— Канализация римских времён, — зачем-то сказала крыса. — Ещё до Хомокоста.
Алиса попыталась вспомнить, когда был римские времена и что это вообще такое, и не смогла.
Они плыли в облаке смрадных испарений, и лиса с отвращением думала, что этот запах впитается в шерсть. Крысу это, похоже, не заботило — она плыла, отталкиваясь шестом, и мурлыча себе под нос святое караоке — "кайфуем, сегодня мы с тобой кайфуем".
Наконец, плот ударился о твёрдое. Крыса прыгнула, дала Алисе лапу, и выдернула её вверх. Потом сняла с неё повязку.
Они стояли в узком проходе с низкими сводами, пропадающими во мраке. Свет падал сверху, из прямоугольного люка где-то очень высоко над головой. Туда вели железные скобы, скользкие от влаги.
— Лезь, — распорядилась крыса. — Там комната. В ней будет один бамбук. Когда всё сделаешь, укусишь его пару раз, чтоб наверняка, — лиса заметила, как дрогнул голос Шушары на слове "укусишь".
— А если он меня выгонит или кого-нибудь позовёт? — спросила Алиса, пытаясь не показать, как она на это надеется.
— Нет, — Шушара приоткрыла пасть, резцы неприятно блеснули. — Выйти из комнаты некуда, дверь заперта. В окно ори, не ори, никто не услышит. Бамбук — дурак, ему бы только присунуть. Он тебя сначала трахнет, потом будет вопросы задавать. Наврёшь что-нибудь. Или не наврёшь, без разницы. Трахни его. Вернёшься — проверю. Если ничего не было, я тебя накажу, — голос серой твари сладострастно задрожал. — Очень хорошо накажу.
Карабкаясь по скользким скобам, лиса думала о том, сможет ли она сделать то, что от неё требуют. Дикая хочка, мучившая её все эти дни, сейчас почему-то отступила, оставив по себе только тупую тянущую боль внизу живота. Зато сознание того, что вот прямо сейчас она должна отдаться какому-то дошираку, её угнетало. Но выхода не было: сверху была запертая комната, внизу — крыса. Оставалось лезть наверх.
Наконец, голова лисы поднялась из люка. Она осторожно оглянулась, ожидая окрика, а то и удара. Но ничего не случилось. Тогда она вылезла до пояса и попыталась осмотреться.
В комнате было темно. Немного света давала анимированная голограмма: огонь в очаге, над которым был подвешен котелок. Пламя мелькало, по комнате бегали огромные мохнатые тени.
А на полу перед голограммой валялось неподвижное тело.
Испуганная лиса вылезла, подошла, склонилась — ей показалось, что обитатель комнатки мёртв. Но сладкое посапывание и нежный, пробивающийся аромат перегара указывали: он был всего лишь пьян. Однако пьян он был солидно, что называется, в дрова — дошираки вообще плохо переносят алкоголь, а этот, судя по всему, изрядно приложился к бутылочке. Которая, кстати, была при нём: даже в бессознательном состоянии бамбук не выпустил из рук своё сокровище. От посудинки несло спиртягой.
Алиса задумалась. Она должна была сделать то, чего от неё требовали. Но совокупляться с бревном было невозможно. Возвращаться или звать крысу очень не хотелось: та вполне могла сорвать злость на лисе. К тому же низ живота снова напомнил о себе: измученная долгим воздержанием вагина требовала уже неважно чего — ну хоть чего-нибудь.
Лиса осмотрела бамбука — как ген-мастер смотрит обычную заготовку. Это и была обычная заготовка из вольера — плоское зеленоватое лицо, узкие глазки, большой рот. Выделялся только нос: он был нестандартно длинным и напоминал пику. Алиса потрогала кончик — зелёный, гибкий: похоже, отрос недавно. Вспомнился рог цилиня. Матка отреагировала на воспоминание так, что Алиса едва удержалась на ногах. Терзающего Алису внутреннего зверя нужно было накормить — и немедленно.
