Светлейший лорд Тьмы

Великан шепот ветра прочитал, макушку почесал, обратился к Шкафу Шкафычу, что в темных пропастях бывает и вещами нужными приторговывает. Отправил его пораспрашивать молодых демонов и богов, что только недавно из тьмы зародились и на место главное претендовать в пантеоне стали.

Шкаф Шкафыч подбоченился, заявился к Люциферу молоденькому, всучил ему корону, молниями бьющую, и выспросил подробно, не заявлялся ли в подземные бездны змий хитрый, на дракона похожий. Но бог молодой лишь рассмеялся в ответ. Заявил гордо, что драконы под верной его защитой и что зло не дремлет и своих не сдает. Что, мол, зажрались совсем народы наверху и пора их лавой затопить да болезнями великими... В общем, след путал. Шкаф же огня почти не боялся и сероводорода не шугался. Активно каждого дракона местного проверял, но сходства с Горою не находил. Все ж омельчали змии на корню! Не сравниться им с Хаосом древним. Только на мелкие пакости горазды... Яблоки там подсунуть отравленные или дев соблазнять невинных. Одним словом, тьфу на вас.

Вышел грязный, пеплом покрытый на поверхность, отряхнулся, красавцем лакированным обернулся. Феечке доложил, где был. Описывал страстно стать и цветность крылатых и хвостатых, гневливо ножками махал, а потом, стесняясь своей прыти, по полочкам приобретенные волшебные вещички раскладывал, прибыль считая скорую, которую с умных-то вещей выручить можно.

Феечка слушала, головой качала, веером обмахивалась. Нет, посмотрите на дурочка. Думает, что мертвые в пропасти томятся! На самом деле — у Морены Мореновны. К ней вообще не всякий попасть может. Она ведь времени легко перемещается. Сегодня тут и завтра тут, а на самом деле и не тут, а где-то. То ли на планете далекой, то ли между небом и небом.

Поднялась феечка на крылышках легких, полетела через время, обжигаясь. Но тут ведь не до компромисса... Сгореть, но добраться до руки холодной, присесть на краешек, почувствовать, как тело обжигает вечность.

— Бабочка, — Морена сильно крылунье обрадовалась, очнулась ото сна в своем звездном царстве. Тени подальше отогнала. — Не холодно ли тебе во льдах моих вечных?

— Нет, великая, — смелая взлетела повыше последним усилием, заглянула в глаза синие-синие, о каких Арк неудачливый рассказывал. — Горче пламени смерть крылья обжигает. Надежд лишает...

— Права ты, бабочка! Даже живым, у кого умерли родные и любимые, со мной рядом сидят и со мной лишь одной в темноту глядят.

— Подскажи ты нам по милости своей истину, — просительно ладошки сложила. — Во имя светлой любви и радости...

— Подсказала бы, милая бабочка, — подхватила обессиленную феечку, поднесла к стеклу, через которое проник свет солнца, — если бы знала... стоит ли мир, который вы из ниток сплели разноцветных, моих забот. Ведь каждый из вас для себя живет. Правители — для себя, города — для себя, а для чего мир вокруг?

— Милый друг, любовь же все искупит.

— Повелитель тьмы никого не полюбит. Он хищник великого очищения, а не мщения. Гора Горыныч же — мой верный друг. Никогда истины не отрицал, многое он изведал и испытал. И что зло для вас, земных существ, то для Рода и лесных и водных духов благо...

— Я это понимаю, но все же, не настаивая, умоляю, — крылышки феечки обуглились и отвалились

— Верю тебе, подскажу... — сердобольная Морена дунула холодом узорным и соткала за плечами гостьи новые крылья. — Есть у истории древней счастливый конец. Коли взойдет повелитель темный под венец до той поры, пока окончательно тигром не обернется, то мир не содрогнется и хаос в него не вольется. Не уничтожит он все зло, что вы сотворили... И будете вы любить то, что раньше любили. А камень на самом деле только так и обнаружится... Понимаешь ли?

