила утраченный в XIII веке после разгрома Киевской Руси гавани на Балтийском море и приобрела удобный выход в Тихий океан. Западные территории империи Рюриковичей вернулись домой, добровольно присоединилась Литва. Европейские и южные соседи России с удивлением и невольным страхом увидели на границах нового колоса, простиравшегося от Атлантики до Тихого океана...

Конец сентября 1703 года выдался в Москве холодным, по ночам лужи покрывались тонкой корочкой льда, к обеду таявшей и оставлявшей после себя лужи мутной воды и грязь. С утра тучи любопытного московского люда облепили крыши домов. В стылом воздухе струился колокольный звон сорока сороков московских колоколов. Говорили, что патриарх Адриан, ради пущего звона отпустил пономарям тысячу рублей и тридцать бочек белого хлебного вина мастерградского производства. Длинный поезд из полутора сотен возков, карет, повозок, подвод и автомобилей двигался по узким улицам мимо деревянных домиков, крышами едва выглядывающих из-под глухих московских заборов. Приземистых, длинных купеческих амбаров с окованными железом воротами. Над открытыми дверьми лавок размалеванные вывески. После трех лет отсутствия царь — победитель возвращался в столицу.

Выглядывая из окна неспешно едущего автомобиля, он задумчиво смотрел на город. Москву он не любил. Старая аристократия, помнившая многие неприглядные тайны дома Романовых, стрелецкие бунты, ненавистная сестра Софья, горячили кровь и вызывали приступы ярости. Зато на отвоеванных у шведов прибалтийских землях он чувствовал себя превосходно. Соленые ветра обвевали его, морская даль манила, а запахи дегтя, металла и дерева бесчисленных строек, звуки топоров и крики мастеров изумляли и бодрили. Он любил море викингов и ганзейских купцов, любил корабли, воздушные и морские и делать что-нибудь собственными руками. В строящемся по мастерградскому проекту Петрограде он чувствовал себя дома. Инородческие обитатели Петроградской губернии его не смущали, прибалтийское население стремительно русифицировалось, каждую неделю прибывали новые переселенцы, а местные жители толпами переходили в православие.

Старую патриархальную Россию он узнавал и не узнавал. Страна, словно взнузданный конь, встала на дыбы и помчалась галопом в неизвестное.

Пароходы регулярно ходили по Западной Двине до Смоленска. На одном из них он и добирался большую часть пути. Проплывали мрачные, первобытные леса, кое-где на берегах встречались деревушки: два-три десятка избенок, изредка побольше, тогда посредине возвышалась увенчанная крестом церковь. Петр с одобрением смотрел как на черных, вязких после дождей полях, копошились крестьяне, торопились собрать урожай картошки. За время пока его не было, новый корнеплод сумел завоевать сердца подданных и сажали его почти в каждой деревне, через которую проплывал корабль.

Поразила Петра вроде бы с детства знакомая Москва. Куда девалась московская неспешная жизнь? Где благость и покой? Дымы множества паровых машин подымались над длинными сараями мануфактур и заводов в предместьях города. По улицам снует люди, многие одеты по-мастерградски, гудками распугивают прохожих немногочисленные, по правде, всего три раза по пути встретились, паровые автомобили и трактора. На центральных улицах вырвавшись из дорожной грязи, поехали быстрее, дороги замостили камнем. Над глухими московскими заборами росли кирпичные, по мастерградской моде, хоромы, благо в деревне Тушино открыли кирпичный завод и строительных материалов было вдосталь. Звонкий стук топоров перебивал бойкий московский матерок каменщиков. Бояре и дворяне, богатые купцы спешили последовать моде, строить особняк на мастерградский манер. Не доезжая до Кремля, Петр велел остановить автомобиль чтобы, посмотреть диво невиданное. На большом двухэтажном кирпичном здании искусная вывеска 'Московский театр'. Любимая сестра, Наталья расстаралась. Заходить не стал, поезд двинулся дальше в златоглавый Кремль.

После приезда царя начались празднования. Две недели, как полагается, пировала Москва. На радостях Земской Собор единогласно принял манифест:

'Всемилостивейший государь!

Понеже труды вашего величества всему свету известны, хотя мы ведаем, что Вашего величества, яко самодержцу, все принадлежит, однакож в знак нашего истинного признания ваших неусыпных попечений и трудов об подданном вашем народе со ущербом дражайшего здравия вашего, помыслили мы, с прикладу древних, особливо ж римского и греческого народов, дерзновение восприять, по прочитании трактата оного в церкви, принесть свое прошение к вам публично, дабы изволил принять от нас, яко от верных своих подданных, во благодарение титул Отца Отечествия, Императора Всероссийского, Петра Великого, как обыкновенно от Римского Сената за знатные дела императоров их такие титулы публично им в дар приношены и на статуах для памяти в вечные роды подписаны.

Святейший Синод в том с нами согласен.

И тако токмо ожидаем обще от Вашего величества милостивого нам невозбранения.

Устраивать специальную церемонию императорской коронации Петр не стал, ибо на царство он уже венчался и повторять его во второй раз не следовало.

В Успенском соборе отходила обедня. Присутствовали все: царская семья, делегаты Земского собора и высшие государственные чины. Два хора: патриарший на левом клиросе и государевых жильцов — на правом, оглашали темно-золотые своды, с которых пристально вглядывались лики святых сладкогласием. Клубы ладана наполняли древний собор. Едва слышно потрескивали свечи перед золотыми окладами, озаряя разгоряченные лица бояр и чиновников. Патриарх, по сторонам его митрополиты и архиереи, служил лично. Двенадцать звероподобных дьяконов звякали тяжелыми кадилами.

После обедни канцлер громогласно зачитал прошение Земского Собора государю. Тихо, необычно тревожно-торжественно звучали слова, горели, потрескивая, многочисленные свечи. Петр слушал молча, лишь глаза торжествующе сверкали в полумраке.

Едва закончили читать, как трижды вознесся громкий крик: 'Виват!', эхом загулявший под сводами древнего собора.

Петр, дождавшись, когда стихнут крики, ответил громким голосом:

'Царь сие производное от цезарей римских и греческих, так что русские цари от Ивана Грозного сей титул имеют и обширностью державы преимущество имеют над государями европейскими. Зело желаю, чтоб наш народ прямо узнал, что Господь благословил страну нашу и народ наш посему принимаю титул. Надлежит Бога всей крепостью благодарить и трудиться о пользе и прибытке общем, который нам Бог кладет перед очами как внутрь, так и во вне, отчего облегчен будет народ'.

В заключении патриарх отслужил благодарственный молебен. Вновь над столицей плыл колокольный звон, сотни орудий палии в хмурое небо. Затем приглашенные на празднование, более тысячи персон, проследовали в Кремль. Были танцы и иные забавы. Пир длился почти до утра и прервался лишь вечером на любимую петрову огненную потеху. Сердито шипя разъяренными гадюками над кремлевскими башнями, взлетали в небо разноцветные ракеты, на стенах крутились огненные колеса. Император самолично в окружении придворных и приятелей бегал по обнаженному от листвы саду и поджигал транспаранты и мечущие искры фонтаны.

Без промедления императорский титул признали Голландия и Пруссия, и побежденная противница — Швеция, остальные европейцы презрительно промолчали. Мало ли что делается на варварской окраине континента...

Новорожденная Российская империя, расширившая территорию на бывшее Дикое Поле, на юге вышла к Перекопу, на западе к Днестру, а на востоке к предгорьям Кавказа. Запорожская Сечь, до этого игравшая роль оборонительного щита на пути татарских вторжений, оказалась в центре новых русских владений и стала не нужна. Украинские казаки, желающие продолжать вольную жизнь на фронтире, толпами переселялись в окрестности Азова, став достойными оппонентами воинственным кавказским племенам.

Фронтир — граница между освоенными и не освоенными поселенцами землями.

Мало кому получалось 'держать в кулаке' населявший Сечь разноплеменный сброд, разве что гетману Богдану Хмельницкому, не желала она подчинятся и императору Петру Первому. Оставшиеся на Сечи казаки стали откровенно вредить русским интересам. Огромный дуван (добыча) оставшаяся после разграбления Крымского ханства и прибрежных городов Турции вскоре уплыла из казачьих рук. Запорожцы начали конфликтовать с переселенцами на бывшие Дикое Поле. Несмотря на мир с Оттоманской Портой, разграбили большой караван греческих купцов, убытки составили 30 тысяч золотых рублей. Сумма огромная, а покрывать их пришлось царской казне. Дерзкие поступки запорожцев и непослушание высочайших повелений, переполнили чашу терпения Петра Первого. Не забыто было и то, что казаки неоднократно выступали на стороне лютых врагов России — Речи Посполитой, Швеции, Крымского ханства и Османской империи. В соответствии с императорским указом Сечь ликвидировалась, казакам предлагалось или переселение на Кавказ или, получив землю для занятия земледелием, вести жизнь мирного хлебопашца. Для исполнения императорского повеления в Киеве на караван из нескольких сотен небольших суденышек погрузилось три пехотных полка при двадцати орудиях. По пути к русскому корпусу присоединился казачий полковник Игнат Галаган с отрядом. Вначале осени они спустились вниз по древнему Днепру и прибыли к укрепленной столице Запорожья.

Первоначально русские войска не горели желанием пролить кровь буйных запорожских 'лыцарей'. Торжественно зачитав указ, парламентеры потребовали впустить войска, но верхушка Сечи с насмешками выгнала их. Отказ казаков от царских условий не оставил выбора. Загрохотали орудия, окутались густым пороховым дымом. Вскоре укрепления Сечи были частично разрушены. На штурм ринулись густые пехотные колонны. Небольшой вал и засека не стали им препятствием. Вначале разъяренные казаки бешено сопротивлялись, но в самый напряженный момент полковник Игнат Галаган закричал:

— Кладите оружие! Сдавайтесь, бо всем будет помилование!

Запорожцы вначале не поверили и продолжали отбиваться, но Галаган поклялся в верности своих слов, и тогда казаки бросили оружие. Войска заняли бывшую Запорожскую Сечь. За неподчинение императорскому указу верхушку: кошевого атамана Петра Сорочинского, войскового есаула и писаря, трибунал приговорил к смертной казни, приговор был немедленно исполнен. В присутствии толпы мрачных и безоружных казаков их повесили на обширной площади, где проходили сечевые рады. Взятых в плен запорожцев отправили в Сибирь, где они пополнят ряды местного казачества. Клейноды (символы) войска: бунчук, булаву, печать серебряную и другие изъяли. Жарко запылали укрепления, курени и все строения в Сечи, оставив после себя лишь дымящиеся пепелища. Так закончилась славная и кровавая, доблестная и преступная, полная невероятной жестокости с подлостью и благородной самоотверженности история Войска Его Царского Величества Запорожского.

Часть казаков, до пяти тысяч бойцов, не готовая расстаться с вольницей, и не желавшая подчиниться императорской воле, ушла в Турцию. Султан предоставил им земли для поселения и не препятствовал исповедовать веру. За это предатели обязались по первому требованию выставлять в его распоряжение несколько полков.

* * *

Первые лучи брызнули в лицо Ивану Степановичу, старожилу деревеньки переселенцев в двадцати верстах от Мастерграда. Над нежно-розовой полоской рассвета громоздились рыхлые серые тучи. Прекрасный расцвет, пробуждение природы. От него становилось теплее на душе. Клубящийся над необъятным полем туман скрывает его границы. Скоро он растает под лучами поднимающегося над горизонтом солнца. Утренний воздух чист и прохладен. Каждый вдох бодрит, силы наполняют тело. Почти вся деревня с утра приехала на уборку картофеля. Позевывая и переговариваясь, слазят с подвод. С серых небес доносится крики перелетных птиц. Понимать надо! Осень. Сегодня каждый день — год кормит! Слава богу, что погода благоприятствовала и земля сухая. Урожай пшеницы сняли отменный, теперь осталось собрать картошку. По началу он принял новый овощ настороженно, зато когда распробовал, то уже не мыслил еду без варенного или жаренного да на маслице с лучком мастерградского овоща. Ух! Вкуснотища!

Бригадир Иван Степанович слез с велосипеда и положил его на землю подальше от дороги. Мало ли какой автомобиль или трактор поедет, не дай бог поломает. Был он по-крестьянски основательным и серьезным человеком. Не даром его, простого мужика, давно величали с -вичем, как боярина на Руси. Он оглянулся, вроде все слезли. Огладил короткую бороду, свою гордость.

— Ну что, мужики, — бригадир слегка запнулся, потому как в толпе деревенских хватало и баб. Только детей не было. Учитель-мастерградец, категорически запретил забирать их с школьных занятий. Может он и прав, по крайней мере все советы мастерградцев приводили только к добру, — ну и бабоньки, начнем?

— А что девкам, собирать картошечку не надо? — задорно выкрикнула Авдотья, дочь бобыля Семена. Бабы засмеялись, даже мужики заулыбались. Мать шальной девки уже три года как умерла, а отец так до сих пор и не женился, хотя многие ему за это укоряли. Любил он покойницу сильно.

— Я тебе ужо! — беззлобно погрозил кулаком Иван Степанович. Ну никакого сладу с бедовыми, разбаловались в школе да глядючи на порядки коренных мастерградцев. Сама одета по— мастерградски в портах называемых джинсы. Тьфу, срамота! И не скажешь ничего. Ты ей слово а она в ответ десять. А высечь нельзя. Иван Никитович, участковый за такое пожалуй сам горячих выпишет. Излишняя самостоятельность молодежи и бабского племени Ивану Степановичу категорически не нравилась, зато у мастерградских порядков было много других, хороших сторон, — Поговори мне! Не слушаться бригадира! Ужо нажалуюсь твоему батюшке, он быстро тебе горячих выпишет! Итить — колотить!

Некоторые слова коренных мастерградцев были донельзя приставучие.

Своенравная девка прыснула в кулак, но дальше действовать на нервы Ивана Степановича поостереглась. Батя ее хоть и молчалив, но руку имел тяжелую.

Иван Степанович расставил людей вдоль поля на 10-15 шагов, сам встал посередине. Почти все мужики деревни работали всем обществом, поля общие и каждый с урожая получает долю. А что? Земли на семью выделили каждому столько, что жилы порвешь а в одиночку не пропашешь, а вот совместно, да еще с тракторами, запросто! Работать всем миром русскому мужику привычно, а тут еще и льготы от Мастерграда есть, коль объединился. Кликали это мудреным словом кооператив, но мужики предпочитали звать обществом.

На ходу натягивая рукавицы, деревенские двинулись навстречу подымающемуся солнцу. Картофельные клубни собирали в небольшие мешки, отнеся к центру поля, там складировали в кучи. Вчера трактор за день выкопал больше половины поля. Работа шла с огоньком, весело, девки и бабы распевали песни, по очереди и деревенские и новые, подслушанные по радиоприемнику.

Дело шло к обеду, когда послышался рев трактора. Заехал на поле, в кабине виднелся белобрысый профиль старшего сына: Алексашки. Важный такой! Иван Степанович гордо подбоченился и окинул деревенских взглядом. Все видят его старшенького? Смотрите не кто-нибудь а его сын работает на мастерградстой машинно-тракторной станции трактористом. Выбился в люди! Не зря он не препятствовал ему учиться. А там глядишь присягнет Мастерграду и станет полноправным гражданином! От этой перспективы, от того что его внуки станут мастерградцами, еще совсем нестарый, и сорока нет, мужчина довольно прижмурился. Десять лет тому назад он вышел на границу городских владений с телегой, из которой выглядывает баба и двое малых сыновей, а всего добра только топор за поясом да лошадка верная. А сейчас он каков? Изба-пятистенка из лиственниц пахнет смолой, банька есть, в коровнике скотина по утрам мычит, требует заботливых рук хозяйки. Дома достаток, каждый день семья ест мясо и молоко. Дома и радиоприемник есть, а как без него? Музыка там хорошая, опять же новости городские. В последнее время он задумывался над приобретением телевизора. Дорого, но на следующий год обещали провести в деревню электричество. Так почему бы не прикупить мастерградскую забаву? Дюже жене нравилось смотреть мастерградские сериалы, вот только в сельсовет, где стоял единственный в деревне телевизор, не набегаешься да и работал он только по вечерам, когда заводили генератор.

Трактор лихо подъехал, остановившись около Ивана Степановича. Тот смущенно кашлянул. Хотя работу и уход за 'механической лошадью' освоили даже некоторые из его ровесников, он продолжал относиться к ним с некоторой опаской: воняют гадостно, не живое а двигается, хотя и признавал их пользу, за день трактор до трех десятин.

— Бать! Где тут копать картошку, показывай!

Сам стрельнул глазами на бедовую Авдотью, та зарделась, но от бдительного отцовского взора это не укрылось. Ну ужо домой придет, я ему!

Глава 8

Начало 1703 года сложилось для королевских дворов Парижа и Мадрида в целом удачно.

В Италии продолжалась позиционная война. Несмотря на превосходство своих сил, маршал Вандом предпочитал маневрировать, играя тем самым на руку противнику, желавшему выиграть время до подхода подкреплений. Недовольный Версаль категорически потребовал активности. Маршалу пришлось подчинится. 8 июня с 27 тысячной армией Вандом двинулся к городу Остилии. Длинные змеи ротных колонн замаршировали по пропахшим горячей пылью дорогам северной Италии, помнящих еще легионы древнего Рима. Вначале успех сопутствовал французам, но отступившие австрийцы взорвали большую плотину на реке По. Разлившаяся вода остудила воинственный пыл галлов, заставив беспорядочно отступить. В мае французов настигло новое разочарование: герцог Виктор-Амадея Савойский переметнулся в стан англо-голландцев, и французы были вынуждены начать против изменившего союзника военные действия. Силы савойцы имели небольшие: 8 тысяч пехоты и 3,5 тысячи кавалерии, но и это могло склонить неустойчивую фортуну на сторону антибурбонской коалиции. 27 июля после длительной осады перед французами капитулировал гарнизон города Бресчелло. Угроза наступления через перевал Бреннер на Вену стала реальной. Новым ударом по планам французов стал переход в марте в стан противников Бурбонов Португалии.

В Голландии успех сопутствовал армии герцога Мальборо, дальнего предка знаменитого Черчилля, премьер-министра Великобритании времен Второй мировой войны. Военные действия в основном сводились к осадам многочисленных крепостей. Англо-голландцы захватили Бонн и вынудили курфюрста Кельна бежать в одной карете. Пышный двор курфюрста не успела эвакуировать, победителям достались богатые трофеи. Бурбоны потеряли ряд укрепленных пунктов: 19 августа Мальборо осадил крепость Гюи, через шесть дней пятитысячный гарнизон вывесил над каменными бастионами белый флаг капитуляции. 17 сентября пал Гельдерн, осажденный ещё с февраля, а 27 сентября в руки союзников попал Лимбург, но коренного перелома Мальборо так и не удалось добиться. С наступлением холодов противники ушли на зимние квартиры.

В Германии успех сопутствовал Бурбонам. Французская разведка не зря ела свой хлеб с маслом и сумела нанести внезапный удар в спину Габсбургам. Год начался с общенационального венгерского восстания. Возглавил его потомок трансильванских князей Ференц Ракоци II. Вскоре огонь мятежа охватил всю страну и вынудил Габсбургов выделить крупные силы для его подавления, ослабив армию в Германии. Воспользовавшись этим французский корпус под командованием маршала Виллара 12 февраля двинулся вглубь страны по направлению к городу Кадерна, на соединение с единственным союзником на востоке — баварским курфюрстом Максимилианом. Перед превосходящими их по численности войсками противника имперцы медленно пятились. 18 февраля французская армия прибыла в город Альтенгейм, 19 февраля заняла Кинциг. Продолжая наступление Виллар овладел городом Оффенбург, 9 марта сдалась крепость Кель (2,5 тысяч гарнизона). Баварский курфюрст Максимилиан воспользовался отвлечением внимания имперцев и занял единственную переправу австрийцев на верхнем Дунае. 11 марта при селении Зигхардинге он атаковал 10-и тысячный отряд генерал Шлика. Потеряв в ожесточенной схватке 1200 человек убитыми и ранеными, разбитые австрийцы отступили. 18 апреля французы перешли Рейн у города Страсбурга и 8 мая соединились с баварцами. Соединенная армия достигла численности 60 тысяч человек. Появилась уникальная возможность осадою или захватом столицы вывести Габсбургов из войны. После настоятельных советов Версаля и Мадрида союзники приняли решение наступать долиною Дуная на Вену. Франко-баварская армия с запада, с юга, из Италии, армия маршала Вандома, создавали серьезную опасность столице Австрийской империи. Над антибурбонская лигой нависла угроза потери сильнейшего союзника.

11 августа в районе коммуны Бленхейм на юге Германии двигавшейся к Вене объединенной франко-баварской армии под командованием маршала Виллара и баварского курфюрста заступили путь войска под руководством знаменитого принца Евгения Савойского. Франко-баварские силы: 62 батальона пехоты и 48 эскадронов кавалерии, получив донесение разведки о приближении неприятеля, остановились на господствующих позициях на склонах холмов за небольшой, заросшей густым камышом рекой Небель. Правый фланг армии упирался в полноводный Дунай. Для защиты левого — развернули несколько батальонов и конницу, вдоль фронта вырыли ров. Над линией обороны повисли воздушные шары с корректировщиками.

В пять часов следующего дня еще холодно и темно. На востоке поднимался огромный шар солнца, утренний туман на холмах начал расходиться, оставляя после себя ледяную росу. В низинах за речкой, где притаился враг, он расстилался молочно-белым морем. Кусты, словно громадные деревья, дым костров, куда бросали все лишнее, что нельзя увезти с собою: стулья, столы, запасные колеса, кадушки, смешивался с туманом и ел глаза. Солдаты торопливо пережевывали сухари. Офицеры пили кофе и завтракали. Застегнув мундиры, надевали шпаги и ранцы. Адъютанты, командиры батальонов и полков садились на лошадей. Осенив себя крестом, отдавали последние приказания. Крики команд, конское ржание, заглушал однообразный топот тысяч ног. К шести часам войска центра, резервы и фланги выстроились на холмах.

Черноволосый и худощавый, со смуглым лицом на котором горели проницательные глаза, маленького роста человек внимательно смотрел на холмы, где выстроились ровные ряды французской пехоты. Его бывших земляков. Это был знаменитый принц Евгений Савойский, главнокомандующий австрийской армией. Позади толпился штаб, сверкало золото эполет, офицеры негромко перешептывались на немецком. Туман расходился, в версте впереди стали видны занявшие холмы неприятельские войска. Позиции французов, чрезвычайно сильные на флангах, в центре выглядели достаточно слабыми, чтобы успешно атаковать их. Утвержденный принцем план был дерзок до безумия, но основывался на технических новинках, коих в последнее время стало множество. Бог помогает дерзким и счастливцам и сегодня ему повезет! Когда солнце брызнув по полям лучами, вышло из тумана, прогоняя его последние остатки, он махнул рукой в белоснежной перчатке и произнес:

— vorwаrts (вперед — по-немецки).

Через несколько минут, необходимых адъютанту, чтобы доставить приказ, в центре французской линии воцарился кромешный ад. В свежем утреннем воздухе оглушительно заревело больше сотни орудий. Расположенная в центре позиций батарея окуталась плотным пороховым дымом. Звук эхом отразился от застывшей реки, пошел гулять по холмам. В нарушение общепринятых правил Евгений Савойский сосредоточил в центре всю артиллерию. Стволы изрыгали на позиции врага настолько частые выстрелы, что они слились в один протяжный и грозный рев. Над пехотой французов пронзительно засвистели ядра, попадая в плотный строй они сносили по несколько человек, убивая и калеча, отрывая руки и ноги, беспрестанно охали и падали солдаты. Надрывая душу кричали раненые. В первые минуты десятки, сотни, пали на окровавленную землю. Огонь столь плотный, что не в человеческих силах его снести. Стройная линия французских батальонов заколебалась, попятилась, послышались первые панические крики.

Вслед им на подступах к речке блестя штыками появились густые стрелковой цепи австрийской пехоты, часть орудий двигалась в их рядах. Впереди ехало несколько самодвижущихся повозок из далекой Московии. Солнце блестело на их покрытых железом телах, лишь впереди узкая амбразура, из которой высовывается хищное рыльце орудия. Каким образом они появились у австрийцев, непонятно, московиты не продавали их иностранцам. Послышались перекаты ружейной пальбы, но на редкие выстрелы пятящихся французов, имперцы отвечали плотными залпами. Ядро ударило двигавшуюся справа повозку, но бессильно отскочило назад, словно это мячик а не смертоносный снаряд. В французских рядах закричали: 'Это смерть, братцы! Бежим!' Паника овладела солдатами. Смешанные, все увеличивающиеся толпы побежали назад, чтобы под прикрытием холма скрыться от австрийских ядер, увлекая даже тех, кто сопротивлялся постыдной трусости.

Огромная масса кавалерии с левого фланга, зашевелилась, начала спускаться с холмов на атакующих австрийцев. Пехотные цепи у обреза воды остановились, залп, залп, залп! Пехота укуталась плотным дымом. На расстоянии немыслимом для старых мушкетов пули Минье собирали жатву. Блестящие всадники на полном скаку летели вниз, ржали, пытаясь подняться с разбитой копытами земли раненые кони, завал из конских и человеческих трупов остановил атаку. В довершение разгрома самодвижущиеся повозки, развернувшись в сторону кавалерии полыхнули огнем. Визжащая картечь прорубила просеки в плотных рядах всадников. Не выдержав огня, остатки французов повернули коней. Бегство стало всеобщим.

Принц Евгений Савойский вспомнил как попав в немилость при дворе, из Парижа уехала мать а он, совсем еще ребенок, остался с крошечным пансионом в столице один. Он попытался поступить на военную службу, о которой мечтал с детства, но Король-Солнце, взглянув на слабое телосложение подростка, отказал и постановил учить на священника. Гордыня — смертный грех, но мстительную ухмылку, больше похожую на волчий оскал, он скрыть не смог.

— Господа, а наш противник не так и стоек, в Европе больше рассказывают о галльской храбрости чем ее есть в действительности, — произнес он с легкой улыбкой, обернувшись к штабным. Шутку встретили с ликованием. Победа одержана сокрушительная, небывалая.

Победители потеряли примерно несколько сотен человек убитыми и ранеными. Франко-баварская армия фактически была уничтожена: из 60 тысяч когда-то победоносных войск удалось собрать примерно 20 тысяч человек. Было убито и ранено 20 тысяч солдат, взято в плен 14 тысяч человек, все орудия попали к победителям, захвачено большое количество знамен и штандартов, все палатки и склады.

Через несколько дней в австрийскую столицу прибыли представители баварского курфюрста Максимилиана с предложением начать переговоры. До конца года завоевания французов в Германии были утеряны, Бурбоны лишились единственного союзника на востоке.

На море французы и испанцы не рисковали вступить в сражение с превосходившей по количеству кораблей объединенной англо-голландской армадой и отсиживались в блокированных противником портах, большая часть французского флота стояла в Тулоне. Обе противоборствующие коалиции усиленно строили пароходофрегаты так что поставок паровых машин из Мастерграда и собственного производства не хватало.12 июля 1703 года в Средиземное море из Лондона под командованием адмирала Шовель отправилась сильная эскадра в составе 35 линейных кораблей и двух параходофрегатов. Противника он так и не встретил. Шовель пробыл в Средиземном море до ноября, после чего, оставив 6 голландских кораблей у союзников в Лиссабоне, вернулся в Англию.

1703 год стал катастрофой для Бурбонов. Военные действия в следующем году угрожали переместится на французскую сторону. От заокеанских колоний остались жалкие клочки. Появившееся как чертик из табакерки индейское государство прижало колонистов к побережью океана. Утешало лишь то, что у британцев дела шли не лучше. Великие мечты о Латинской империи под скипетром Бурбонов рисковали вдребезги разбиться о суровую реальность. Призрак скорого и неминуемого поражения поднялся во весь рост перед Королем — солнце, не давая ему спать и куртуазно ухаживать за дамами и многочисленными любовницами, он стал раздражительным и сварливым, пока наконец не придумал великолепный выход...

Едва молодой человек переступил порог королевского кабинета, как декоративная собачка — любимица мадам де Ментенон, разразилась звонким тявканьем. Король-солнце, встретивший внука благосклонной улыбкой, чуть нахмурился и позвенел лежащим перед ним на столе колокольчиком. Король явно был в прекрасном расположении духа.

— Внук мой, Людовик— юноша зарделся, нечасто его так называл великий дед, — присаживайся, — король указал на кресло с противоположной стороны роскошного стола размером с королевскую кровать, сделанную французскими ремесленниками, самыми искусными во всей Европе.

Людовик, герцог Бургундский сын Людовика Великого Дофина и Марии Анны Баварской, старший внук Людовика XIV.

Просиявший от ласкового обращения великого деда юноша осторожно присел. Когда появившиеся на звон слуги унесли глупую псину, король гордо откинулся в кресле. Юноша был красив той особенной красотой, какую дают молодость, многие поколения царственных предков и обеспеченная жизнь. Белоснежный с золотым шитьем придворный камзол сидел на нем словно влитой, на лице написаны преданность и родственная любовь. Моя порода!

— Внук мой, — повторил король, — Франции и я, нуждаются в ваших услугах, вы готовы послужить им?

— Безусловно ваше величество! — молодой человек учтиво кивнул. Король задумался, нервно стиснул руки.

— Мой мальчик, доселе Франция царила в Европе. Ее армия была самой многочисленной, лучше всех организованной и руководимой, ее дипломатия господствовала над всеми европейскими дворами. Наша нация достижениями в искусстве и науках, в промышленности и торговле поражала мир. Мой двор был предметом зависти и удивления государей, старавшихся во всем подражать, но сейчас величие Франции под угрозой. Надежды лета, что удастся сокрушить Вену, развеялись прахом в злосчастном Бленхеймском сражении. Франция изнемогает под ударами врагов! Наши враги: торгаши англичане и голландцы вместе с спесивыми австрийцами очень сильны.

Произнеся это, король бросил испытующий взгляд на молодого человека, но на лице того можно было прочитать только крайнее внимание. Несмотря на молодость, герцог Бургундский был достаточно опытен, чтобы не поддакивать Королю-Солнце в тот момент, когда у его величества наступил приступ уничижения. Вскочив, король раздраженно прошелся по кабинету, сопровождаемый почтительным взглядом внука. Слегка располневшая фигура Людовика XIV отразилась в висевшем на стене роскошном зеркале до пола. Mastergrad, везде Mastergrad с неожиданным озлоблением подумал он.

— Мой мальчик я прошу Вас поехать в далекую Московию, нам нужен военный союз с царем Петром, совсем недавно сокрушившим шведов и откромсавшим изрядные куски от Речи Посполитой... А еще больше необходим союз с стоящим за его спиной Mastergrad. Тебе, моему внуку, будет проще договариваться с равными по положению особами.

На лице юного Людовика мелькнула тень растерянности, он откликнулся с небольшой заминкой:

— Сир! А как же наша традиционная поддержка поляков и турок?

— К черту поляков, к черту турок! — король заалел лицом, — Париж стоит мессы и поэтому мы повернемся к ним спиной. Я так решил!

Пауза затягивалась, но король явно не собирался прерывать ее первым. Юный Людовик молчал, обдумывая предложение царственного деда. С одной стороны он и сплотившаяся вокруг него 'благочестивая партия': учитель Фенелон, герцоги де Бовийе и де Шеврез, а также известный мемуарист Луи де Сен-Симон, после успешного выполнения задания могли усилить влияние на политику Короля-Солнце, но расставаться с милашкой Марией Аделаидой, совершенно не хотелось. В воображении предстал восхитительный облик обнаженной юной супруги. Он сглотнул невольную слюну.

— Ваше величество, но пойдут ли хитрые moskovit на союз с la belle France (прекрасной Францией)?

— Об этом друг мой не беспокойтесь! Отношения Mastergrad и moskovit с Британией очень

напряженные, доходило до столкновений на море. Там еще какой-то заговор против царя Петра. А враг моего врага... Словом у них есть заинтересованность в союзе против английской короны!

Молодой человек сделал последнюю попытку увильнуть от выполнения королевского задания:

— Сир, я понимаю всю важность порученного Вами дела, но я не чувствую себе столь опытным, чтобы вести переговоры с хитрыми московскими bojar.

Солнце выглянуло из-за промозглых осенних туч, отразилось от мрамора пола, отчего королевское лицо осветилось немного брезгливой улыбкой. Усмехнувшись, он продолжил более фривольным тоном:

— Какой вздор мой друг! Не беспокойтесь мой мальчик, с Вами поедут опытные советники. Вы во всем можете положиться на их пожелания. Я уполномочиваю Вас подписать договор о военном союзе с Московией и Mastergrad. В Гавре Вас дожидается корабль, на котором вы пойдете в составе большого конвоя Mastergrad. Жадные британцы уже давно не рискуют нападать на их суда.

Юному Людовику осталось лишь согласно наклонить голову.

* * *

Полицейский отодвинулся, пропуская одетого в потертый, но аккуратно заштопанный кафтан арестованного в кабинет, вошел следом. За окном барабанил вгоняющий в тоску английский дождь пополам со снегом, погода, когда приличный человек не выйдет на улицу без крайней нужды, но ни один звук не проникал сквозь толстые стены. В углу, распространяя живительное тепло, с треском сгорали в камине поленья. Едва заметно пахло дымом и добрым английским элем. Середину комнаты занимал заваленный книгами и бумагами квадратный стол. За ним сидел человек в невзрачном черном камзоле и невыразительным лицом, какого встретишь на улице и, ни за что не запомнишь. Подняв студенистые глаза от документа который он читал, впился проницательным, испытующим взглядом в зашедшего в кабинет узника, словно желая проникнуть в его душу.

Вилберн Лэнгфорд почувствовал, как лихорадочный озноб пробежал по его телу, но это никак не выразилось внешне. Он гордо вскинул подбородок, в его положении считаться с кем-либо не имело смысла.

— Это тот самый Вилберн Лэнгфорд? — спросил хозяин кабинета после некоторого молчания.

— Да, сэр, — ответил полицейский.

— Хорошо. Подайте мне его бумаги и оставьте нас.

Офицер молча передал документы и, низко поклонившись, вышел. В бумагах Вилберн узнал протоколы его допросов. Человек за столом время от времени поднимал глаза от документов и останавливал их на арестанте, и тогда молодому человеку казалось, что в него впиваются два стилета.

— Быть может мне, как благородному человеку предложат присесть? — с восхитительной наглостью произнес арестованный. Терять ему было нечего.

