Вот и ещё одна жертва моего попаданства. Сопит и иногда всхлипывает, согревшись у меня на груди. Её уже пытались высечь крапивой, бить плетьми, изнасиловать, зарезать. Я просто в эти края забежал на минуточку дух перевести, а она уже несколько раз чудом оставалась в живых. И теперь вот — влюбилась. В меня. В чудище "грозно, обло и лайяй". В бестолкового, ничего не умеющего, мало чего понимающего... В "чужого". Абсолютно чуждого этому миру. Её миру.
Да ладно, Ванька. Детские влюблённости — товар скоропортящийся. Девочкам в определённом возрасте нужен символ. Какой-нибудь киноартист или музыкант. Нечто такое... принципиально недосягаемое. В отношении чего можно безопасно навоображать ощущение чувств.
Этакий тренажёр эмоций. Чучело гипотетического любовника для отработки стрельбы стрелами амура. Об эффективности попадания в цель речь не идёт — чисто отработка приёмов. Отход — подход, упал — отжался.
"Тяжело в ученьи — легко в бою". Тренинг волнений и переживаний. Именно для такой разминки нужно недосягаемое. С минимальной реальной начинкой. Чтобы всё остальное можно было свободно вообразить. Фотография — оптимум. Уже ролик — создаёт проблемы.
"Ты представляешь? Он, оказывается, косолапит! Как я могла влюбиться в такого урода!".
"Это пройдёт" — написано на перстне Соломона. И это — правда.
Так-то оно так, но тот же царь написал:
"Трёх вещей я не понимаю, и смысл четвёртой скрыт от меня:
путь корабля в море,
путь птицы в небе,
путь змеи по камням.
И путь мужчины к сердцу женщины".
Это говорил человек, у которого было 700 жён и 300 наложниц! Который взял в жёны дочь фараона и тем прекратил полутысячелетнюю вражду с Египтом, длившуюся со времён Исхода. Который принимал у себя царицу Савскую и сделал это так хорошо, что результат "встречи на высшем уровне" — последний эфиопский император Хайле Селассие — официально признавался потомком царя Соломона и царицы Савской в 225 колене.
И вот прошло три тысячи лет. Мы, человечество во всех своих миллиардах, как-то разобрались с первыми тремя вещами. И насчёт теплового зрения у змей, и насчёт магнитного компаса у птиц, и кораблики у нас по спутникам ходят. Но... "смысл четвёртой — скрыт от меня".
"Только нецелованных не трогай,
Только негоревших не мани".
Эх, Серёжа... Да кто бы против... Что я, мусульманин какой? Для которого рай — толпа озабоченных девственниц. Это ж какой труд! Да ещё они все, наверняка, малолетки. Мелкие, чёрненькие, сопливые и хихикают. Над каждым словом или шагом.
Рай для дырокола. Или — отбойного молотка. Пока его от компрессора не отключили.
Но что делать, если просто факт наличия себя — уже преступление? И деяние есть зло, и не-деяние. И бытиё, и не-бытиё.
Как же изощрённо господь построил этот мир: человек виновен. Всегда.
"Ты виноват уж тем,
Что хочется так думать".
"Хочется так думать" — не волку про ягнёнка, как у дедушки Крылова в басне, а самому "барану" про себя, круторогого.
"Человек? — Виновен. Статью мы подберём, верёвку принесёшь сам".
* * *
Я тихонько позвал Сухана. Хорошо — он меня и шёпотом отовсюду слышит. Завернули заснувшего наплакавшегося ребёнка в попону, отнесли на поварню. Сначала Домна никак открывать не хотела. Пришлось голос подать. Потом Светана откуда-то со двора нарисовалась. Спешила бедненькая: на ходу платье от сена отряхивает. И сходу меня успокаивать:
— Не волнуйся, господин. По первости это бывает. Сейчас мы её подмоем, травками отпоим, в шаечке посидит, пополощется. К завтрашнему вечеру, ежели будет хотение...
— Уймись. Не тронул я её. Устала она просто. Вот и заснула.
— А чего так? Не влезло? Или не встаёт?