Феечка закивала, вспомнила шумные города, вспомнила войны кровавые, вспомнила жизни бессмысленные, на вино да на развлечения потраченные, вспомнила зло, людьми и неЛюдями сотворенное. Опечалилась... Как Бэну мир этот полюбить? Ведь в нем без зла невозможно жить. Вот возьмет меч мальчишка. Вот поднимет его над головушкой рыжей и поразит будущее острым клинком. Ах, страшно!

Вылетела от Морены в ужасе, вернулась через вихри обратно да прям на лапки к Лейзирету свалилась. Ленивый Крыс в это время ритуально кофе пил, курил кальян и смотрел новости по тарелочке с яблочком. Он-то на поиски вообще не тратился, а жил неведомой философической мыслью, которую сразу же крылунье и высказал:

— Кто ищет, тот ничего не найдет. Кто наблюдает, тому поиска не надобно. Ибо зрение дает нам все!

— И что это значит? — отряхнулась фея. Вот и дом деревенский, и Валари с Арком-драконом милуются на лавочке. Лавочка то под ними прогнулась. А они — целуются, обнимаются. Даже Бэна не шугаются, хотя по вечерам прячется на всякий случай подальше от любопытного мальчишки папка в ближайшем лесочке.

— А то и значит, что долго я размышлял, даже карту по вашим путешествиям составил и пришел к выводу, что, коли Гора только и ждет, чтобы Бэн обратился зверем полосатым и разрушение начал, то должен он рядом с ним быть. Понятно?

— Не дура! Но ведь и хозяин наш не лыком шит. Иначе бы свергли его уже давно. Ты еще заяви, что он в Черномора обратился, который теперь у Гороха в гостях частенько бывает...

— Не, — заулыбался крыс, — не то, но теплехонько... — хитрый взгляд его тоже переместился на парочку. — Последнее стеклышко... Свет навсегда закрывает... Солнце в черную дыру обращает. Любви не знает сердце. Холодом мореновым веет. И приходит Хаос. И приносит он в лапах своих...

— То воду потоком смывающую города и села, — продолжила фея, — то ли ветра буйные, уничтожающие миры великие и урожаи обильные, или дрожь земли...

— И пропасти ртами жадными сжирают наши души. — Лейзирет помолчал, и хвост его задрожал. — Или огнем, прожигающим и тела, и сердца... Феечка, должен я тебе сказать — любит Бэн. Любит безответно! Страдает ужасно... Должны мы ему помочь. Только так проклятие не свершится.

— Должны, но надо ли? — крылунья обернулась мысленно к разговору с Мореной. Может, действительно зря она предала Гору, который никогда от истины не отступал.

— Надо, как бы мы плохи ни были! Мы стараемся, мы исправляемся... Ну, не совсем... Но пытаемся. Каждый по своему разумению. Так ведь и не должно существовать однообразие реальностей. Кто это придумал? Только ограниченные товарищи, которым хочется всех вогнать в рамки стандарта. А тут — рай для творчества...

— Драконом воспользуемся? — феечка забила новыми крылышками. — То есть Арком? Не думаю, чтобы так просто ты на него любовался... А чем же он может помочь?

— Как чем? Воевать же нашему Бэну с кем-то надо... Так-ть заманем, задурим рыжую головушку, что подвиг делает человека лучше во имя добра. Может, девица на него внимания в честь такого происшествия обратит.

— Ну, смутный какой-то план... Но вроде по инструкции сказочной подойдет. Значит, говоришь, выбить последнее стеклышко подвигом?

— Точно так, подготовить план и раструбить о великой битве по все Калиновской и Гороховой области, понагнать народу. Построить оборону, поучаствовать самим в маленькой войнушке, победить и наконец нашу парочку, не этих лаботрясов на лавочке, поженить... И благополучно про камень забыть...

— И Гору не искать?

— Сам обнаружится как ни то... Заскучает...