Человек за столом в очередной раз оторвался от документа и произнес бесцветным голосом:

— Да-да, конечно, присаживайтесь, я скоро.

Закинув ногу на ногу, Вилберн принял горделивую позу на скромном стуле. После провала дядюшкиного задания в Москве и гибели покровителя, дела молодого человека шли все хуже и хуже. Вначале пришлось распроститься с надеждами на покупку поместья, затем тяжело заболела матушка. Расходы на лечение опустошили кошелек молодого человека, но все усилия оказались напрасными, в конце прошлого года он похоронил ее в родовом склепе. Оставшихся средств не хватило даже на то, чтобы купить патент офицера и к сегодняшнему дню он был окончательно на мели. А всему виной наглый мастерградец Петелин. Если бы не он, то Вилберн вырвал из проклятых дикарей нужный дядюшке торговый договор. В этом он абсолютно уверен. При воспоминаниях о злосчастной встрече в мастерградском посольстве, прервавшей его прекрасно начавшуюся карьеру лицо молодого человека передергивала болезненная судорога а из груди вырывался крик ярости. Мерзавец оскорбил его, потомка многих поколений благородных предков, но несмотря на это сумел избежать дуэли.

Через десяток минут изучения документов и нескольких взглядов на арестанта, для сидевшего за столом человека все стало ясно. Пожалуй этот подойдет, но все же посмотрим.

— Вы обвиняетесь в убийстве с ограблением почтенного купца Ван Дорта, — медленно проговорил человек и замолчал, отработанным многолетней практикой взглядом впился в лицо Вилберна.

— Его так звали? — молодой человек пренебрежительно ухмыльнулся, — он сам виноват, оскорбив меня. А я никому не спускаю поношения родовой чести. Это была дуэль по всем правилам!

— На теле усопшего не нашли ни кошелька ни перстня с золотой цепью, каковые по показаниям слуг он носил.

— Так может слуги сами и ограбили его? Вы подозреваете что это я взял их? Если я был свободен я вызвал бы Вас на дуэль! — лицо Вилберна заалело от негодования, шрам на скуле, явно оставленный шпагой, побелел. Хозяин кабинета мысленно зааплодировал. Из протокола допроса ростовщика Хейфеца следовало, что вещи купца Ван Дорта сдал молодой человек, поразительно похожий на Вилберн Лэнгфорда. Сколько искреннего возмущения в голосе, хорош, истинно хорош, а как врет!

— Успокойтесь Лэнгфорд. Это не помешает правосудию повесить Вас за убийство с ограблением... — бесцветным словно вода голосом произнес человек.

Услышав бесцеремонное предположение Вилберна побледнел, но решимости не убавилось:

— Надеюсь на виселицу с шелковой веревкой, я имею право на привилегии.

— Ну если это утешит Вас, то думаю суд посчитается с Вашим происхождением, впрочем есть варианты...

Впервые с начала разговора на лице Вилберна отразилось волнение, но он продолжал молча смотреть на человека за столом, за что удостоился новых мысленных аплодисментов. Решительно то, что нужно, не бывает отбросов, есть кадры!

— Нам необходим человек для выполнения деликатного задания в Московии... если вы возьметесь за него, ваши прегрешения будут забыты и вы даже сможете немного заработать.

— Нам? Кому это нам? И кстати как вас зовут, неудобно разговаривать с человеком не зная его имени.

Человек за столом молча поднял глаза к закопченному потолку, показывая как высоко положение будущих работодателей и представился:

— Зовите меня сэр Мерлин.

— Как в старинной британской легенде? И вы так же как волшебник в сказке всемогущи?

— Ну примерно так же, — На лице сэра Мерлина появилось выражение благожелательного, он неторопливо продолжил, — Прежде чем я расскажу что от вас требуется, вы должны дать согласие на выполнение поручения.

Хозяин кабинета замолчал, продолжая сверлить арестанта взглядом и подмечая малейшие оттенки эмоций на его лице.

В глазах молодого человека мелькнула растерянность, несколько мгновений сохранял прежнюю позу, ожидая продолжения, потом неторопливо выпрямился. Быть повешенным или выполнить пусть трудное задание, какие могут быть сомнения? Рисковать шкурой, выполняя деликатные поручения ему не впервой и всегда он выкручивался не без прибытка для собственного кошелька. Впервые за последние три дня как его арестовали молодой человек расслабился. Рука с подживающими костяшками легла на стол. На прошлой неделе он напился в хлам. Вспомнив о мерзавце Петелине от бессильной ярости в кровь разбил кулак о стену.

— Я согласен! — нервно ухмыльнулся Вилберн, — у меня нет выбора.

Дождь на улице закончился, солнце пробилось сквозь свинцовые тучи и слегка позолотило хмурый кабинет сэра Мерлина.

— Я не сомневался в Вашем благоразумии, — бледные губы сэра Мерлина раздвинулись в подобии улыбки, — неделю тому назад французский король отправил внука — герцога Бургундского в Московию чтобы заключить военный союз с царем Петром и Mastergrad, направленный против интересов британской короны. В море перехватить его корабль не поучится, он идет в составе конвоя. Ваша задача прибыть в Москву и любыми средствами расстроить союз двух сильнейших государств Европы. Слушайте, что вы должны сделать...

Глава 9

Багровое солнце совсем не на много приподнялось над заснеженным горизонтом. Москва просыпалась. Сапожник только вывешивал сапог над своей убогой будкой, портной раскидывал забористых цветов кафтан, приказчик или мелкий купчина начинал вахту в лавке. Зевая и крестя рот не совсем проснувшиеся люди перемешивая серый снег на дорогах спешили на работу. Кто в собственные мастерские, а большинство на одну из мануфактур, во множестве открытых в Москве и ее ближайших окрестностях. Безветренно и морозно. Густой черный дым подымался почти вертикально над деревянными крышами. Матерно ругаясь сторожа убирали примерзшие за ночь к земле рогатки, перегораживавшие от лихих людей улицы. Хмурые, невыспавшиеся караульщики с алебардами и бердышами устало брели домой. В последнее время воров в столице почти извели и поговаривали, что ночную стражу собираются отменить.

В декабре 1704 года длинный караван французского посольства по узкой улице с невысокими бревенчатыми домами, огражденными низенькими заборами в пол человеческого роста, въехал в столицу русской империи. Впереди саней вели под уздцы верховых лошадей под дорогими чепраками и попонами, за ними — конные мушкетеры, пажи, кавалеры и рыцари. Все в малиновых кафтанах с вышитыми золотыми лилиями на груди и спине. Оглушительный рев труб смешивался с густым звоном колоколов, благовестивших к ранней обедне и лаем дворовых собак. В середине поезда двигались кругом стеклянные сани посла: Людовика, герцог Бургундского. В печке уютно постреливали дрова, от нее тянуло теплом, но в санях все равно прохладно. Зябко поежившись Людовик поплотнее запахнув подаренную Петроградским губернатором соболиную шубу, придвинулся поближе к печке.

Ужасная страна, как они только выживают при таком морозе? С самого начало путешествие порвало все его шаблоны. Он привык, что культура и науки это на западе, а на востоке дикость и варварство, но Россия оказалась совсем не такой как он ее представлял.

Первый шок и восторг француз испытал едва ступив с корабля на берег в Петрограде. Он ожидал увидеть варварский город moskovit а вместо этого его глазам предстало нечто невообразимое. Последовав вежливому приглашению петроградского губернатора осмотреть город, Людовик с опаской сел в экипаж без коня: автомобиль. Когда тот бесшумно помчался, он побледнел и едва не удержался от крика, но в конце молодой герцог привык к немыслимо большой скорости и прогулка начала ему доставлять странное удовольствие. Чем дальше они ехали тем больше Людовик изумлялся. Где ожидаемые им виды варварского города? Стремительно пролетали выстроенные по мастерградской моде многоэтажные дома, аккуратные и ухоженные, дворцы с черепичными, красивыми крышами, магазины с зеркальными стеклами заполненные самым разнообразным товаром, на улицах толчея. Во вперемешку — конные экипажи, редкие автомобили и двигающиеся по двум рельсам большие многоместные кареты. По отдельным дорожкам для пешеходов: тротуарам, движется публика, благородные люди, одетые по-мастерградски, купцы и ремесленники, платья у всех чистые и опрятные. Выглядят довольными жизнью. Просторные площади украшены скульптурами древних богинь, обсажены деревьями. Мощенные брусчаткой широкие улицы со сточными желобами, каких не встретишь в привыкшей к узким средневековым улочкам Европе, пронизаны неярким прибалтийским солнцем. Городские пруды сверкают первым, еще непрочным льдом. В городе немыслимая чистота, какой нет даже в великолепном Версале. На мостовой ни следов помоев или иных нечистот, которые люди обычно выбрасывают на дороги. Ветер приносит свежий запах моря и мороза. Немного пахнет навозом, но конские катыши тут же убирают многочисленные дворники. Людовик даже попросил завернуть подальше от центра и остановиться. Он вышел из экипажа, прошелся. Где 'благоухающие' кучи навоза и золы— вечные спутники европейских городов? По дороге можно пройти, не испачкав туфли. Когда ошеломленный герцог сел обратно в автомобиль, губернатор любезно пояснил, это потому, что в городе к каждому дому подведены канализация и водопровод, а за выбрасывание мусора в неположенном месте штраф рубль. Экипаж проехал дальше, на окраины, где кипит строительство. Кирпичные корпуса недостроенных зданий в лесах. Каменщики и подсобники, точно муравьи, облепили стены, в морозном воздухе далеко слышен стук мастерков, громкие голоса. Рабочие в грубых комбинезонах снуют по территории, деловые, серьезные.

Около трехэтажного кирпичного здания на окраине с вывеской, которую герцогу перевели: Филиал Мастерградской больницы, было чисто и чинно. Сквозь прозрачные стекла от пола до потолка виден первый этаж. Будущие пациенты снимают верхнюю одежду, передают ее специально назначенному служителю, возвращающую ее при выходе. Затем следуют по кабинетам докторов. До Людовика доходили смутные слухи о чудесной больнице Mastergrad, где лечат неизлечимые болезни, но он считал это полной чушью. Разве могут восточные варвары опережать в науках цивилизованные страны? Губернатор лично провел герцога по необычно чистым коридорам больницы. Первое, что поразило и удивило: обилие пациентов из аристократии и богатых купцов восточной Европы. Они быстро осознали, что в Петрограде можно вылечить болезни, бывшие на Родине смертным приговором и теперь массово приезжали лечиться в Россию.

Страждущие излечения герцоги, князья, бароны чинно, тихо переговаривались, ожидая в коридорах вызова к доктору. Удивленными глазами герцог осматривал кабинет где лечил цирюльник: пациента усаживали на роскошное кожаное кресло. Сверкающими на солнце инструментами не только вырывали зубы но и лечили в них дыры и даже вставляли новые. И все это без боли. Людовик вспомнил первое и слава богу последнее знакомство с зубодерами и содрогнулся. Тогда ему показалось что он умрет, не выдержав зубоврачебных пыток! В других кабинетах казалось лечили все, от чахотки (туберкулеза) и желтухи до аппендицита. Немыслимо! Выписанные докторами баночки с лекарствами с наклейкой 'Произведено в Мастерграде', казалось, могли лечить все. Приобрести их можно было в аптеке при больнице, но дорого, очень дорого даже для богатых людей. Также дорого стоили и услуги докторов. На выходе из здания губернатор рассказал, что в городе не только раскладывают по баночкам привезенные из Mastergrad лекарства. В последнее время изготавливаемые из даров прибалтийской земли лекарства начали делать на месте.

Знатный гость почувствовал себя невежественным дикарем попавшим в цивилизованный мир, в чудесные дворцы Семирамиды. Действительно, царь Петр создал город мечты...

Остальная Россия во многом оправдала ожидания герцога: лютые холода, бескрайние леса, от одной деревни до другой можно ехать целый день, поразили лишь обширные заснеженные поля, где как ему рассказали выращивали pommes de terre (картофель). Хотя в Ирландии, Германии и Льежском епископстве этот овощ давно входил в рацион питания и знати, и низших классов, в прекрасной Франции его в основном использовали как украшение клумб и цветников. Слишком он похож на ядовитые растения семейства пасленовых, да и не знали толком, как его готовить. На ямской станции на полпути к Москве было чисто: ни резвых прусаков, ни меланхоличных тараканов, за этим строго следили царские чиновники и нещадно штрафовали за грязь; в углу перед тяжёлым образом в серебряном окладе теплилась лампадка; липовый стол недавно выскоблен и вымыт. Содержатель: высокий, могучий русский до глаз заросший буйной бородой лопатой, кланяясь, пробасил:

— Извольте отведать князюшка.

Выслушав переводчика, Людовик подозрительно глянул на исходящую аппетитным паром тарелку, в животе забурчало. С утра питались всухомятку. Не выдержал — согласился. Жаренная на масле картошечка оказалась на диво вкусна и за длинный путь в столицу русского l'empereur (императора) немало ее отведал и успел полюбить. Ближе к Москве герцог увидел несколько паровых мельниц и это его снова неприятно поразило. Во Франции их начали использовать только в промышленности и на шахтах и то, начали лишь в последние годы недавно. Теперь понятно, как русские сумели завалить Европу своими товарами так, что короля начали бомбардировать жалобами промышленники. И кто тогда варвары?

В Москве посла встретили с великой пышностью. Вдоль дороги с обоих сторон — неподвижно стояли под ружьем полки, солдаты в меховых шляпах и коротких куртках грязно-зеленого цвета. Обветренные, усатые лица, смотрят уверенно. Зимний ветер свистит по сугробам, рвет, развевает знамена с двуглавыми орлами, а солдатам все нипочем. Герцог, хмурясь и одновременно радуясь, посматривал из окна на новую армию moskovit. Не новички — ветераны. Пожалуй, будут не хуже лучших европейских войск. Сильный союзник, то что нужно для борьбы с антибурбонской коалицией. Прежние: поляки и турки... слишком слабы и не могут принести пользы прекрасной Франции. Посольство провезли через всю Москву, поразившую герцога причудливым переплетением азиатской дикости и современной промышленности; двухэтажных палат а-ля Петроград и низеньких изб с провалившимися крышами: людей, в мастерградской одежде и одетых в армяки, полушубки и лапти. Французов разместили в богатых палатах недалеко от мастерградского представительства. Кормовые им определили вдвое против иных послов начался долгий и вязкий предварительный торг между посольством Короля-Солнце с одной стороны и мастерградцами с чиновниками Министерства иностранных дел, с другой стороны.

* * *

Вилберн Лэнгфорд вошел в аптеку, за спиной бабахнули, закрываясь массивные дубовые двери, отрезая от заснеженного московского утра. Зимнее, слабое солнце едва пробивается через мутные окна, на прилавке ярко горит русский светильник, так в Европе называли керосиновые лампы. В углу комнаты с низким потолком трещит раскаленными угольками камин. Аптекарь подобрастно поклонился. Сизобритое лицо расплылось в угодливой улыбке, деланно простодушное как у дьявола. На полках за его спиной блестят баночки, большинство с эмблемой Мастерграда: 'Мг', желтеют пучки сушенных трав. Особый, приторный запах лекарств смешавшись с дымом, внушает в душе боязливое почтение перед таинственным искусством врачевателей.

Молодой человек отряхнул снег с высокой — конусом — широкополой шляпе, обшлагов рукавов и задевающего за шпоры суконного плаща и поднял голову на ожидавшего распоряжений аптекаря. Внезапно угодливая улыбка на лице того исчезла, кожа на лбу сморщилась от удивления. Через миг сменилась злобным оскалом.

— Вы? — аптекарь выхватил откуда-то из-под прилавка короткую дубинку и ударил в гонг, — Inselaffe! (немецкая презрительная кличка англичан, буквально переводится: 'островная обезьяна')

Только теперь Вилберн узнал человека, прятавшегося под личиной скромного аптекаря в московском Кукуе. Несколько лет тому назад интересы покойного дядюшки, его поручения за весьма щедрую плату он выполнял, пересеклись с интригой высокопоставленного иезуита из Мюнхена. Поручение молодой человек выполнил с блеском, в отместку Общество Иисуса пустило по его следам бретера. Короткая схватка произошла в порту Любека. Вилберн выжил, в отличие от немца, хотя и получил добрый удар шпагой в плечо. Тогда он поклялся себе, что если представиться такая возможность, отомстит! И что он видит? Аптекарь, с которым он должен наладить связь в Москве, тот самый проклятый папист, натравивший на него убийцу! Его глаза вспыхнули дьявольской радостью.

— Damn! (Проклятье, Черт!) — воскликнул, выхватывая шпагу, англичанин, — Я тебе уши отрежу!

Но не успел он добраться до прижавшегося к стенке мерзавца как через боковые двери в помещение ворвались трое слуг, вооруженных палками и дубинами и сразу отрезали его от двери. Англичанин отшатнулся и прижался спиной к стене. Преимущество не на его стороне.

— Что хочешь расплатится англичанин? — с торжеством в голосе крикнул лжеаптекарь на русском выходя и-за прилавка, — Убить его!

Он еще не договорил, как Вилберн сделал такой яростный выпад, что, не отскочи иезуит вовремя, одним папистом в мире стало бы меньше. В тот же миг слуги со зверскими рожами и криками накинулись со всех сторон на англичанина, осыпая его градом ударов пусть не очень искусных, но в великом множестве.

Первого негодяя он остановил ударом ногой в пах, тот согнулся. Упав на грязный пол, скрючился в позе эмбриона. Дальше удача изменила Вилберну. Получая чувствительные удары по рукам и корпусу, отчасти смягченные суконным плащом он отступал вдоль стены. Окончательное поражение было делом времени. Один пропущенный удар по голове, и он труп. Стоит упасть и его добьют слуги. В углу англичанин прижался спиной к массивному комоду. Видимо Господь дал ему силы сделать то, что в обычной жизни он не мог. Одним движением Вилберн перевернул его навстречу шарахнувшимся в сторону с испуганными воплями нападавшим.

Тяжело дыша противники на миг остановились, недоверчиво следя друг за другом. Вилберн торопливо крикнул иезуиту:

— Вы дурак? Стал бы я сам соваться в ловушку, зная, что вы здесь? У меня тут кое-что есть для вас!

— Гм... — чуть сощурив глаза протянул аптекарь, делая знак слугам пока не атаковать, — Что у вас может быть для меня? Разве что кинжал или добрый пистолет?

— Вы ошибаетесь преподобный отец. Разве могу я покушаться на монаха?

— Вы еще и не на это способны!

— Я медленно достану кое-что, чтобы показать вам.

Дождавшись недоверчивого кивка сейчас совершенно не похожего на скромного буржуа аптекаря, Вилберн вытащил из кармана блеснувшую золотом странно обломанную монету.

Само существование мощной православной империи на востоке Европы препятствовало планам Святого престола (официальное собирательное название Папы Римского и Римской курии) по объединению под своей властью христианского мира. Западнорусские земли под владычеством Речи Посполитой всегда представляли из себя перегретый котел. Недовольство религиозными гонениями дополнялось другими причинами. Обман и подавление казачества. Беспредельная жестокость, с которой польская и ополяченая магнатерия выжимала все соки из населенных преимущественно православными земель бывшей Киевской Руси. Лежащая на востоке огромная православная империя казалась жителям западнорусских земель истинной землей обетованной, в коей живут так, как можно только мечтать. Время от времени страна взрывалась кровавыми бунтами: восстаниями Наливайко, Хмельницкого и многими другими. И тогда гордые паны покряхтывая усаживались на заботливо смазанные салом колы, их прекрасные дочери были вынуждены услаждать победителей а с перешедшими в униатство поступали еще проще, в мешок и в воду... В начале восемнадцатого века усилившаяся Россия помогла населению западнорусских земель освободиться от католического владычества. Целые приходы переходили из унии обратно в православие а польское или ополяченное население, спасаясь от гнева казаков и крестьянской голытьбы, бежало на запад. Многолетние усилия католической церкви: уния, навязанная предавшему Православие западнорусскому епископату в 1596 году, разваливалась на глазах. Попытки ордена иезуитов остановить этот процесс, привели лишь к таинственным убийствам ряда высших клириков ордена. Последней каплей стало официальное присоединение западнорусских земель и Литвы к России. Папа римский вызвал в Palazzo Apostolico, также называемый Папским дворцом на аудиенцию Тирсо Гонсалес де Санталья, генерала ордена иезуитов и поручил предпринять все необходимые меры по противодействию ортодоксам. Особенно встревожили Климента XI известия о попытках Бурбонов заключить союз с Россией. Это угрожало резким изменением баланса сил в Европе. Изданная римским папой булла порицала ... злочестивое и богопротивное применение русскими едкого дыма при штурме Стокгольма... и призывала христианский мир сплотится против схизматиков. Впрочем, влияние Святого престола по сравнению с временами, когда папы организовывали крестовые походы сильно уменьшилось, но и недооценивать его было нельзя. Накопленные огромные богатства, проникшая во все поры общества церковная организация, влияние на умы простонародья и знати, заставляли считаться с ней.

На почве противодействия России возникли контакты между, казалось, непримиримыми врагами, секретной службой Англии и орденом иезуитов. Inimica inimicus — Amicus meus (враг моего врага — мой друг).

Сузившимися глазами лжеаптекарь несколько секунд рассматривал монету, затем протянул руку к Вилберну. На мягкую ладонь беззвучно упал золотой луидор. Подойдя к прилавку, вытащил другую монету. Края их сошлись, словно их изуродовали одним прессом. Он вновь превратился в доброго заботливого дядюшку, встретившего заблудшего родственника. Отослав недоумевающих слуг назад, любезным голосом обратился к англичанину:

— Ну и зачем так волноваться, когда можно было просто предъявить монету?

— Но вы напали первым! — вкладывая в ножны так и не изведывавшую крови шпагу ответил Вилберн.

— Неважно кто начал, важнее кто закончил миром! — поднимая глаза к небу произнес иезуит, — Не хотите ли вина? Я совсем недавно получил небольшую партию из Шампани.

— Боже упаси с ваших рук брать его. Орден иезуитов известен искусными отравителями!

Лжеаптекарь беззаботно засмеялся, вежливо прикрывая рот ладошкой:

— Ну право же, что вы такой недоверчивый? Не верьте наговором на наш орден, к тому же мы же союзники!

— Сейчас да, наши интересы сходятся, но кто сказал что на следующий день мы не станем врагами?

Иезуит слегка поджал губы и бросил разраженный взгляд на собеседника.

— Так что же вы хотите от скромного монаха?

— Вы давно живете среди moskovit, у вас наверняка есть множество местных помощников ... — Вилберн незаметно притронулся к предплечью, которому достался особенно сильный удар, но лжеаптекарь заметил движение и приторно ласково улыбнулся.

— Кое-кто помогает нашей матери святой католической церкви.

— А есть ли среди этих добрых людей те, кто работает в царском дворце?

— Для вас найдутся...

* * *

После того, как чины министерства иностранных дел уладили с французским посольством все протокольные вопросы, царь Петр пригласил Людовика, герцога Бургундского на тайный обед в свой любимый, построенный с помощью мастерградцев одноэтажный домик на окраине Москвы рядом с казармами преображенцев.

Людовик вежливо-холодным взором наблюдал за столь многого добившемся азиатом, но еще больше следил за пришельцем из будущего: мастерградским послом. Оба одеты чудно: короткий камзол под которым виднеется рубашка, узкие брюки темных цветов. Этот стиль, называемый мастерградским, лишь недавно проник из азиатских глубин в цивилизованную Европу и не пользовался популярностью во Франции. Оценили его лишь практичные немцы и голландцы. Петр сидит спиной к уютно пылающим дровам камина, Петелин — по правую руку, дорогого гостя усадили напротив. К вечеру поднялся ветер. Белые, мокрые хлопья снега, вылетая из кромешной темноты, липли к оконному стеклу, бессильные проникнуть в жарко натопленную комнату. На пестрой полотняной скатерти в высоких хрустальных бокалах краснели вина, на тарелках грудами лежали пряные колбасы и нарезанная буженина. От широкого, едва не шире плеч парика француза тянуло мускусом, заставляя русских незаметно морщиться. Чудные электрические лампочки на потолке щедро освещали довольные лица русских и приторно-вежливое француза, отражались в большом, в полстены, темном зеркале напротив входа. Это кстати еще одна загадка. Мастерградцы и русские прекрасно изготовляют большие зеркала, куда там венецианцам с острова Мурано, так почему царь держит на стене это, столь черное?

— За брата моего, короля французского Людовика, — провозгласил Петр и первый лихо опрокинул бокал.

Высокий гость отпил благородного напитка и, откинув букли парика на плечи, принялся деликатно покусывать мелкими зубками мясную колбаску.

После третьей перемены блюд, когда молчаливые слуги убрав пустые блюда и оставив на столе медные тарелки с фаршированными грецкими орехами молодыми гусятами, удалились, посол посчитал, что приличия соблюдены и откинулся на стуле назад. В левой руке табакерка, правая свободна для приличествующих изящных движений.

— Ваше Величество, мой милостивый монарх и дед зная вашу приверженность законам и обычаям обращается к вам с братскими посланием, — произнес он на французском, которым оба его собеседника владели.

Людовик вытащил из-под обшлага украшенное массивной печатью письмо и с поклоном протянул царю.

— Благодарю брата моего, — ответил Петр принимая послание и откладывая его на край стола. Вытащил из кармана коротенькую трубку и зажигалку. Ароматный дымок поплыл по комнате, посол вежливо ждал, когда царь закурит. Петр, позвенел в стоящий на столе колокольчик и велел заглянувшему в дверь слуге принести еще вина, затем повернулся к французу.

— Прочту потом, вместе с советниками — произнес Петр указывая пальцем на письмо, — расскажи мне герцог, что именно хочет от меня король?

Людовик откликнулся с небольшой заминкой чтобы собраться с мыслями. Если он хочет упрочить собственное положение при престоле, то должен во что бы, то ни стало склонить азиата к военному союзу. Говорил медленно, тщательно подбирая слова.

— Ваше величество. Несколько лет продолжается злосчастная война за попранные права законного наследника французского и испанского престола короля Филиппа, внука его величества Людовика Великого, но сердца людские, даже венценосцев полны черной завистью. Англия с Голландией и Священной римской империей вместе с многочисленными союзниками хотят отобрать трон у того, кто в соответствие с испанскими законами единственный законный владыка Испании! Мирные селения и города подвергаются насилиям и грабежам. Несчастная Европа жаждет покоя и мира. Только вы, ваше величество с вашей доблестной армией, блистательно победившей шведского льва и магометан, способны принести в Европу справедливость и мир. Мой милостивый монарх и дед предлагает вам свою руку, вечную признательность и братский союз!

— Дай бог, дай бог... Рука и братский союз с сильнейшим королевством Европы это много, — благодушно произнес Петр, попыхивая дымком, — но зачем это нам, что скажешь, Александр? — царь с холодной улыбкой на губах повернулся к мастерградцу.

— Помочь Европе в восстановлении справедливости, это хорошо, но что будет от этого иметь Россия и Мастерград?

В глазах царя мелькнуло одобрение.

Герцог возмущенно вскинул подбородок, но ответить не успел.

Разливавший вино слуга, смертельно побледнел и рухнул на пол, бутылка упала рядом. Он лежал скрючившись в позе эмбриона, руки судорожно прижимались к животу, на губах выступила пена.

— У него припадок? — произнес герцог, поднимаясь с кресла и глядя на лежащего на полу лакея столь же удивленно, сколь и презрительно. — Милейший, вы что, не могли найти другого места чтобы падать на пол?

Внимательно наблюдавший за слугой Петелин, движением руки остановил француза. Что это? В медицине Александр разбирался не больше чем любой офицер. Первую помощь оказать мог, но не более этого. Что с слугой? Инфаркт? Откуда тогда нехорошая пена изо рта? Это больше похоже на отравление. А что нужно делать в этом случае? Больше пить и срочно вызвать врача!

— Да нет, это не припадок...

Петр был согласен с мастерградцем. Он побледнел, ноздри у него раздулись. Бешено топнув, неистово затряс лежащим на столе колокольчиком.

— Что болит? — не обращая внимание на ворвавшуюся в комнату толпу, Александр наклонился над слугой.

Но мужчина в ответ лишь глухо мычал, прижимая руки к животу и крючась. На сине-белом словно мел лице страшно закатились глаза, черный рот дрожал в муке.

— Тебя должно стошнить! Тошнит? Что ты ел?

Увы, слова Петелина не доходили до сознания бьющегося в конвульсиях мужчины. Или ему было настолько больно, что он не слышал их. Между тем пена изо рта пошла еще интенсивнее. Александр судорожно сглотнул, это агония.

До герцога дошел смысл происходящего. Он откинулся на золоченом стульчике, завитки парика прилипли к побледневшим щекам.

У Петра Алексеевич бешено расширились глаза:

— Доктора — заорал он.

Врач появился буквально через минуту, в руке украшенный красным крестом белый чемоданчик. Растолкав взволнованно перешептывающуюся толпу, опустился на колени перед бьющимся в судорогах мужчиной несколько секунд вглядывался в лицо страдальца.

— Что с ним случилось, — отрывисто бросил в сторону.

— Наливал вино и неожиданно упал на пол, — произнес Петелин, — и вот — он указал рукой на бьющееся в судорогах тело. Доктор вытер платком рот несчастного и попытался сделать непрямой массаж сердца. Внезапно по телу пробежала крупная, судорожная дрожь, он затих. Лицо вмиг осунулось, из глаз ушла жизнь. Тут уже ничем не поможешь. Врач больше не нужен. Впору звать священника, а потом и гробовщика:

— Что с ним? — почти спокойно спросил Александр. Лишь гулявшие желваки на скулах говорили, что он не чужд страстей.

Доктор взял руку несчастного, пощупал пульс на запястье. Лицо омрачилось, негромко произнес:

— Он мертв!

Хотя сказал он едва слышно, замершая в испуге толпа тут же подхватила ужасную новость.

— Умер!

— Боже! — прошептал француз, с ужасом поглядев на заставленный полупустыми тарелками стол, потом на кроваво-красную лужу вина из уроненной слугой бутылки.

— Предположительно это отравление, — доктор немного помолчал. 'Синий цвет лица, точно! Как я сразу не обратил внимание! Скорее всего применен цианид!' Затем негромко добавил, — Цианид...

Проведенное расследование показало, что отравлена вино в принесенной слугой бутылке. Видимо несчастный отхлебнул его перед тем как принести на стол. Подозрение в отравлении упало на слуг, со слезами на глазах и призывая в свидетели Господа, они отрицали свою причастность к злодейству, зато сразу выяснилось, что на кухне незадолго до обеда крутился истопник, на месте, в небольшой кочегарке его не нашли, зато исчезли все его личные вещи. Обнаружили его через несколько дней, раздетый до исподнего труп лежал недалеко от Кукуйских ворот.

Глава 10

У бревенчатых ворот Немецкой слободы, напротив лютеранской кирхи молча стояла толпа: сытые, краснощекие кукуйцы, многие в мастерградского фасона пальто и куртках. Автомобиль затормозил, на последних мгновеньях негромко рыкнув мотором. Из распахнувшейся двери вылез Александр Петелин и поплотнее застегнул куртку. С хмурого набрякшего неба падал тихий снежок, на высоком тыну сидели галки, было не сколько холодно, сколько ветрено. На снегу под охраной мрачных преображенцев лежал раздетый до окровавленного исподнего бородатый мужик. Александр подошел поближе. Тело уже закостенело, на лице навечно застывшее выражение ужаса.

— Точно он? — повернувшись к сбшнику спросил мастерградский посол. Тот несколько мгновений молча смотрел в лицо, затем глухо откашлялся, он болел когда произошло покушение, потом криво усмехнулся и ответил:

— Царская челядь его опознала.

— А шел он к кому? Не верю я что его просто так обворовали и убили! Шел он к кому-то!

— Выясняем, — неопределенно пожал плечами сбшник.

Петелин поджал губы, собираясь сказать что-то резкое, но сдержался и только процедил:

— Плохо, очень плохо! Скоро так перетравят пол-Москвы а вы лишь тогда выяснять начнете!

Сбшник набычился, но не станешь здесь рассказывать что Москва перекрыта так, что без ведома даже мышь не ускользнет, что поднята на уши агентура, что трясут дворников и целовальников, но все тщетно, пока никаких следов кроме трупа отравителя. Он не интересен, он отработанный материал, нужен организатор и заказчики! Сбшник шумно выдохнул, так ничего и не сказав в оправдание.

Стоя в толпе кукуйцев Вилберн Лэнгфорд наблюдал за варварами и мысленно посмеивался. Простодушные московиты хотели найти исполнителя? Ха-ха-ха три раза! Дурачок надеялся получить обещанные деньги... В таких делах свидетелей не оставляют!

Когда из самоходной повозки выбрался мастерградский посол, англичанин вздрогнул от неожиданности. Невольно отшатнувшись, напялил поглубже меховой треух. Не дай бог узнает! Злоба сотрясла Вилберна. Опять этот mastergradez! Это он виноват в провале миссии в Moscow. Из-за него начались все несчастья рода Лэнгфорд, заболела и умерла матушка, — клубился в голове кипящий ком мыслей, — это он был во время злосчастной встречи царя Петра и французского посла. Наверняка он и расстроил мои планы! Достать бы его шпагой, но проклятый mastergradez даже не думал подходить к толпе кукуйских жителей. Пенная злоба поводила губы. 'Ну ничего, не получилось выполнить первое поручение, выполню второе, собрать технические диковинки и учебники.' Многообещающая улыбка проскользнула по узким губам выбирающегося из толпы гостя Кукуя.

Прошло два дня, поиски таинственных злодеев не давали результатов. Они словно растворились в серых московских сумерках. Солнце давно уже скрылось за горизонтом, когда Александр Петелин подъехал к собственному дому. После балтийского похода на подаренные царем Петром деньги он построил уютный особняк рядом с охраняемой зоной посольства и уже два года жил отдельно. На втором этаже горел свет, жена не спала, ждала мужа со службы.

— Виктор, езжай! Дальше я сам — закрывая дверь автомобиля и улыбнувшись произнес Александр водителю: крепкому парню с наголо бритой головой, заодно тот выполнял функцию телохранителя.

— Как всегда к без пятнадцати восемь?