Она осторожно развернула бесчувственное тело поудобнее и осторожно села бамбуку на лицо, уткнувшись мордочкой в пах. Там не было ничего необычного — еле заметные выпуклости маленьких яичек и довольно крупный член, напоминающий ивовую ветку. Лиса осторожно его потрогала: он был очень твёрдый, но, увы, вялый. Алиса понимала, что поднять его можно, если потрудиться — в конце концов, она была лисой и знала такие вещи на генетическом уровне. Но своё законное ей необходимо было получить прямо сейчас.
Тело, принимая бамбуковую пику, сначала отозвалось резкой болью — дни воздержания подействовали не лучшим образом. Потом стало хорошо, даже очень. Лиса принялась сжимать бёдра, и очень скоро кончила, потом ещё и ещё. Лицо бамбука было залито лисьей смазкой, деревянная башка постукивала об пол в такт движениям, но он так и не проснулся — только чихнул пару раз, не прерывая пьяной дрёмы.
На другом участке работ дела тоже шли неплохо: лисий язык мог раздраконить и мёртвого, а бамбук был всего лишь нажравшийся до дефолта. Тем не менее, мужские рефлексы у него не атрофировались: довольно скоро веточка начала подавать признаки жизни.
Алиса уже собиралась было сменить позицию и оседлать бамбука, что называется, по-взрослому, когда откуда-то со стороны двери послышались шаги и голоса. Кто-то шёл сюда — и он был явно не один.
Испуганная лиса попыталась вскочить. Увы, вагину от страха свело внезапным спазмом, и деревяшку буквально заклинило. Алиса рванула задом — внизу ударило болью, но расцепиться с проклятым бамбуком она не смогла.
Шаги и голоса тем временем приближались.
— По р-рюмочке, по м-маненькой, нн-лей-нн-лей-нн-лей, — у певца заплетался язык, точнее — клюв: судя по голосу, это был кто-то с птичьей основой.
— По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей! — этот гнусавый голос был явно конячий, что подкрепило убедительное ржанье. Лиса его узнала — то был лаборант Скарятин из бывшей лаборатории Коллоди.
Алиса сосредоточенно вдохнула, выдохнула, сильно, до боли, сжала интимные мышцы, расслабила, снова сжала, пытаясь сняться с крючка, на который сама себя насадила.
— Совсем молодёжь пить разучилась, — пробасил кто-то третий, очень похожий на самого Коллоди. — Подождите, ребята, у меня где-то ключ...
— Йы... ю... яюшки... — забормотал бамбук, просыпаясь и вяло шевелясь. — Чип... ты чё ли... жопой сел... ща урою, деф позорный...
Лиса отчаянно дёрнулась — и почувствовала, что деревяшка хрустит. Ещё одно усилие — и она отломилась.
Враскорячку, с острой палкой внутри, лиса метнулась к люку. Бамбук за спиной мычал и пытался ругаться. Потом послышался звон и бульканье — похоже, деревяшкин нащупал заветную посудинку и приложился.
— Скобейда дефная, — досадовал голос за дверью, — ну где же он... а, вот...
В двери заскрежетало. Алиса нырнула в люк.
Глава 28, в которой наш отважный пилигрим достигает, наконец, цели своих стремлений, но обременяется новыми заботами
17 ноября 312 года о.Х. В конечном итоге — всё-таки утро.
Страна Дураков, Зона, северо-восточный сектор
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
БОБРУЙСК. Мифический домен, символ социальной справедливости. По представлениям верующих — область где-то на северо-западе Евразии, в которой сохранилась высокая дохомокостная культура, и даже электорат обладает правами на жизнь, свободу и стремление к счастью. Миф о Бобруйске распространён среди электората с IIQ>70, но находящемся в подчинении у авторитетов и регулярно дудолимых ими. См. также Китеж, Куршавель, Тбилиси.
Евг. Бут. Легенды и мифы Страны Дураков. — ООО "Хемуль", г. Дебет, изд-во "Сенбернар, Зайненхунт и Ретривер", 294 г. — С. 31.
Когда холодные губы почти сомкнулись, кот — последним, отчаянным рывком — всё-таки выдернул проклятый пульт и успел на что-то нажать.
Электрический разряд был такой силы, что с кота посыпались искры. Тварь, напавшая сзади, издала какой-то мерзкий звук, — как пенопластом по стеклу, — и вдруг бабахнуло.