— Смешной ты, однако, — засмеялась феечка. — В такого даже влюбиться можно... Тихонечко так и осторожно... Только поверь мне как волшебнице с большим опытом, весьма сомнительное это предприятие. Розочка уже почти не помогает. И время... оно между пальцев утекает не в нашу сторону. Так что ты поборись тут пока с ветряными мельницами, а я все же поиски продолжу... Гору повыглядываю.

44

Шум и гам по государству человеческому сильно обеспокоили Гороха, который государственными делами занимался: петушка золотого на шпиль водружал, которого ему сам черный колдун Черномор подарил по случаю братания.

Послал тогда князь служивых людей выведать, чего это такое происходит. А тут раз, и на площади Валари организовалась с какими-то недомытыми орками. Подошла, на маковку терема поглядела без художественного понимания. Заявила с налету:

— Значит украшательством занимаемся в тяжелые экономические времена, когда весь народ на битву великую со злом готовится?

— А чего такого? В чем дело? — покраснел Горох.

— А то, вчерась только слушали, как вы, князь-батюшка, себя на пост главы государства навечно посадили, глашатай подробненько так читал, с чувством. А у нас, вашего народа, неприятности!

— Какие? — не понял Горох и еще больше испужался, потому что огромные воины орки — это вам не девицы красные в кисейных платьях. — У нас же дружба с государствами волшебными. У меня вообще Черномор — брат двоюродный. Чего пристали?

— А то... Грозится нам нападением Гора Горыныч великий. Не оставит клочков по закоулочкам, золото с крыш пообдерет, последнего петушка, в том числе и вашего золотого, с собой унесет. И останемся мы на воде и гречке... Или вообще погибнем в неравной борьбе!

— Да!!! — заголосили орки. — Даешь свободу слова и собраний!

— Чего? — остолбенел Горох.

— Короче, ты казну растрясай и войско собирай! — скомандовала Валари. — Пойдем на речку Калиновку сражаться и мост охранять от врага.

— Ну, это... — замямлил князь и отступать к терему начал. — Мы так не договаривались! Сперва совет требуется собрать, обсудить стратегию и тактику. Кто будет полководцем, кто за содеянное ответит, кому, так сказать, трофеи достанутся!

— Молчать! — гавкнула орчиха. — Слушать внимательно! Пузо жирное в тереме прятать не позволю... У нас революционный настрой! И вообще... Даже Черномор на подмогу согласный... Ну, так что?

— Черномор? Правда что ли? — не поверил Горох и пальчиком издали погрозил. — Небось только что придумали? У, хулиганы! Знаю я вас. Поначалу тута стены возвели, теперь вообще переселение народов началось и захват местности. А еще войну с Горой придумали! — и он поскакал по ступенькам к дверям, дабы избежать дальнейших споров, но путь действительно преградил возникший из ниоткуда колдун темный.

Засверкал глазами темными, затряс бородой длинной, снял колпак волшебный и ласково к князю обратился:

— Ты прости, что тебя, братец, задерживаю, но дело неоспоримой важности. Давеча крыс один ко мне заглянул и важную вещь рассказал, от которой сердце мое сильно переменилось.

— Это такой наглый, в цилиндре? — приподнял одну бровь Горох. — Чего тебе этот проходимец наболтал?

— Сказал, что от тебя, Горох Горохович, судьба мира зависит, потому как оказывается сынок твой не просто мальчик, а... вершитель нашей общей судьбы.

Тут уж Горох совсем чуть ли не в обморок упал, но вовремя на перила золотые оперся и задышал тяжело и волнительно. Ох, неужто от Любавы убиенной какое предназначение или проклятие перешло? И то верно, сегодня сынок только предметами ее волшебными, в сундуке долго лежавшими, интересуется. Крутит их вертит, образы всякие вызывает да с Рысюней через магический шар переговаривается и шушукается. А ведь давно сказано, что с сестрой миловаться не полагается. Лучше бы документы государственные так же прилежно изучал. А он все поэмы пишет про любовь. И букеты девчонке носит.

