А как я могу быть способен "к полноценному социальному общению", когда вся здешняя социальность для меня — сплошной дурдом и извращение! Состояние — "как у антрополога на Марсе".
"...аутисты отнюдь не предпочитают одиночество — им сложно завязывать и поддерживать дружеские связи. Чувство одиночества у них связано более с низким качеством имеющихся отношений, нежели с небольшим числом друзей".
Это ж как раз про нас, про попаданцев! Я ещё по дороге в Рябиновку понял, что дружбы с туземцами у меня нет и быть не может — разные мы. Вот я как-то суечусь, дёргаюсь, людей собираю. И постоянно жду от каждого какой-нибудь подлянки. Не по злобе, а... разные мы. И не только они меня не понимают, но и я их.
Вот, чуть не поссорился с Чарджи. В прошлой жизни и сам лучшего полкового снайпера на лесоповал не послал бы. А здесь не понимал, чего сделать собираюсь, пока мне Ивашка не объяснил. Хорошо, что объяснил. А то я бы рогом упёрся. И так — постоянно, на каждом шагу.
"Интуитивно почувствовать состояние" другого человека я не могу — слишком разные стереотипы поведения, базовые реакции. Соответственно, каждая ситуация не воспринимается мною интуитивно, "не думавши" — нужно постоянно напрягаться, просчитывать возможные варианты. Не выбирать естественно, "как дышать" — нужно всё продумывать и анализировать.
Мозги постоянно кипят. "Недопонял, недодумал, не предвидел...". Постоянное напряжение и тревога. И всё равно — проколы. Как с Кудряшковой бабой и конями.
Пока меня спасают случайности. "Новичкам везёт". И тот бред, который я ухитряюсь городить, используя накатанное и нахватанное в прежней жизни. Но ведь это в любой момент может кончиться. Они же предки, но не дураки. Расколют мой трёп, да и сам забуду, чего вру. А потом... "мама не горюй".
Вот от этой внутренней, постоянной паники, тревоги — отнюдь не беспричинной, а "слишком-много-причинной" я и сбежал на покос.
Ваня, себе-то врать не надо — именно сбежал. Вцепился в косьё как... в мамкину титьку.
Так хорошо, так спокойно. Ни с кем говорить не надо, всяких заморочек, типа конской упряжи — в поле видимости нет. Каждое движение, каждое последствие каждого движения — понятны на интуитивном, рефлекторном уровне. Нет причины для тревоги, ощущение защищенности и комфортности.
А ведь это — слабость и трусость, Ванёк. Вариации на тему внутренней эмиграции — "эмигрировал вглубь себя". Ты там, у себя за пазухой, ещё политического убежища попроси. И тайком вылезай гадости окружающим делать.
Как-то это на меня не похоже. Я, конечно, не "герой — штаны с дырой", но проблемы привык решать, а не бегать от них. Или, там, "кучкой мусора" прикидываться.
Только многовато этих... "вопросов". И цена ошибки... Страшноватенько.
А мозги работают сами по себе: молотилка захлёбывается от потопа новизны, жидкого болота непонятной и недостоверной информации, тащит со свалки старое, хорошо знакомое. Строит в этом болоте островки твёрдого, дорожку, тропиночку из кусков былого, надёжного. Отсюда и постоянное вытягивание на поверхность сознания старых анекдотов, кусков прочитанного, собственного прожитого.
"Былое и думы". Когда человека по самые ноздри захлёстывают всякие "думы", непонятки, то мозги тянут из памяти для собственного спасения куски "былого". "Старое, доброе". Чтобы нейроны не перегорели.
Человек всегда, когда сталкивается с новым, соотносит его со старым. Даже названия для нового использует старые. "Собака белого человека" — не собака, лошадь для североамериканских индейцев. Гиппопотам — "речная лошадь" — вообще не лошадь. А "муха белого человека"? — Тоже совсем не муха.