Огромная воздушная лапа ударила кота под лопатки, выбив из лёгких остатки воздуха. Перед глазами мелькнуло небо, и Базилио со всей дури приложило о сугроб. Потом по голове стукнуло что-то увесистое. Кот на секунду отключился, а когда пришёл в себя, лицо его было залито кровью, а вокруг падали куски "ведьминого студня". Один шлёпнулся коту на хвост. Ощущение было такое, будто хвост загорелся или угодил в крепчайшую кислоту. Баз зашипел, извернулся, ударил лазером — ток, наконец, разомкнуло, — и обрубил повреждённую часть. Попытался было прижечь обрубок, но неудачно: обжигающий луч прошёлся вдоль, завоняло шашлыком и палёным волосом. Базилио показалось, что шерсть горит, он отчаянно застучал хвостом оземь, пытаясь сбить пламя, и задел болтающийся на проводе пульт. Опять шибануло током — на этот раз так, что кот вырубился напрочь.
На этот раз сознание возвращалось медленно, неспешно — как всегда после длительного отсутствия. Зрение почему-то показывало длинноволновой диапазон. Там не было ничего, кроме неподвижных теней высотой до неба, полного белёсой рябью. Потом подключилось тепловидение. В поле зрения расплылось зелёно-голубое, где-то слева вспухло красное, горячее — смотреть на него было издалека долго.
Тут, наконец, вернулись осязание и слух. Он лежал на левом боку, под ним было что-то мягкое, а сверху — тёплое. Вблизи веяло жаром, шуршал и потрескивал огонь и тихо звенели струны — кто-то играл на педобирской балалайке, напевая незнакомую песню.
— Солнышко-хуёлнышко, — у певца был высокий баритон, довольно приятный, — реченька-хуеченька, травушка-хуявушка — очень хорошо...
Баз принюхался. Пахло дымом, старой кожей, бумагой, салом и электричеством. Не хватало одного — запаха хозяина дома. Невидимый голос не пах никак. Поэнергичнее втянув воздух, кот различил что-то вроде очень слабого аромата, который мог бы исходить от кого-то живого, скорее тушняка, нежели доширака. Кем бы ни был таинственный певец, он был сделан из мяса. Увы, это было всё.
— Действице-хуействице, жизнюшка-хуизнюшка, счастьице-хуястьице — очень хорошо... — звенели струны.
Кот лежевесно вытянул хвост и тут же ощутил что-то неприятное ниже крестца — как будто там застряла льдинка. Он осторожно подвигал ягодичными мышцами. Льдинка не исчезла и даже стала как будто больше и ощутимо холоднее. Ощущение было, будто в задницу засунута сосулька. Базилио несколько раз сжал сфинктер — нет, ничего не мешало, и тем не менее мёртвый холодок под хвостом никуда не делся.
— Душенька-хуюшенька, правдушка-хуявдушка, боженька-хуёженька — о-очень хорошо... — на этот раз певец как-то особенно поднажал на "о": похоже, он и в самом деле считал всё перечисленное очень хорошим, и щедро делился обретённым пониманием.
— Фубля, — прошептал Базилио, пробуя голос. С голосом было что-то не совсем то, но не то чтобы фатально.
На всякий случай он попытался включить навигационную систему. Тут же у него закружилась голова: система показывала, что север где-то под ногами, восток южнее, а сам он находится в десяти километрах над уровнем моря. Широту и долготу кот смотреть побоялся и вырубил всё взад.
— Сангхушка-хуянхушка, дхармушка-хуярмушка, Буддушка-хуюддушка — очень хорошо! — певец оборвал песню резким аккордом, сделал паузу, потом добавил короткий наигрыш — "пап-паба — пабадам, пам-пам".
— Пить, — попросил кот, с усилием сводя зрение к видимому спектру.
— А смысл? — осведомился голос.
— Не надо. Пить, — снова попросил кот.
— Правильная постановка вопроса. Сейчас... — что-то звякнуло, потом зашипело так, как будто гусю свернули горло.
Кот тем временем сел, скорректировал зрение до видимого спектра и принялся осматриваться.