В здешнем мире все твёрдо уверены, что стоит хоть на минуточку оставить одних мужчину и женщину не слишком старого возраста, как они немедленно начнут штамповать детишек.
"Ночь. Лежу на чужой жене.
Одеяло прилипло к попе.
Штампую я кадры Советской Стране
Назло буржуазной Европе".
За исключением оттенка пролетарской культуры и марксистской идеологии — здешнее всеобщее мнение.
Сентенция: "А поговорить?" представляется запредельной вершиной философской мысли и допускается к существованию только в среде русских алкоголиков. Как наиболее философски погружённой общности хомосапиенсов.
Последний вопрос Светаны — характерен. Единственная уважительная причина. Которая — неуважительная. Напрочь убивает уважение общества. Вместе с претензиями на лидерство.
В общественном мнении альтернативой "фаллосу брызгающему" является только "меч карающий". И "брызги во все стороны". Или — спермы, или — кровищи. Надо с этой дурой что-то делать. И с дурёхой — тоже.
Последующие дни шли в непрерывном стуке топоров. Я торопился поставить крыши, мы с Суханом занялись делами плотницкими. Очень хорошо, что я всех обрил: щепок и опилок в щи меньше сыплется.
Поразил Чимахай. И вправду — "железный дровосек". Рубит и рубит. Причём, если стоячее дерево он бьёт синхронными махами двух топоров, подрубая ствол с обеих сторон, то, разделывая лежачее — противофазными ударами. Так, что один топор откалывает древесину, а второй следом — просекает древесину поперёк ствола. Торец, и правда, получается плоский — сидеть можно.
Чимахай хвастался, крутил свою "мельницу" то в одном варианте, то в другом. Презрительно поглядывая на Ноготка со Звягой. Типа: "учитесь детишки, пока я живой. И не вякайте в присутствии старших".
Такие же понты начал кидать и в мою сторону. То ему — не так, это ему — не эдак.
Запомни, дядя, право на исключительность в этом дурдоме есть только у меня. Даже до торканутого принца это дошло. А уж тебя, деревенщина-посельщина... Королей из дровосеков пускай девочка Элли делает. У неё — Тотошка, а у меня — Сухан. Разницу между говорящим пёсиком и помалкивающим зомби понимаете?
Когда Сухан, наглядевшийся за время сеанса показательного труда и демонстрационного лесоповала на манеру Чимахая, по моей команде, абсолютно точно воспроизвёл все его захмычки, типа: перекинуть топоры из руки в руку перед началом, стукнуть обухом о ствол перед первым ударом... народ заржал. Чимахай, естественно, надулся.
Не было у них в лесу пародистов. Дикие люди — не знают, что это должно быть смешно. Но когда Сухан в той же частоте, откалывая такие же, примерно в сантиметр толщиной, куски ствола, начал крушить дерево, все заткнулись. Общее впечатление выразил Звяга:
— Тоже мне... Чимахай-искусник. "Я один такой, я один...". "Одна — у попа жёнка". А таких-то... Сучкоруб.
Пришлось успокаивать, разводить и примирять. Назвать дровосека "сучкорубом"... Зря он так.
* * *
Лес валить приходилось? Я имею в виду — в промышленных масштабах, а не в фольклорных:
"Я пойду, пойду погуляю,
Белую берёзу заломаю".
Если лесоповал ведётся не тракторами из третьего тысячелетия с мощными гидравлическими захватами, которые позволяют дерево удержать вертикально, то срубленное или спиленное надо положить. Ну, валится-то оно всё равно — куда само захочет. Но хоть знать — куда хотеть его завалить.
Так вот, дерево кладут кроной не в лес, а в сторону пустого пространства. Если в лес — оно повисает на соседних, стоящих ещё, деревьях, цепляясь ветвями.
Ещё пару-тройку стволов и имеем полноценный лесной висячий завал. К которому и подойти страшно: он внутри себя сам трещит, просаживается и в любой момент может рухнуть. А куда полетят высвобожденные при рывке стволы и, главное, их комли — одному богу известно.