Теперь мой "санаторий для одинокого психа-неврастеника" с таким исконно-посконным названием "покос" — кончился. Придётся снова смотреть этому миру в лицо. Снова идти к людям, как-то их уговаривать, как-то объяснять... При явном сдвиге по фазе между нами. И страх мой, страх общения с туземцами, заставляет завидовать косцам.
"Ревновать покос"... Скажи кому — пальцем у виска крутить начнёт.
Вроде бы — странно. Я же этого хотел. Это удача, что два довольно молодых парня попали мне в руки. "Горнист" несколько примороженный — ему, как Сухану, показать правильно, он так и будет делать, сильно выёживаться соображалки не хватает. Хохрякович — смертельно меня боится. Он из кожи вылезет — лишь бы я на него сурово не глянул. И оба не взрослые, матёрые мужики, их ещё можно чему-то новому научить.
Как-то не так я себе представлял "победное шествие прогрессивных идей по планете".
"Авангард светлого будущего" из двух недорослей: тупого и запуганного.
* * *
"Принципиально новые идеи в физике — физиками не воспринимаются. Просто поколение носителей прежних идей вымирает".
"Наука продвигается вперёд с каждыми торжественными похоронами учёного".
Сходно — не только в физике.
"Для биологического прогресса нужна смерть особи, для социального — её молодость".
Точнее: детство. Вполне по концовке "Убить дракона". Без этого никакого прогрессизма не получится.
"Янки" это чётко понимал. И Ярослав Мудрый — тоже. Первое известное на Руси училище — создано им в Новгороде для сирот. Летописец специально отмечает, что три сотни мальчиков обучались там не только воинскому делу.
Зафиксируем для памяти: для прогрессизма необходимо сиротство.
Условие построения "светлого будущего" — повсеместное распространение сиротских приютов? — Звучит как-то...
Нужно работать с детьми. А где их взять? Нет, я знаю, откуда дети берутся. Но... Нужна школа. Интернат, пансионат, лицей... Приют. Царское правительство в разное время и по разным поводам, но вполне осознано создавало интернаты для воспитания и обучения подрастающего поколения своей элиты. Царскосельский Лицей, Смольный институт благородных девиц.
Ещё один обще-попаданский прокол. Чтобы сделать что-то серьёзное, долговременное — нужна школа, нужны ученики.
На Руси это постоянная проблема. Гениальные открытия Ломоносова не были восприняты мировой наукой именно потому, что после него не осталось школы.
Наоборот, Аристотель и Пифагор известны нам потому, что постоянно не только придумывали свои эпохальные мысли, но и учили молодёжь.
У меня тут... как у Ломоносова.
Ну, положим, смысл фразы в "Горе от ума":
"...С ума сойдешь от этих, от одних...
ланкарточных взаимных обучений", — я понимаю. Ушинского от Песталоцци — отличу.
"Внимание — единственные ворота, через которые сознательное знание, одно только плодовитое, может перейти в умственные способности ученика. Недостаток способностей в ученике есть по большей части не более, как неумение быть внимательным, и в этом неумении всего более виновата сама школа, потому что умение не родится с человеком (детское внимание всегда мгновенно), а приобретается навыком" — это Ушинский.
"Как лечить и как учить — знают все". А вот как заставить открыться эти "единственные ворота" Ушинского... Полтораста лет после него прошло, а общего решения нет. Разве что подвести к партам электропроводку. И постоянно повышать силу разряда.
Пожалуй, самая эффективная технология, мечта попаданца, супер-вундер-фафля — технология "Азазель".
Умение отчётливо выявить таланты ребёнка, я уж не говорю — развить, мне бы здесь, в "Святой Руси" очень не помешали бы. А почему только здесь, а почему только в попаданстве?
"Дайте мне "Азазель" и переверну мир!".
Именно педагогика и есть "архимедова точка опоры" для человеческого общества. Жаль только, что "общество" этого не понимает. А кто понимают — устроились уже так уютно, что ничего "переворачивать" не хотят.
* * *
— Хрясь!