Александр молча кивнул. По хрустящему, свежевыпавшему снегу прошел к крыльцу, заодно решив: встану пораньше, сам почищу двор. Собственным ключом открыл дверь. В доме царила тишина и полумрак, тусклая лампочка качнулась под порывом ветра, зашевелились таинственные тени по углам. Со второго этажа пробивались лучики света и раздавался невнятный шум голосов. 'А Силантий-охранник где? Ладно потом разберусь...' Он нащупал в кармане подарок, коробку с золотым кольцом. 'То-то сюрприз Оленьке будет! Заодно избавлюсь от упреков за поздние приходы домой'. Осторожно поднялся по узкой лестнице на второй этаж. В густой тени под лестницей не заметил ногу в сапоге. Остановился перед спальней. За плотно прикрытой дверью слышался грубый мужской голос, хотя слов не разобрать. 'Кто это? Они никого не ждали... А где вся прислуга?' Первые неясные подозрения какой-то особой, тяжелой тоской лег на сердце. Александр вдруг ощутил укол ревности или что-то другое — разобраться в собственных чувствах он пока был не в состоянии. Неужели другой мужчина занял его место? И Гаврика, пса породы московских сторожевых во дворе нет, неожиданно вспомнил он. Его убрали, чтобы не мешал любовнику? Лицо скривилось в болезненной гримасе.

Он резким рывком открыл дверь и ворвался вовнутрь. Увиденная картина заставила на миг замереть на месте. В комнате резко пахло гарью, сгоревшим порохом и кровью. Оля неподвижно лежала на полу. Над ней, спиной к входу склонился неизвестный в черном, подбитом мехом плаще. Правее в луже крови валялся зверовидный бородатый мужик с топором в руке.

— Стоять! Ты кто? — неистово взревел Петелин одновременно выхватывая пистолет из кобуры и с облегчением понимая, что его подозрения беспочвенны.

Холодная как лед рукоятка ПМ скользнула в руку, другой передернул затвор, дослав патрон.

Незнакомец стремительно обернулся, мелькнуло бледное, безусое лицо. На миг Петелину показалось что он где-то видел его. В следующий миг в руке блеснул металл. Метательные ножи были секретным оружием англичанина, бросать их очень быстро и точно его научил один старый цыган. После нескольких лет тренировок он надежно попадал за десять ярдов в мишень пол ярда диаметром.

Бросок ножа и выстрел почти слились. И все ж таки неизвестный успел первым. Петелин отшатнулся в сторону, это сбило прицел и выстрел пришел в молоко. Левое плечо обожгло резкой болью.

Незнакомец предпочел не ввязываться в заранее проигранный поединок. Пригнувшись, метнулся к окну.

'Бабах!' — вновь расцвел ярко-желтый цветок на конце ствола. Снова мимо! Кретин, ведь мишень же великолеп...

Все дальнейшее происходило быстро.

Незнакомец нырнул в оконный проем, со звоном посыпались стекла, вместе с рамой рухнул вниз. Когда Александр метнулся к остаткам окна и наклонился на подоконник, тот кособочась, убегал со двора.

'Бабах!' 'Бабах!' 'Бабах!' — рявкнул вслед пистолет, пока незнакомца освещает фонарь перед крыльцом, но похоже Александр не попал. Через пару секунд тот исчез в зимнем мраке.Лишь отчаянно лаяли дворовых собак из ближайших дворов. В досаде Петелин заскрипел зубами и тут услышал позади слабый женский стон. Холодея от понимания что это означает, он обернулся.

Левый бок Оли в крови, вокруг раны хлюпко болтается порванная голубая кофточка. На полу у стены лежит гражданский револьвер с откинутым барабаном. Их массово выпускал для женщин и подростков мастерградский оружейный завод. Сверкают в свете лампы металлом стреляные гильзы. Александр упал перед женой на колени. Жива! Слава Богу! Глаза закрыты, из груди доносится хриплое дыхание. Не чуя рук, торопливо подхватил, переложив на кровать. Расстегнул кофточку и бесстыдно оголил покрытое смертной испариной тело, из глубокой колотой раны толчками струится кровь. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять с такими ранами не живут, слишком много он повидал за последние годы смертей, чтобы ошибаться. Петелин несколько мгновений ошеломленно смотрел, судорожно сглотнул.

Позади, скрипнув, медленно открылась дверь кладовки. Александр стремительно вскочил, одновременно разворачиваясь и выхватывая оружие. В пистолете осталось три патрона.

На пороге стоял младший сын, судорожно зажатый в его руке револьвер казался огромным и абсолютно чуждым. На иссиня-бледном лице жалко дрожат губы.

— Алексей, — Петелин опустил оружие, — бегом на кухню, тащи все лекарства!

Сын молча кивнул, во взгляде, направленном на мать страдание. Старательно обходя по дуге ярко-алую лужу на полу и окровавленный труп мужика в стороне выскочил из комнаты, за ним стукнулась о косяк дверь.

Александр кинулся к телефону. Из трубки доносились длинные гудки, на душе была растерянность и пустота, будто потерял смысл земного существования. Наконец послышался знакомый голос доктора.

— Немедленно выезжай ко мне, у меня ранена жена и охрану с собой бери вместе с сбшником.

— Да, нападение! — с каждым словом лицо Петелина, еще недавно добродушного и довольного жизнью человека, грубело, углы рта сползали вниз, каменели, — Срочно! — проорал он в ярости.

Он бросил трубку, когда послышался слабый женский голос. Александр обернулся. Оля пришла в сознание.

— Я не пустила их к сыну...

Из черных подтечных кругов на Александра глянули провалившиеся глаза и прикрылись мокрыми ресницами. Сине-белело лицо Оли и губы дрожали в смертной муке.

— Сейчас приедет доктор, тебе помогут, тебя вылечат — страстно убеждал то ли ее, то ли себя Петелин, но понимал что это ложь.

— Жить! Я хочу жить! — крикнула и заметалась, заплакала: — Аааа!

Прибежал Алексей в руках коробка с красным крестом, из глаз безостановочно катились слезы. Петелин прижал к ране тампон. Из-под него запузырилась кровь, пропуская в отверстие воздух, В глазах стыла смертная мука.

— Холодно! Холодно, укрой меня!

Петелин оглянулся, из разбитого окна дуло, под подоконником скопился расплывающийся ледяной водой снег. Он метнулся к шкафу, меховое одеяло, любимое, легло на хрупкое тело любимой.

— Папа, — осторожно притронулся к плечу отца Алексей, — у тебя кровь.

Петелин глянул, из глубокой царапины на левой руке сочилась кровь. Ничего страшного.

Послышался хриплый, обессиленный голос Оли:

— Сашенька, вот и все. Вот и все... Прости меня что все так быстро закончилось... Я не хочу умирать... Как страшно...

— Ты не умрешь! Сейчас приедет доктор, тебя вылечат.

От беспомощности и понимания собственной вины, что не сумел защитить самого родного человека, не приехал на час раньше, хотелось разрыдаться. Но не получалось.

Алексей заплакал в голос. Оля закрыла глаза, пытаясь осилить боль и ужас, произнесла невнятно, словно давясь словами:

— Поцелуйте меня...

Александр опустился на колени и прижал губы к ее холодным губам; она обвила его шею дрожащими руками, словно в этом поцелуе хотела передать ему душу...

Александр поднялся и с ужасом увидел как светлеет лицо, становится прозрачней, словно неземным, как заострился нос.

Сын прикоснулся губами к материнским, соленые капли упали на ее лицо.

— Не плачь Алеша, мне так будет труднее...

— Не буду, — произнес сын, изо всех сил пытаясь задавить рыдания.

С улицы послышался тоскливый вой сирен, когда по окровавленному телу пробежала крупная, судорожная дрожь, на тонкой женской шее в синей жилке перестал биться слабый пульс, лицо вмиг осунулось.

Александр опустился на колени, прижался губами к черному полусмеженному веку.

— Прости меня любимая! — он выпрямился и круто повернулся навстречу приближающемуся топоту ног. В черепе билась единственная мысль почему ее а не меня...

И тут он вспомнил убийцу, это тот самый англичанин, который приезжал от Московской компании. Он почувствовал такую лютую, огромную радость, что помимо его воли из горла вырвался повизгивающий, клокочущий хрип словно у смертельно раненного зверя...

Последующие дни Петелин просуществовал словно в горячечном бреду. Он продолжал видеть, слышать, но действительность с трудом проникала в сознание: как будто между жизнью и Александром возвышалась глухая стена. Со дня гибели Оли, чувства в нем словно атрофировались. Делал что-то, ел тяжко двигая челюстями и тупо уставясь в одну точку, спал, но все это как будто в полусне. За ним наблюдали, поговаривали об отправке в госпиталь на лечение. Единственный раз он оживился когда разговаривал со старшим сыном, учившемся в суворовском училище в Мастерграде. Парень рвался проститься с матерью но раньше похорон никак не успевал.

Гнев и ужас охватил народ. Бабы лили слезы, жалели невинно убиенную прислугу и особенно красавицу — жену посла. Мужики вздыхали и отворачивались. Что за ироды окаянные напали на усадьбу мастерградскую? Мастерградцев в городе любили. С ними горожане связывали превращение кукуйского кутилки в мудрого царя, прирастившего державу землями а народу даровавшего послабления.

Получив известие о случившемся, император Петр был вне себя от гнева. Придворные давно не видели повелителя России в такой ярости. Солдаты и полицейские частым бреднем прочесывали Москву в поисках Вилберна Лэнгфорда. Обнаружили десятки скрывавшихся от правосудия лихих людей, но удача пришла лишь в конце, когда обратили внимание на таинственную смерть одного из кукуйских аптекарей. Допрошенные слуги уверенно опознали в посещавшем за несколько дней до нападения незнакомстве злодея Лэнгфорда. Московская полиция потянула за кончик нитки, ведущей очень далеко и высоко.

В ночь перед похоронами Александр лежал, смежив веки, в опустевшей спальне. Перед глазами стоял Оля, какой она была когда они только познакомились; серые глаза ее печально смотрели, на алых губах рдела горькая улыбка, ее лицо, изящная фигура, походка, жесты. Он вспоминал все хорошее, что пережил с ней. Было и плохое, но сейчас Александр его не помнил. Губы жены шевелились, но он не слышал слов, которые Оля говорила, но догадывался, она просила присмотреть за сыновьями.

И вот другая Оля: иссиня-желтая, на щеках полосы застывших слез, с заострившимся носом ... мертвая в гробу. Александр застонал и проснулся, ладонью зажимая рот, чтобы удержать рыдание.

Хоронили Олю по православному обычаю на третий день. С утра небо над Москвой заволокло тяжелыми и мрачными как людское горе тучами. Отпели в небольшой церквушке на окраине кладбища, где у мастерградцев образовался собственный уголок. Когда Петелин с сыновьями, старший едва успел добраться на рейсовом дирижабле из Мастерграда, выбрались из пропахшего воском, ладаном и скорбью церкви, небо разразилось мелким снегом. Завьюжило. Небольшая процессия, Александр не желал многолюдства, двигалась по запорошенным дорожкам мимо торчащих из сугробов покосившихся крестов, позади слышались голоса монахинь и священника, певших 'Вечную память'. Остановились у черневшей свежевыкопанной землей ямы.

Батюшка пригласил проститься. Александр прикоснулся губами к бумажной ленточке на лбу жены, выдохнул последнее: 'Прощай!' За ним потянулись сыновья, мастерградцы, друзья и соседи.

— Господня земля и исполнения... — хорошо поставленным голосом пел батюшка, монашки подтягивали, — Со духи праведных...

Тяжелый лакированный гроб закрыли, Александр вздрогнул. Он больше никогда не увидит Оли...это навсегда. Четверо мужиков покряхтывая от натуги опустили гроб в алчный и черный раскрытый зев могилы. Младший сын, заплакал а Петелин стоял закоменелый в собственном горе, на осунувшемся лице были живыми лишь покрасневшие глаза.

В душе Александра поднималась волна черной ненависти, он бросил комок глины, губы тихо прошептали:

— Мы еще встретимся, обязательно встретимся англичанин Лэнгфорд!

И столько в голосе было смертельной тоски и ненависти, что услышь его англичанин, то спрятался бы в самом дальнем уголке земного шара. У него появился кровник, который не успокоится пока не утолит жажду мести или сам не погибнет.

Петр Алексеевич, высокий, нескладный, подошел к Петелину, облапил.

— Прими мои соболезнования. Москву переверну, а вора сыщу!

На скромных поминках Петелин нажрался так, что не помнил как царь с супругой уехали домой. Помнил лишь как пел:

Черный ворон, черный ворон, Что ж ты вьешься надо мной,

Ты добычи не дождешься, Черный ворон, я не твой.

Ты добычи не дождёшься, Черный ворон, я не твой.

Император всероссийский, чуть менее пьяный, красивым баритоном самозабвенно подпевал, размахивая вилкой с наколотым маринованным огурцом. Меньшиков выбивал по столу ритм на ложках, подпрыгивали, разливая водку, рюмки. Матушка-царица, сочувствующим взглядом смотрела на это безобразие и даже не пыталась пресечь. Людям надо как-то выговориться.

На следующий день Петелин открыл глаза ближе к полудню. Где-то внизу едва слышно раздавались людские голоса. Посольство наняло новых работников в усадьбу. Семьи погибших слуг одарили суммой, достаточной, чтобы поднять детей. Жизнь несмотря на все потери, продолжалось. Петелину вдруг стало гораздо легче на душе.

Москву перестали трясти лишь через месяц, когда стало окончательно ясно: подлый английский убийца женщин бесследно растворился в огромных русских просторах.

В феврале 1705 года трудные переговоры между императором Петром и мастерградцами с одной стороны и посланником Франции герцогом Бургундским Людовиком, закончились подписанием тайного договора. На радостях пунктуальный молодой человек отправил Королю-Солнце в Лувр письмо.

Ваше величество!

Спешу проинформировать вас и обрадовать успешным завершением трудных переговоров с moskovit. Мне удалось заключить военный союз против Англии и Голландии, коей начнет действовать в полной мере с лета 1705 года, когда они объявят войну нашим врагам. Кстати Император Петр и посол Mastergrad оказались довольно приятными людьми с которыми можно иметь дело, а столица Russie: Moskow, вполне цивилизованный город, хотя морозы зимой стоят ужасные. Наши союзники обязались по началу навигации в Балтийском море с первым караваном направить в belle France достаточное для подготовки королевских полков по уставам Mastergrad количество инструкторов, а также согласились продать пятьдесят тысяч фузей, двести стальных орудий, сорок самодвижущихся повозок и двадцать пять паровых машин для установки на фрегатах. Также они приняли на себя обязательство поддержать Ракоци в его законном стремлении восстановить Венгерское королевство.

В соответствие с вашей волей я от имени королевства France признал императорский титул Петра. Разграничительные линии между зонами влияния наших стран назначены следующие: В германских землях: по реке Рейн, далее в Италии королевской власти подчиняется Савойя и Пьемонт. Russie и Mastergrad признает наследование обоих престолов и французского и испанского его величеством Филиппом V. Территории Восточной Европы, ныне принадлежащие австрийской короне и германские земли до реки Одер, признаются зоной влияния Russie. Остальные германские земли становятся буферной территорией между нашими государствами.

Ваше величество я писал вам о больнице Mastergrad в Петрограде, в коей лечатся благородные люди из Польши, германских земель и иных окраин Европы. У прелестной небезызвестной вам мадам N. врачи недавно обнаружили неизлечимую чахотку. Ее единственный шанс на исцеление как можно раньше прибыть в больницу Mastergrad. Я умоляю вас отправить ее туда как можно скорее.

Что касается торговли между нашими двумя странами. Мне удалось убедить mosсovite отправлять караваны с товарами из Амстердама в Гавр, Кале и Марсель. Таким образом будет нанесен удар по торговле республики Соединенных провинций (Голландия).

За сим молю бога, чтобы он поддерживал вас, ваше величество, своей святой охраной.

* * *

Боевые действия войны за испанское наследство в 1704 году шли с явным перевесом антибурбонской коалиции.

В Италии противники, опасаясь поставить все на генеральное сражение, вступали лишь в незначительные столкновения, в ходе которых военная удача чаще была на стороне французов. Имперцы проиграли сражения при Кастельнуово-ди-Бормида и Кречентино но, потеряли всего немного больше тысячи человек. До ухода на зимние квартиры противники ограничились осадой крепостей. Австрийцы овладели городом Асти, кровопролитный штурм города де-Лафельядом закончился неудачей. 6 ноября перед французами после длительной осады выбросила белый флаг цитадель Ниццы.

Гораздо хуже шли дела у французов на Рейне и в Эльзасе. После сокрушительного поражения при реке Небель, они откатились на левый берег Рейна. Две армии: генерала Марсена (11 тысяч), угрожала Трауербаху, вторая, маршала Виллара (46 тысяч), занимала позицию между Страсбургом и Гюнингеном. В апреле, едва с Рейна сошел лед и закончилось весеннее половодье, армия имперцев под командованием маркграфа Баденского форсировало Рейн в районе города Бишвейлера. Через несколько дней на правом берегу Модера, притока Рейна, встал построенный по всем правилам фортификации полевой лагерь. Над палатками, редутами и рвами повисли новомодные наблюдательные монгольфьеры. Создалась угроза переноса войны на собственно территорию belle France. Переданное оптическим телеграфом, напоминавшем семафор братьев Шапп, сообщение в тот же день достигло французского лагеря. Для противодействия противнику 30 апреля обе французские армии соединились и 1 мая атаковали укрепленный лагерь. Решительному натиску армии Короля-солнце на это раз сопутствовал успех. Маркграф Баденский в спешке отступил, бросая обозы, отошел за Рейн. Дальнейшие военные действия ограничились наблюдением за противником, а для прикрытия Эльзаса с севера французы построили у города Вейсенбурга укрепленные линии. 15 ноября войска обеих армий разошлись по зимним квартирам.

1 августа 1704 г. свежий рассветный ветерок надувал десятки парусов, нес густой дым пароходофрегатов. Нес по голубые зыби Гибралтарского залива корабли соединенной эскадры под управлением генерала Джорджа Рука: 45 английских и 10 голландских линейных кораблей и восемь паровых судов, с каждой минутой приближая флот к бастионам и фортам крепости Гибралтар. Под командованием испанского губернатора дона Диего де Салинеса было всего лишь 147 солдат и 250 ополченцев, зато с фортов и бастионов грозно высовывались дула 250 орудий. После краткой бомбардировки союзники высадили у подножия северного мола Рук отряд морских пехотинцев под командованием кэптена Вайтекера, всего 1800 человек. Им противостояло лишь 50 испанцев. Отступая перед превосходящими силами, те подорвали пороховую мину. У нападающих погибли 43 человека и более шестидесяти было ранено. Разозленные потерями моряки взяли штурмом монастырь Нуэстра Сеньора де Европа, в котором укрывались женщины и дети. Насилиями и избиениями беззащитных 'отомстили' испанцам.

Гибралтар сдаваться не желал а союзники продолжали безуспешно топтаться под его высокими стенами. Тогда поступили бесчестно, но эффективно. В переданном губернатору дону Диего де Салинеса послании, союзники потребовали безоговорочной капитуляции, угрожая в случае неповиновения полностью уничтожить жителей Гибралтара и начать с тех, кто попал к ним в руки в монастыре Нуэстра Сеньора де Европа. Испанцы были вынуждены подписать почетную капитуляцию. Ворота так и не покоренной силой крепости отворились, раздался барабанный бой, над плотными шеренгами вышедших солдат и ополченцев гордо реял желто — красный флаг. Злополучные женщины из монастыря: жены, сестры, матери также были отпущены и удалились вместе с войсками.

Так в алчные руки Англии попал ключ от Средиземного моря.

В начале июля французский флот попытался отбить важнейшую крепость, контролировавшую вход в Средиземное море, но завязавшееся морское сражение окончилось без результата, что фактически стало выигрышем англичан. После этой битвы французский флот отказался от крупных операций и фактически уступил океан противнику, ограничившись защитой Средиземного моря. Свободные пути для набитых сукном и железом, шелком и пряностями кораблей, богатые рынки и вольные гавани, оказались закрытыми для французских купцов.

В Португалии союзники по антибурбонской коалиции копили батальоны, готовясь оттуда вторгнуться на территорию Испании и силой оружия поменять короля. Арагон, Каталония и Валенсия, подстрекаемые англо-голландскими лазутчиками глухо кипели, готовые восстать при приближении войск претендента на престол: эрцгерцога Карла. За Филиппа Анжуйского твердо стоял Мадрид и центральные провинции и главное, он контролировал гарнизоны в большинстве укрепленных пунктов на португальской границе.

Дела в Северной Америке шли катастрофически у всех: и у англичан и у французов. До наступления нового, 1705 года последний европейский корабль с беженцами покинул берега негостеприимного континента, последний форт сдался на милость кровожадных индейцев. Что происходило на североамериканском континенте, как обошлись навахо с не сумевшими избежать рабства европейцами, население английский колоний достигало двухсот пятидесяти тысяч и Канады — сто тысяч, достоверно не знал никто. Самые странные и дикие слухи о ужасных языческих обрядах, массовых убийствах белых и даже насильственном отречении от Христа, доходили до испанских колоний а оттуда в еще более диком виде до Европы. Дворяне и купцы, мещане и духовенство призывали к отмщению, к новому крестовому походу, но сильным мира сего было не до этого. Англичане и голландцы, австрийский цезарь и французский король, делали великий европейский политик... Делили между собой мир. Только в руках у Короля-солнце был джокер, о котором еще не знали его противники.

<

* * *

К началу нового века Казань стала самым большим русским городом на востоке страны и перевалочной базой на пути в Мастерград. Строительство мануфактур: кожевенной, суконной и речной верфи увеличило промышленный потенциал и значение города. Долгожданный день, когда по дотянувшейся до Казани железной дороге должен был пройти первый состав, наконец настал. До этого Мастерграда и Казань и обратно надо было ехать на почтовых и ямских лошадях а в дороге приходилось проводить месяц а то и больше. Можно было сплавиться по рекам, но опять же долго, приходилось плыть кружным путем через Каспийское море. Поэтому мастерградскую диковинку, обещавшую удешевление и убыстрение пути, жители ждали с особенным нетерпением.

Еще накануне город празднично украсился: хлопали на ветру бело-сине-красные флаги, на фронтоне свежепостроенного кирпичного здания вокзала алела растяжка с надписью: 'Да здравствуют доблестные строители железной дороги'. Накануне выпал снег, а сегодня распогодилось. После ненастья погода выдалась на удивление, такая редко бывает зимой. Небо абсолютно безоблачное, густо-голубого, почти индигового цвета, воздух свежий и хрустальный, казалось уже пахнет весной хотя на календаре еще зима. На переполненных улицах вокруг вокзала собрался весь город чтобы собственными глазами увидеть прибытие первого поезда. Торговцы разбили разноцветные палатки прямо у вокзала, на улице, кричат, зазывают покупателей. Шум, гам, издали слышна музыка. Нарядно одетые, словно в праздник, мужики и бабы ссорились и веселились, плясали и дрались, кутили, пели и играли. Дальше малышня окружила бродячего торговца с размалеванными тульскими пряниками. Не попробовать, так хоть посмотреть. Коробейники бродят среди публики попроще, громко нахваливают свой товар: левашники, перепечи и подовые пироги — постные с горохом, репой, солеными грибами, и скоромные — с зайчатиной, с мясом, с лапшой. У входа в вокзал — важные служащие в зеленой форме внутренней стражи, с ними старшой, пропускают через двери только тех, у кого есть специальное приглашение губернатора. Наконец вдали появился сначала едва различимый дымок.

— Смотри, смотри! Едет, едет!

Взгляды собравшихся обратились вдаль, где над домишками предместья показались густые клубы дыма. Казань впервые услышала свисток тянувшего состав паровоза.

С колокольни рябому и востроносому дьяку Овдокиму хорошо виден и дьявольский аппарат мастерградцев, изрыгающий густой дым словно прибыл не с Урала а прямым путем из смрадной преисподней и прицепленные к нему вагоны, похожие на уже привычные в Казани вагоны конки, проходившей, пересекая по деревянному мосту реку Казанку, через весь город.

— Никониане, древнюю веру отринули а сами якшаются с прихвостнями дьявола, мастерградцами! — не произнес а выплюнул полные яда слова дьяк, — Кал вы еси, вонь еси, пес еси смрадный! Ничего и на вас управа найдется!

Рука достала из подрясника книжицу в другом кармане нашлась мастерградская ручка, но записать дьяк ничего не успел. Позади бахнула, раскрываясь дверь. Вошедший молодец в зеленой форме внутренней стражи был не то чтобы очень высок, хотя и на полголовы выше дьяка, зато необычайно широк в плечах, бочкообразной груди казалось тесно в бушлате.

Дьяк торопливо засунул обратно книжицу, но недостаточно быстро чтобы служащий внутренней стражи не заметил этого.

— Что делаешь здесь дьяк? — густым, не удивительным для такого крупного человека басом поинтересовался молодец.

— Да вот, любуюсь приездом царя нашего батюшки на чудесной машине называемой паровоз.

Служащий подошел к краю, глянул вниз. Видно все как на ладони. Заполненные народными толпами прилегающие к вокзалу улицы. Лязгнув напоследок буферами и прошипев стравливаемым паровозом паром, поезд остановился. Ровными рядами стоят великаны: кирасиры, солнце отражается от лат с фигурками двуглавых орлов. Дверь 'царского' вагона оказалась напротив расстеленной на перроне красной ковровой дорожки. Открылась, в проеме — долговязая фигура царя. Одновременно с этим стоявший немного в стороне полковой оркестр грянул 'Боже, царя храни', спугнув вездесущих ворон. Публика разразилась ликующими криками. С недовольными криками птицы закружились над вокзалом. Казанский губернатор, генерал Батурлин, строевым шагом подошел к императору.

— Пойду я, — сказал дьяк, но успел только повернуться, как на плечо его упала рука служащего, габаритами и весом спорившая с медвежьей.

— Пойдешь, пойдешь, тока книжицу покажешь...

— Книжицу? Гхм... Какую книжицу, — пытаясь освободится от упавшей на плечо груза, проблеял дьяк. Внезапно в руке его хищно блеснуло острие ножа.

— Не подходи пес! — отчаянно взвизгнул дьяк, одновременно разворачиваясь и умело ударил ножом. Несмотря на грузность тела, делавшую служителя внутренней стражи схожим с медведем, он оказался столь же ловок как и этот зверь. Мгновенно отпрыгнул, так что нож лишь напрасно распластовал воздух.

Не успел дьяк снова ударить как нанесенная могучей рукой пощечина снесла его с ног. Сломанной куклой влетев в стену, он без памяти сполз на землю, струйка крови показалась из уха.

— Нешто убил? — разочарованно протянул служащий. Силу за собой он знал неимоверную, еще до поступления в внутреннюю службу ударом кулака на спор убивал быка и посему старался сторожиться, но уж больно неожиданно дьяк напал на него. Вроде он и прав, на него напали с оружием в руках, но взводный лейтенант опять ругать станет...

Торопливо присел и приложил как учил лекарь два пальца к шее. Почувствовал как бьется под кожей жила. 'Не заругает!' Грубое лицо расплылось в довольной улыбке. Торопливо обшарил подрясник, раскрыл книжицу. Шевеля губами прочитал последние записи. Читать он научился уже во время службы во внутренней страже. Взводный говорил, учись, пригодится и вправду пригодилось.

Силач довольно почесал затылок. 'Не, не заругают, пожалуй еще и наградят!'

Бросив в карман бушлата ножичек, взвалил на плечо бесчувственное тело и покинул звонницу.

Глава 11

По весне длинный караван русских судов, сопровождаемый недавней грозой турок: корветами 'Победоносный', 'Несокрушимый' и авиаматкой 'Непобедимый', прошел примолкшее сердце турецкой империи: Стамбул. Никто даже не думал воспрепятствовать. Слишком свежи были воспоминания о недавнем посещении мастерградскими кораблями жарких берегов Босфора, слишком оглушительны были пощечины нанесенные по самолюбию осман Бахчисарайским договором, чтобы пытаться нарушить его условия. Лучше не злить страшного императора Петра и его возникших из преисподней союзников — мастерградцев. А отчаянные вопли лишившихся привычного занятия: разбоя и разорения русских земель крымских татар, значения не имеют. Страшные урусы наглядно продемонстрировали, что могут за обиду отнять у Блистательной порты новые земли.

Теплые волны Средиземного моря ласково приняли русских моряков, большую часть пути им сопутствовал попутный ветер и нежаркое по весне солнце. Караван проходил усыпанное сотнями скалистых островов и помнящее величие древней Эллады Эгейское море. Шла собачья вахта, дежурная смена боролась со сном, но службу несла туго. Закрывшие небо с ночи тучи раздвинулись, открыв полную луну, в мертвящем свете мелькнуло нечто большое, догоняющее караван. Заскользивший по темной груди моря луч прожектора высветил два небольших парусных судна. По завышенной палубе, остроконечному носу, парусному вооружению, схожему с галерным опознали так любимы в средиземноморье фелуки. Неопознанные корабли пытались подойти к последнему в караване кораблю. На их беду это оказался корвет 'Несокрушимый'. Палубы кишели разномастно одетыми то ли моряками, то ли пиратами. Немедленно доложили разбуженному капитану. Предупредительный выстрел эхом пронесся над потемневшими водами, поднял к небу фонтан брызг перед носом передового преследователя. Поняв, что они обнаружены, предполагаемые пираты засуетились, забегали, корабли свернули с курса, взяв восточнее. У берегов Италии немного потрепал пришедший со стороны Африки ураган, но слава богу обошлось порванными такелажем и парусами, да на барке 'Сиятельный' ветер сломал бизань. У берегов Франции марсовые каравана на горизонте с левого борта заметили море белоснежных парусов.

— Корабли на горизонте!

Гадать кто это, не приходилось. Запертые в портах французы и испанцы боялись и нос высунуть за простреливаемые портовыми орудиями пределы. Или голландцы или англичане. Зарычали 'Боевую тревогу' боцманские дудки, через считанные минуты матросы заняли места по боевому расписанию, замерли, с тревогой глядя вдаль. У бронированных щитов 76-мм скорострельных орудий легли ящики с фугасными, картечными, зажигательными и шрапнельными снарядами. Корабли к сражению готовы! Корветы повернули навстречу предполагаемому врагу а остальные суда, подняв все паруса, продолжили путь навстречу прекрасной Франции. С авиаматки спустили на воду гидросамолет. Подошедшие проверить, кто это осмеливается следовать курсом в блокированный Марсель два пароходофрегата с почти касавшимися воды Юнион Джеками на кормах, подняли на леерах разноцветные флажки: требование остановиться для досмотра.

Подвывая моторами гидросамолет, пролетел высоко над мачтами кораблей блокировавшей Марсель соединенной англо-голландской эскадры. Его появление произвело эффект брошенного в муравейник камня. Под громкие команды офицеров и тревожный бой судовых колоколов по палубам суматошно забегали матросы, уставились дулами в небо десятки многоствольных, напоминающих картечницы, орудий. В единый миг могут выбросить в небо килограммы картечи. Берегись! Гидросамолет поднялся немного повыше и несколько раз облетел эскадру, но ни одного выстрела так и не последовало.

Огненные разрывы фугасных снарядов распустились перед патрульными фрегатами англичан, окатив брызгами и осколками украшенными скульптурами морской девы носы кораблей. Вам не рады и выполнять наглые требования не намерены. Намек они поняли и торопливо отвернули в сторону. Больше враждебных действий блокирующая Марсель эскадра против каравана предпринять не осмелилась. Полученные от лордов адмиралтейства инструкции предписывали избегать без крайней необходимости столкновений с кораблями Мастерграда. Неисполнение прямых приказов невзирая на предыдущие заслуги, грозило виселицей. Урок, полученный в Северном море, когда все попытки остановить суда попаданцев заканчивались потоплением напавших, англичане выучили и получить еще одного и страшного врага не желали.

Восторженными криками собравшейся в порту толпы встретил Марсель русские корабли. После многомесячной блокады они стали первыми, если не считать отчаянных контрабандистов, кто сумел прорвать блокаду. Чудесное прибытие русских стало главной темой обсуждения и в дворцах знати и в жалких лачугах бедняков. Раз русские сумели это, то положение la belle France не так и безнадежно! После прохождения таможни длинная цепочка груженных долгожданным южнорусским зерном грузчиков под крики матросов и собственные проклятия потекла по узким деревянным сходням на пирс, на палубах засуетились, цепляя к стреле крана очередной ящик, стропальщики. Дребезжа несмазанными колесами длинные обозы тяжелогруженных телег поползли из порта. Не только продовольствие и мастерградские изделия привез караван. Полторы сотни красавцев-инструкторов, ящики с фузеями, стальные орудия, самодвижущиеся повозки и паровые двигатели: все что обещали, русские привезли Королю-Солнце.

Через две недели загруженные по ватерлинию колониальными товарами: шелком, краской индиго, пряностями, кофе и чаем и собственными французскими: мебелью из натурального дерева, дорогими тканями, ювелирными изделиями, галантереей, парфюмерией и золотом в оплату, русские корабли покинули гостеприимный порт Марселя.

Восстание Ракоци в Венгрии продолжало полыхать, поставив державу Габсбургов в сложное положение. Основная часть вооруженных сил монархии была переброшена на Рейн и в Северную Италию для противостояния французам. В Словакии, Венгрии и на турецкой границе остались мелкие гарнизоны в крепостях, пятитысячный полк Монтекукколи, пехотный и драгунский датские полки и 10 тыс. человек из венецианской Далмации. Этих сил было явно недостаточно для противостояния достигавшей временами численности 70 тысяч человек народной армии венгров. Габсбургов спасало лишь почти полное отсутствие артиллерии и военной подготовки у восставших. Поражение в 1704 г. объединенной франко-баварской армии при Бленхейме резко поменяло ситуацию, предоставив возможность имперцам сосредоточить против венгров регулярные войска и предотвратить соединение сил восставших с Бурбонами и их союзниками. Французская поддержка Ракоци постепенно уменьшалась, но необходимость содержания большой, способной удерживать под контролем венгерские земли армии, оставалась, но казна была пуста. В народном войске не хватало всего: пороха, оружия, особенно огнестрельного, бойцы износились до лохмотьев. Попытка пополнить казну чеканкой медной монеты провалилась. Это поставило Ракоци на грань краха. Над Венгрией нависла угроза расправы мстительных Габсбургов.

Ференц II Ракоци был в отчаянии, когда в полевой лагерь главных сил прибыли посланцы императора Петра. Принял их он одетый в венгерское платье, вместо шпаги, опоясался тяжелой дедовской саблей. Вежливо, но слегка настороженно поприветствовав посланцев далекой России, пригласил в шатер. Когда через два часа в сопровождении приближенных Ракоци вышел, лицо сияло, густые усы торчком.