Выбирается в бригаде один самый... храбрый, глупый, искусный, бестолковый... Характеризующий признак — по выбору коллектива. Избранный персонаж лезет в вершину завала. И там, на верхотуре, сидя на суке, который он сам же и рубит, начинает обрубать сцепившиеся ветки, на них же приплясывая, чтобы стволы упали, наконец, на землю.
Вся остальная команда не работает, а подаёт советы. Но — издалека. Я уже сказал: ствол из висячего завала идёт, в общем-то, вниз. А вот его комель... "как на душу ляжет".
Вы представляете состояние души только что срубленной сосны? Так что: "весь персонал — за две длины ствола".
Это — ненормальная, нештатная, аварийная ситуация. Нормально — деревья кладут кронами на пустое место. Ровнёхонько, в рядок. А дальше? — Дальше их надо немедленно с этого места убрать. Потому что иначе на них ляжет второй... рядок. С перекрытием. Потом их фиг растащишь.
Как стволы утягивают стальными тросами с помощью тракторов типа знаменитой "сотки" Онежского тракторного — знаю. Но там стосильный мотор, он дёрнет — сучья треснут. Иначе надо сваленное дерево развернуть и тянуть уже комлём вперёд.
Это действие — "тянуть комлём вперёд" — в нормальных условиях средневековья, да и вообще в России до середины 20 века делается лошадьми. Зимой, по снегу — нормально.
А вот вывернуть положенное дерево, занести его комель дальше от леса, за крону — только по ГУЛАГовски, ручками. Лошади здесь ноги ломают.
"Весело взяли, весело подняли, весело понесли...".
Проваливаясь в снег и спотыкаясь на древесном мусоре под ногами. Разгон пишет, что на этой работе за два месяца из партии в 250 китайцев-зеков в живых остался один — повар.
Пока Чимахай один молотил — они втроём как-то управлялись. Не шибко, но ковырялись помаленьку. Когда лес валить начали в две "мельницы"... А от меня помощи в этом деле... Мне по-настоящему, по-взрослому, "на пупок брать" — развяжется.
Странно, ни про одного попаданца не слышал, чтобы у него грыжа выскочила. Похоже, ничего тяжёлого в руки не берут. Типа: "Беременные мы. Светлым будущим". А иначе... А откуда у них навык? Даже нормальный пятипудовый мешок с зерном без навыка на плечо не вскинешь. А уж ствол сосны строевой и вчетвером не всякий утянешь.
Мда... Не моё. Постучал топориком по стволу — сил не хватает.
Нехорошо — я, вообще-то это занятие люблю.
Что? Неприлично позитивно относится к лесоповалу? Даже когда это не музыка, а техпроцесс? Так мне на все приличия...
Правда, я вот об этом, исконно-посконном, варианте. Когда деревья валят топорами, а не пилами. Не говоря уж о мотопилах. А тракторами... там уже одни погонные метры хлыстов и кубометры деловой древесины.
Тоже интересно: построение технологической цепочки, превращающей хаос живого леса со всем его разнообразием и непохожестью всего друг на друга, в жёсткую упорядоченность пиломатериалов определённых типоразмеров... Уменьшение энтропии мироздания...
Только разум может уменьшать энтропию — все естественные процессы её увеличивают.
Но это для ума. А вот для души и тела — дерево надо валить самому. Топором.
Вы никогда не пробовали танцевать танцы, где партнёрша практически неподвижна? Выплясываешь вокруг неё, подпрыгиваешь и притоптываешь, коленца всякие выкаблучиваешь, а она стоит и смотрит так... равнодушно. А потом раз — и упала. Лежит и чуть подрагивает. И только причёска — по сторонам россыпью.
Так и здесь. Очень точный танец. Пляшешь всем телом, включая дыхание. Ударил сверху наискосок — отколол, отщепил кусок ствола. Ударил поперёк, просёк этот кусочек ствола. Он отлетел в сторону, а ты снова.
"Не промахнись, Асунта".