Это у меня вилы сломались.
Да сколько ж можно! Сколько можно быть таким бестолковым! Ни у кого вилы не ломаются, а у меня уже вторые!
Ты, Ванька, вместо того, чтобы совмещать прогрессирование с педагогированием, лучше сам научись вилами работать. Вот этими деревянными, неудобными, дерьмовыми вилами. Которые хрустят при каждом втыкании.
Конец девятнадцатой части
Часть 20. "... и женюсь на тёще"
Глава 105
Бабы, Светана с Кудряшковой, сгребали сено в кучи-копны. Мы, с Суханом и Хотеном, стаскивали эти копёшки в одно место. Стога хочу поставить большие, "по-колхозному". Метра 4 в высоту, метров 20 в длину. Дело ручкам знакомое, понятное. Кроме одного: вершить стога самому не доводилось. Видеть-видел, участие принимал, а вот чтоб всё сам... Хотен расхвастался: он-де, великий мастер. Ну-ну.
Стог сена, вообще-то просто ставится: утаптывай и всё. А вот верхушка... Там нужно вроде крышки сделать. Аналог соломенной крыши на домах. Чтобы вода не проникала, скатывалась. Иначе под осенними дождями стог водой пропитается и будет сплошное гнильё. Вот и требуется пласты слежавшейся сухой травы правильно уложить. А это же не рубероид, не шифер, где порядок укладки однозначен.
Сено — масса путанная, беспорядочная. Простите великодушно, но в этом... борделе — я теряюсь.
В третьем тысячелетии сено сразу прессуют и упаковывают. Часто сходу в плёнку. Эдак пройдёт ещё немного времени, и очередной попаданец уже и знать не будет, как это — сохранить сено без полиэтилена.
Давила жара, воздух аж звенел от зноя. Душно, парко. Скоро, наверное, гроза будет. Кусочки стеблей сухой травы, листочки, всякая труха сыпались из поднимаемых вилами охапок сена. Попадали на лицо, за шиворот, под одежду. Всё чесалось. Временами со стороны открытого пространства луга накатывал волнами лёгкий ветерок. Волнами жара. Как из печки. Пекло.
Мокрая от пота одежда быстро подсыхала. На спине у Сухана уже видны белые разводы соли на рубашке. Хотен наверху сперва энергично покрикивал, но теперь и он угомонился. Только однообразно ругался под нос, когда я подсовывал очередной клок сена не туда, куда ему было нужно.
Тихо. Только иногда басовито прожужжит шмель. Интересно, как же он летает против всех законов аэродинамики?
Вру, сейчас — не интересно. Сейчас — ничего не интересно. Монотонное занятие под давящим зноем. Наколол очередную кучку, надулся от напряжения, поднял вилы с копёшкой "на пупок", понёс к стогу. Ещё напрягся — закинул. Пошёл за следующей. Никаких мыслей, никаких планов. Прострация робота.
* * *
Вольтер говорил, что "все пороки человечески происходят от безделья". А добродетели? От тяжёлого, утомительного, отупляющего занятия под давящей жарой? — Ну, если считать добродетелями терпение, смирение, послушание... то да. Также совершенно отпадают чревоугодие, похоть и гордыня — слишком жарко.
Чем вообще можно гордиться в такую жару? Какое чревоугодие, когда брюхо чешется от будилья? И насчёт остального:
— Вы любите тёплую водку и потных женщин?
— Конечно, нет.
— Тогда пойдёте в отпуск в феврале.
Вот опять всплывают старые анекдоты. К старости, по мере нарастания нарушений в работе мозга, человек всё чаще вспоминает детство, и все реже интересуется настоящим. А как с моими мозгами? Проверяем. "Когда я был маленьким"... Не, не интересно. Меня больше интересует: "когда же я стану большим?". В очередной раз.
* * *
Наконец, Хотен съехал на заднице с верха стога, утёр мокрое лицо полой рубахи и сообщил:
— Эта... Поставили. Вроде. Теперь бы дух перевести.