— Друзья! — крикнул он протягивая руку в сторону посланцев далекой северной империи, — сегодня будет пир в честь наших новых друзей из России!

Еще через десять дней караван телег, сопровождаемый многочисленными отрядами конников и пешими стрелками поднялся на самую высокую точку Верецкого перевала, что в Карпатах. Внизу лежали до вершин заросшие густым изумрудным лесом величественные горы, в нешироких долинах блестели небесной синевой кристально-чистые озера. В вышине неподвижно парили ястребы, высматривая среди полей и лесов добычу. Дальше лежала цель нелегкого путешествия: раскинувшая крылья на берегах белокурой Тисы прекрасная Венгрия. Еще по зиме в станицах кубанского казачьего войска и в военных поселениях на юге России, бросили клич: 'А не желаете сходить за зипунами? В земли австрийские? Помочь угнетенным венграм?' Вскоре добровольческое войско в составе пяти тысяч пехоты и трех — конницы при сорока пушках вместе с санным обозом, груженым порохом, фузеями и обмундированием, двинулось на запад.

Прибытие русских добровольцев качнуло весы капризной военной фортуны назад. Народная армия, обученная казаками и достаточно снабженная припасами, стойко держалась против имперцев и нанесла им ряд поражений. 13 января под предводительством Яноша Боттяна у Сент-Готтарда а 13 мая под руководством самого Ракоци в битве при Тренчине. 25 мая венгерский парламент — 6 епископов, 36 аристократов и представители низшего дворянстве из 25 округов избрал Ракоци 'fejedelem' — (правителем) — Конфедерации земель Венгрии и главой Сената из 24 человек. Одновременно объявил о смещении Габсбургов с венгерского престола.

Венский двор был в ярости. Австрийский посол Игнатий Гвариент прибыл в Кремль к министру иностранных дел российской империи. Петра Алексеевича не было в столице, он снова умчался в любезный сердцу Петроград. Тряся брылястым, словно у бульдога лицом и накрахмаленными буклями, посол горячился. Емельян Игнатьевич Украинцев выслушал жалобы и требования с флегматичным видом.

— Ай, ай, ай, да, да, да, — покивал морщинистым лицом престарелый дипломат, но в удовлетворении протеста и просьбы отозвать казаков отказал.

— Это сделать не мочно, казаки люди гулящие, что хотят то и делают и императору не подчинены.

Сколько не настаивал Гвариент, но вернулся назад с унылым видом и ни с чем.

Первого июля по городам необъятной русской империи зачитали указ об объявлении войны священной римской империи. В тот же день армия: почти сорок тысяч пехоты и кавалерии с минимальным обозом, усиленная сильным мастерградским отрядом с батареями 190 — мм. минометов и легких буксируемых гаубиц, начало подниматься на Карпаты. Шли быстро, расчет был на стремительное появление под стенами Вены. Дальше никакой длительной осады. Русская армия приобрела достаточный опыт в стремительных штурмах сильных крепостей, а стены с укреплениями вскроет мастерградское оружие. Войско двигалось по тому же легендарному пути, по которому восемьсот лет тому назад предки венгров спустились на Паноннскую равнину. Перевалы наполнились скрипом телег, ржаньем лошадей, людскими голосами. Кружились в безоблачном, жарком небе ястребы. Вечерами дымы тысяч костров поднимались ввысь.

Через нескольких дней ощетинившиеся штыками колонны русских ветеранов спустились на равнину. Войска двигались по отлично оборудованным дорогам мимо обширных пастбищ и горевших золотом хлеба бесконечных полей, не многим меньших, чем на недавно присоединенных землях Причерноморья. Полки растянулись, но шли бодро, хватало и собственных припасов, да и союзники периодически высылали навстречу обозы с мясом и крупами. Венгры встретили русские войска цветами и улыбками. Ликующие толпы заполнили улицы сел и городов.

Венгры, шестидесятитысячная армия, усиленная добровольцами-казаками, стояли под Веной, плотно обложив ее со всех сторон. Горожане снесли дома вне городских стен, чтобы оставить осаждающих без прикрытия и замуровали все четверо городских ворот. Крепкие стены спасут, как надеялись венцы, их и от гнева венгров. Крепкий орешек, без осадной артиллерии с Веной ничего не сделаешь. Крепость в последний раз модернизировали в соответствии с планами крупного итальянского фортификатора Доменико дель Аллио. Работа по созданию современной системы бастионов, равелинов, фортов, заняла более 100 лет. В результате укрепления Вены считались последнем словом фортификационной науки.

Имперские войска с Рейна и из северной Италии, вызванные растерянным императором, спешили на помощь осажденной столице. Иосиф Первый владыка священной римской империи, эрцгерцог австрийский из династии Габсбургов, выехал из столицы навстречу идущим на выручку войскам еще до начала осады.

День подходил к исходу. Немного не доезжая города Штампфен сломалось колесо у кареты, пока его меняли, прошло много времени. Побагровевшее солнце склонялось к закату, а до ближайшей деревни, еще пара миль (традиционная немецкая миля равна 7, 5 км.)

— Барон! — устало произнес император, средних лет богато одетый человек с характерной вытянутой челюстью Габсбургов, — я не собираюсь ехать по этим отвратительным дорогам в ночи, — распорядитесь насчет ночлега, как раз и речка рядом.

— Как пожелает ваше величество, — склонил украшенную роскошным белоснежным париком голову сидевший напротив придворный. Подняв стекло, он высунулся из окна кареты и начал раздавать указания.

Иосифу осточертели эти походные удовольствия. Ему все мешало — и сбившейся камзол, и углы шкатулок, и смешавшийся с запахом разогретой за день пыли теплый запах конского пота. Он бы с наслаждением кого-нибудь повелел повесить... Ему! Императору священной римской империи приходится спасаться от каких-то варваров и венгров! Ну ничего, придут верные ему войска, и он поставит нахалов на место! Вскоре на роскошном лугу, заливаемом весной водами протекавшей немного ниже мутной безымянной речушки, поднялись шатры, в центре, роскошный шелковый, предназначался для Иосифа.

Вечер был душный, спасал только тянувшая от реки свежесть. Большой закат мрачно угасал. На лугу краснели костры конвоя, тянуло сытным дымком. Ночь была полна лагерного шума, — перекликались голоса, звякали недоуздками кони, — крики, брань, хохот, топот. Иосиф перед сном прошелся вдоль реки. Квакают лягушки, рыба, плещется в воде. Останавливался, глубоко задумавшись, вздыхал, затем удалился в палатку.

Император Иосиф проснулся от непонятного, едва слышного шума, доносившегося из-за пределов палатки. Словно кто-то очень большой выпустил воздух. 'Что это?' Он огляделся, сквозь окошко проглядывают ночные звезды, в палатке таинственный полумрак, едва разгоняемый ночником, в углах затаились угрожающие тени. На душе стало муторно и тревожно.

— Ганс, — приподняв голову с подушки, позвал негромко верного слугу.

Тишина. 'Черт возьми где верный Ганс?'

— Эй, кто-нибудь?

Внезапно тишину разорвал звук выстрела, дикий крик умирающего человека перебил частый фузейный грохот.

Страх налил мутью телячьи глаза Иосифа. Он замер, прислушиваясь к происходящему за тонкой преградой шатра. Мысли с бешеной скоростью сменяли друг дружку, не давая возможности сосредоточиться. 'Да что черт возьми происходит? Неужели осмелился напасть на мой поезд? Верные кирасиры конвоя в единый миг перебьют наглецов!' Ноги осторожно опустились в удобные домашние тапочки, лежавшие на ковре перед походной кроватью, но встать он не успел. Холодное и очень острое коснулось шеи. Затылка коснулось горячее дыхание. Он замер, внезапно и остро застучало сердце. Это было так неожиданно и страшно, что Иосиф с трудом удержал рвущийся из груди крик.

— Ваше величество? — осведомился голос со странным акцентом из-за спины.

— Да...

— Вы то мне и нужны, — с торжеством в голосе произнес неизвестный.

25 июля 1705 года, сразу после обеда, колонны русской армии скорым маршем подошли к стенам осажденной венграми Вены. Первым пострадал монгольфьер, висевший на расстоянии добрых четверти мили (немецкая миля равна 7240 м.) от вражеских позиций. Выстрелов никто не слышал, но в шаре образовались дырки, словно от стрельбы из фузеи, хотя это немыслимо на таком расстоянии. Оболочка начала стремительно терять форму и морщится. Отважный наблюдатель Йохан Брайтенэдер был вынужден семафорить на землю, чтобы экстренно сматывали трос. Сплетенная из веток коробка и почти потерявший подъемную силу шар ударились о землю, Йохан вывалился. К счастью он почти не пострадал, отделавшись переломом правой ноги, но оборона города осталась без всевидящих воздушных глаз.

Наверху воротной башни стояли австрийские офицеры. Командующий обороной города фельдмаршал граф Гвидобальд фон Штаремберг, уперев локоть в каменный зубец, в подзорную трубу наблюдал как подъехали незнакомого вида самодвижущиеся повозки. Артиллеристы выпрыгнули из кузова, начали деловито выгружать ящики зеленого цвета, засуетились, устанавливая орудия двух видов. Разведка донесла их названия: Haubitzen и похожие на мортиры — Granatwerfer. Оружие ужасающей силы. Фельдмаршал опустил трубу и обратился к разряженному словно павлин офицеру с унылым лицом.

— Сможете, помешать установить осадные орудия?

Прежде чем ответить тот задумчиво почесал, затылок, прикинул взглядом дистанцию.

— Нет, далеко...

— Все же попробуйте.

Бургский бастиона окутался пороховым дымом, грозно рявкнули орудия, но мячики ядер лишь бессильно пропахали землю, пролетев едва половину расстояния до мастерградских орудий. Не дотянуться до русских позиций — слишком далеко. Встревоженные вороны с противным карканьем закружились над землей. К ужину все было готово. Позади Haubitzen поднялись тонкие стволы Granatwerfer, рядом сложные механизмы заряжания с опускаемыми лотками и талями.

Один из Granatwerfer сверкнул пламенем выстрела, колоссальный заряд: 50 кг морской смеси (тротил с гексогеном) полетел в крепость, немного не долетая до стен, рухнул в поле.

'БАММ!' — в небо поднялся гигантский огненно-земляной столб, словно взорвался не снаряд а как минимум небольшой пороховой склад. В небо взлетели какие-то ошметки.

Рука с подзорной трубой ослабела, фельдмаршал торопливо перекрестился. 'Боже мой, что это оружие? Так долго не выстоять...' Он повернулся, побледневшие офицеры, не только ополченцы, но и кадровые торопливо шептали молитвы. Суровое стариковское лицо сморщилось, как от кислого.

Следующий подарок чудовищного оружия русских влетел в Бургский бастион. Огненный цветок взрыва, вместе с орудиями и людьми смел большую часть укрывавшего защитников бруствера в ров. Лагеря русской и венгерской армии разразился восторженными криками.

Потом наступил сущий ад, каждые 2-3 минуты орудия кидали чудовищные, многопудовые заряды. Огненные разрывы поднялись над Бургский и Лебельский бастионами многопудовые и Бургским равелином, их накрыло непроницаемое молочно-белое облако. К ужасу горожан ужасные слухи об эффективности мастерградского оружия оказались правдой. До вечера артиллерия методично разрушала укрепления. В городе занимались пожары. Рухнула одна из караульных башен. Оставаться на бастионах, верная смерть, но и ждать пока укрепления полностью разрушат, не имело смысла. Лучше рискнуть выйти в поле и попытаться уничтожить адское оружие.

Порыв ветра донес до позиций артиллеристов барабанную дробь и пение горнов, открылись узкие ворота. Теснясь в них огромными конями, выехал эскадрон кирасир. Заходящее солнце горит на металле кирас и остриях острых шпаг. Воинская элита Священной римской империи! Тяжело поскакали на позиции прикрывавшего артиллерию гвардейского семеновского полка. Порвать огромными кирасирскими конями тонкие линии пехоты? Легко, но все пошло не так как задумали австрийцы.

Залп! Залп! Залп!

Падают всадники, бьются в агонии на земле великолепные кони, ржание, смешивается с криками и проклятиями умирающих и раненных. Не доскакав сотню метров до позиций артиллерии, немногие оставшиеся всадники, не больше четверти, неистово понукая лошадей поворачивают назад. Всего несколько человек скрываются в воротах крепости. Перед позициями лежат завалы из окровавленных людских и конских тел, оставшиеся без всадников испуганные лошади мечутся по полю.

Всю ночь горожане австрийской столицы и солдаты не спали, до расцвета продолжалась стрельба. Защитники крепости, а первоначально их было 11 000 солдат, 5000 ополченцев при 420 орудиях, таяли. К утру Бургский и Либельский бастионы вместе с Бургским равелином превратились в огромную груду смешенного с землей битого кирпича. В обороне образовались брешь шириной более 10 метров. Солдаты торопливо тащили к ней всякий хлам: бревна из остатков разрушенных зданий, поваленные деревья, мешки с землей. К утру на месте бреши возвышалась баррикада, в узких проемах хищно торчали дула орудий, угрожая картечью снести атакующих. Солдаты и ополченцы приготовились к отчаянному сопротивлению. Между тем к удивлению австрийцев, ни в русском ни в венгерском лагере не видно приготовлений к штурму. Венцы нервничали и недоумевали. Почему северные варвары и дикие венгры не идут на штурм? Что они ждут? Что они приготовили столице империи? Все объяснилось ближе к обеду.

Появление воздушного корабля заметили не сразу. Кто станет смотреть на небо когда противник стоит перед разбитыми в хлам дверьми твоего дома? Вот один австриец застыл с отвисшей челюстью и протянутой к небу рукой, вот другой. Первые испуганные крики раздались над многострадальными стенами и бастионами города. Огромная туша воздушного корабля начала неторопливо снижаться над русским лагерем. Повисла над собранной за ночь деревянной башней, вниз полетели канаты. Швартовочная команда подхватила их и занесла в башню, канаты туго натянулись, подтаскивая корабль.

Фельдмаршал граф Гвидобальд фон Штаремберг узкими, пропахшими голодом и отчаянием венскими переулками поскакал к Бургскому бастиону. Позади гулко стучали по булыжникам мостовой копыта лошадей кирасиров конвоя. Взволнованные птичьи стаи кружили над городом, словно не веря в неожиданную и желанную тишину. Лишь под утро стих чудовищный рев русских пушек. Он слез коня, кинув повод первому попавшемуся солдату. Рухнувший бастион превратился в огромную груды кирпича, перемешенного с опрокинутыми, разбитыми орудиями и вязкой после ночного дождя землей. Упрямо полез вверх, где над огромным проломом, закрытом наскоро сооруженной баррикадой гордо вился на свежем ветру желтый стяг с хищным двуглавым орлом: имперский флаг. Мрачные бойцы, с землистого цвета лицами отводят покрасневшие от бессонницы глаза от полководца, словно не верят что удастся продержаться против соединенной русско-венгерской армии. Они пока еще верны императору и соблюдают воинскую дисциплину, пока...

— Schwein! — сквозь зубы пробормотал фельдмаршал. Почему же не штурмуют? Пролом готов, а при чудовищном численном превосходстве он и сам сомневался, что удастся остановить русских и безбашенных венгров.

Достав подзорную трубу, приложил к глазу.

У русских веселились. Стоявшие вокруг царского шатра орудия то и дело окутывались пороховым дымом. Пушечный грохот, еще долго эхом гулял над разделяющим Вену с лагерем осаждающих полем. Сотни дымков подымались над полевыми кухнями. Полезное изобретение, уже перенятое австрийцами у русских. Благодаря ему солдат всегда сыт и накормлен, вот только после того, как венгры перекрыли подвоз продуктов, в осажденной Вене было голодно. Можно было часами ходить между палатками хмурых торговцев по базару и не купить ничего. Сумасшедше дорого да и нет почти нечего. Даже голубей не найти, голодные горожане их давно переловили. Предлагают пучки зелени, ободранных кошек вместо кроликов, кому повезет может найти копченую конину. Лошадей кормить нечем и их начали массово резать. Вчера фельдмаршал проехал по базару стараясь не смотреть на обозленных горожанок. Они гадюками шипели вслед: 'Быстрее сдавай город старый дурак! Угробишь голодом'.

Всадник в гвардейских доспехах, сопровождаемый трубачом, выехал за окопы русских, поскакал по дороге к разрушенным бастионам города. Отдохнувшие лошади шли быстро, копыта разбрасывали комья жирной грязи, по пути обогнули лежащую посреди дороги пристреленную рыжую лошадь. Задняя нога, дико задранная кверху, блестит на солнце полустертой подковой. На полпути русский нацепил белый платок на острие шпаги, начал размахивать ею. Трубач позади изо всех сил затрубил.

Фельдмаршал приказал не стрелять, убивать посланника последнее дело.

— Я Преображенского полка подполковник Карпов! — задрав вверх голову изо всех закричал по-немецки посланник, — с кем имею честь разговаривать?

Фельдмаршал, нагнувшись с бастиона, ответил:

— Граф Гвидобальд фон Штаремберг, фельдмаршал Священной Римской империи.

— Честь имею господин фельдмаршал! — на мастерградский манер, впрочем уже принятый русской армии подполковник приложил ладонь к обрезу каски, — Извещаю! В вчера с божьей помощью император Иосиф Первый Габсбург, взят в плен пластунской командой Мастерграда и русской армии и ныне доставлен в лагерь в качестве почетного пленного императора Петра!

Солдаты и офицеры на баррикаде замерли, в ужасе переглядываются. Если уж сам император попал в плен страшным русским, то что они могут сделать?

Фельдмаршал уловил на себе молящие взгляды солдат и гневно сверкнул глазами, рот под ухоженными усами сжался в тонкую бледную нить.

— Врешь, русская собака! — не выдержав неистово крикнул и топнул ногой. Лицо побледнело, жиловатые руки затрепетали, — Не испытывай мое терпение иначе я прикажу пристрелить тебя!

Подполковник Карпов широко перекрестился:

— Христом Богом свидетельствую, что говорю правду, да вы и сами можете проверить! Пошлите послов и убедитесь что в моих словах нет лжи — он повернулся, указывая на далекий шатер, в центре русского стан:

— Государь ручается за их безопасность!

Фельдмаршал хмуро глянул на замерших за баррикадой бойцов, всем рот не закроешь. В сердце его остывал охвативший было яростный пыл. Сегодня же вся Вена будет знать что его величество попал в лапы русских. Настоящая катастрофа для боевого духа австрийцев. Остается призрачная надежда что русский врет или что попытаются предъявить похожего на императора человека.Его сердце разрывалось между долгом перед императором, который был превыше всего и пониманием бесполезности сопротивления. Ответил глухим голосом:

— Хорошо, я пришлю послов...

Через час завизжали на петлях ворота, двое дворян, лично знавших императора Фердинанд Бонавентура Гаррах и князь Иоанн-Адам-Андрей Лихтенштейн поскакали по полю к русскому стану, ветер развивает белые флажки в руках. Мрачный фельдмаршал тяжело смотрел им вслед. Страх, что русский сказал правду, смертельной тоской лег на сердце. Предчувствие неминуемой беды невыносимо тяготило.

Ветер занудно выл, таскал разный хлам по переувлажненной земле, бил в лица, трепал флаги над бастионами и равелинами, сулил дождик. Шло время, фельдмаршал ждал посланников, никуда не уходя с бастиона.

Бледные и мрачные переговорщики предстали перед его глазами, когда на западе корячились, громоздясь, фиолетовые тучи, лучи понемногу клонившегося к земле солнца просачиваясь сквозь проемы в них, бросали алого цвета поток на вражеский лагерь. Проклятый русский не соврал. Его величество Иосиф Первый, владыка Священной Римской империи в руках врагов. В переданном ими бумаге, украшенной имперской печатью, содержалась катастрофа: именной приказ о немедленной сдаче города.

Словно в подтверждение распоряжения с циклопической туши воздушного корабля на землю полетели канаты. Словно огромный мыльный пузырь он взмыл в темнеющее небо, на ходу втягивая швартовочные концы и двинулся вперед, на Вену. Неподвижно завис над проломом на высоте, куда не добивал самый дальнобойный штуцер искусных немецких мастеров. В чудовищной туше открылся люк, со свистом полетел груз, похожий снизу на мелкий горох. Бомбы? Солдаты испуганно вжались в камни. Спаси и сохрани от мастерградских бомб! Но это оказались всего лишь камни. Предупреждение, что в следующий раз вниз полетят осколочные гранаты или наполненные негасимой жидкостью снаряды.

Солнце еще не успело коснуться горизонта, как трепещущий на ветру имперские стяги над бастионами Вены медленно поползли вниз, вместо них на вершины флагштоков поднялись белые флаги. Древняя столица Габсбургов, ведущая происхождение от форпоста 15-го римского легиона под названием 'Виндобона', что значит 'угодье Виндоса', пала. Кованные ворота с грохотом распахнулись.

Трам-трам-трам, Трам-трам-трам, Тарарарарам! — под барабанный бой сверкая в последних лучах заходящего солнца металлом кирас и шлемов, ровные ряды гвардейской пехоты русских вливались в ошеломленную Вену. Улицы пусты. По булыжникам мостовой ветер гонит скомканную салфетку. Венгерские войска в соответствие с договоренностью остались в полевом лагере. Позади гвардейцев громыхали колесами упряжки с артиллерийскими орудиями. Жители прилипли к окнам сверху рассматривая победителей Вены. Антибурбонская коалиция затрещала.

Когда за ночь не произошло ни убийств, ни изнасилований с грабежами, осмелевшие горожане начали выходить на улицу. Посты на входе в город заняли усатые русские гвардейцы а на стенах зданий забелели листовки:

Жители Вены! Русская армия вступает в ваш город. Цель этого движения основана на надежде чистосердечного и скорого примирения со Священной римской империей. Уже несколько лет Европа утопает в крови и слезах. Все покушения положить конец несчастиям ея, были тщетны потому, что в самом правительстве вашем заключается непреодолимое препятствие миру. Россия, Мастерград и Конфедерация земель Венгрии желают видеть в Священной римской империи благожелательного соседа, приверженного миру. Русские войска займутся попечениями и мерами по охране в Вене общественного порядка и спокойствия. Спешите соответствовать договоренностям, достигнутым с повелителем Священной римской империи императором Иосифом, соблюдайте спокойствие и выполняйте распоряжения военного командования.

Начались мирные переговоры. Пока они шли Петр посещал венские мануфактуры, несколько раз ездил в Альпы. Особенно понравился Целль-ам-Зее. Вокруг деревню сверкали снежными шапками трехтысячники и ледник Кицштайнхорн. Множество ручьев с кристально чистой и холодной, что аж зубы сводит водой, стекали вниз, в горное озеро Целлер. На территории Австрии заработали вербовочные пункты, сотни искусных мастеров поддались на посулы вербовщиков и отправились в далекую, снежную Россию.

Сколько не спорили имперские министры, но русские и венгры настаивали на своем. От Священной римской империи отделялись королевство Чехия, герцогство Силезия, маркграфство Моравия. Они объединялись в королевство Чехии, Силезии и Моравии. По осени в Праге должен был короноваться младший сын императора Петра от первой жены Лопухиной, Александр. В известной попаданцам истории он погиб еще в младенчестве, но здесь благодаря медицинской помощи мастерградцев, выжил и превратился в высокого и неуемного как и отец подростка. Герцегства Штирия и Крайна объединялись. Владычицей их становилась старшая дочка Петра от второй жены: Екатерина под опекой до совершеннолетия князя Бориса Петровича Шереметева. Венгерские земли получали независимость. По зиме Ференц II Ракоци собирался короноваться древней короной Святого Иштвана. Закарпатье, населенной православными русинами отходило России.

В ужасе от чудовищных требований победителей император Иосиф предпринял последнюю попытку избежать развала государства и добился личной встречи с Петром Первым. Приехав в Целль-ам-Зее и проговорил всю ночь рассказывая о европейских правилах и славной Священной римской империи. Иосиф мог простить варвару и вопиющее нарушение этикета: русский вытирал руки о скатерть, чавкал громко, иногда подмигивал круглым глазом и чудившееся Иосифу жестокость и отрицание общепринятых норм гуманности, если бы варвар поддался на уговоры. Под утро австриец охрип, доказывая, что условия договора слишком жесткие. Проклятый варвар грыз ногти, слушал.

— Да, ладно... Славянские и венгерские земли у тебя забрали так-то не твое... зато немецкие помогу тебе удержать. Буде у тебя нужда, Иосиф, помогу и мастерградцев с собой приведу, вот крест... — Петр размашисто осенил себя, — Веришь?

15 августа венский договор торжественно подписали представители четырех сторон, от Российской империи Петр Алексеевич, от Мастерграда лично прилетевший в Вену Чепанов, от венгров— Ференц II Ракоци от побежденных — император Иосиф. До февраля следующего года венгры и русские должны были уйти с земель Священной римской империи.

Нидерланды несли большие убытки из-за войны и из-за прекращения транзита русской и мастерградской продукции. Воспользовавшись развалом антифранцузской коалиции и тем, что королева Англии, Шотландии и Ирландии, Анна Стюарт, не штатгальтером Нидерландов, вожди партии 'регентов', их в основном поддерживала буржуазия, заключили перемирие и начали переговоры о мире. Из 'великих' держав в антибурбонской коалиции осталась только Англия...

* * *

Белые облака плывут над бесчисленными куполами и верхушками крепостных башен Москвы. Знойно. Мухи. Вдалеке — острая игла немецкой кирки и ветряные мельницы на Кукуе. На второй этаж мастерградского посольства едва доносится звук газогенератор. Свежий ветер с Москвы-реки, врывается в раскрытое окно, играет занавесками. Как обычно, после окончания рабочего времени бессменный посол Мастерграда Петелин остался работать с документами в кабинете. Как бы не было тяжело, но свои служебные обязанности он продолжал выполнять также отлично как и прежде. На рабочем столе привычный рабочий порядок: ровными стопками лежат отработанные и не просмотренные документы, в граненном стакане с серебряным подстаканнике остывает чай. На стене над головой хозяина кабинета сверкает благородной синевой любимая казачья сабля. Много лет Александр несколько раз в неделю брал уроки фехтования и ухваток у служившего при посольстве в истопниках пожилого казака. По мнению старого рубаки, Петелин стал очень неплох, по крайней мере вызова на дуэль от московских ухарей мог не опасаться. После смерти жены, идти было некуда и не для чего, тем более что особняк, в котором все напоминало о Насте, он продал давнему торговому компаньону мастерградцев столбовому дворянину Обельскому. Тот от радости не знал, что и делать. Повезло так повезло! Тут тебе и электрические лампы и горячая вода и красота вокруг какая. Да и статусно как, это тебе не в московском, домостроевском жить. Будет чем похвастаться! Не торгуясь заплатил сколько просили, а Александр с младшим сыном переехал в прежнюю квартиру в посольстве.

Александр откинулся в кресле, с кряхтеньем прогнулся в поясе и потер усталые глаза. За годы, прошедшие после Переноса он сильно изменился. Это был уже не восторженный и полный наполеоновских планов лейтенант. За нелегкие годы службы он достиг одного из высших мастерградских званий: подполковника, ему стукнуло всего тридцать семь, но в поредевших волосах и усах заметна ранняя седина. Только взгляд остался все такой же бесшабашный, но к нему добавилась горечь утрат.

В дверь поскреблись, донеслось приглушенно:

— Разрешите?

'Кто это в такое позднее время?' Александр удивленно взглянул на дверь. Появившийся в проеме прилизанный мужчина в клетчатой рубашки, гладко выбритый, но с роскошными висячими усами и бакенбардами, остановился на пороге, в глазах преданность. В пухлой руке зажата папка. Нового безопасника майора Фролова Петелин откровенно не любил. Слишком скользкий, какой-то прилизанный, да и характеристику ему начальник СБ Мастерграда полковник Чепанов дал соответствующую. Вроде ничего такого, но какие-то интриги и прочая гниль, которую Петелин ненавидел.

Александр пожал слишком мягкую для мужчины руку и указал на гостевой стул.

— С чем пришли Виталий Сергеевич?

— Извините, что так поздно, но думаю, дело того стоило! — он медленно провел длинными пальцами по бакенбардам, глазки сузились и торжествующе сверкнули, морщинки на лбу разгладились, — Будете довольны. Сам поспешил принести. Нашелся-таки след убийцы вашей жены! Тут у меня шифротелеграмма...

В первый миг Александру показалось, что он ослышался, он уже не надеялся выйти на след проклятого англичанина. 'Неужели нашли ублюдка?' — опалила мысль. Скрытые столешницей кулаки стиснулись так, что ногти вонзились в ладони чуть ли не до крови.

Полный ярости и надежды взгляд вонзился в пухлое, круглое и немного курносое лицо. Прикрытые белыми, моргающими, точно подмигивая кому, ресницами глаза растерянно хлопнули. Раз и еще раз.

— А что вы так на меня смотрите?

— Извини. Нервы, — рука протянулась за папкой.

Стараясь казаться спокойным, Петелин взял листок, глаза стремительно понеслись по аккуратным строчкам.

'... обнаружены следы Вилберна Лэнгфорда. Он направлен в торговое представительство Ост-индийской компании в китайском городе Кантоне. Далее его следы теряются.'

Покрасневшие, звериные глаза стремительно темнели, приобретая нормальный цвет. Петелин ненадолго задумался, глядя в угол, где перед окладом на иконе Николая-чудотворца горел огонек. Наконец напали на след мерзавца, но пускать дело на самотек нельзя. Придется ехать на Дальний Восток. А как же младшенький? Да ничего страшного там уже и школы есть а как придет время поступать в кадетку, отправлю в Мастерград.

Фролов безмолвно ожидал, с волнением глядя на потемневшее лицо мастерградского посла. Наконец тот очнулся от трудных размышлений и посмотрел на сбшника.

— Я вам очень благодарен Виталий Сергеевич.

— Можете рассчитывать на меня, — круглое лицо Фролова затряслось в визгливом и довольном смехе.

Когда сбшник удалился, Петелин поднялся с кресла и подошел к шкафу. Вдалеке ударил колокол и тут же вторя ему над Москвой понесся малиновый звон сорок сороков колоколов. Александр на миг остановился у окна. 'Жизнь вновь повернула? Так тому и быть! Как говорил Наполеон: Нужно сперва ввязаться в бой, а там видно будет.' От принятого решения на душе полегчало. Присев обратно с чистым листком, начал писать, от торопливости едва не прорывая бумагу ручкой.

'Главе Мастерграда Чепанову С. В от посла в Российской империи подполковника Петелина А. А. Прошу Вас перевести меня...'

На следующий день к обеду пришла ответная шифротелеграмма из Мастерграда. Рапорт Петелина удовлетворили, он назначался губернатором небольших, но стратегически очень важных владений Мастерграда: незамерзающего, защищенного от всех ветров, кроме штормовых, порта в бухте Золотой Рог. Оттуда попаданцы могли контролировать огромные океанские акватории. Восточное побережье Северной Америки, таинственные острова Тихого океана, многолюдные страны Юго-Восточной Азии становились доступными для колонизации и торговли. Через неделю, после прилета нового посла, Петелин должен отправиться с очередным караваном судов из Архангельска. Путь через Балтику был слишком рискован из-за продолжающейся войны за испанское наследство.

Младший сын Алексей новость о том, что они покидают Москву принял спокойно. В первый момент сморщился так сильно, будто его пронзила неожиданная и нестерпимая боль, а потом во взгляде появилось спокойствие и даже горькая радость. После похорон матери подросток перестал общаться со сверстниками, стал молчалив и угрюм. Отец вовремя понял, что он обвиняет себя в гибели самого близкого человека. Для реабилитации пришлось привлечь интересовавшегося психологией посольского врача. Совместные усилий доктора и отца дали плоды. На лице подростка появилась улыбка, он вновь начал общаться с одногодками.

На следующий день с утра Александр с сыном отправился попрощаться с женой. Посольский автомобиль затормозил у кладбища. Петелин неспеша вылез из кабины, достал с сидения букет оранжерейных белых роз. Оглянулся.

— Пойдем сын.

Неспешно ступая, словно дорожка была посыпана колючками, отец и сын вошли в калитку. На некотором расстоянии следом шли двое крепких парней. После покушений без телохранителей никуда... Посыпанная мелким гравием дорожка вела между рядами окруженных невысокими оградками крестов. Ветер шелестел остатками засохших цветов перед деревянными и каменными крестами, шептались росшие над могилами молодые сосенки и березки. Тихо и торжественно.

Могила располагалась в самом дальнем углу маленького мастерградского кладбища. В изголовье кровенел букет тюльпанов, алых, как кровь Оли в тот день когда ее убили..., Александр вздрогнул от чудовищной ассоциации и на миг сбился с шага. Последний раз он навещал жену всего пару недель тому назад и этих цветов не приносил. Остановившись в изголовье положил букет поверх засохших. Потом выпрямился, молча катая желваками. 'Прости Оленька. Я вынужден надолго уехать. Это как минимум на несколько лет.'

Все его существо дрожало от дикой и недостойной цивилизованного человека радости. Неизвестно что превратило его в мстительного варвара, то ли обстановка восемнадцатого века, сформировавшая характеры, разучившиеся знать, существует ли какая боязнь на свете и привыкшие на оплеуху отвечать молодецким, пластающим от плеча до бедра, ударом сабли, то ли природная натура у него была такой но по иному он не мог. Он разыщет и выпотрошит подлого убийцу. 'Знаю, что ты не одобрила бы месть, ты всегда была сама доброта. Ты бы простила его... я хуже тебя, и не будет мне покоя, пока не увижу кровь мерзавца. Прости меня Оленька...'

Он неожиданно для себя скорбно наклонил голову. 'Прощай, верю, что еще встретимся!' Он повернулся к сыну, лицо парнишки исказила боль, в серых глазах плещется отчаяние. Все что он хотел сказать сыну, чтобы утешить, показалось таким нелепым, что он лишь молча стиснул зубы. Они еще некоторое время постояли у свежей могилы. Потом он осторожно положил тяжелую руку на плечо сыну.

— Пойдем Алеша.

Возвращаться в пустую квартиру в посольстве ужасно не хотелось, но больше идти было некуда. До вечера Петелин просидел бездумно пялясь в книгу. А еще через шесть дней, едва солнце поднялось над горизонтом и осветило Москву, во двор посольства заехал грузовой автомобиль. Засуетились бородатые грузчики, с матерком сноровисто загружая чемоданами и сундуками кузов. Провожать Петелина вышли все, во главе с новым послом: молодым человеком лет тридцати, назначенцем из администрации Мастерграда. Пожав на прощание всем руки и выслушав пожелания успехов на новом месте, Петелин кивнул сыну — в кабину. Вслед за ним залез сам, автомобиль глухо фыркнул мотором и выехал со двора.