— Ну, остудился? Замолчал... — Черномор на орков глянул издали, хитро усмехнулся тому, что от Лейзирета, короля крыс, узнал. Вот ведь точно внучка по адресу попала, точно давно знала... что повелитель рядышком обитается. Не зря неЛюди по человеческим селам и городам расселились и даже очень удобно им здесь кажется. А все потому, что вот он — повелитель. Рядышком... Эх, если бы князь ведал, кто папаша Лексея, он бы так не моргал, а криком кричал, что женка его изменщица. Усмехнулся про себя рассказу крыса о любви Любавы и Арка. Погладил названного брата по плечу. И как раньше тайны в сынке князя не замечал? Даже как-то с неудовольствием на симпатию Арыси реагировал, а тепереча готов обратно все возвернуть и от родственных связей быстрехонько отказаться. Не был братом, не привлекался по генетическим признакам к одному виду, не состоял в связи с родичами Гороховыми. Потом вспомнил настоятельную просьбу внучки и вздохнул. Нельзя. У девочки предназначение великое природы-матери! Служить она хочет свету и рождению верно. Посему не может замуж выходить и деток плодить.

Зато вот дочки Вальдемара Вальдемаровича, ага, легки на помине — уже давно в городе поселились и больничку прямо рядом теремом князя выстроили. Вот ведь альв хитрый! Сам пронюхал про повелителя, не посоветовался, решил "красоток" пристроить. И молчком делишки здесь обделывает, пока колдун старый казной да инновациями занимается и по сторонам не глядит. Вот послала зятя нелегкая.

Лучше бы он к Деду Морозу съездил и жену осужденную проведал, а то шлет она письма длинные, странные. Пишет то про оленя какого-то с красным носом, который термометром местным работает. То про новогодних эльфов, которые всем подарки упаковывают по заслугам за прошедший год. То про то, что действительно в блондинку перекрасилась по велению души. То про самого Деда Мороза — с великим обожанием. Говорит, что назначил ее начальник главной Снегурочкой. И что теперь счастлива она в этой ипостаси по самое не балуйся. Да, и вроде возвращаться не собирается, просит у всех прощения и искренне раскаивается. Одним словом, совсем сбрендила.

Конечно, Черномор на дочку никогда не сердился по-настоящему. Вон какую внучку оставила! Но теперь эту самую внучку требуется от посягательства дракона древнего на мировое господство оградить и заставить в бой пойти самого повелителя тьмы. Пущай не расслабляется. И привелегии в волшебном народе отрабатывает. А уж коли на Вальдемаровой какой дочке женится, то это не забота колдуна старого. Кхе! Усы пригладил. Знаем, куда смотрит на самом деле...

— Правда, значит, дракон не дремлет? — спросил в то время Горох и за сердце схватился. — Ах, беда! Беда... Только выстроились, только цивилизацию решили демократическую строить со свободами, как внезапно кончилось счастье, пришло одноглазое лихо.

— А кто это? — поинтересовался Черномор, в фольклоре не очень образованный.

— Да так, из одной сказки, — махнул рукой князь, а сам повел колдуна внутрь для первого стратегического совета. Ведь воевать — это не поле перепахивать. Тута нужна мысля умная.

Коротко ли длинно ли, а сговорились наши народы на бой. И детей своих совершенно не слушали. Где им понять, что такое война! У них еще молоко на губах не обсохло. Готовились, топоры да мечи точили, тренировались целыми днями. Башни наступательные строили. Ни днем, ни ночью покоя не давали. То матерком ругаются, то песни заводят, то вообще драку затеют.

За ними из терема Лексей наблюдал, у виска крутил, папеньке говорил, что добром такая прыткость не обернется. Что нельзя без задней мысли в ратные походы сбираться. А еще — выведать требуется, почему это так неизвестный Гора на державу человеческую ополчился? А то прям вот так сразу нарядись воином и бегой тут с сабелькой на огромного дракона. Удумали!