Идиома "перекурить", как и производная от неё народная мудрость: "кто курит — тот перекуривает, кто не курит — работает" — здесь ещё не появилась. Табак курят индейцы, опиум — китайцы. Наши "курят берёзу" — курная печь непрерывно горит на малом огне, "курится".
Даже слово "передохнуть" используется здесь только в варианте с ударением на "о". Так что: "перевести дух". Ну и на что мы его будем переводить?
— Хотен, второй стог где ставить будем? Иди, отдохни в тенёчке. А я пока баб из леса выгоню, сгребём, да основу натаскаем.
Сухан с вилами и Хотен, тяжело отдуваясь, отправились к месту будущего копностроительства и стогометательства, а я пошёл к лесу, в тень которого нырнули наши бабы. При моём появлении на тенистой полянке, где они устроились, Кудряшкова немедленно поднялась на ноги, подхватив грабли и, услышав Светанино:
— Ты иди, иди. Я догоню.
рысцой отправилась к месту свершения очередного трудового подвига. Медленно соображая от жары, проводил её взглядом. Такое ощущение, что, когда она вышла из лесной тени, солнечный свет и раскалённый воздух ударили её, заставили вздрогнуть. Она ещё больше ссутулилась и шагнула на солнцепёк.
Я перевёл взгляд на Светану. Та сидела на охапке сена посреди полянки со снятой, из-за жары косынкой, которой обмахивалась, с полураспущенной и перекинутой на грудь косой. Вот так, босая, с непокрытой головой, в одной рубахе на голое тело, она совершенно не выглядела матроной, взрослой женщиной, матерью семейства. Сколько же ей лет? Судя по возрасту старшей дочери Любавы — 23-24?
Бальзак в 19 веке писал, что "женщина начинает стареть в 23 года". "Дама бальзаковского возраста" — довольно юная особа.
У нас здесь не Франция времён Империй, а куда проще — "Святая Русь". Сочетание ранних беременностей с их непрерывностью, и постоянных тяжёлых полевых и домашних работ — очень быстро истощают женский организм.
"Как правило — истощают". Но есть исключения. Вот этот конкретно женский организм отнюдь не выглядит истощённым. Скорее наоборот. Усталым, пропотевшим. Утомлённым, но и томным. Настроенным... игриво.
Под моим взглядом Светана многозначительно улыбнулась и, вместо того, чтобы встать на ноги и взять в руки грабли, наоборот — медленно откинулась назад на локоть. Мгновение подождав, она глубоко вздохнула и запрокинула голову. От этого её старая, застиранная, и поэтому довольно тонкая, местами откровенно просвечивающая, рубаха натянулась на груди, выразительно обрисовав скрываемое.
О! Так меня совращают! Взрослая замужняя женщина "бальзаковского возраста" совращает тощего плешивого подростка. Это... интересно.
Я смотрю на окружающий мир глазами вот этого тельца. Глазами созревающего самчёнка хомосапиенса. И нормальных, обычных здешних женщин просто не замечаю. Как не запомнил крестьянок в Пердуновке. Подростковый эгоизм. Селективно-сексуальная оптика. Вижу только то, что попадает в рамки моего представления о "секс эпл". Хотя пребывание в "Святой Руси" существенно расширило эти рамки. Где-то даже размыло. Но Домну, например, я, не смотря на все мои гормональные взбрыки, воспринимаю как человека, а не как женщину. По крайней мере, пока она одетая.
И слава богу. А то, не дай бог, поссоримся... Или — наоборот...
Не обнаружив явной реакции с моей стороны, Светана принялась снова меня рассматривать, добавляя в свою улыбку многообещальности и даже стервозности. Затем она, продолжая внимательно, с некоторым непонятным сомнением, разглядывать меня, демонстративно развела лежавшие вытянутыми на траве ноги. Позволила им полежать на траве в таком положении пару-тройку мгновений. И согнула в коленях.