* * *

Прошло три недели, короткое лето на севере России: в Архангельске заканчивалось, был один из тех дней, какие случаются тогда, когда природа начинает готовиться к зимней спячке и спешит отдать живому всю свою любовь. После многих дней ненастья погода выдалась на удивление, такая редко бывает в это время. Ярко светило солнце, тепло. Закованные в дерево пристаней волны с плеском бьются о берега, о борта судов, гонят по потемневшей морской глади пену и портовый хлам. Звон якорных цепей, жадные крики чаек, тяжелый грохот подвозящих груз вагонов, глухой стук дерева, дребезжание извозчичьих телег, крики грузчиков и матросов сливались в оглушительную музыку портового дня. Чуть заметно покачивающиеся у пристани корабли: трехмачтовый красавец пассажирский клипер 'Стремительный', грузовые барки 'Труженик' и 'Уралец' вместе с паровым корветом 'Непобедимый', готовились к очередному походу за полмира в Владивосток. Сплошной поток грузчиков с мешками изливался по трапам на палубы и пропадал в таинственной тьме трюмов. Солидные паровые краны, подхватив крюком оббитые железом контейнера, столь огромные, что казалось, что нет такой силы, чтобы поднять их, легко и непринужденно перемещали их на палубы барков.

По 'Стремительному' гулял ветерок и ласково гладил незримыми пальцами лицо юной девушки, стоящей у фальшборта, играл полами ее длинного платья, пытался сорвать с головы шляпку. Этот наряд, скопированный с одежд девятнадцатого века делал девушку похожей на тургеневскую героиню если бы не скуластое лицо, говорившее об изрядной примеси монгольской крови. Впрочем это не делало ее облик хуже а только придавало пикантности и делало похожей на словно выточенную из фарфора статуэтку японской гейши. Милечка выросла, это уже не тот обиженный подросток из убогих пригородов города попаданцев, у которой злая мачеха сожгла учебники а девочка в отместку убежала из дома. Она выросла, успешно сдала экзамен на гражданство Мастерграда и отучилась на учителя. А недавно в ее жизни произошло огромное событие. Она встретила самого дорогого человека и два месяца тому назад стала его женой. Ей было тревожно и в то же время радостно, молодость не верит в то, что жизнь как зебра полосатая, счастье сменяют горести. Сейчас она с надеждой выглядывает на пристани. Ну где же он?

С пристани донесся резкий словно клинок голос: Оркестр! — и через миг, — Оркестр! Прощание славянки!

Дирижер взмахнул рукой, музыканты разом подняли инструменты.

И если в поход

Страна позовет

За край наш родной

Мы все пойдем в священный бой!

Могучие звуки поплыли над портом в свежем воздухе летнего утра. Они все плыли и плыли, далеко разнося свой призыв, заглушая окружающий шум и грохот и пробуждая в душе неведомые чувства, заставлявшие в благоговении сжиматься сердца.

Из-за склада показался взвод, над головами блистают грозно штыки. В первом ряду ее Алексей, он уже старший сержант. А после того как они через два года вернуться домой, он сможет поступить на годичные курсы младших лейтенантов. А над портом все плыли и плыли могучие звуки Прощанья славянки.

— Эгей! — в восторге прокричала Милечка и выхватила из кармашка платочек, но успела лишь раз взмахнуть им. Неожиданный порыв ветра -проказника, украл у нежной тонкой руки платок. Белоснежной птицей он полетел над темной гладью моря, над белыми барашками торопливо бегущими по гребням небольших волн. Тень досады мелькнула на кукольном лице, она даже топнула каблучком по палубе. Внезапно лицо осветилось неожиданной и радостной улыбкой. Какая мелочь платочек! Да у нее их будет тысяча! Как хорошо жить! Девушка засмеялась и изо всех сил замахала рукой.

А над портом все плыли и плыли могучие и тревожные звуки Прощания славянки.

Солдатские ботинки прогрохотали по трапу, два пехотный взвода, отделение спецназа и сводная артиллерийско-минометная батарея — сменный гарнизон Золотого Рога, спустились в трюм. Им предстояло два следующих года провести на самом краю земли, на Дальнем Востоке.

Через несколько минут Алексей появился на палубе. Губы его улыбались.

— Я же говорил, что буду скоро!

Он осторожно отодвинул прядь Милиных волос, от чего ее сердце забилось словно бешенное. В его взгляде, всегда таком серьезном и обстоятельном, мелькнула нежность. Не удержавшись, девушка первая потянулась к губам. Нa вкус они оказались точно мед. И хоть нa щеках небольшая щетина, и онa кололась, Миле было все равно, совершенно все равно. На несколько мгновений все вокруг исчезло. Они оторвались только когда закончилось дыхание. Одарив мужа многообещающим взглядом, девушка положила молодому человеку на плечо голову. Острый запах женского тела и незнакомого, слегка сладкого парфюма защекотал ноздри молодого человека, заставив на миг затаить дыхание.

На трап легко вбежал мужчина с легким чемоданчиком в руках, лет тридцати пяти на вид, но с седой головой. За ним шел подросток с рюкзаком. Лицо мужчины показалось Милечке странно знакомым.

— Кто это? — деликатно указала острым подбородком девушка.

— Это наш самый главный начальник.

— Главнее командира взвода? — не отрывая головы от мужниного плеча поинтересовалась девушка.

— Куда главнее, — серьезно ответил Алексей, — это подполковник Петелин с младшим сыном. Губернатор наш.

— Ой! — прижала маленькие кулачки ко рту девушка, — неужели тот самый?

— Да...

Солнце еще лишь прикидывало, спрятаться за горизонтом или нет, когда закончилась погрузка. На кораблях эскадры запели, заиграли аврал боцманские дудки, капитаны встали на мостики. Матросы муравьями разбежались по вантам, оттуда на головокружительной высоте по канатам под реями, развязывать паруса. Паруса хлопали, наполняясь под громкий стон мачты и звон натянувшихся снастей ветром и превращая корабли в трехмачтовые, белоснежные красавцы. Из воды показались громады якорей, покачиваясь, неторопливо поползли вверх, соленые капли воды закапали с рогов. (рога-часть якоря)

Корабли отправлялись в дальний, многомесячный поход на русский Дальний Восток.

* * *

На противоположном берегу океана ненадолго, на время ночного отдыха, затихла кровопролитная война, решающая кто будет владыкой Европы, а здесь, с другой стороны Атлантики, еще только наступил расцвет. Темное небо, светлея на глазах, растворялось в вышине. Солнце поднималось над океаном, освещая город, когда-то, при владычестве пришельцев с маленького, далекого острова — Англии, называвшийся Нью-Йорк. Он сильно изменился, подурнел и походил лишь на тень себя прежнего. Где модно разодетые джентльмены, смелые трапперы и роскошные кареты? Нет ничего. Разрушенные во время боев с навахо здания никто и не подумал восстанавливать, целые улицы пустовали, лишь изредка проедет автомобиль с завоевателями, как правило из новоделов — паровой, да по-хозяйски прошагает пеший патруль индейцев или украдкой прошмыгнет белый.

Сама обстановка полуподземной камеры давила на психику: поставленная на стол плошка, фитиль которой плавал в вонючем жире, освещала голые и мокрые стены и двух человек в индейских костюмах. Один типичный навахо, второй похож на европейца. Напротив сидит узник, ржавоая цепь от щиколотки идет к железному кольцу в полу. Спутанные длинные волосы лишь частично скрывают синяки на лице. Он кричит в истерике:

— Неужели у вас нет глаз, и вы не видите людские страдания?! Неужели не понимаете, что творите настоящее варварство?! Половина моей улицы в лагерях и никто не знает живы они или нет. Там взрослые, женщины, дети. — он обращает лихорадочный взор на похожего на европейца следователя, — Дайте нам жить, как людям! — Он вдруг замер, вытер грязной ладонью пот с висков и тихо закончил: — Или убейте нас поскорее...

Сидевший напротив человек европейской внешности холодно улыбнулся. Он все еще не мог решить, кто перед ним? Бесполезный человеческий мусор, годный только чтобы сгнить в лагере или на плантации или ценный для государства материал. Пытка заставит рассказать все, в том числе и ложь, от нестерпимой боли человек способен оговорить себя. Лучший способ узнать человека, это спровоцировать его на откровенность.

— Эта земля, обильно полита кровью невинных и силой отобрана вами, белыми, у нас! — указательный палец следователя указал на грудь узника, — когда здесь гибли тысячи наших женщин, детей и стариков, никого из белых это не волновало!

— Вы такой же белый! — наклонился вперед узник, — Вы нисколько не похожи на индейца, у вас светлая кожа и волосы, вы только притворяетесь навахо! Идиотский роуч на голове не делает вас индейцем. Почему вы предали свой народ?

— Мой народ навахо. По нашим законам достаточно иметь восьмую часть крови навахо для получения сертификата индейской крови, во мне ее четверть, я навахо.

— Вы превратили сотни тысяч белых в рабов! Вы варвары, жестокие варвары, попустительством Божьим дорвавшиеся до власти над народом Израилевым! Вы сыты, вы каждый день курите табак и пьете виски, когда тысячи белых заживо гниют в шахтах и на плантациях! Вы же христианин, я вижу у вас цепочка на шее. Как вы можете так поступать с теми, кто верит в Спасителя?

— Да, я христианин, среди нас, навахо, много христиан, но это всего лишь ответ вам на ваше варварство, когда вы уничтожили жившие на этой земле могучие племена Манахаттоу и Канарси,. Где было ваше христианское сострадание? Вы истребили их полностью вместе с детьми и женщинами. И сказал Иисус: по вере вашей да будет вам!

Узник вновь сорвался в громкий крик.

— Вы отобрали у меня мой дом, вы отобрали у меня ювелирную мастерскую! Вы не представляете себе какие украшения я делал! Убейте меня, я стану еще одним мучеником на этой земле, обильно политой кровью христиан.

— Так ты поэтому так злобствуешь, пес?! — очнулся следователь с индейской кровью, поднимаясь с табуретки.

Белый сжался. Сейчас снова будут бить...

Кулак впечатался в живот, белый с утробным хеканьем согнулся.

— Подожди, — положил руку на плечо индейца европеец и повернулся к узнику, — мой товарищ, пусть в грубой форме, но объяснил вам вашу неправоту. Говорите спокойно и я попытаюсь вас выслушать. Что нам, потерявшим от ваших рук десятки тысяч братьев с вами делать? Только не говорите вернуть все как было. На нашей земле мы не допустим больше унижения индейцев.

— Что? — испуганно спросил белый, когда отдышался. За месяц пребывания в тюрьме он привык к крику и побоям, и спокойный голос необычного индейца ошеломил его.

— Я спрашиваю: что вы предлагаете? Что конкретно? Как жить вместе индейцам и белым после всего того, что вы с нами сделали, после уничтоженных вами целых племен? Слушаю вас очень внимательно.

Узник сник.

— Я не знаю, мне надо подумать, — едва слышно выдавил из себя.

За белым пришли. Лязгнул замок, тяжело, со скрипом закрылась массивная дверь камеры. Не успели еще стихнуть шаги в коридоре, как следователь с европейской внешностью произнес:

— Он сейчас не совсем вменяем, разве ты не видишь? У нас нет времени чтобы тратить его на обыкновенных болтунов, вокруг хватает настоящих врагов.

— Он говорит, как настоящий враг навахо. Как те, кто до сих пор сидит по лесам и вылазит оттуда для того, чтобы снять индейские скальпы.

Похожий на белого навахо усмехнулся:

— Да брось ты, какой из ювелира повстанец. Если он хороший специалист, то имеет смысл отправить его в одну из резерваций для ценных бледнолицых. Пусть работает и приносит навахо пользу. Когда будет много хлеба и кусок свежей дичины на обед, удобный домик с теплым ватерклозетом он сразу перестанет болтать, нет?

Он пристально посмотрел в глаза индейцу, то долго молчал, пока не выдавил из себя:

— Хорошо, я подумаю.

Глава 12

Европа была шокирована мгновенным распадом доселе победоносной коалиции. С выходом из войны за испанское наследство двух из трех ключевых союзников: Священной римской империи и Голландии, антибурбонская коалиция посыпалось словно карточный домик, из-под которого вытащили нижние карты. В сентябре вышла из войны Португалия. Германские союзники один за другим слали просьбы о сепаратном мире. Оставшиеся один на один с союзом двух мощнейших государств: Франции и России англичане были вынуждены срочно эвакуировать экспедиционные войска с континента. Десятки судов день и ночь выходили из портов Лиссабона и из портов южных, испанских Нидерландов и направлялись в Туманный Альбион. Один из последних кораблей вез мрачного генерал-капитана Джона Черчиля, герцога Мальборо, князя Миндельгеймского. Мечты, планы, все пошло насмарку из-за коварных русских. Все так хорошо начиналось и так плохо закончилось. Впрочем Парламент и советники королевы Анны считали, что пока Англия не побеждена на море, она непобедима а даже соединенный франко-испанский флот опасался бросить вызов морской мощи Британии. Вот только Россия... Нет, сам по себе ее флот невелик и не может сместить баланс сил, но вот ее союзник: Мастерград представлял огромную опасность. Его оснащенные невиданно дальнобойными орудиями корабли, его воздушные судна представляли страшную опасность для королевского флота, поэтому в английскую науку продолжали вкачиваться гигантские средства. На верфях Плимута и Вулвича, Дептфорда и Чатэме, Харриджа и Ширнессе днем и ночью кипела работа, корабелы лихорадочно достраивали новые пароходы и экспериментальные бронированные суда. В Пэмброке начал работать первый корабельный завод, производившая запчасти для флота и амуницию для экипажей. Промышленность каждый месяц выдавала для флота и промышленности несколько паровых машин. С мастерградской продукцией не сравнить, мощность не та да и угля потребляют в разы больше, но двигать судно могут, так чего еще нужно? Придет время, отличные британские мастеровые и промышленники научаться выпускать не хуже, чем проклятые попаданцы. Каждый образованный британец был в этом свято уверен.

Артиллерийские заводы Англии наладили массовый выпуск гигантских по размеру гладкоствольных орудий, продолжались эксперименты по производству казнозарядных нарезных пушек, вот только дорого это было, очень дорого.

К осени французы вышли на Рейн, оккупировали часть испанских Нидерландов. В Италии 22 августа франко-испанские войска подошли к Турину и овладели городом при помощи жителей. Толпы простонародья на улицах кричали проходящим мимо стройным войсковым колоннам: 'Виват королю Людовику!' Большая часть савойской армии заперлась в цитадели, но 15 сентября, после мощной бомбардировки герцог Виктор-Амадея Савойский, неверный союзник французов, сдался на милость победителей. По этому случаю в звездное небо над Версалем с шипением взлетали разноцветные ракеты, на земле разбрызгивая искры крутились огненные колеса. 30 сентября на площадях столицы Савойи зачитали указ Короля-Солнце о низвержении герцога и присоединении герцогства к победоносной Франции. Впрочем особых лишений низложенный правитель Савойи не потерпел, за ним сохранялись обширные земельные владения в новой французской провинции. К осенним заморозкам военные действия сами собой затихли, открытых антибурбонских сил на континенте не осталось и войска вернулись на зимние квартиры.

Франко-русская коалиция в 1705 году добилась выдающихся успехов, но упорные бритты лишь стиснули зубы. Еще ничего не кончилось а фортуна всегда способна показать зубы своим вчерашним любимчикам.

* * *

Осень Петелину выдалась напряженная. Как только пассажирский клипер 'Стремительный' причалил в порту Золотого Рога и он принял дела у предшественника, немедленно окунулся в бешенный круговорот дел и забот. Прежде всего помогать развитию молодой промышленности Дальнего Востока: кораблестроительной верфи в заливе Золотой Рог, металлургическим заводикам и пилорамам, да и всем охочим кустарям. Рабочий день начинался ранним утром и зачастую заканчивался к полуночи. Благо все домашние заботы взяла на себя красавица Катя. Девушка была удивительно похожа на покойную Олю: и тоненькой фигурой, и лицом, и цветом глаз, только младше. То ли поэтому, то ли разбитое сердце вдовца покорил кроткий взгляд, но Александр впервые увидев ее среди слуг, вздрогнул, сердце на миг остановилось. Вскоре он назначил ее ключницей.

Зима, когда не нужно ждать торговые караваны из России, была наполнена другими хлопотами: подготовкой территориальной экспансии. Планы Мастерграда предусматривали прежде чем сделать рывок через океан, создание опорных пунктов на островах Тихого океана вблизи континента. Японское море, как и Охотское, должны стать русским озером. Предшественник Петелина немало потрудился, налаживая связи с правителями Гавайских островов, Цусимы и Окинавы.

Династия Сё, правившая государством Рюкю и самурайский клан Со, владевший Цусимой, после долгих переговоров и дорогих подарков согласились уступить русским территорию для создания на островах крепостей и портов. Сложнее было с Гаваями. Мастерградцы, в отличие от европейцев, знали точное расположение затерянных в середине Тихого океана экзотических островов. Русская экспедиция стала первой, кто прервал многовековую изоляцию гавайцев. В то время архипелаг был разделен на четыре полугосударственных объединения. Пришельцев встретили негостеприимно, но щедрыми подарками и демонстрацией силы одно из них склонили к разрешению создать российскую крепость на острове Кауаи. Кроме важного стратегического положения Гавайи могли завалить тихоокеанские колонии России тропическими фруктами. Всю зиму Петелин готовил корабли и снаряжение для будущих колонистов, вербовал охочих людей.

Следы Вилберна Лэнгфорда терялись в необъятной Поднебесной. Из Кантона он пропал, ходили слухи, что его видели среди китайских пиратов. Александр не оставлял усилий разыскивая кровного врага.

* * *

Из-за решетки защитной маски Петелин внимательно следил за соперником. Старый казак, в руках тускло сверкают две сабли, осторожно, словно гигантский кот, подкрадывался. Вот клинки противников слегка соприкоснулись.

— Защищайся Ваш бродь... — глухо произнес казак, лица почти не видно за маской и понеслось, атаковал в полную силу.

Закружили по двору, осыпая друг друга сабельными ударами с двух рук, если бы не предусмотрительно одетые нагрудник с наплечниками и маска для фехтования, не избежать, серьезных травм.

— Смотри, — послышался восхищенный голос. Стайка казачат, самому старшему от силы лет десять облюбовала забор, с восхищением смотрит за поединком, не иначе сегодня устроят соревнование, станут биться на деревянных саблях, — как бьются!

— Я не хуже могу!

— Брехун, ужо седня проверю как ты бьешься, не миновать тебе моих тумаков.

Поединщики то сближались, тогда стальная метель ударов, выбивала искры из клинков, то расходились, словно дикие коты, выжидающие момент чтобы вцепиться в горло врагу. Вновь соприкоснулись. Петелин подловил на выпаде, молниеносным движением отбросил клинок противника в сторону, в прямом выпаде второй саблей слегка коснулся затупленным острием нагрудника, старый казак аж крякнул от досады. Научил на собственную голову!

Целый каскад обманных движений, укол, отбив, ловким движением казак вышиб клинок из правой руки Петелина. Тот упал в лужу, оставшуюся от ночного дождя, расплескав грязные капли по двору. Сабля отбила левую руку с клинком, скупым движением коснулась нагрудника мастерградца.

— Проклятье! — в сердцах выругался Петелин, отскакивая назад и срывая маску с потного лица. — Ты настоящий дьявол! Как ты это сделал?

Громкий восхищенный шепот пронесся по стайке малолетних ценителей сабельного искусства.

— Погодь, дай отдышаться, — снимая маску произнес казак, лицо красное, вздохнул глубоко, пытаясь восстановить дыхание, — умаял ты меня, сейчас передохну и покажу...

После ежедневных занятий а пренебрегать ими, когда твоя жизнь зависит от физической формы, глупо, Петелин забрался в душ. Ни капельки жира, весь соткан из жгутов мышц и жил и по уверению старого казака скоро ему будет нечему учить. Ну что же он готов...

В тот вечер Петелин как обычно задержался в кабинете. Склонившись над столом, что-то быстро писал в толстой тетради. Из открытого окна дул теплый весенний ветер, принося йодисто-соленый запах близкого моря и горький — порта. Многоголосый птичий ор смешивался звуками флейты: уличный музыкант добывал себе на пропитание. В дверь постучали.

— Разреши, батюшка? — показалась в приоткрытой двери девичья головка.

Александр вздрогнул. На миг ему показалось что в кабинет вошла Оля, но... нет это ключница Катерина. Он молча кивнул.

Девушка ловко толкнула крепким бедром дверь и с видом богини зашла в кабинет. На подносе в руках парит чашка с заваренным до черноты чаем, рядом на блюдцах распространяют по кабинету сытный дух куски подовых пирогов, как он любил мясных: с зайчатиной, с мясом, с лапшой.

Предательски забурчало в животе. 'Черт!' — покосился Петелин на довольно улыбающуюся молодую женщину, — 'С утра не ел!'

Девушка оглядела Петелина, где-то в тенистом холодке выгнутых ресниц прятался девичий смешок.

— Что же ты батюшка себя не жалеешь, все в трудах, да в трудах. Чай с утра не ел. Вот попробуй, сама пекла.

— Катюша, ну я же просил, когда мы одни называй меня Александром или Сашей! Не чужие все-таки!

Девушка прыснула смехом и закрылась рукавом.

— Хорошо... Сашенька.

Ключница поиграла тонкими ободьями бровей, оглядывая Петелина, павой проплыла через кабинет. Не просмотренные документы отправились в угол а на столешницу легли чашки и блюдца с кусками пирогов. Рука Петелина украдкой погладила округлое бедро.

— Катя, — чуть слышно позвал. 'Ей и красится не нужно — и так красива.'

— Ну будя, Сашенька, — произнесла кокетливо, — а то закричу!

Губы у нее были бесстыдно-жадные, пухловатые. Мужская рука испуганно отдернулась, девушка опять захихикала.

— Давай кушай а то совсем оттощал...

В дверь снова постучали. Петелин недовольно покосился. Община мастерградцев на Дальнем Востоке совсем как большая деревня, все и все знают, но свои отношения с Катей он предпочитал таить. Слишком свежа была рана на сердце... К тому же как объяснить связь с чужой женщиной младшему сыну Алексею? Получилось как-то само собой и завертелось. Падко бабье сердце на страдание, так и стремиться утешить.

В дверь просунулись пшенично-желтые усы секретаря Петра Евтушенко, взгляд тревожный.

— Беда, пришла радиограмма с Сахалина. Утром на село Воиново напали китайские пираты. Мужики в поле были, дома пограбили, набрали полона и сразу ушли в море. Видели белого, он капитан, внешне подходит под описание Вилберна Лэнгфорда.

Петелин побелел от гнева и изо всех сил стукнул кулаком по столу, чашка подпрыгнула, темная, почти черная жидкость расплылась по блюдечку. Катерина, закрыв руками пухлые губы, ойкнула.

— Как допустили пиратов до русских владений? Почему не заметили пока они шли по Японскому морю?

— Выясняем, но скорее всего пираты прошли в обход Хоккайдо со стороны Тихого океана.

— Поблизости есть что-нибудь из кораблей?

— Ничего нет кроме рыбачьих баркасов. Есть на Курилах, но там нет рации, не перехватим.

Петелин сжал губы в тонкую ниточку и бросил взгляд на собеседника терпеливо ждущего решения. В гавани Золотой Рог стоял пароходофрегат 'Стригущий', производства владивостокской верфи. Его всего полгода как приняли и экипаж был совсем неопытный, но это был единственный шанс догнать пиратов и отбить пленников.

— Готовить 'Стригущий' к выходу в море. Поднять экипаж и второй взвод по тревоге. Утром выходим.

Секретарь, знавший характер Петелина, замялся.

— Угля на 'Стригущем' всего половина...

Глаза Петелина сверкнули неистовым гневом:

— Нанимайте грузчиков хоть за двойную плату, столько сколько необходимо, но до восхода солнца 'Стригущий' должен выйти в море. Вопросы?

Секретарь уже было разинул рот, собираясь что-то сказать, но Губернатор Золотого Рога, явно не был той фигурой, с которой можно спорить.

— Никак нет! — вытянулся Евтушенко в струнку и пулей вылетел из кабинета. Из-за двери послышались приглушенные крики по телефону.

— Иди Катюша, — смягчая голос обернулся Петелин к девушке, — сегодня мне будет некогда.

— Только пироги съешь! — пискнула Катя вылетая из кабинета. Когда Петелин был в таком состоянии, спорить с ним мало кто рисковал.

В дверях остановилась, глянула назад, в блестящих глазах хозяина кабинета можно было прочесть не только гнев, но и любование стройной подругой, улыбнувшись напоследок, проворно юркнула за порог.

Губы Александра кривились в недоброй и многообещающей улыбке. Сострадание, гнев на пиратов были, но где-то там, далеко в глубине души, зато снаружи клокотала дикая, недостойная цивилизованного человека яростная радость. Наконец то он достанет англичанина. Он понимал, что должен сострадать погибшим и уведенным в плен, но мир восемнадцатого века глубоко вошел в него. Кровь за кровь! Жизнь за жизнь! Ему было стыдно, но ничего поделать с собственной натурой он не мог. Оля была для него всем и если бы не надежда отомстить за нее, он наверное не смог бы жить. Взгляд упал на стол. На миг ему показалось что в кружке не чай а горячая венозная кровь. Он вздрогнул и отшатнулся.

— Привидится же....

Петелин стремительно поднялся с кресла, яростно хлопнула, закрываясь, дверь кабинета. Нынешним вечером и ночью дел будет очень много и за всем нужно проследить лично...

Под лучами весеннего солнца беззаботно сверкала золотом безбрежная водная гладь. Подгоняемый легким бризом, едва рябившим сапфировую поверхность Японского моря, пароходофрегат 'Стригущий' четвертые сутки упорно шел галсами на восток. Медленно, слишком медленно. Нудно гудели туго натянутые ветром паруса. Чернеющая между громадами белоснежных парусов труба не извергала дым. Уголь экономили, он пригодится в бою, когда удастся перехватить пиратов.

На шкафуте лихорадочно работали человек шестьдесят, раздавались хриплые команды и бодрящие подчиненных морские ругательства боцманов. Несколько казаков, их командировал русский правитель Дальнего Востока генерал Орлов, беззаботно слонялись по палубе, щурились на солнце. После духоты трюмов свежий морской воздух казался сказочным, а вид бесконечной водной глади — потрясающим. С кормы раздавались надсадные звуки — морская болезнь не миновала пассажиров корабля, даже таких бесстрашных и умелых воинов как казаки.

У перил полуюта капитан Томас Вандербилт разговаривал с владивостокским губернатором.

— Точно ли успеем перехватить воров? — бросил Петелин быстрый и испытывающий взгляд на капитана.

— Не беспокойтесь, ваше превосходительство, — вытаскивая дымящуюся трубку изо рта произнес с едва заметным акцентом старый капитан. За многие годы жизни в России он сам стал во многом русским, а его родившиеся в Архангельске дочка и сын владели русским лучше, чем родным для отца голландским, — пиратам дорога в полтора раза длиннее.

Кровь гулко и нетерпеливо стучала в голове Петелина. С отчаянной надеждой он покосился на бородатое, с давним, синим шрамом на щеке лицо старого моряка. 'Я не могу, ни в коем случае не могу снова упустить мерзавца!':

— А если они на север пошли или вдоль западного побережья Хоккайдо?

Над палубой, громко и глумливо крича, низко пролетела чайка. Ветер сносил ее, и в стремительном полете она летела, накренившись и мелькая грязно-белым брюхом.

— Нет, это вряд ли — меланхолично произнес капитан, деликатно выпуская струйку дыма в сторону, — на севере еще холодно и еще дальше от Китая и английских факторий... берег там весь русский, нет они не рискнут. А идти западнее Хоккайдо, слишком велик риск напороться на наши корабли. У него один путь вдоль восточного побережья.

Если бы не впечатляющая биография старого моряка, Александр не выдержал бы и вспылил. Он глянул на моряка жесткими, прищуренными глазами, отвернулся. Поднял к глазам бинокль. Вид моря всегда его успокаивал. Впереди блестящая на солнце бескрайняя синяя гладь, тяжелые гребни волн катились к горизонту, там сливаясь с блеклой синевой неба. Море хранит немало мрачных тайн о кораблях, которых навеки поглотили глубины.

— Не беспокойтесь герр Петелин, день, два и мы догоним разбойников, — с грустной улыбкой капитан положил руку на плечо начальнику, в ухе качнулась золотая монета вместо серьги. Александр опустил бинокль и с надеждой глянул на голландца, в молодости бывшего карибским пиратом. Кто как не он сможет поймать собрата по бывшему ремеслу?

Капитан перегнулся через перила к стоявшему внизу у штурвала белокурому молодому человеку в тельняшке и меланхолично приказал:

— Так держать!

На следующий день корабль вошел в широкий пролив Цугару. На горизонте справа и слева потянулись две неровные полоски покрытых лесом гор. Волны бессильно бились о скалистые берега островов Хонсю и Хоккайдо. Несколько встречных рыбачьих суденышек при виде кораблей икокудзин (человек из другой страны), торопливо скользнули к берегу, но корабль под желто-коричневым флагом Мастерграда презрительно проигнорировал их. Когда краешек солнца коснулся моря, перед 'Стригущим' заплескались бескрайние просторы Тихого океана. Корабль повернул на север, навстречу пирату.

Утро и весь следующий день прошли спокойно. По небу ползли медленно облака, то сливаясь, то обгоняя друг друга. Пламенеющий диск солнца едва начал склоняться к закату, когда эхом пронеслись над палубой звуки судового колокола — матрос пятой вахты отбил четыре склянки. Звонкий, металлический звук не успел еще затихнуть, как марсовый истошно прокричал:

— Корабли на горизонте.

Оповещенный денщиком в одной рубашке Александр выбежал на палубу, встретившую его соленым морским ветром и торопливо вскинул к глазам бинокль. Правее побережья острова Хоккайдо вполне отчетливо виден на фоне мутного неба краешек белоснежных парусов. Неизвестные шли с севера. Русских кораблей в этих широтах не было, а вероятность появления в негостеприимных водах иностранца приближалась к нулю. По спине пробежал озноб, сердце в груди забилось быстрее, словно в юности, когда пришлось поучаствовать в составе русского войска в боях. Уверенность что это и есть те самые пираты, которых он разыскивает, еще больше усилилась, когда встречный корабль поспешно повернул на север.

Капитан приказал развести пары и спустить паруса, топот матросских ног по деревянному настилу палубы смешался с громкими криками боцманов и звуками оживленной возни. Сначала тоненький дымок вырвался из трубы, потом дым густо повалил в весеннее небо черными, густыми клубами. Матросы, словно муравьи, полезли по веревочным лестницам по мачтам на головокружительную высоту. Александр стоял на полуюте рядом с меланхоличным, изредка косившемся на Петелина, голландцем. На лице губернатора полыхала адская смесь, озлобленности и нетерпения, но он молчал, не вмешиваясь в действия опытного морского волка.

Благодаря паровой машине мастерградсий корабль настигал пирата, его паруса с каждым часом становились все больше и больше. День стекал к исходу и солнце готовилось окончательно кануть за гористой полоской острова Хоккайдо на западе, когда корабли достаточно сблизились, чтобы можно было разглядеть подробности. Петелин навел бинокль на судно и подкрутил колесико, изображение рывком приблизилось. Двухмачтовый бриг европейской постройки спешил на север. Артиллерийские орудия на палубе угрожающе скалились чернотой стволов. На фок-мачте и грот мачте полное парусное вооружение, впереди пузырится косой грот-гаф-трисель надутый восточным ветром. На палубе несомненные европейцы: разноцветные рубахи, головы прикрыты треуголками вперемежку с одетыми в традиционные китайские пао (халаты) разбойниками. В бывшей Циньской империи шла гражданская война, солдатам разбитых армий был один путь или в разбойники, или в пираты. На борту читалось название: Bonaventure. Описание корабля совпадало с переданным с Сахалина. В глазах Петелина, устремленных на убегающий корабль, блистала злобная радость. Словно не людей он собирался лишить жизни, а курицу зарезать. Это немного пугало Петелина, но только немного. Он опустил бинокль, стремительно обернувшись к капитану, спросил:

— Что будем делать? Вы здесь первый после бога, но топить пиратов нельзя, на корабле три десятка заложников, женщин и детей.

— Значит возьмем на абордаж, — меланхолично ответил голландец, только глаза старого пирата, выдавая чувства хищно и азартно блеснули, а рука непроизвольно хлопнула по кобуре с пистолетом.

— Боевая тревога, — взвыл капитан иерихонской трубой.

Этого только и ожидали, часто забил судовой колокол, не успели тревожные резкие звуки: сигнал к бою, исчезнуть в морской дали, как вторя им звонко зарычали боцманские дудки. Через миг послышался нарастающий топот ног по доскам палубы и трапов, переругивания матросов. Экипаж торопливо занимал места по боевой тревоге, мастерградский взвод и казаки — за стальным ограждением палубы. Корабль продолжал нагонять, до пиратов оставалось пару миль, когда нос пароходофрегата окутался плотным пороховым дымом, через миг снесенным свежим бризом в сторону.

'Бам!' — прогрохотало над морскими далями и затихло где-то на горизонте, у темной полоски Хоккайдо. Не успело еще эхо утихнуть, как немного не долетая до пирата в небе появился коричневый клок дыма — это разорвалась шрапнель. Наученные горьким опытом предшественников, дерзнувших вступать в артиллерийскую дуэль с мастерградским кораблем, пираты шустро, словно тараканы, порскнули с палубы. Еще выстрел. Перелет. Дистанция нащупана.

'Бам! Бам! Бам!' — часто выплевывали смерть 76-мм морские орудия, изготовленные по образцу полевых орудий русской армии начала двадцатого века. Корабль окутался вонючим облаком пороховых газов. Над пиратом каждые несколько секунд расцветали новые облака шрапнели, раскаленные куски металла с воем безжалостно рвали надутые ветром белоснежные паруса, такелаж, рангоут, густо барабанили по палубе, застревая в досках, сносили все. Пират рыскнул в сторону. Паруса потеряли ветер, беспомощный корабль начал стремительно терять ход и разворачиваться боком. Дать сдачи пираты даже не пытались. Вероятность попасть на большом расстоянии с качающегося корабля ничтожно мала, смысла тратить порох и ядра нет.