Каждый удар должен попасть точно в своё место. Горизонтальный — в одно и то же. Даже миллиметровые погрешности... "Не, не лесоруб". Наклонный — допускает варианты. Толщина щепы — сколько может прорубить конкретно твой топор в этом конкретном стволе. Если отщепил больше, чем смог прорубить — нужен второй горизонтальный удар. Потеря времени, потеря ритма. Если меньше — будут лишние ещё и косые удары, потеря времени.
Приноровился, вошёл в ритм. Косой, боковой. Косой, боковой. И тут надо сделать шаг. Чуть обойти дерево. Меняется положение тела, относительная высота. Под ногами корни. Поймай прежнее положение топора, прежнюю траекторию ударов. Измени для этого своё собственное положение. Потому что линия разруба не должна играть, пенёк должен быть плоским. Иначе — впустую тратил время и силы.
С правой руки получается? Очень хорошо. Теперь — с левой. Симметрично с другой стороны ствола. А теперь пошли по кругу. Сделал шаг — снова. Косой, боковой... Один разруб расширяется перед тобой, второй за тобой тянется. И вот так, удар за ударом, шаг за шагом, обходишь дерево. Обгрызаешь его как бобёр.
И каждый удар, который ты делаешь топором по стволу, отдаёт тебе в руки. В ладони. Тем же топором. С той же силой, с которой ты бьёшь дерево. Третий закон Исаака, нашего, знаете ли, Ньютона.
"Сила действия равна силе противодействия".
С пальчиками, которые только к ложке да мышке привыкли...? — Вон мелколесье. Походи там, потренируйся. Сынок.
Обходишь дерево по кругу. И уже стоит над тобой огромный карандаш. Высоченный. На вершину глянуть — шапка валится. Уже дрожит. Не только от ударов — сам по себе. А ты его затачиваешь. И остаётся только пяточек, сердцевина древесной ткани, на котором всё это держится.
Потом в стук топоров, в обычный шелест леса вокруг, вдруг добавляется скрип.
Сперва — еле слышный. И обычное, колебательное движение дерева перед тобой, вдруг, сперва ещё почти незаметно, становится поступательным. Не возвратно— — безвозвратно-поступательным. Всё быстрее. Пошла красавица.
Нарастает треск, рвётся пяточек, последняя часть подрубленного ствола, последний кусок живой плоти дерева. Резко шумят ветви. Удар о землю. Влетает облако снега. Или пыли. Смотря по сезону. Спружинив кроной, ломая собственные сучья, упавший ствол подскакивает, качается, затихает. Ещё несколько секунд трясутся, мечутся, дрожат ветви. На уже срубленном стволе. Всё. Следующий.
"За деревней у реки
Рубят лес мужики
И творят, что хотят.
Только щепки летят".
Это — "топорный" лесоповал. Когда валят деревья "Дружбой" — спил делают наклонный, чтобы ствол по нему съехал в нужную сторону. Часто не круговой, а односторонний, так что последний кусок остаётся с краю. Дерево по нему рвётся и на пнях остаются торчащие куски-отщепы.
Иногда пильщики зовут помощников. Те упираются в дерево выше пропила жердями и давят. Чтобы пилу не зажимало, чтобы дерево пошло туда, куда бригадиру захотелось.
Ерунда это. Куда дерево реально ляжет — знает только водитель трактора с мощной гидравликой. Все остальные только догадываются. Чутьём, интуицией. Как оно росло, как на нём снег лежит, зацепил ли твой топор на одном из последних ударов что-то мягкое внутри, глубоко ли, дует ли ветерок? Внизу его не чувствуешь, но кроны-то шевелятся.
Но, даже уронив дерево в нужное место, никто не знает — далеко ли от него убегать надо. Оторвавшийся от пня ствол находит новую точку опоры в своей кроне. И как оно сыграет, как там сучья в землю лягут и насколько они крепкие...
Бывало, что крона превращалась в центр круга. Где ствол выступал в роли радиуса. И этот "радиус" — "заметал" площадь. Которая как известно "пи эр квадрат". И ко всем кто на ней, на этой площади — прилетал тот самый "пи".
По Эдуарду Хилю:
"Э-ге-гей!