Первое, что он увидел — свет, покойно льющийся из высокого окна. Занавеси были раздвинуты, и можно было видеть ветви в тяжёлых снежных шубах и презрительно синеющее небо. Слева виднелась застеклённая дверь, ведущая, сколько можно было видеть, на двор — просвечивало крыльцо, почерневшая доска, угол какого-то сарайчика. С окном и дверью было что-то не так, но кот не мог понять, что именно.
Он покрутил головой и увидел, что сидит на старинной тахте, с ватным одеялом и тощей, продавленной подушкой. Над тахтой висел вытертый коврик с оленями у водопоя. Странным образом тепло и запах дымка шли как раз от ковра.
Сбоку стояла тумбочка — нет, пожалуй, тумба, на ней — склянка тёмного стекла, в которой доживала свой век огромная, багровая в черноту, роза.
Потом в поле зрения вплыл здоровенный стол, наполовину накрытой клеёнкой. Стол был хорош, даже в некотором смысле живописен. Посреди царил-возвышался белый, как айсберг, кусок сала, пронзённый ножом с серебристой рукояткой. Коту показалось, что нож этот он уже где-то видел. Рядом дожидались едоков полбуханки черняшки, банка поняшьей сгущёнки и огромный кривой огурец. Водки не было, и её отсутствие ощущалось почти физически.
Правый угол закрывала ширма из розово-серой рисовой бумаги. Из-за ширмы робко выглядывал складной подрамник. С потолка свисала хрустальная люстра без лампочек.
— Так как насчёт выпить? — снова тот же баритон. Кот повернул голову и увидел, наконец, хозяина дома.
Это был типичный хомосапый — невысокий человечек с седым ёжиком волос, закутанный в махровый халат. Он сидел в кресле-качалке, удобно устроив короткие ручки на подлокотниках. Глаза его закрывали чёрные солнцезащитные очки. Вторая пара очков — узенькие, с длинными золотыми дужками, — балансировала на самом кончике носа. Конструкция показалась коту вычурной, но, судя по всему, хозяину дома она не доставляла особенных неудобств. Во всяком случае, на лице его если что и отражалось, так это спокойное, уверенное самодовольство.
Незнакомец поднял руку, и кот увидел невесть откуда взявшийся — его не было, буквально секунду назад не было — высокий бокал с золотистой жидкостью, прошитой изнутри белыми струйками салютующей пены.
— Шампанское — единственный напиток, который можно пить по утрам, — с удовольствием сообщил очкастый. — Можно пить — и нужно пить! Или, может, валерьяночки? Я могу устроить.
— Лучше шампанского, валерьянку не употребляю, — быстро сказал кот, избегавший наркоты.
— Ну как знаете. Да вы берите, берите бокальчик. Вон там, слева.
Кот повернулся и увидел, что вместо банки с розой на тумбочке стоит такой же бокал, с кружевной шапочкой пены наверху. Над ним клубился, щекоча ноздри, аромат виноградного вина и углекислоты.
— Благодарю, — вежливо сказал Базилио, взял бокал и осторожно пригубил. Вино оказалось очень сухим и каким-то звонким на вкус.
— Что-то вроде Айала зеро дозаж, вы не находите? — спросил хозяин. — Побочный результат моих экспериментов с зобной железой кровососа. Утренняя дойка обычно самая удачная. Сейчас экспериментирую с коньячными породами... Да, пора бы представиться. Зовут меня Дуремар Олегович Айболит, также известен как Болотный Доктор. Считайте, что я хомо или что-то вроде того. Будучи буддистом, я иногда в этом сомневаюсь, но это мои проблемы. Разрешите также узнать ваше первое имя и основу. То есть я всё это, конечно, знаю. Но тут уж извините: люблю формальности.
— Базилио, электрический кот, — представился кот и фыркнул: загадочный хозяин вдруг начал пахнуть, резко, как будто включили рубильник. Запах был сложный и крайне любопытный — такую смесь одорантов коту вдыхать ещё не доводилось. Впечатление было, будто у хозяина одни органы старше других, ну или проходили ребилдинг по отдельности. Как это возможно, кот не понимал.