Придерживая от ветра фуражку, Петелин любовался избиением беззащитного корабля. Выплюнув остаток папиросы, которую он незаметно для себя закурил, злобно проследил за ее стремительным полетом за борт. Во рту от выкуренного табака воняло припаленной щетиной. Достав флягу, не чувствуя вкуса, выпил. Последние остатки изорванных парусов пирата белоснежной птицей сорвало с мачт, часть упала на палубу, а часть в море.

— Герр Петелин, — обратился к губернатору капитан. Тот вздрогнул, вырываясь из злобно-мстительных грез, — на сегодня все. Пираты в схватке лицом к лицу хороши. Не стоит рисковать, скоро ночь. Будем брать их утром.

Предложение разумно, взятые на борт казаки и мастерградские пехотинцы за счет навыков владения холодным оружием, оснащения броней, револьверами и магазинными винтовками имели неоспоримую преимущество, но абордажу и штурму помещений их не обучали. В ночном абордаже они неизбежно понесут значительные потери.

Александр с досадой ударил ладонью по перилам, но спросил немного не о том, о чем хотел:

— Не уйдут за ночь?

— Нет, расстояние небольшое, если небо закроют тучи, включим прожектор. Никуда они от нас не денутся.

Как не хотелось Александру немедленно идти на абордаж, но слова голландца звучали разумно. Не стоит пороть горячку. Он сделал паузу, как бы давая понять что то, что он должен сказать, не очень-то ему нравится, но затем решительно закончил:

— Согласен, — и молча направился в сторону кормы.

Корабль лег в дрейф в двух милях от пирата, впрочем, из трубы продолжал валить дым, судно в любой момент могло набрать ход.

К ночи постоянный шум корабля немного затих и Александр вышел на палубу. Она щедро освещалась подвешенными на крюки небольшим светильниками. Порывистый, пропитанного запахами моря ветер раскачивал их и круги желтоватого неровного света танцевали по палубе. Бдит службу усиленная артиллеристами и стрелками вахта. Небо звездное, безоблачное. Очередной порыв ветра попытался сбросить фуражку с головы. В последний момент Петелин успел поймать ее. Выслушав доклад подошедшего вахтенного офицера, подошел к борту.

Достал папироску, повернувшись к ветру спиной, зажег, крепко сжимая промеж пальцев. Он курил, жевал папиросу, ощеряя твердые зубы, перекатывались желваки на скулах. Круглая луна над головой освещала качающийся на волнах в миле ближе к берегу угрюмый и темный силуэт пиратского корабля. Ни огонька, ни единого человека на палубе со стороны открытой наблюдению. Ничего... Ну не верил он, что пираты так просто смерятся с предстоящей расправой. Нутром чувствовал, что готовят каверзу, но какую? Так ничего и не решив, щелчком пальцев отправил окурок за борт, огонек пролетел, беззвучно канул в негромко шумящих волнах. 'Жди меня утром англичанин...' Еще раз бросив обещающий взгляд на корабль пиратов, направился в свою каюту.

Ночь он провел на жесткой койке возле толстой деревянной стенки борта, за ней всю ночь шумно перекатывались волны. Петелин проснулся от хлесткого звука выстрела винтовки. Мастерградской винтовки, этот звук он не мог перепутать ни с чем. Вскочил, прислушиваясь к ночи, по телу торопливо пробежала волна озноба. На шее и висках, во вздувшихся венах стремительно заколотился пульс. 'Неужели вот она, ожидаемая каверза?' Впрочем, сейчас не до рефлексий. Торопливо вбив ноги в сапоги, блеснул воронением ствола вытащенный из кобуры пистолет. Миг помедлил, решая и вытащил из ножен саблю. И тут началось: частое гавканье винтовок смешалось с грохотом пистолей и остервенелыми криками.

Петелин пинком открыл дверь на палубу. Пахнуло ночной прохладой и вонью пороха. С покрытого тучами неба не светит ни одна звезда. Прожектор высветил нескольких десятках метров от 'Стригущего' две заваленные бочками и фашинами небольшие лодки. Вахтенные матросы и мастерградцы столпились у борта.

'Бах! Бах! — расцветали огненные цветы на стволах винтовок и пистолетов.

На одном из суден поднялась полуголая фигура, в руке мелькнул огонек и тут же упала, пронзенная добрым десятком пуль. На судне полыхнуло, через несколько мгновений, оно окуталось ярким и жадным пламенем.

'Аааа! — раскатился над волнами дикий крик заживо сгорающего существа. Видимо на дне лодки притаился подранок.

Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое... — послышался чуть дрожащий голос. Петелин повернулся, юный казак, торопливо крестился, на лбу надулись жилы, в глазах затаился ужас. Сразу видно: новик (юный казак). Остальные угрюмо молчали. Такой смерти никому не пожелаешь. Через несколько мучительных мгновений душераздирающий вой стих. Отмучился страдалец.

— Брандеры попытались подвести, — меланхолично произнес Томас Вандербилт. В руке зажата неизменная трубка, но на этот раз не зажженная.

До утра на 'Стригущем' никто так и не уснул, а чтобы пираты не попытались вновь атаковать брандерами, пароходофрегат словно хищник вокруг будущей жертвы кружил вокруг корабля пиратов, осторожно обходя пылающий на волнах поминальный костер.

Наклонившись над перилами юта, Томас Вандербилт принялся поспешно выкрикивать команды. С лихорадочной быстротой с палуб убрали все лишнее. Над пиратом расплылись черные кляксы разрывов, чугунная метла шрапнельных осколков хлестанула по палубе. Вдруг нашлись хитрецы, спрятавшиеся за фальшбортом? Канониры остались у орудий, готовые обстрелять палубу пирата, если они осмелятся выйти на палубу. Мастерградцы в броне встали у борта, позади них крепко сжимали в руках сабли и револьверы казаки. Сержант с узкоглазым 'монгольским' лицом зажал в ладони дымовую шашку. Ее черед придет, когда придется 'выкуривать' пиратов из трюма. На марсе устроилось двое бойцов с автоматами. Их задача пресечь огнем стрелкового оружия попытки помешать высадке. 'Стригущий' начал сближаться с пиратом. У водяной пушки, способной выдавать не меньшее давление чем лафетный ствол пожарной машины 21 века, настороженно смотрит в приближающегося пирата боец в броне. Каменно-крепкие струи воды собьют с ног, кипяток ошпарит до костей.

Рассветное солнце коснулось переваливающегося на волнах пиратского корабля. Корма с красным фальшбортом с каждой минутой приближалась. На иссеченной шрапнелью палубе безлюдно, все так же валяются грязно-серые остатки парусов и такелажа. С отчаянными криками кружилась над кораблем корсаров стая морских птиц, словно предчувствуя, скоро предстоит добрая пожива. Петелин стоял под прикрытием укрепленного щитами борта и, улыбаясь, тяжело дышал. Шли дни и месяцы после гибели Оли и каждый из них оседал в душе терпкой горечью. Неутоленная жажда мести туманила здравый рассудок, сверлом бормашины взрывала мозг, не покидала ни днем на даже ночью, и тогда-то темное, что копилось в душе взнузданное до времени волей, рвало плотины. В такие ночи он лежал без сна, пялясь в черноту за окном, вспоминая, строя планы и ненавидя всей силой души.

Корабли сблизились почти вплотную. Прикрываясь от солнца руками, Петелин сузив глаза глядел на корабль, незаметно для себя самого он облизывал пересохшие губы. Парусов на мачтах не было, открывая взгляду внушительные очертания корпуса корабля: от башни высокой надстройки на корме до позолоченной, сверкавшей в ослепительных лучах солнца головы на форштевне. По-прежнему на палубе никого, тишину нарушают лишь жадные птичьи крики да злобный плеск вспененных, загрязненных разным хламом волн о корпус. 'Загнанная в угол крыса способна защищаться с яростью обреченного. Что же задумал англичанин? Сейчас я узнаю это.'

— Что невтерпеж герр Петелин? — невнятно спросил капитан корабля. Александр на миг повернулся, не моргая заглянул в глаза старого моряка. Тот крякнул, вобрав в рот покуренный, желтый ус и отвернулся.

Пять минут спустя абордажные крюки крепко вцепились в деревянную шкуру 'Bonaventure'. Губы Петелина побелели когда он молча махнул рукой. Первые солдаты с пистолетами в руках осторожно перебежали по мостикам на корму пирата, когда послышался громкий, так что услышали все, голос на английском языке.

— Петелин, я знаю ты здесь, не стреляй, у меня заложник я выхожу!

Ствол пистолета Александра повернулся на звук. Он узнал голос. Это был Вилберн Лэнгфорд. Кулаки сжались с такой силой, что ногти впились в кожу.

— Стой! — негромко приказал Петелин абордажной команде. Из-под посеченной надстройки показалась молодая женщина, без платка, с распухшими и красными глазами. Сквозь разорванный до пояса грязный сарафан бесстыдно просвечивают молочно-белые ноги в синяках. В глазах плещется ужас. Позади, прикрываясь ее телом, стоял Лэнгфорд. Глаза беспокойно стреляют по сторонам, на скулах играют желваки. Кинжал главаря пиратов упирался в стройную шею, вторая рука держала веревку, конец ее терялся в темном проеме дверей. При виде кровного врага губы Александра сжались в бледную нить, костяшки пальцев обхвативших пистолетную рукоятку побелели.

— Что ты хочешь англичанин?

— Сударь, видите у меня в руках веревка? Стоит ее потянуть и БАХ! 'Bonaventure' взлетит на воздух, вашему кораблю достанется тоже!

На миг Александр задержал дыхание, В середине грудной клетки словно одубело то, что до абордажа бешено гнало кровь по жилам, он не чувствовал ничего, кроме звона в ушах и боли в пальцах сжимающих пистолет. Взрыв пирата способен серьезно повредить и русский корабль если там много пороха. Абордажные крюки в единый миг не вытащишь. Патовая ситуация. Он посмотрел на голландца. Английский на корабле понимали только они двое и пока что абордажники и матросы лишь недоуменно смотрели на командиров. Лицо старого капитана потемнело, но взгляд оставался все таким же жестким, лишь глаза сузились в щелочки-амбразуры.

— Ты блефуешь Лэнгфорд!

— Сударь, не испытайте меня! Нам терять нечего, о том как вы обходитесь со своими врагами мы наслышаны!

— Что ты хочешь пират?

— Поединка с тобой, до смерти одного из поединщиков. У нас в Англии принято обиды смывать кровью!

Бретер картинно указал игольно-острым острием кинжала на саблю на боку Петелина.

'В благородство играет мразь! Но поединок — это вариант...' Сердце мастерградца бешено забилось, но не от страха, в нем не было и тени его, а от предвкушения близкой мести. 'Он так долго ждал этого мига!' Здесь и сейчас они окончательно выяснят отношения! Искушение было слишком сильным. Собственными руками зарезать подонка, видеть как жизнь по капле уходит из его глаз...

— Вначале ты отпустишь пленников!

— А зачем они мне теперь нужны? Забирай! Но и ты с капитаном поклянитесь, что если я выиграю, вы отпустите нас, а если проиграю, никого из моей команды не казнят.

Думал Петелин недолго.

— Хорошо, — сказал он и рассмеялся негромко, злобно и мстительно, — но полон ты отдашь немедленно и когда ты умрешь вы все сдаетесь без боя!

Пират издевательски хохотнул, отвел от русского взгляд и посмотрел на девушку. Она извивалась, пытаясь вырваться из его рук. Холодное острие вновь коснулось шеи, слегка порвав кожу, тонкая струя крови заскользила вниз. Девушка замерла, испуганно взмахнув длинными ресницами.

— Согласен, но не вздумай обмануть, в любой момент мой помощник готов взорвать 'Bonaventure' вместе с вами...

После того, как Петелин и голландец поклялись на кресте а оборванные и избитые женщины с детьми торопливо перебежали по мостикам на русский корабль и скрылись в трюме, русский неторопливо скинул броню, оставшись в одной рубахе. В руке тускло сверкнула любимая сабля. Он оглянулся. Жестом попросил у ближайшего казака его саблю, немного короче чем собственная. Помахал одолженным клинком, привыкая к балансу. В руке, словно влитые, провернулись эфесы. Лэнгфорд из-за спины испуганно застывшей заложницы с кривой ухмылкой наблюдал за приготовлениями мастерградца. Холодные глаза профессионального фехтовальщика и убийцы оценили стойку русского и то как он держит сабли. Англичанин прищурился. Похоже Петелин не совсем профан в благородном искусстве клинков. Значит игра будет интереснее.

Петелин подошел на расстояние нескольких шагов. Сабля в правой руке нацелилась ужалить врага в горло, в левой — опустилась острием немного вниз. Пират злобно оскалился, от резкого толчка девка с испуганным криком отлетела на грязную палубу, на карачках убежала в сторону. В следующий миг в руке Лэнгфорда сверкнула голубизной тяжелая шпага которой можно одинаково хорошо наносить и колющие удары и режущие.

— Сударь, сейчас ты умрешь! — произнес англичанин и явно красуясь, играючи исполнил серию достойных истинного мастера вольтов.

Шпага — оружие благородное, но она не только защитница чести дворянина, но и верный спутник бретера. Семья Люнгфорда не всегда пребывала в нищете. Покойник — отец не жалел денег для обучения юного дворянина искусству фехтования у самых искусных мастеров шпаги в туманном Альбионе. И сейчас он не пренебрегал тренировками. Каждое утро выходил на палубу своего корабля и поупражнялся не менее часа с клинком.

Англичанин не собирался тратить время зря, мгновенно сорвав дистанцию, обманно качнул корпусом влево, кончик шпаги стремительной коброй метнулся между поднятых клинков к горлу русского. Александр начал одновременно с бретером, провернулся, пропуская трехгранный клинок в миллиметрах от шеи и взмахом клинка по шпаге отбросил ее в сторону. Сабля в левой руке полосонула лезвием на уровне шеи, но тоже безуспешно. Пират змеей поднырнул под замах, так что только ветер взъерошил длинные волосы на макушке пирата.

Громкий шепот пробежал по кругу столпившихся у борта мастергадцев и казаков. Пираты высунули головы из надстройки на корме, решалась их судьба. Невольные возгласы вырвались из зрителей.

Убийца шагнул влево, разворачивая противника лицом к солнцу, он никогда не пренебрегал даже самым малым преимуществом. Бретер молниеносно ударил справа, слева, словно мечом, но мастерградец был готов. Отразив удары, полосонул саблей в свою очередь.

Клинки мелькали все чаще, сухо звенел металл. Повороты и уклоны противников подчинялись наработанным за годы инстинктам и страстному желанию победы. Меж тем еще больше посветлело. Хлопая крыльями и пронзительно крича с мачт 'Стригущего', словно радуясь скорой смерти одного из дуэлянтов, сорвалась стая чаек, закружила в мрачном, обложенном тучами небе. Поединок затягивался. На кораблях царила мертвая тишина. Слышались только удары лезвий и тяжелое дыхание сражающихся. На суд Божий вышли жестокая обида и безутешное горе, с другой стороны — ненависть и извращенное понимание чести.

Бретер напирал, обрушив на Александра град ударов и искусных финтов. По движениям англичанина, по его умению владеть шпагой и сам Петелин, и зрители поняли, что это многоопытный 'мастер клинка'. Лица наблюдавших за поединком казаков омрачились, мастерство пирата было намного выше. Иной раз он даже не пытался парировать сабли, в момент удара нырял под замах или уклонялся, так что клинок рассекал пустой воздух.

Несмотря на все мастерство пирата, Петелин держался. Ловко принимал уколы и размашистые режущие удары попеременно на одну из сабель, не забывая контратаковать свободным клинком и понемногу отступал под неистовым натиском. Для мастерградца это бы первый в его жизни поединок, но старый казак, учивший его сабельному бою, выучил хорошо. Зная насколько искусен и ловок противник, мастерградец сосредоточился и вел свою партию осторожно, как в пылу боя способен только хладнокровный и упорный боец. Он ждал удобного момента для одного единственного но решительного удара.

Люнгфорд дышал тяжело, с хрипом, трехгранный клинок в руках с каждой минутой тяжелел. Раз за разом он наносил врагу искусные удары, но ловкий и гибкий противник отражал их. К тому же две сабли в руках Петелина оказались неприятным и непривычным сюрпризом. Увернувшись от выпада, тут ж контратаковал, нанося быстрые и точные ответные удары так, что многоопытный бретер лишь с огромным трудом уклонялся. Почти равная борьба с противником, которого он считал новичком в благородном искусстве фехтования, в конце концов вывела англичанина из терпения.

Показав укол в голову, он в последний момент поменял угол атаки шпаги на грудь, стремясь нанести противнику страшный удар.

Клинком, зажатым в левой руке, Петелин отбил удар в сторону. Отбив и контратака правой сабли почти слились. Стальное острие прочертило наискосок кровавую полосу чуть ниже небритого кадыка.

Англичанин пошел боком, фонтанируя кровью на грязную рубаху, запнулся и рухнул на грязную палубу. Он лежал навзничь, рубаха быстро темнела от крови. В глазах Лэнгфорда застыло огромное удивление и смертельный ужас, в горле гудел булькающий хрип, скрюченные пальцы судорожно царапали палубу.

Цивилизованный человек при виде насильственной смерти ближнего, пусть и дурного человека, должен испытывать сострадание, но Петелин не ощущал его. Возможно, он слишком долго прожил среди хроноаборигенов, возможно он уже не был цивилизованным, но ничего кроме ликования он не чувствовал. Впервые после гибели жены Петелину вдруг стало необыкновенно легко и хорошо на душе, точно с сердца упал давний камень.

Мрачным молчанием встретили пираты поражение предводителя, русские наоборот разразились ликующими криками.

Направив на выглядывающих из иллюминаторов в надстройке пиратов окровавленное острие сабли, Александр приказал:

— Выходим по одному, иначе я прикажу потопить корабль.

Между тем предсмертные конвульсии затихли, глаза остекленели. Последний из рода Люнгфордов испустил грешный дух.

Пытаться оспорить приговор божьего суда корсары не пытались. Как ты не будь отморожен, но при выборе между верной смертью и, обещанием оставить жизнь, выберешь второе. Через пятнадцать минут у мачты пиратского корабля сверкала на утреннем солнце груда пистолей, мушкетов и холодного оружия: коротких абордажных сабель, шпаг и широких клинков больше похожих на ножи: китайских бачжаньдао или мечей-бабочек. У борта угрюмо молчала разношерстая толпа безоружных европейцев и китайцев. Примерно половина на половину. Пиратов закрыли в трюме, а на борт корабля поднялась призовая команда, на весеннем ветру забился на флагштоке желто-коричневый флаг Мастерграда и маленькая эскадра отправилась в обратный путь. В тот же день, едва солнце коснулось седой груди океана старый голландец, знавший толк в снятии стресса, пригласил губернатора к себе. Капитанская каюта была великолепна, на полу среднеазиатские ковры, у стену ломился от серебра резной буфет из орехового дерева. Напротив открытого настежь квадратного окна, уже поджидало великолепие: тарелки и блюда с тонко нарезанными пластинками розового сала, ветчиной, колбасами разных сортов. В глубоких мисках алели переложенные чесноком и брусничным листом соленые помидоры, влажно поблескивали зеленые пупырчатые соленые огурчики, еще там была икра, черная и красная, которой на Дальнем Востоке было до умопомрачения много, а в завершение на чугунной сковородке в центре стола распространяла умопомрачительный запах жареная картошка. Рядом пузатые бутылки с лучшим мастерградским хлебным вином и коньяком. Сам хозяин сидел за столом напротив входа.

— Что это? — остановился на пороге Петелин, нахмурившись, укоризненно покачал головой, — есть повод?

— Проходи герр Петелин, — развел руками голландец, — Проходи, как говориться чем богаты... Тебе сейчас обязательно нужно как следует напиться. Сам набрался до поросячьего визга после первой дуэли.

Александр был не великим охотником до выпивки, но в плане поправки нервов... Почему бы и нет. Махнув рукой, уселся на стул напротив необычайно оживленного капитана.

— Давай, — произнес голландец, наливая в рюмки темно-коричневый напиток, который мастерградцы называли коньяком. — Знаю я твою историю, почему ты мучился, но теперь твоя жена отомщена, упокой господь ее душу, — голландец торопливо перекрестился, — царство ей небесное.

До глубокой ночи из капитанской каюты слышались пьяные голоса, потом гитарный перезвон.

На следующий день едва Петелин успел в кают-компании позавтракать, радист доставил сообщение. Во владивостокский порт пришел корвет 'Непобедимый' вместе с ним пришло захваченное им судно: корабль государства навахо.

Корвет возвращался домой с берегов острова Цусима, где русские купцы с выгодой продали дары щедрой дальневосточной земли, продукцию Мастерграда и русских заводов. Следующий день начался обычно и никак не обещал сюрприза. Ранним утром марсовый обнаружил встречный корабль, европейский по виду. При виде мастерградского корвета тот круто изменил курс, но на корвете успели заметить на корабле дымовые трубы. Капитан очень удивился, он знал, что в Европе корабелы начали изготовлять паровые суда но для дальневосточного захолустья они были настоящей экзотикой а приказ владивостокского губернатора требовал принимать меры, чтобы ознакомиться со всеми диковинками. 'Непобедимый' погнался за 'скромным' незнакомцем. Вскоре над убегающим судном поднялся сносимый бризом в сторону дымный столб, вынудив мастерградца догонять под парами. Машина 'Непобедимого' оказалась сильнее, после обеда корабли сблизились на дистанцию полтора километра. Развивающийся на ветру на корме беглеца стяг с разноцветной радугой не походил на флаги морских держав, что еще больше возбудило любопытство русских. Кого же они встретили? Первым не выдержали нервы пришельцев, палуба корабля окуталась дымом, синеву неба прочертил снаряд, выплеснувший дымный столб в паре кабельтовых от 'Непобедимого'. Несмотря на то, что корвет русских был торговым судном, но вооружен был изрядно, 76 мм. морские орудия давали ему преимущество над любым соперником, который мог попасться в беспокойных дальневосточных водах. Обработав палубу противника шрапнелью и согнав экипаж в трюм, он осторожно пошел на сближение. Здесь пришельцы едва не подловили русских. На палубе рявкнуло орудие и как на грех, попало, почти сорокакилограммовая бомба пробила борт, но застряла в переборках и не взорвалась. Высадившийся на палубу пришельца десант матросов забросил в трюм дымовые шашки. Когда чихающие и кашляющие пришельцы тараканами повалили на палубу, большая часть экипажа сдалась в плен, лишь несколько самых отмороженных безуспешно попытались оказать сопротивление. Их, пока не отошли от дыма, перестреляли. Порадовали трофеи, три винтовки М 16 оказались во вполне приличном состоянии и с запасом патронов по двести на ствол. Загнав экипаж после проветривания и быстрого допроса обратно в трюм, суда направились к Владивостоку.

Вечером того же дня, когда 'Стригущий' пришвартовался во владивостокском порту, прошел суд над захваченными пиратами. Приговор был закономерен и суров: смертная казнь через повешение. Спасло их данное губернатором слово, не казнить. Пользуясь своей властью он заменил смертный приговор на двадцать лет каторжных работ. Почувствовавшие на шее холод петли бывшие пираты бурно обрадовались неожиданному избавлению от позорной гибели, а зря. Через пару месяцев большинство будущих горняков пожалеет, что их покойный предводитель вытребовал у мастерградского губернатора обещание не казнить никого из команды 'Bonaventure'.

Большая часть навахо во время абордажа их корабля погибла или получила тяжелые ранения, но наемники — матросы из числа оставшихся в Новом Свете белых, пострадали намного меньше и охотно общались с мастерградцами. Оказалось, что корабль послали с разведывательными целями и заодно наладить торговлю с Китаем и Японией. Мастерградцы получили много ценной информации о рыхлом индейском государстве на территории так и не возникших США и Канады. Большая часть населенных индейцами земель подчинялась навахо во многом формально. Лишь молодежь, прошедшая через воинские лагеря навахо, твердо стояла на их стороне и пыталась заниматься земледелием и скотоводством, большая часть индейцев придерживалась традиционного для себя образа жизни. Основой связанности бесконечных просторов Северной Америки стали воинские лагеря, разросшиеся в небольшие города, укрепленные деревянными или каменными стенами. Помимо центров обучения и 'переформатирования' юных детей природы: индейцев, они стали для окружающей местности промышленными и аграрными центрами.

Как правило, в каждом из них было по одной-две мануфактуры, производившие продукцию из местного сырья. Использование достаточно сложной конструкции паровых машин тройного расширения, позволяло достигнуть небывало высокой для начала 18 века производительности труда. Масса проживающих за городскими стенами и в пригородах ремесленников и фермеров: индейцев, метисов и крепостных — белых производило железные иголки, стальное оружие, ружья, зерно и ткани и многие другие товары, охотно покупаемые окрестным индейцам. Более плотно контроль осуществлялся над территорией бывшего Навахо-нейшена и населенным белыми побережьем Атлантики. Навахо предстояло еще много работы по укреплению своего крайне рыхлого государства, но попытка разведки противоположного края Тихого океана, не могли не настораживать мастерградцев.

Петелин отправил донесение о происшествии в Мастерград и окунулся в привычную суматоху по подготовке колонизационных транспортов на Гавайские острова, Цусиму и Окинаву. Лето, когда из Петрограда придут очередные клипера с переселенцами, приближалось. После придет время и для рывка на Хоккайдо, который японцы только начали колонизовать и, на Аляску с алеутскими островами. Только вечером находилось время, чтобы встретиться за ужином с младшим сыном Алексеем.

— Пап, — вставая из-за стола, произнес подросток не глядя отцу в лицо, — ты это, хорош хорониться, давайте уж женитесь скорее...

Взгляд Петелина, забегал, откашлялся, пытаясь дать себе время для раздумий. Парень то вырос, как от него скроешь взаимоотношения с молодой и красивой домоправительницей?

— Ты о чем это? — произнес смущенно.

— Я о Катерине Ивановне, я большой уже, все понимаю. Она женщина хорошая я не против если вы поженитесь, ты же еще не старый.

— Ты знаешь?

— Так все знают, — посмотрел подросток с превосходством на смущенного отца, — ладно я пошел.

Когда за сыном захлопнулась дверь, Петелин еще некоторое время неподвижно сидел за столом. На лице полыхала смесь смущения, стыда и облегчения. Достал из комода в углу пузатую бутылку, доставленную в прошлом году из Мастерграда. Выпил рюмку, довольно крякнул и снял трубку телефона. Дождавшись когда с той стороны ответят, приказал подрагивающим от радости голосом:

— Домоправительницу ко мне, срочно!

Через две недели в скромной владивостокской церкви состоялось венчание. Присутствовали только самые близкие: сын Алексей и почетные гости: генерал Орлов с казачьими полковниками, несколько крупных промышленников и купцов и их жены. Немного смурной Петелин и цветущая от счастья Катерина стояли на расстеленном на полу плате, символизирующем начало новой непорочной жизни. Благообразный священник с седой, окладистой бородой басил пространные молитвы, прося Господа чтобы он дал брачующимся мирное житие, возможность увидеть сыновей сынов и сочетал жениха и невесту в единую плоть.

Глава 13

Порыв ветра принес на небольшую парусную лодку крепкий запах морской соли и йода. Двое рыбаков, несмотря на частичную блокаду английских островов союзниками рискнули выйти в море, благо погода позволяла. Июньское солнце еще не встало, еще не развеяло утреннюю прохладу. Лишь на востоке закрытое низкими, плотными тучами небо подсвечивает узкая багровая полоска горизонта. Ла-Манш, его еще называли Дуврским проливом: узкая полоска воды между материковой Европой и Англией, скрыт от нескромных взглядов свинцово-серым утренним полумраком. Голод не тетка и если не позаботишься о себе сам, то кто будет тебя кормить? Может где и есть такие страны где все прекраснодушные самаритяне, но в доброй старой Англии все не так. Трудись и будет тебе твой заслуженный кусок хлеба и глоток эля, нет так помирай, никто даже не пошевелится помочь такому лентяю, вот и решились недалеко выйти в Ла-Манш.

Море дремлет, гребни невеликих волн с тихим плеском едва-едва покачивают лодку. В ней двое. Старик с красным от избытка крови лицом в седой щетине, нос бардовый от неумеренного потребления крепкого английского эля, но руки все еще крепкие, способные цепко держать весло и рыболовную сеть и сероглазый рыбак, юный и тонкий, с упрямой английской челюстью в пропахшем солью и рыбой куртке. Старик потрогал туго натянутые нити сети, утопающие в блестящей сталью воде. Рано еще. Подождать надо. Зевнул, сегодня встали еще до расцвета.

— Ну и что говорит твоя Джудит? — сиплым голосом спросил старик, не отрывая взгляд от стылой глади моря.

— Говорит что зачем только вышла за такого неудачника как я...

— Женщины всегда ворчат на своих мужчин, — подумав, заметил старик, — вот помню моя покойница что не по ней, сразу хваталась за скалку, — старик непроизвольно, почесал спину, — уж так ее пастор ругал, а она пообещает что больше не будет да и забудет через месяцок-другой...

— Разве я виноват что плохо дела идут у всех? Я же не лендлорд какой-нибудь у которого полны сундуки золотых лорелей! Слава богу хотя бы не голодаем.

Он помолчал и неуверенно добавил:

— Почти... я же не виноват что французы и московиты не пропускают корабли...

Юноша печально и с досадой опустил голову.

— Где были твои глаза когда ты делал предложение Джудит? Ты разве не видел какой у нее маленький рот и тонкие губы как у гадюки? Это верный признак злой и сварливой женщины.

— Я любил ее, — тихо ответил молодой рыбак а потом добавил, — Так мне кажется...

Старик наклонился к борту, подергал за сеть, разочарованно поджал толстые бритые губы и пристально глядя в стылую воду, спросил не оборачиваясь.

— О чем ты думал, когда сватал ее у старого Мэтью?

— Человек всегда думает о счастье... — горько усмехнувшись, произнес молодой рыбак, зябко поежившись, поплотнее запахнул куртку, — о тихом семейном счастье...

— Оттого он и глуп всегда! — спокойно отрезал старик.

Он достал из куртки трубку, укрывшись полой от ветра, закурил. Синие струйки дыма потянулись над лодкой, смешиваясь с терпкими запахами соли, йода и гниющей рыбы. Пахнуло плющем, запасы табака у бедного рыбака давно закончились вот и приходилось выкручиваться, куря суррогаты. Молодой рыбак отвернулся, с тоской глядя на узкую полоску меловых скал Дувра.

Первые лучи несмело брызнули на востоке, золотой краешек солнца поднялся над горизонтом и разогнал утреннюю мглу. Старик посмотрел в сторону Франции, из распахнутого рта упала на дно лодки зажженная трубка. Бесшумно, словно приведения, показались мачты нескольких судов. Все — украшены синим флагом с белым крестом, в центре щит с бурбоновскими лилиями. Вскочив, он вытянул руку в сторону недалекой Франции. Шумно откашлявшись, с ужасом в голосе произнес:

— Там...

— Что там, — поинтересовался молодой рыбак. Не дождавшись ответа, повернулся. В глазах мелькнул страх, лицо сравнялось цветом с меловыми скалами Дувра.

— Что ты ждешь старик? Уходим!

Мелькнул добрым железом клинок, сеть навеки стала добычей морской пучины. Засвистел в туго натянутом парусе ветер, пытаться убежать от такой силищи, напрасное дело, но пока живу, надеюсь!

Через час, когда стал слышен шелест лениво шуршащего мелкой галькой у берега прибоя а до берега остались считанные ярды, рыбаки выдохнули воздух и дружно оглянулись назад. Кто будет обращать внимание на такую мелочь как лодка с двумя рыбаками?

— Ушли! — выдохнул молодой с облегчением. 'Значит не такой уж я и неудачник как говорит Джудит.'

В море белели десятки парусов, ветер трепал, ветер трепал французские, русские и мастерградские флаги. Флот в кильватерном строю шел к Северному морю, туда, где в него впадает Темза. То самое Великое Вторжение, которым в последнее время пугали народы островов, началось.

Растянувшись чуть не на двадцать кабельтовых, объединенная эскадра союзников под командованием адмирала Жан-Бернар Луи де Сен-Жан, барон де Пуантис шла в трех кильватерных колоннах курсом на северо-запад, имея пять узлов хода. Усилившийся ветер суматошно гнал набухшие серостью тучи по нахмурившемуся небу, срывал седую пену с крутых гребней волн, невольно навевал в души моряков и офицеров тревожное беспокойство. По левую руку неторопливо ползла тонкая полоска английского берега, а впереди и слева по борту — безбрежная гладь испещренной волнами серой морской пустыни. Русские и французские пароходофрегаты резали седую грудь моря ближе к берегу. Линейные суда белели туго натянутыми парусами в средней колонне, позади них, тормозя ход эскадры, двигалось множество тихоходных транспортников с десантом и припасами. Там же шла всякая мелочь, непригодная для правильного линейного боя: фрегаты и шлюпы. В правой колонне двигалась главная ударная сила союзников — мастерградские корабли: авиаматка 'Непобедимый' в окружении корветов 'Победоносный', 'Несокрушимый', 'Впередсмотрящий'. Базирующиеся на авиаматке гидросамолет и два мотодельтоплана были главным козырем франко-русского флота. Грозным противниками для деревянных судов начала восемнадцатого века были и вооруженные 76-мм скорострельными морскими орудиями, тяжелыми минометами и картечницами Гатлинга корветы.

Всего двадцать девять линейных судов, в том числе один четырехдечный, шесть русских и французских пароходофрегатов и четыре мастерградских корабля.

За день до выхода в море в охранявшем морской порт брестском замке, что на берегах широкой и короткой реки Пенфельда, собрался военный совет. Командующий морскими силами союзников адмирал Жан-Бернар Луи выступал за осторожность, но после бурного обсуждения моряки единодушно решили: завтра выходить в море и если англичане под руководством адмирала Джорджа Рука осмелятся выйти на перехват, дать им бой и уничтожить. По агентурным сведениям галлов Channel Fleet (флот Канала), мог выставить значительно меньшее число вымпелов чем союзники, беспокоили четыре недавно спущенные на воду броненосные суда англичан: главная надежда противника но, их было мало. Все они более или менее однотипны, с бронированием поверх толстой деревянной подложки 2-х дюймовыми коваными железными плитами на заклепках сплошным броневым поясом по ватерлинию от носа до кормы. Основой для постройки броненосцев стали двухдечные линейные корабли. Нижний дек лишился орудийных портов, их заколотили, на верхнем осталась штатная батарея средних 24-фунтовок. Корабль лишился парусного вооружения зато приобрел установленные на палубе два нарезных казнозарядных орудия на поворотных станках на корме и носу. Не сравнить с броненосцами хотя бы конца 19 века но в бою с деревянными парусниками — страшная сила. К тому же английские броненосцы были крайне тихоходны и обладали эскадренным ходом всего в 5-6 узлов. Даже купленная у шведов информация из будущего не помогла изготовить паровые машины мощность больше 200 лошадиных сил, что и предопределило невеликую скорость судов.

Несмотря на несомненный успех: создание судов далеко опережающих свое время, успех британцам дался нелегко. С напряжением всех сил им удалось увеличить годовое производство железа до 20 тысяч тонн чугуна в год. Большая часть дополнительного металла пошла на оснащение флота и на нужды артиллерии. За какие-то 10 — 15 лет в окрестностях Мертир-Тидвиля, в южном Уэльсе, богатом углем, рудой и лесом, на пространстве в половину мили в длину и 1/8 мили в ширину поднялись 9 доменных печей, дающих свыше 3 тысяч тонн чугуна в год, из которых выделывалось 2,5 тысячи тонн полосового, обручного, сортового железа и жести. Именно там раскаленные крицы раскатывали в плиты толщиной 2 дюйма и весом 200-300 фунтов. Обрубив неровные края, доставляли по специально отрытому каналу: Гламорганширскому к портовому городу Ньюпорту. К каналу и вдоль него установили рельсовые пути — это изобретение старинной транспортной техники горного дела здесь применяли широко.

Английское королевство с началом войны за испанское наследство сильно изменилось. Куда только делась старая добрая Англия? Суета, дымятся богопротивные паровые машины да и голоднее стало после того как острова частично блокировали победившие на континенте союзники. Несмотря на принимаемые меры по королевству ходили тревожные слухи, которые решались пересказывать лишь шепотом и только в проверенной компании. Слишком болтливые бесследно исчезали. Все чудеса последнего времени: паровые машины, самодвижущиеся корабли, новый 'порох' и летающие по воздуху шары имели один источник: маленький городок вблизи Оксфорда. Попасть туда можно было лишь по специальному пропуску выдаваемому королевским управляющим или одним из членов одного из старейших в мире 'Лондонского королевского общества по развитию знаний о природе'. Несмотря на это к воротам городка один за другим тащились подводы с железным и медным купоросом и чилийской селитрой, углем. А обратно — с 'купоросным маслом' и 'селитряной кислотой', порохом и страшно дорогими чудо-снарядами для нарезных орудий и многим другим.

В ста милях юго-западнее эстуария Темзы впереди на горизонте показались белоснежные пятнышки парусов, в хмурое небо рвались черные дымы. Channel Fleet вышел навстречу союзникам. Повторение событий 1667 года, когда нидерландский адмирал де Рюйтер вошел в Темзу с отрядом боле ста кораблей и десантным отрядом 17416 человек, разорил Ширнесс и Чатам и создал реальную угрозу Лондону, депутаты Парламента категорически не желали.

Эстуарий — однорукавное воронкообразное устье реки, расширяющееся в сторону моря.

Неяркий круг английского солнца едва проглядывал в облачном небе, обливая зловещим, тусклым светом место будущей битвы. Волны шумно бились о толстую деревянную шкуру флагманского корабля английского флота, 90-то пушечного линейного корабля 'Barfleur', словно проверяя его на прочность. Южный ветер нес соленый запах моря, свист туго натянутых парусов и прокуренные голоса повисших на реях моряков, развевал букли адмирала Джорджа Рука. Командующий английским Channel Fleet в полной форме и, при всех регалиях, находился на шканцах флагмана рядом с капитаном корабля Томасом Харди. До таких гениев морской стратегии и тактики как Федор Ушаков или Хорэйшо Нельсон ему было далеко но, он обладал огромным опытом сражений и был твердым середнячком, на каких и держалась морская мощь будущей Повелительницы морей. На уговоры подчиненных спуститься вниз или поднять флаг на новомодном бронированном чудовище командующий ответил отказом. Бесстрашный вид адмирала должен вдохновлять моряков Channel Fleet. На бледном до желтизны, желчном лице застыло сосредоточенное выражение. Внешне он сохранял полное спокойствие, ничем не выдавая тревогу за исход сражения. Приказ Первого Лорда Адмиралтейства победить или лучше не возвращаться, он помнил хорошо и был полон решимости показать лягушатникам и диким московитам, кто хозяин в британских морях. К тому же, если не убьет ядро русских или французов, то потом, за неудачу, повесят свои же. Трусом он не был и предпочитал славную гибель в морском бою позору судилища и намыленной веревке лондонского палача. Впрочем, у него в рукаве есть несколько смертельных джокеров, которые он намерен предъявить союзникам. Так что еще посмотрим кто кого. Ветер усилился и, как показывал опыт, в таких условиях применение самого страшного оружия мастерградцев: летающих кораблей, сильно затруднено...

— Эскадре все вдруг поворот бакштаг, курс зюйд-вест! — опуская отличную подзорную трубу, доставленную контрабандой из России, отрывисто приказал адмирал. Необходимо занять наиболее выгодное наветренное положение, чтобы затем смело сблизиться с противником, начав обстреливать его артиллерией с дальней и средней дистанций а затем с убойной минимальной дистанции топить его корабли.

— Есть, сэр! — с легким поклоном произнес капитан, демонстрируя достойную кадрового морского офицера отличную выправку.

На шканцах царило мрачное настроение. Капитан участвовал в первом столкновении английского флота с конвойными судами Мастерграда несколько лет тому назад и хорошо запомнил их флаги. Тогда только удача помогла его кораблю, единственному, спастись. Тогда дело чуть не дошло до суда и лишь благодаря заступничеству Первого Лорда Адмиралтейства он отделался переводом в американские колонии. Русские были страшным противником, итоги предыдущих столкновений английского и мастерградских флотов были плачевными, а на кораблях правой колонны союзников отчетливо видны желто-коричневые флаги проклятых пришельцев. Одна надежда на новинки. Капитан невольно покосился на чадно дымящие позади, в центре колонны, броненосцы и пароходофрегаты. Невзрачные на вид, закопченные корабли вооружили страшно дорогими казнозарядными орудиями, способными открывать огонь на немыслимом расстоянии почти две морские мили (одна миля равна 1, 85 километра). При этом благодаря сменным зарядным каморам скорость перезарядки позволяла стрелять несколько раз в минуту и бомбическими 68-фунтовыми морскими пушками. Неповоротливые орудия, весом почти 6600 фунтов и калибром 8 дюймов, способны забросить тяжелые снаряды, проламывающую корабельные корпуса при возвышении 20 градусов, на расстоянии больше полутора морских миль.

Когда 'Barfleur' увалился на ветер, на леерах между мачтами заплескали на ветру разноцветные флажки: сигнал эскадре, капитан Харди повернулся к командующему, застывшему с направленной на противника подзорной трубой.

— Сэр...

— Что еще? — отозвался адмирал, опустив трубу и бросив недружелюбный взгляд на капитана. Он был рад хоть на кого-нибудь сбросить нарастающее раздражение.

— Мне будет позволено спросить о наших дальнейших действиях?

— Что молодой человек, боитесь боя? — желчно поинтересовался Джордж Рук.

— Милорд, не будь вы моим командующим, я вызвал бы вас за такие слова! — сверкнул глазами капитан, оставленный абордажной саблей шрам на лице побагровел, — Я не трус! Это могут подтвердить враги с которыми я дрался: голландцы, французы и испанцы.

Адмирал молчал. После секундного молчания Харди продолжил, горделиво выпрямившись:

— Я хотел бы узнать о наших планах чтобы наилучшим образом исполнить свой долг пред Короной. Я был в той злосчастной баталии когда мастерградцы потопили в Северном море три наших фрегата и только Всевышний спас мою жизнь. Там были мои друзья, так что у меня очень большой счет к русским!

Адмирал помолчал в упор разглядывая покрасневшего горячего валлийца.

— Ну хорошо, слушайте...

Корабли английского флота рассекая потемневшую морскую гладь двигались в сторону далеких берегов Франции, постепенно выстраиваясь в боевой порядок и формируя сомкнутую линию. Ветер гнул, развевал знамена и значки на мачтах. Авангард сформировали выдвинувшиеся вперед четыре броненосца, сразу за ними пятнали облачное небо чернотой дымов пять пароходофрегатов, в кордебаталии, возглавляемой адмиралом Джорджем Руком собрались 18 парусников 2-3 ранга, в арьергарде сверкали громадами туго натянутых парусов еще пять линейных кораблей.

Кордебаталия — находилась в центре боевого порядка, возглавлялась адмиралом.

Флотилия союзников, все вдруг, повернула вслед за Channel Fleet, выстраиваясь в кильватерную линию, впереди отдельным отрядом пароходофрегаты, лишь мастерградские суда держались севернее, ближе к белеющим на горизонте меловым скалам южной Англии.

Появление над вражеской флотилией черного крестика летающего корабля, называемого русскими странным словом: самолет, не стало для англичан неожиданностью. Повелительно зовя суматошно зазвонил корабельный колокол сначала на одном корабле, через считанные мгновения над морской гладью раскатился тревожный и резкий звук десятков рынд (судовых колоколов), заставляя сжиматься в тревожном предчувствии сердца тысяч моряков.

Перекрикивая суматошный звон колоколов Томас Харди, неизвестно чему радуясь, указывал пальцем, закричал адмиралу: 'Глядите, вот и он, дьявольский воздушный корабль Mastergrad'. Адмирал бросил хмурый взгляд на капитана флагмана и вновь поднес к глазам подзорную трубу. Под ударами сотен обутых в сапоги ног задрожали доски палуб. Крики офицеров смешались с бодрящими напутствиями усатых боцманов. Корабли готовились к отражению нападения воздушного 'дракона': матросы торопливо побежали по вантам и веревочным лестницам, убирая паруса, на палубах замерли, тревожно вглядывались, надвигали треуголки, чтобы не унес ветер в сумрачное небо крепкие служители с лопатами и большими железными щипцами в руках, пехотинцы в красных словно кровь мундирах строились для залповой стрельбы, вперед выскочили офицеры. При взмахе блеснувших шпаг ряды сдвоились, солдаты торопливо заряжали оружие. Артиллеристы заворочали направляющими, устанавливая в них ракеты, конструктивно напоминающие знаменитые ракеты конструкции Конгрива. Теперь они узнают, не зря ли потрачены две тысячи полновесных золотых лорелей на покупку у шведов таблицы поправок для стрельбы по воздушным целям и описание способов борьбы с самолетами мастерградцев.

Силуэт в небе рос, пока не приблизился на расстояние менее мили. Воцарилась напряженная тишина, слышно только надоедливый плеск волн и тревожные крики что-то почуявших чаек. Тысячи глаз всматривались в подлетающего убийцу.

Адмирал торопливо закричал:

— Огонь!.. Огонь!..

Над флагманским линкором повелительно взлетела ракета, рассыпалась разноцветными огоньками: сигнал.

Томас Харди обернулся к артиллеристам: 'Да ну же... Скорее'.

Наконец тяжело рвануло уши... Залп...

'Шух, Шух, — яркие прочерки ракет с правых бортов 'квартер-деков' (верхних открытых палуб) кораблей с шипением и воем понеслись навстречу самолету, палубы заволокло кислым пороховым дымом. Через несколько мгновений на его пути расцвели десятки смертоносных огненных цветков. Небо разорвало леденящим душу грохотом, заставив летчика резко потянуть ручку управления на себя.

Все новые и новые ракеты летели навстречу упрямо летящему к авангарду колонны английских кораблей самолету, разрываясь огненными сполохами намного ниже самолета. Но свое дело они делали, загоняя его вверх, так что, когда внизу показались плоские 'утюги' броненосцев, в которых только тонкие 'палки' мачт выдавали корабли, самолет поднялся на высоту половины мили. Ракеты свирепо шипели над головой. Капитан Харди подняв нос и сжав зубы, вслушивался в упоительные звуки начавшегося сражения. Опасность пьянила его. Эта игра несравнима даже с охотой на пиратов в американских морях.

Самолет закружил над эскадрой, высматривая цель. Осколки ракет вспенили воду, забарабанили по палубам, закричали первые раненые, сдув словно метлой с палуб лишних. Ветер рвал полы мундиров, высоко полетела чья-то шляпа. Свинцовая туча движущаяся со стороны моря закрыла солнце, стремительно потемнело. Темная точка бомбы полетела вниз. Тысячи завороженно рассматривали летящую с небес смерть. 'Господи, помилуй!' — донесся отчаянный крик неизвестного матроса.

Она упала примерно посредине между броненосцами 'Torbay' и 'Lancaster'. К небу поднялся огромный гейзер смешанной с дымом и огнем воды, громовой звук взрыва загулял между корпусами кораблей, пока не исчез где-то на полпути между флотами противников. Тысячи затаивших дыхание людей облегченно выдохнули, на этот раз страшный воздушный враг промахнулся. Еще немножко покружив над эскадрой, самолет к облегчению англичан, взял курс обратно. На узком лице адмирала промелькнула насмешливая и слегка презрительная усмешка, он довольно покачал головой, не так уж страшны воздушные корабли Mastergrad, по крайней мере когда он один. Равно и матросы и офицеры разразились ликующими крики, но радость продолжалась недолго.

Не долетая сотни футов до возглавляемой страшно секретными броненосцами колонны английских кораблей из мрачного, серого моря с гулом поднялись к набухшим, седым тучам гейзеры артиллерийских разрывов. Расстояние между противниками уменьшилось до трех миль. По-прежнему держащиеся отдельным отрядом позади кордебаталии русско-французского флота мастерградские корабли окутаны дымом — начали пристрелку. Адмирал насмешливо усмехнулся. Бесполезные усилия, расстояние слишком велико, хотя дальнобойность впечатляет.

Адмирал Джордж Рук насмешливо усмехнулся. Бесполезные усилия, расстояние слишком велико. Приложив подзорную трубку к глазу, взглянул в сторону вражеской эскадры и увидел крутую корму линейного корабля арьергарда 'Bonaventure' с тремя ярусами квадратных окошек, искусно изукрашена дубовой резьбой. Над мачтами заполошно летали чайки. Русско-французский флот и так имел больший ход, их противника тормозили двигавшиеся в арьергарде тихоходные броненосцы. Воспользовавшись тем, что все внимание англичан занял воздушный налет и, их линкоры спустили большую часть парусов, а паровые суда чтобы не разрывать колонну уменьшили ход, русско-французская эскадра повернула на зюйд вырвалась еще дальше. Дымы параходофрегатов авангарда противника были далеко впереди, даже парусники арьергарда, перегнали корабли Channel Fleet.

Адмирал оторвался от трубы, обрамленное густыми полуседыми бакенбардами лицо исказила недоуменное выражение:

— Что они делают, проклятье медузы?

Если не понимаешь логику действий оппонента, это уже опасно. Возможно, он готовит неожиданность? Действия союзников противоречили всем известным адмиралу правилам ведения морского сражения. Передовая линейная тактика англичан предусматривала ведение морского сражения, двигаясь параллельно друг-другу. У корабля пушки расположены по бокам и при движении в линии единовременно будет задействовано максимально возможное количество орудий, что обеспечит поражение противника.

Между тем, повинуясь поднятым на флагманском пароходофрегате 'Jupiter' сигнальным флажкам, союзные корабли, все вдруг, повернули на ост, начав двигаться перпендикулярно движению английского флота. Теперь перед кильватерной колонной англичан возникла деревянная стена с малыми промежутками, через которые кораблю никак не прорваться, бушприт одного судна почти ложился на корму другого. Борта обшиты толстыми досками, дополнительно 'забронированы' железными листами. Сквозь настежь откинутые на медных петлях орудийные люки высовываются дула орудий малого и среднего калибра, на палубе, на корме и на носу ждут своего часа две пушки совершенно чудовищного размера. На носах голые наяды поддерживают мощными, совсем не женскими руками длинные бушприты.

Знаменитый тактический прием: 'crossing T' был еще не известен в 18 веке. Зато о нем прекрасно знали пришельцы из будущего. На совещании перед выходом в море мастерградцы при поддержке капитанов русских судов сумели убедить номинального командующего в правильности маневра.

Палочка над Т (англ. Crossing the T) — приём военно-морской тактики конца XIX — начала XX века. Заключается в том, что кильватерная колонна линейных кораблей занимает позицию впереди и перпендикулярно такому же строю кораблей противника. Полученное в итоге взаимное расположение отрядов напоминает букву 'Т', отчего и произошло название.

— Это же... прошептали вмиг побелевший губы Джорджа Рука... Адмирал впервые видел такой тактический прием, но сразу понял, что задумали коварные франки с русскими. Идущий в кильватерной колонне английский флот сможет задействовать только носовые орудия и то лишь части кораблей авангарда, а союзники смогут его громить полными бортовыми залпами всех кораблей своего флота. Как в таких условиях вести артиллерийскую дуэль? В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань. Пароходы идут в любом направлении а парусники способны двигаться только подгоняемые ветром, пусть даже под углом к нему. Дополнительно задерживали колонну идущие в авангарде тихоходные броненосцы. Если начать поворот прямо сейчас ровная линия кильватерной колонны сломается, в результате корабли попадут в своеобразную пробку: линкоры и пароходы Channel Fleet начнут налезать друг на друга, это грозит столкновениями судов неразберихой и неизбежным поражением. Выход один, терпеть даже самый сильный огонь, пока флот не приблизится к противнику на дистанцию эффективного огня бомбических и нарезных орудий и только после этого поворачивать корабли параллельно противнику в линию. Ничего, ничего, впереди у него броненосцы, это крепкие орешки, дай им только добраться поближе до вражеских кораблей. Главное, чтобы повреждения, которые они получат, не оказались фатальными... С близкого расстояния их мощные орудия отправят на дно в гости к Нептуну любой корабль, даже с самым толстым деревянным бортом.

После непродолжительного раздумья адмирал Джордж Рук отдал приказ по эскадре сомкнуть строй и идти на противника полным ходом. На флагманском корабле англичан 'Barfleur' на леерах между мачтами заплескались на свежем ветру разноцветные сигнальные флажки. Между тем расстояние между враждующими флотами уменьшилось до десятка кабельтов, на палубе идущем впереди броненосца 'Torbay' вестником смерти вырос огромный черный султан от взорвавшегося снаряда. Кто-то из мастерградских кораблей добился попадания. Остальные корабли союзников безмолвно дожидались пока Channel Fleet приблизится поближе.

Броненосцы, 'Torbay', 'Lancaster', 'Henry' и 'Harwich' пятная густым, жирным дымом хмурое небо, шли впереди, за ними следовали английские параходофрегаты. Последними двигались громады устаревших парусных линкоров. Едва головной корабль английской эскадры приблизился к двигавшимся в авангарде кораблям союзников, корма французского параходофрегата 'Lune' окуталась пороховым дымом. Выстрелило бомбическое орудие. Баллистика коротких бомбических пушек хуже, чем у стрелявших ядрами 'обычных', но, за счет веса и поражающей способности разрывных боеприпасов эффективность их стрельбы многократно выше. На дистанции 500-1000 метров ничем незащищенный деревянный корабль могло потопить всего 20-25 удачных попаданий. Разрыв в борту бомбы проламывал в корпусе корабля впечатляющих размеров брешь площадью более квадратного метра а стреляющие сплошными ядрами 'обычные' тяжелые орудия пробивали толстый деревянный борт линкоров лишь почти в упор, с расстояния не больше 100-150 метров, не нанося корпусу существенного ущерба.

Через несколько секунд примеру 'Lune' последовали остальные корабли союзников. Нащупав дистанцию, перешли на беглый огонь, всей силой обрушились на упрямо шедший во главе колонны Channel Fleet передовой броненосец, русские и французские снаряды вздымали огненные фонтаны совсем рядом с ним. Вскоре бой разгорелся по всему фронту. Те англичане, кому сектор обстрела не загораживали корпуса своих кораблей, яростно отстреливались, окутавшись густыми облаками порохового дыма, но могли задействовать только носовые орудия, соответственно, ни о каком сосредоточенном огне по противнику речи не шло. Практически избиение 'младенцев'.

Когда броненосцы приблизились к вражескому строю на расстояние трети мили. Адмирал Джордж Рук решил: время! Повернувшись к вахтенному офицеру, приказал:

— Эскадре, поворот последовательно на ост!

Со шканцев 'Barfleur' откуда он руководил боем, были прекрасно видны обе сражающиеся стороны: ближе и правее броненосцы, только двое из них: 'Torbay' и 'Lancaster', получили возможность стрелять без помех, остальные корабли лихорадочно выстраивались в линию, а в десяти-пятнадцати кабельтовых — русские с французами.

Избитый до полусмерти концентрированным огнем флота союзников 'Torbay' казался брошенным. Верхние надстройки превратились в дымящуюся груду хлама, на исковерканной, истерзанной палубе валялись неубранные трупы. Кормовое орудие, выведенное из строя прямым попаданием, лежало на боку. На скрытой за пологом густого дыми, сквозь него то и дело вздымались высоко вверх огненные языки, палубе, то и дело вырастали огромные черные султаны от взорвавшихся снарядов. Временами из-за дыма корабль было почти не видно. Казалось, на 'Torbay' не могло сохраниться никого живого. Но броненосец вел бой, шум разрывов попадавших в броню снарядов, смешивался с грохотом ответной стрельбы носового орудия. Никогда еще наследники гордых Бриттов не проявляли в бою столько выдержки и упорства, как сейчас. Адмирал Джордж Рука напряженно следил за ходом сражения в подзорную трубу, временами поворачивался, отдавая отрывистые распоряжения. На побледневшем лице застыло сосредоточенное выражение, но внешне он ничем не выдавая нараставшую тревогу за исход боя.

Выпущенный одним из мастерградских корветов фугасный снаряд с закаленным корпусом из твердых сталей и взрывателем, поставленным на замедление, поразил и так избитый до полусмерти передовой английский броненосец в основание дымовой трубы. Страшной силы удар пробил деревянную обшивку, снаряд сдетонировал в трюме, повредив паровую машину. Корабль мучительно содрогнулся. Из трюма с ревом, похожим на яростный крик смертельно раненого монстра, вырвалась струя кипятка с паром и смешалась с дымом горящего корабля. Нечленораздельные крики раненых и обваренных людей смешались с беспрерывным звоном взрывающихся на железных бортах снарядов. Так и не дойдя до грозного строя пароходофрегатов и линкоров союзников, смертельно раненный броненосец остановился, на палубе продолжал бушевать пожар, огненные языки высоко вздымались вверх. Моряки дрались отчаянно, но корабль стал беспомощным пленником моря, чтобы избежать позора сдачи в плен, капитан де Клиффорд застрелился а союзные суда перенесли огонь на другой броненосец.

К этому времени шедший следующим в колонне 'Lancaster' повернулся параллельно строю вражеской линии, на расстоянии когда в подзорную трубу видны глаза вражеского капитана и начал двигаться курсом на зюйд-вест. На корабль обрушилась вся мощь сосредоточенного огня союзников. На бортах беспрерывно появлялись огромные черные султаны от рвавшихся снарядов, но, казалось, это не оказывало на броненосец никакого влияния, он начал пристрелку главным калибром к кораблям авангарда. Теперь 'Lancaster' сможет отвечать обоими палубными орудиями непрерывно жалящим его толстую железную шкуру параходофрегатам и линкорам союзников. В корму к 'Lancaster' неторопливо, словно могучие быки, уверенные, что одной мощью веса помноженного на яростный натиск могучих мышц снесут любые препятствия, пристраивались броненосцы 'Henry' и 'Harwich', их орудия открыли огонь по врагу. Вода вокруг корпусов броненосцев кипела от ответных сосредоточенных залпов союзников, но пока без видимых результатов, лишь на 'Lancaster', раньше остальных подвергшемся сосредоточенному огню союзников, зловеще дымилась отверстие, где раньше на палубе стояла дымовая труба, да догорали остатки дерева. Вслед за броненосцами на полном ходу выстраивались в линию, густо дымя угольным дымом, круто повернули пароходофрегаты. Формирующийся строй английских кораблей двигался на зюйд-вест, почти параллельным курсом движению вражеской линии. Началась сильнейшая артиллерийская канонада. Противники довели огонь до предела, при этом по мере подхода англичан, их огнь усилился. Все чаще они добивались попадания в оснащенные мощной артиллерией но слабозащищенные корабли союзников. Поле боя застилал пушечный дым, делая делал невидимым приказы командующего флотом и командиров эскадр.

Если удача станет сопутствовать 'Lancaster' и все три оставшихся английских броненосца сумеют приблизится к линии союзников, вполне возможно, что счастье в этот день перекочует на сторону британской короны...

Флагманский корабль, повернувшись в линию и бортом к противнику, покачнулся от артиллерийского залпа. Ответно выстрелил стоявший напротив сорокапушечный Grand Anglas. Огромные ядра бомбических пушек, стоявших на его палубе со свистом пронеслись над кораблем на котором держал флаг адмирал, нанося незначительные повреждения парусам. Зато ядра мелкого и среднего калибра обильно вспенили воду вокруг, лишь несколько с противным шмяком ударили в толстый деревянный корпус и застряли.

Беспрерывный гул выстрелов и взрывов, гигантские всплески воды создавали ужасную картину морского сражения. Забыв обо всем кроме управления флотом, Джордж Рук не спускал глаз с вражеских кораблей. Плотно сжатые губы адмирала, слегка расслабились. Ничего, ничего, мы еще побарахтаемся, если и не выиграем, то по крайней мере не проиграем. Страшный взрыв поблизости сильно толкнул в спину. Позади раздался негромкий крик. Адмирал оглянулся. На палубе корчился в предсмертной агонии юнга, в руке судорожно зажат исковерканный горн. Один из первых лейтенантов валялся в расплывающейся луже крови, хлеставшей из обрубка крови, осколок или ядро оторвало голову. Другой, превозмогая боль, зажимал рукой расплывающийся красным бок.

Адмирал поиграл желваками. В бою без потерь не бывает.

— Лейтенант, прикажите убрать погибших и извольте отправится на перевязку!

— Есть сэр! — с трудом ответил офицер побелевшими от боли губами.

В это время произошло то, что бывает крайне редко но на что втайне надеется каждый военный моряк. Неизвестно чье ядро или снаряд пробил толстую шкуру французского пароходофрегата 'Lune' и добрался до крюйт-камеры (помещение на военном корабле, предназначенное для хранения пороха), но внезапно корабль вздрогнул, страшный взрыв поднял его в воздух. Фактор 'золотого выстрела', вызвавшего гибель неприятельского корабля, никто не отменял.

Между тем все больше английских парусных линкоров становились в линию баталии и, слегка навалившись на правый бок, величественно скользили по суровой морской глади вдоль тонкой линии кораблей противника. Южным ветром туго надувались паруса, тоскливо скрипели мачты, мрачные, серые волны Ла-Манша с размаху били в высокие деревянные борта с открытыми орудийными портами. Впереди двигался авангард из паровых судов.

Офицеры устаревших линкоров надрываясь кричали:

— Слушай команду! Вложи заряд! Забей заряд! Зажигай фитили! Команда... С левого борта — залп... О-о-огонь!

Дула орудий изрыгали длинные языки пламени. Высокие борта линкоров окутали густые пороховые облака, ветер донес гром корабельной артиллерии, но в отличие от союзников англичане не успели вооружить парусные суда бомбическими и нарезными казнозарядными орудиями и эффективность стрельбы линкоров была ничтожной. Серьезную опасность для союзников представляли лишь вооруженные новыми орудиями параходофрегаты и броненосцы. Ответные залпы русских и французов крушили деревянную плоть британских судов. Вонзившись в толстую, до трех футов толщиной прочной дубовой древесины шкуру линкоров, снаряды крушили трюмы, как пушинки переворачивали орудия, рвали в кровавые клочья хрупкую человеческую плоть.

Над полем боя поплыли густые облака смрадного порохового дыма, над волнами плывут паруса и мачты а самих кораблей почти не видно. Тяжелые ядра броненосцев безнаказанно терзали деревянные корпуса параходофрегатов и линкоров союзников. Их борта хорошо держали ядра 'старых' пушек, но попаданий снарядов бомбических орудий не выдерживали. Союзники отвечали из таких же пушек, вот только результаты разные. Металлическую шкуру броненосцев ядра могут лишь повредить а попадание в французский или русский корабль гарантировано пробивало борт, оставляя после себя дыру, размерами не меньше квадратного метра. Спасало союзников только то, что баталии двигались навстречу друг другу и броненосцы успевали вонзить в борта кораблей противника от силы два-три тяжелых ядра. Напряжение сражающихся достигло максимума, кто переупрямит, перетерпит гибельный огонь врага, тот и схватит капризную удачу за руку.

Проплывающие мимо друг друга деревянные корабли пугали отверстиями в бортах, кое-где между натянутых парусов подымаются первые, робкие струи дыма. Из линии вышли и чадно горят французские паровые корабли 'Lune' и 'Soleil'. По палубе, между упавшими леерами и остатками мачт, мечутся, в тщетной попытке затушить пожар, перед высокими языками пламени матросы. Англичане стреляют по подранкам, бомбы высоко вскидывают гейзеры воды у бортов. Вскоре моряки запрыгали в воду с превратившихся в костры на воде кораблей. Кому повезет, того спасут. Остальным Царство Небесное.

Вздрогнул от удара очередного мастерградского снаряда, попавшего в борт и, свернул в сторону английский пароходофрегат 'Canterbury'. Из развороченного чудовищной силы взрывов корпуса валит черный дым, уцелевшие моряки крестясь и, поглядывая на окровавленные трупы на палубе, торопливо спускают на воду шлюпки. Корабль уже не спасти.

Русские и французы сосредоточили огонь на броненосцах. Выбить их и английский флот обречен.

Беспрерывный гул выстрелов и взрывов словно обрушивал небо от грохота, море вокруг идущего первым броненосца 'Lancaster' кипело от снарядов, беспрерывные взметы воды создавали захватывающую дух картину стихийной мощи разрушения. Огонь союзников был довольно точным. Ядра 'старых' орудий частыми мячиками барабанили по корпусу, металлический звон бил по ушам, но снаряды бессильно отскакивали от брони. Железный исполин презрительно игнорировал их, но не тяжелые снаряды бомбических орудий весом 50-70 килограммов. Они хотя и не пробивали броню, но шутя вышибали заклепки, крепившие железные плиты к корпусу, дробили в хлам деревянную подложку. Через считанные минуты ураганного огня на палубе чадно горело все деревянное: остатки шлюпок, сломанные мачты и потушить огонь никак не удавалось. Фортуна — девка капризная, но рано или поздно повезет и она явно начала благосклонно посматривать в сторону союзников. Количество всегда переходит в качество. Удачные попадания в одно и то же место нескольких снарядов сорвали плиты бронирования на борту на носу и у кормы. Каждое размером в несколько квадратных метров. Наконец в прикрытое только толстой деревянной шкурой отверстие ударил тяжелый бомбический снаряд, шутя проломил внутренние перегородки и взорвался глубоко внутри. Корабль вздрогнул, из отверстия густо повалил черный дым. Следующий попавший в отверстие снаряд отрикошетил от палубы и взорвался глубоко вонзившись в незащищенное броней мягкое подбрюшье корабля. В отверстие потоком устремилась вода, все попытки заложить дыры в корпусе оказались тщетными. Смертельно раненный броненосец сначала накренился вправо, затем влево, потом начал быстро погружаться в воду носом вперед. С палубы с криками запрыгали матросы, замелькали головы спасающихся среди невысоких волн. Счастливчикам удалось схватиться за плавающий хлам, за обладание им вспыхнули недолгие но яростные схватки.

Когда приблизились мастерградские суда никто или почти никто их сражающихся не заметил. Эскадра пришельцев из будущего подошла к линии баталии на расстояние чуть больше мили, перед оставшимися броненосцами бриттов поднялись в хмурое небо гигантские гейзеры разрывов. Похожие на мортирные снаряды летели со стороны корветов и взрывались с чудовищной силой, словно в каждом из них было не меньше 300 фунтов пороха. Стабилизатор ствола, похожий на те, что устанавливали с 1940 г. на американских танках М4 Шерман, позволял морским орудиям и установленным на кораблях минометам стрелять с точностью, недоступной хроноаборигенам. Тем более бритты не заметили вынырнувший из низких облаков летучий корабль. Ему никто не препятствовал снизится и пройти над броненосцем 'Hercule'. Маленькая, с высоты нескольких сотен футов блестящая металлом точка бомбы преодолела краткий путь до палубы в несколько кратких ударов сердца. Чудовищной силы взрыв слышали все, на месте обреченного корабля вспыхнул колоссальный огненный шар. Пылающие останки разлетелись на добрую сотню футов, перекинув огонь на соседние суда. 250 — ти килограммовая чугунная авиабомба с боеголовкой из закаленной стали, способна если не пробить, то глубоко вонзиться в палубу и, при взрыве, разнести в клочки эрзац-броненосец. Когда развеялся дым на месте корабля осталась грязная вода в которой плавали деревянные остатки обшивки и плавучий хлам. С корабля не спасся никто.

Несколько тяжелых ядер бомбических пушек безжалостно вонзились в толстые дубовые борта русского парусника 'царь Михаил Федорович', другие — разметали моряков по палубе. Со страшным скрипом упала за борт сбитая удачным выстрелом фок-мачта, сбросив в стылую воду и покалечив несколько моряков. Полыхнул порох. Корабль вышел из линии и стал похож на гигантский костер. Длинные языки пламени лизали борт, отбрасывая назад смельчаков, пытавшихся с ведрами забортной воды и баграми в руках потушить пожар. Стало ясно, что корабль уже не спасти. Подтверждением этого стали спущенные с противоположного врагу борта шлюпки.

Торжество британских моряков продолжалось недолго. В то время, когда все внимание было сосредоточено на избиении броненосцем союзных кораблей по пароходофрегату 'Plymouth', один за другим отстрелялись французские 'Fleuron' и 'Rouen Le Havre', ужасной силы залпы словно чугунной метлой смели все с палубы, часть снарядов бомбических орудий пробила борт, разорвавшись в трюме. Британцы были хорошими моряками, рыскнув по курсу и едва не врезавшись в идущий впереди 'Sunderland', они сумели не допустить столкновения. Корабль, сильно кренясь на левый борт, покинул линию баталии.

Броненосец 'Henry' продолжал избивать корабли союзников, показав огромную для орудий начала 18 века мощь. Раздался очередной залп бомбических и нарезных пушек. Тяжелые снаряды снесли часть борта французского парусного линкора 'Alsace', продырявили борта, словно картонные немного выше ватерлинии. Несколько моряков погибло от взрывов а еще большее число получило ранения. На судне началась паника. За первым залпом последовал второй, и если бы корабль не покинул боевую линию, ему пришлось бы туго, но и так не ясно, дотянет до порта или потонет на полдороге.

Броненосец, ставший последней надеждой британцев, избитый, со сбитыми мачтами, продолжал упрямо держаться в линии, время от времени его орудия грохотали и горе тому кто попал под их удар. Вокруг него вода буквально кипела от попаданий, но остановить 'Hercule' никак не удавалось, хотя по количеству разрывов всплесков тяжелых мастерградских мин вокруг корпуса можно было предположить, что от множества ударных волн покрытый плохеньким железом низкого качества деревянный корпус будет расшатываться и течь где только можно.

На едва слышное гудение с покрытого плотными тучами неба обратили внимание только на мастерградских кораблях. Потом его увидели дозорные на английском броненосце, торопливо закричали, суетливо тыча рукой в небо. Люди на броненосце застыли. Новый воздушный хищник, огромный, раскрашенный в серый цвет так, что в сумрачный день он едва виден на фоне туч, плавно снижался, одновременно поворачиваясь над 'Henry'. Вытянутый мешок дирижабля, еще слишком высоко, и если бы даже на английском корабле остались ракеты, на такой высоте не достать. Капитан броненосца попытался увернуться, и корабль начал понемногу поворачивать вправо, к далекому берегу, когда из открытого бомболюка понеслись вниз такие же бомбы как та, что одним ударом уничтожила броненосец 'Hercule'. Из четырех бомб две бессильно подняли водяной гейзер далеко от борта, зато две попали в палубу. На глазах изумленных британцев корабль исчез в гигантском огненном шаре. Затем воздушный исполин прошелся над оставшимися паровыми судами англичан. Жестокая участь постигла 'Sunderland', 'Windsor', 'Deptford'. Только после этого, то ли из милосердия, а скорее всего истощив запас бомб, исполин медленно поднялся и скрылся между мрачных туч.

К этому времени потрепанная баталия английских судов, миновала строй кораблей союзников и на всех парусах удалялась на северо-запад. Англичане сражались как львы, но сражение ими было проиграно.

На леерах между мачтами флагманского параходофрегата французов 'Sceptre', на котором держал флаг адмирал Жан-Бернар Луи де Сен-Жан, барон де Пуантис, заплескали на ветру разноцветные флажки. Флот союзников, оставив после себя догорающие корабли, шлюпки со спасающимися моряками и, оставив для помощи транспортники и всю мастерградскую эскадру, совершил поворот все вдруг и лег на курс преследования: норд-вест. Пока окончательно не стемнело и английский флот не скрылся в ночи, преследователи потопили еще два парусных линкора: 'Bonaventure', 'Advice'.

Командующий британцами Джордж Рук не пережил поражения. В конце сражения в грудь ему ударило ядро, отбросившее несчастного адмирала словно пушинку на противоположный борт. Когда туда подбежал стоявший рядом капитан Харди, последние признаки жизни покинули тело. Спасти честь и не стать козлом отпущения за страшное поражение Channel Fleet, адмиралу удалось.

Выполнив свою часть соглашения, русские и мастерградцы тепло попрощались с союзниками, их корабли направились в сторону пролива Скаррегак, домой. На следующий день, к вечеру, французский флот встал на якорь в устье Темзы. На военном совете адмирал Жан-Бернар Луи огласил секретные инструкции короля: высадить войска как можно ближе к Лондону, впрочем это намерение не стало откровением для офицеров. Лишь слепой, да еще глухонемой не заметил приготовления к десанту.

Утром, на востоке еще горели звезды — ярче всех Венера, — высоко в небе вспыхнули зажженные зарей тонкие прозрачные облака а корабли начали выбирать якоря. С расцветом флот направился в эстуарий Темзы к беззащитному сердцу Британии: Лондону, позади двигались погруженные почти по ватерлинию транспорты с десантом и припасами. Намерения французов не стали сюрпризом для англичан. Еще месяц тому назад королева Анна по совету Лорда-канцлера приказала мобилизовать ополчение во всех округах Лондона, а также реквизировать все доступные баржи и перекинуть мост из них вниз по течению Темзы. По нему английская кавалерия могла быстро перемещаться с одного берега на другой. Адмирал Бинг поучил королевское повеление направиться в городе Чатем, где организовать укрепление английской обороны а если противник осмелится войти в Темзу и возглавить ее. Аналогичный приказ — организовать оборону в Вулвиче получил генерал Лик.

Подгоняемый легким попутным ветром караван судов медленно продвигался по пустынной и необъятной, при впадении в Северное море она достигала ширины почти девяти миль, реке. Лишь несколько раз у берега мелькнули паруса отчаянных моряков. Войны вспыхивают и заканчиваются а семьи необходимо кормить всегда вот и рискнули выйти на ловлю, впрочем величественные линкоры и параходофрегаты презрительно проигнорировали рыбаков. Их цель гораздо важнее: контроль над Британскими островами! Неприятности начались лишь при впадении реки Медуэй в Темзу. Внезапно по правому борту шедшего первым параходофрегата 'Brave' поднялся высокий гейзер разрыва, сравнимый с последствиями взрыва тяжелой мастерградской мины. Тяжелый утробный гул, сигнал беды, пронесся над водами. Он плыл над рекой пока последний капитан не отдал приказ спустить паруса. Через несколько минут корабль затонул с креном не борт, спасти удалось лишь треть экипажа. От былой самоуверенности французов не осталось и следа. Спущенная по приказу адмирала Жан-Бернар Луи шлюпка осторожно прошла немного дальше места гибели корабля. Река, словно суп у хорошей хозяйки мясными фрикадельками, нашпигована деревянными бочками, из которых будто рога Диавола, выступали стеклянные капсулы. При попытке поднять одну из морских мин, она взорвалась, уничтожив и шлюпку и галльских смельчаков. Устройство, способное в одночасье уничтожить дорогостоящий параходофрегат, слишком опасно и командующий приказал не рисковать и высаживать десант на левом берегу. Всю ночь к заросшим травой пляжам приставали шлюпки и к утру высадили 10 тысяч отличной французской пехоты, эскадрон жандармерии, по численности равный армейскому полку кавалерии при 55 орудиях и десяти железных самодвижущихся повозках. После завтрака войска приступили к обустройству укрепленного лагеря а корабли снялись с якорей и повернули назад, к Бресту за следующей очередью десанта.

Между тем обстановка на Британских островах стремительно накалялась. В Шотландии, подстрекаемые католической церковью и вдохновленные поражениями Channel Fleet, восстали якобиты (приверженцы низвергнутого с престола во время Славной революции 1688 года Яков II). Одновременно вновь забурлил в кровавом восстании запад Ирландии. Английские лендлорды спасали жизни, бросая веками накопленное добро и бежали в Белфаст где они могли рассчитывать на укрытие от мести буйных Пэдди (язвительное название ирландцев у англичан).

* * *

К концу года военные действия в Европе в основном закончились и большая часть старого континента наслаждалась долгожданным миром. Франция отхватила добрый кусок территории республики соединенных провинций (Голландии), немецкие земли до Рейна и Савойское герцогство в северной Италии. Филипп, король Испании и внук блистательного Людовика XIV, короля-Солнце, во всем следовал инструкциям своего великого деда и страна составляла как бы провинцию Франции. Влияние Галлии на европейские дела стало бы преобладающим если бы не уравновешивающий авторитет замершего на восточных границах континента загадочного русского медведя. Вначале года он неожиданно для образованных европейцев проснулся из обычной русской спячки и вмешался в войну за испанское наследие, одним решительным ударом выбив из игры имперцев. Затем последовали успехи французской армии в Голландии и в северной Италии.

Война на территории Англии продолжалась. Французы с большим трудом и великой кровью сумели занять часть южной Англии и лежащий в руинах город Лондон, но на этом их успехи и закончились. На большее сил не осталось. Впрочем и дела англичан шли из рук вон плохо. Сторонники протестантских королей: легалисты сумели удержать только несколько крепостей в горной Шотландии. В Эдинбурге при огромном скоплении народа претендент на престол: Стюарт Джеймс Фрэнсис Эдуард в традиционной шотландской одежде: малом килте и пледе поверх полотняной рубашки воссел на священный Камень судьбы и дал присягу на верность стране и клятву о справедливом правлении. Началась история независимой Шотландии. Ирландский котел кипел, влияние англичан сохранилось лишь вокруг Белфаста, где протестанты составляли большинство.

Россия по совету еще не рожденного 'стального' канцлера Горчакова сосредотачивалась. Весной 1706 года железная дорога, которую тянули с Урала мастреградцы, пройдя через стольную Москву, достигла Петрограда, дав городу Попаданцев и центральному региону России железнодорожный выход к Балтийскому морю и чрезвычайно оживив внешнюю торговлю. Виданное дело за полтора суток добраться от Москвы к обдуваемым соленым балтийским ветром берегам Прибалтики? Продолжилось строительство ветки на юг, чтобы соединить в единое целое центр страны с новыми портами Причерноморья. Пройдя Тулу, дорога повернула на юго-запад чтобы пройти через древнюю столицу: Киев и еще крепче соединить экономически Великороссию с Малой Русью.

Тихо и тепло, лишь где-то вдали задумчиво щебечут ночные птахи. На звездном небе, какое бывает только в тихую южнорусскую ночь, россыпь звездных огоньков. Уходя к горизонту блестят лучах молодой луны металлом две блестящие полосы рельсов. Пахнет остывающей пылью и странным, ни на что больше не похожим ароматом железной дороги: смесью запахов металла, смолы и угля. Безлюдно, ни огонька человеческого жилья вокруг. Здесь, всего в двадцати километрах от Тулы не верилось что совсем рядом большое человеческое поселение, когда-то бывшее южным форпостом Руси против кровожадного Востока. Короткая летняя ночь подходила с закономерному финалу, но еще и малейших признаков зари на горизонте нет. 'Час быка', называл такое время Ефремов. По насыпи вдоль рельсов шли двое. Их занятие выдавала непривычная одежда поверх аккуратных рубах: безразмерный оранжевый жилет явно мастерградской работы. Обходчики.

Высокий подтянутый мужчина с черной бородой шел последним, постукивая ломом по шпалам. Звон плыл над полями и небольшими рощицами вдоль дороги. Напарник, помоложе, коренастый и ощутимо сильный держал в руках керосиновый фонарь.

Переступая со шпалы на шпалу, молодой обходчик вздыхал. Он давно был не тем новичком, который чуть не погиб во время сражения под Ригой со шведом, но тупая работа: каждую ночь ходить вдоль полотна и бесконечно ожидать, ожидать, изматывала. Если бы не привычная воинская дисциплина, он, наверное, давно бы обратился с челобитной к начальству: ради Христа отправьте чем другим заняться!

— Долго возимся, — в полголоса пожаловался бородач, догоняя напарника. — Два часа до следующего поезда осталось. Давай быстрее.

— Так пропустим если чего? — махнул фонариком молодой обходчик, но пошел быстрее.

— А ты не пропускай да смотри внимательно за рельсами. Мы тут поставлены порядок блюсти и чтобы все работало словно часы!

Помолчали.

— Дядь Иван, — спросил Илья, — а правду говорят, что хотите завербоваться на Дальний Восток?

Старый солдат искоса глянул на молодого потом все же пробурчал:

— Правда.

— А куда? В Желтую Русь или в земли Заморские?

— За море, — там легкости многие добровольцам положены, опять же от податей на десять лет освобождение.

— Говорят там людишки не мирные, индейцами рекомые, озоруют много?

— У меня не больно поозоруешь! — сжав внушительного размера кулаки размерами с небольшую дыньку с угрозой пробурчал дядька Иван.

Илья покосился на старшего товарища, но так ничего и не сказал. Что да, то да... у старшего сержанта Остахова не больно побалуешься...

Небо на востоке начало окрашиваться алым, когда шедший первым Илья прошептал:

— Мы не одни...

— Вижу.

Поднявшиеся из кустов слева от насыпи шестеро приземистых людей могли быть кем угодно но только не мирными пейзанами. Не носят крестьяне ружья и сабли и уж тем более не поджидают по ночам обходчиков железной дороги. Да и морды недобрые, разбойничьи, хорошо видно в рассветной мгле. Оба 'обходчика' давно не новички да и подготовку прошли добрую, но сердце забилось быстрее, схватка неизбежна а там как Бог рассудит, кому жить а кому нет. Знали, на что шли, послужить наживкой для лихих.

Обходчики остановились. Наконец эта мука: изображать работных людей закончилась. Дядька Иван, он был старшим, построжел лицом, украдкой кивнул влево и показал Илье три пальца. Тот согласно кивнул, все ясно, его трое слева. Когда взгляды служивых на мгновение встретились, если бы разбойнички видели недобрую ухмылку на заросшем короткой бородой лице старшего сержанта, то заподозрили бы неладное. Ну не мог не испугаться обыкновенный обходчик.

На ходу расходясь в цепь, разбойнички вперевалочку двигались вперед, лжеобходчики попятились по неудобным шпалам.

— Стой, не бойся, — с легким акцентом, то ли польским, то ли еще чьим, произнес тот, что шел в центре, слева, крючконосый, с черными, как щетка, усами, — Не тронем, только погостите у нас немного.

Один из разбойничков коротко хохотнул, удостоившись злого взгляда предполагаемого главаря, поперхнулся. 'Какой интересный атаман оказался у разбойничков'. Дядька Иван, взглядом указал на главаря, Илья понимающе на миг прикрыл глаза. Что-то почувствовав, старший из обходчиков обернулся. Позади, пользуясь тем, что внимание отвлечено, приближались еще четверо разбойников. Становилось опасно. Но внешне похожий на легендарный ТТ пистолет, только с 'макаровским' ударно-спусковым механизмом и 2-х рядным магазином с патронами немного длиннее 'макаровских' давал приличные шансы на победу.

— Спину держи, — чуть слышно шепнул Иван.

— Бей! — разорвал в клочья ночную тишину пронзительный крик напарника. Разворачиваясь назад, Илья рухнул на колено, больно ударился о шпалу, в руке блеснуло воронение мастерградского пистолета. Краем глаза увидел как справа упал дядька Иван.

— Засада! — отчаянно выкрикнул кто-то из разбойников, но поздно, слишком поздно!

Выстрелы напарников почти слились.

'Бах! Бах!'

На конце ствола расцвел ярко-желтый цветок. Тяжелая пистолетная пуля шибануло крайнего справа разбойника, только начавшего поднимать тяжелый мушкет в лицо, его смело вниз словно бумажную мишень на стрельбище.

Все дальнейшее происходило быстро. В скоротечных поединках важна скорость. Чем она выше, тем больше у тебя шансов выжить. Следующий словил пулю в грудь, со сдавленным воплем покатился с насыпи.

Справа часто грохотал пистолет дяди Ильи. Как он? Успел подумать Илья, переводя пистолет на следующего, уже поднявшего мушкет. Звук выстрелов почти слился, но Илья успел немного раньше. Падая назад разбойник нажал на спусковой крючок.

'Бабах!' — полыхнуло пламя ответного выстрела. Пуля свистнула так близко, что Илья почувствовал как она пролетела на волосок от головы. Повезло...

— Ааа... — Коротко простонал напарник. Задели? Но его пистолет продолжал изрыгать смерть.

Последний из противников был ловок, очень ловок. Как он метнул нож Илья в рассветном полумраке едва увидел, но увернуться не успел. Стальное острие камнем ударило в плечо, но не пробило кольчугу. Слава богу одел ее под низ, но прицел сбила.

'Бах!' — очередной выстрел ушел в молоко. А разбойничек уже рядом, стальная полоска сабли высоко поднято для рубящего удара. На миг почувствовав вонь гнилых зубов из раззявленного щербатого рта, Илья успел в упор нажать на спусковой крючок.

'Бах!' — ударила пуля в живот, откинув разбойника на шаг назад. Утробно мыча от нестерпимой боли, согнулся. Следующий выстрел в голову добил подранка. Контроль требуется? Вроде нет. Никто не шевелится. Ближайший враг лежит повернув к Илье белое лица с широко открытыми глазами, рубаха быстро темнела от крови.

Илья повернулся к напарнику. В вытянутой левой руке дяди Ивана лом, глубоко вонзившийся в живот разбойника, в другой руке пистолет. Глаза умирающего переполнены смертной мукой и удивлением. Промычав что-то невнятно, человек рухнул на спину, забрав с собой лом. А вот не подходи ближе, не выяснив что твой оппонент относится к редкой категории обоеруких бойцов...

— Ты в порядке? — быстро спросил, вскочил на корточки и оглядываясь.

— Да. Не стрелять! — дядя Иван с залитым кровью лицом сидел, зажимая на голове рану. Перед ним свежие трупы и раненные. Хрипят, бьются в конвульсиях умирающие. Слава Богу, старший жив, от радости словно гора с плеч слетела.

— Держи главаря!

К недалекому лесу прихрамывая бежал тот самый, усатый. Дядька не подкачал, поранил вражину. Оружия в руках не видно, потерял, а возможно, выбил меткий выстрел напарника. Илья вскочил, с пистолетом в руке рванул следом. Все ближе и ближе одетая в мастерградский кафтан спина ворога. На ходу правая рука беглеца зашарила по поясу. Там кинжал или пистолет? Мешкать не следует, главарь хотя и ранен, но все еще опасен.

Илья взлетел в прыжке и вполсилы ударил сверху рукояткой пистолета немного правее макушки. Чтобы только оглушить. Разбойник рухнул, проехав по влажной траве пару аршин, замер расслаблено. Вырубился. Наклонившись к атаману, вытащил кинжал к которому тот тянулся, в кармане нашелся туго набитый кошель, сунул их себе. Крикнул назад, дав неожиданного петуха:

— Дядь Иван! Я взял его.

Потом связал пленника вытащенной из кармана заранее припасенной веревкой и, схватив за воротник, стремительно потащил расслабленное тело к старшому. Тот сидел прижимая тампон из дохтурского пакета к ране на голове в окружении лежащих на насыпе окровавленных трупов и умирающих разбойников.

— Ты как, дядя Иван?

— Не боись, — с нарочитой бодростью ответил старшой, — не помру, царапина. Посмотри есть кто годный для допроса, остальных, — он немного помедлил, потом красноречиво провел ребром ладони по горлу.

Те времена, когда Илью скрючивало в приступе яростной рвоты когда приходилось делать контроль давно прошли. За время службы в государевом полку внутренней стражи навидался всякого.

Блеснул в лунном свете засопожник, годных к допросу не оказалось. Обыкновенные русские разбойники, пусть и неплохо вооруженные не представляли оперативного интереса. Ни чувствуя ни жалости ни угрызений совести он по очереди наклонялся над телами. С тихим предсмертным хрипом грешные души отправлялись на божий суд.

Покряхтывая, дядька Иван связал атамана так, что тот не мог пошевелить даже головой. Потом усевшись сверху, закатил пощечину. Веки пленника дрогнули, взгляд сначала туманный, блеснул ненавистью.

— Очнулся мил человек? — почти ласково произнес Иван, заглядывая в глаза разбойнику. Что-то прочтя в них, по-волчьи оскалился и продолжил:

— Ну, сказывай, кто ты, что с разбойничками делал и какие такие у тебя здесь дела, и куда нас не пускал?

Тонкие губы пленника прошептали что-то невнятное, потом крепко сжались, давая понять что ни слова не скажет. Иван укоризненно покачал головой:

— Значит брезгуешь нам душу раскрыть? Ладно...

Вот этого Илья не любил, знал что 'потрошение' как это называли мастерградские инструктора необходимо, но не любил.

— Дядя Иван, я проверю, что есть на телах?

— Давай... — махнул рукой старший и достал из кармана деревянный футляр. Блеснули несколько тонких, совсем нестрашных с виду металлических игл.

Через минуту пленник бешено забился в путах, так, что веревки заскрипели от напряжения, тишину разорвал неистовый крик, в котором не осталось ничего человеческого. Резко запахло мочой. Наклонившийся над очередным телом Илья вздрогнул и принялся шарить по карманам.

Через пару минут, когда иглы вытащили, и тело прекратило дрожать словно в приступе Паркинсона, терпеливо дожидавшийся пока боль стихнет Иван наклонился над несчастным:

— Ну и как зовут тебя раб божий?

— Перси, — прошептал сквозь слезы потоком лившиеся из глаз пленник. Нерусский акцент слышался совершенно отчетливо, — Джон Перси.

— Вот как? — глаза допрашивающего сузились, — Знатная зверюга нам попалась, а скажи нам мил человек, что там такое впереди что ты нас туда не пускал?

— Бомба, — безжизненным голосом прошептал произнес пленник.

— Не слышу? — Илья словно невзначай показал англичанину окровавленные иглы.

— Бомба! — уже громче произнес пленник.

— Что взрывать собирался и где бомба?

— Поезд, — угрюмо произнес пленник и указал глазами на север — Там, в ста аршинах отсюда под шпалами.

— Вот и молодец что облегчаешь душу, — одобрительно кивнул старшой и посмотрел на напарника, — сходи посмотри что там.

Илья сложил добычу с тел на затоптанную траву рядом с старшим и, подняв фонарь, отправился вдоль рельсов. Ай да разумники служат в министерстве безопасности, вычислили-таки что не простые разбойники балуют на железной дороге. Какого зверя получилось заполевать, чай награда не малая за такого положена! Еще дважды захлебывающийся крик истязаемого существа заставлял ночных птах притихнуть, когда он вернулся назад с небольшим бочонком на плече и смотанной веревкой, разившей керосином.

* * *

Площадь перед администрацией Мастерграда затянуло сеткой мелкого и холодного дождя, больше подходящего не разгару лета а осени. Деловито жужжал старенький ноутбук, заглушая тихий стук часов, но лучшего не найдешь: на весь Мастерград работоспособных компьютеров осталось всего несколько сотен и те возрастом больше пятнадцати лет. Утро выдалось ясным, на небе ни облачка и ничего не указывало на перемену погоды пока усилившийся ветер не нагнал черно-сизых туч. Стрелка часов над дверью замерла на трех по полудни, но на большей части кабинета царил полумрак. Неяркий свет, падающий через высокие узкие окна, высвечивал яркие трапеции на полу. Запах воска, которым натирали паркет, смешивался с тем особым запахом, присущим старинным зданиям, построенным еще в девятнадцатом веке, до Переноса. За бликующим прозрачным лаком в свете включенной над столом лампочки столом, градоначальник Степан Чепанов шелестит бумагами. За прошедшие годы он сдал, все-таки не мальчик, в этом году 65 стукнет. Круглое и бледное лицо его, все в неглубоких морщинах, казалось болезненным, если бы этому не мешало выражение глаз под седыми как лунь бровями. При взгляде в их глубину становилось понятно, есть еще порох в пороховницах! Наконец он со вздохом облегчения наложил резолюцию на последний документ. Совсем еще не слабая рука со старческими пигментными пятнами отправила его в лоток с завизированными бумагами. Он откинулся в глубоком кожаном кресле и помассировал усталые глаза. 'Вызвать секретаря, чтобы забрал отработанные документы? Потом...'

Неожиданно послышалось звонкое: 'Ка-кап-кап. Он поднял взгляд вверх, с потолка почти напротив двери с каждой секундой все чаще падали дождевые капли. 'Черте что! Если у меня над кабинетом крыша протекает, то что тогда в жилых домах?' подумал с неожиданным удивлением и нарастающим гневом, кряхтя поднялся на ноги, покрутил головой, старость — не радость. Он приблизился к двери и позвал секретаря, тот заглянул в кабинет и пулей выскочил. Еще через пару минут уборщица принесла таз. Убрала лужу на паркете, вода забарабанила о пластиковое дно. Настроение окончательно испортилось. Впрочем это было самое то для конкретного разговора с замом по ЖКХ. Желает он еще быть начальником или хочет перевода в сантехники?

Когда дверь закрылась, он, заложив руки за спину с задумчивым видом прошелся до двери в приемной, откуда едва слышно доносился стрекот печатной машинки, уже местного мастерградского производства. Из угла на бессменного градоначальника с потемневшей иконы кротко взирал лик святого. Потом подошел к окну, шум дождя стал слышнее. Худой и давно немолодой человек в летних брюках и светлой рубашке стоял уткнувшись лбом в прохладное стекло и безмолвно смотрел на улицу. Покрытая кипящими под ударами водяных капель лужами площадь окруженная деревьями размахивающими под порывами ветра мокрыми ветвями, была безлюдна.

Вчера супруга во время ужина налила стопку и снова завела разговор: 'Давно уже не мальчик, пора на пенсию, отдохнуть от трудов и так сколько для города сделал! Ведь и давление и желудок пошаливает!' Когда он в очередной раз отшутился, обозвала старым дураком и дулась до ночи. Достала своим нытьем, но если не кривить перед собой душой она во многом права. Вот и Константин, старше меня всего на пять лет, а ушел... внезапный инфаркт прямо в рабочем кабинете, откачать не сумели...нда. Как мы вначале настороженно косились друг на друга а потом ничего, сработались. Второй месяц как вместо него управляет СБ Смирновский, тоже из молодых да ранних...

Ведь действительно, не молод уже, тяжело работать как раньше.

Разбрызгивая лужи, на площадь вырвался легковой автомобиль, внешне до боли напоминающий машины до Переноса, зато внутри начинка дай бог из сороковых годов двадцатого века, благо хоть двигатель внутреннего сгорания свой. С шумом промчался и исчез за поворотом.

Старая гвардия с кем свергал Соловьева и строил город уходит, даже в военном совете лишь трое вместе с ним из первоначального состава а молодые, в основном промышленники, хотят еще больше сблизиться с Россией.

Морщины на лбу старого градоначальника еще больше углубились, глаза сузились, словно он прицеливается в невидимого врага.

Как они не понимают, что она уже не та, лапотная, которой можно было ставить условия. Россия стремительно поднимается. Наша помощь, продажа технологичных мастерградских изделий, обучение студентов из России в мастерградской Академии позволили стране продвинуться далеко вперед в технике и науке. Развернуть передовые производства, начать использовать электричество, изготовлять газовые и керосиновые фонари, начать производство капсульных ружей и бездымного пороха и многое другое а это 18-19 век... Царь Петр друг, но если дадим слабину, начнем свару, не утерпит, обязательно вмешается. Не успеем оглянуться как увидим на шее назначаемого из Петрограда губернатора. Нас двести тысяч, их больше двадцати миллионов. Дистанцию держать жизненно необходимо. Слава богу только шепчутся по углам а не в открытую требуют освободить кресло...пока...

Может действительно пока не поздно освободить место а после себя оставить толкового человека, равно принимаемого и стариками и молодежью? Того кто продолжит мою линию? Хммм... А кого? Взгляд немолодого человека затуманился и возраст стал особенно заметен. Несколько мгновений в кабинете стояла полная тишина. Чепанов задумчиво глядел вдаль, перебирая варианты, пока не вспомнил о Сергее Маклакове. Молодой, возраст в районе сорока, из промышленников, умен и дурацкое стремление лечь под царя Петра не поддерживает, все больше отмалчивается. Дипломат, не воюет ни со стариками ни с молодыми. А что, неплохой вариант. Решено, вызову к себе переговорю а там посмотрим.

Дождь закончился из-за плотных туч на миг показался золотой краешек солнца, в единый миг прогнавший осеннюю непогоду. Он решительным движением отодвинул кресло и, присев за стол, снял трубку внутреннего телефона. После пары гудков послышался знакомый голос секретаря:

— Слушаю, Степан Викторович.

— Сережа срочно вызови ко мне Маклакова, — он глянул на часы, — на полпятого.

Встреча с директором электротехнического завода молодым, немного больше сорока, но ранним, дала новую пищу для мучительных размышлений. Утром он приехал в администрацию злой и не выспавшийся. Отложив текущие дела, назначил встречу с ближайшими, самыми доверенными. Через час красные, распаренные соратники вышли из кабинета. Чепанов, наконец, определился. Он уходит с должности градоначальника, но остается главой неофициального, но от этого не менее значимого временного Военного совета и, написал краткое письмо в городское Собрание депутатов:

'Главе Собрания депутатов

Анненкову А. В.

В соответствии с Уставом города Мастерграда ст. 11.2 и в связи с возрастом, довожу до вашего сведения, что с 30.06. 1706 г. слагаю с себя полномочия Главы города.'

Расписавшись, положил ручку на стол. Он невесело хохотнул, на лице мелькнуло странное выражение то ли сожаления, то ли облегчения. Сняв трубку телефона, дождался привычного:

— Слушаю.

— Зайди, Сережа, надо в Собрание письмо от меня доставить.

К выборам не был готов никто. Отставку Чепанова верхи города ждали и даже готовились к ней но, для оппонентов внезапное заявление бессменного градоначальника стало подобно грому среди ясного неба. Несмотря на это, сразу после официального объявления сонное болото города преобразилось, в городской элите закипела ожесточенная борьба. Впрочем, оппоненты не переходили рубежей когда политика становится грязной, за этим внимательно следил начальник СБ Смирновский.

Через три дня избирательная комиссия зарегистрировала двух мастерградцев: Анненкова, председателя городского Собрания, кандидата от 'молодых' и поддержанного 'стариками' Маклакова. Кандидаты яростно сцепились между собой. В многочисленных интервью городской газете, в выступлениях по телевидению и по радио, жестко спорили, иногда переходя на личности, отстаивая собственное видение пути развития Мастерграда. Ежедневно проводили по несколько встреч в коллективах а по вечерам на окраинах городских микрорайонах останавливались агитационные машины с громкоговорителями. На звуки знакомых голосов для общения с кандидатами, часто довольно жесткого, выходили жители, прежде всего наиболее активные: пожилые. Так прошел месяц. За два дня до выборов, в пятницу вечером в городском Доме Культуры при огромном скоплении зрителей состоялся долгожданный публичный диспут кандидатов. Тысячи мастерградцев, места которым не досталось, прильнули к радиоприемникам и к экранам выпущенных еще до Переноса телевизоров. Выпуск 'новых' был все еще очень небольшой, сотня в год. Богатый политический опыт сказался, выиграл Анненков, но избирателям парадоксальным образом больше понравился молодой и открытый Сергей Маклаков. На воскресных выборах он убедительно победил, получив 56% голосов против 41% у оппонента, три процента проголосовало против всех или испортили бюллетени.

Через три дня на втором этаже Администрации в актовом зале было жарко и не протолкнуться: промышленники, директора заводов, руководители служб, заслуженные люди города и актив, старые и молодые, мужчины и женщины: сидели, негромко обсуждали и просто перешептывались. Городскую элиту собрали на церемонию вступления в должность нового Главы Мастерграда. В первом ряду неотличимый по одежде от окружающих русский посол и, присланный в Мастерград чтобы представлять царя Петра казанских губернатор. Лишь аккуратные бородки выдают происхождение. На сцене между громоздкими алыми бархатными занавесями у небольшой трибуны, словно перенесенной из восьмидесятых годов двадцатого века, суетится потертый жизнью человек с семитскими чертами лица, в руках потертая, видавшая множество ремонтов камера. В самой глубине сцены бессильно повисло желто-коричневое знамя города. Долгое время ничего не происходило и гости успели заскучать, когда на сцену вышел вихрастый молодой человек в рубашке с короткими рукавами, постучал по микрофону.

'Бум, бум' — гулко пронеслось по залу. Скоро начнется, поняли приглашенные а парень скрылся за занавесями.

Церемония началась с того, что невидимые динамики заиграли мелодию городского гимна, величественные звуки поплыли над людьми, заставляя замолчать даже самых болтливых. Зал встал, последним неторопливо поднялись гости из Русской империи.

На залитую лучами летнего щедрого солнца сцену поднялась председатель избирательной комиссии в легком синем платье с уверенными манерами привычного к публичности человека, легкий шум волнения в зале стих.

— Добрый день! — громко поздоровалась и пригласила на сцену старого и нового градоначальника вместе с Главой Собрания депутатов города. Когда три мужские фигуры в почти одинаковых официальных костюмах с непроницаемыми лицами застыли позади, женщина торжественно зачитала решение избирательной комиссии: зарегистрировать Главой Мастерграда С. В. Маклакова и крепко, по-мужски, пожала бывшему кандидату руку.

Подойдя к трибуне новый мэр зачитал клятву Главы Мастерград, звуки его голоса плыли над людьми, заставляя одних одобрительно кивать, других настороженно кривится а иных пропускать слова мимо ушей.

После этого на трибуну пригласили почетного гостя: представителя Русской Империи, зачитавшего послание Петра Алексеевича.

— Мы, Император всероссийский Московский, Киевский, Владимирский... Государь и Великий Князь Новагорода низовския земли... сердечно поздравляю брата моего... братский православный... Сергея Валерьевича...

Потом выступил с по-восточному витиеватой речью одетый в расшитый золотом и серебром посланник казахов. После него — еще несколько заслуженных мастерградцев с пожеланиями успешной работы, напутствиями и поздравлениями...

Когда все закончилось трое мужчин прошли в маленький кабинет сразу за сценой. На небольшом столе на четверых масляно блестела рыбка копченая и свежая, только что поджаренная, буженина и множество других деликатесов. Посредине запотевший графин с водочкой городского производства.

— Прошу, — жестом хозяина пригласил новый Глава города к столу, — чисто символически а основное будет в 'Степной Дали'.

— Извините, дела, — скупо произнес проигравший выборы но успевший рассорится с Маклаковым Глава городского Собрания депутатов и вышел, сопровождаемый ироничным взглядом Чепанова и слегка настороженным Маклакова.

Старый глава коротко хохотнул и махнул рукой, типа да ну его, наливай!

Новый градоначальник поднял графин, но не успела холодная и кристально чистая жидкость политься в рюмки, как в дверь осторожно постучали.

— Разрешите, — в проеме показался новый глава сбшников, лицо напряженное. Взгляд торопливо мазанул по Чепанову, тот лишь отмахнулся, дескать теперь новый Глава у города, привыкай!

— Сергей Валерьевич, — обратился сбшник к Маклакову, — у меня срочная информация, на городской водозабор пыталась проникнуть группа неизвестных. В завязавшейся перестрелке удалось задержать их предводителя живым. Оказалось — английский шпион, при нем груз яда, какой-то редкий, индийский, больше пятисот граммов.

'Вот тебе и поздравление... — сердце Маклакова, пропустив такт, забилось быстрее, — англичане... враг России древний, упорный. Большая часть высшего дворянства и банкиров удрала в колонии, оттуда еще долго будут пытаться гадить. А если бы сумел засыпать яд в воду?! Запоздалый холодок страха пробежал по спине.