— Ну, доброе утро, большой змей, — прошептала я нежно, обвивая его руками и ногами. Запах табака и моря смешался, дразня обоняние. — Поцелуешь женщину, которая дала тебе выспаться?
— Ту самую, что я не обнаружил рядом, когда проснулся? — уточнил он хрипловато — карие глаза стали еще темнее, руки гладили и сжимали мои ягодицы. — А то с утра очень хотелось продолжить вчерашнее, знаешь ли...
Я со смешком потерлась об него — хотелось, по всей видимости, до сих пор, — и потянулась поцеловать. Потеребила волосы, пока он царапал щетиной мою шею, погладила ухо.
— А моя серьга? — спросила я недовольно. Люк как раз пытался приподнять меня, чтобы коснуться груди, и я закрыла ему рот ладонью, задрала небритый подбородок, прижалась лбом ко лбу, строго глядя в глаза. — Снял? Столько камней привез — а мою серьгу снял?
— Змей сожрал, — проворчал он сквозь мою ладонь и потерся об нее губами. — Когда оборачиваюсь, исчезает одежда и все, что на мне. Часы, украшения. Отдашь мне вторую?
— Естественно, — высокомерно заявила я. — Разве я могу позволить, чтобы ты где-то там ходил без моей метки?
— Брачные браслеты решают этот вопрос раз и навсегда, — проговорил он вкрадчиво, и я хмыкнула — хотя от хрипотцы в его голосе опять возбуждение тонкими вибрирующими нитями побежало по коже. — Весь мир будет знать, что я твой.
— Хороший аргумент, — согласилась я, прикусывая ему ухо — в отместку за отсутствие моего подарка. — Я вспомню о нем, когда буду решать, выходить за тебя или нет.
— Есть еще аргументы "за"? — поинтересовался Кембритч, чуть приподнимая меня и опуская. Я скользнула по нему, прижалась сильнее, с любопытством наблюдая, как опять расширяются его зрачки и сжимаются губы.
— Мне нравится твой голос, — со смехом призналась я. Люк приподнял бровь, снова склонился к моей шее. — И твой запах. Ты шикарно водишь машину, а я обожаю скорость. У тебя красивые руки. И еще... — я запрокинула голову.
— Да?.. — глухо поторопил он меня, захватывая губами сосок.
— И еще, — уже задыхаясь, прошептала я, — вы очень хороши в любви, лорд Дармоншир.
Когда мы вернулись на берег, я улеглась на мокрый песок у самой кромки воды. Море начало чуть штормить, и меня то и дело щекотало и массировало набегающей пеной.
Люк лег рядом, на живот, положив подбородок на руки, и я то и дело бросала взгляды на то, как вода вскипает у его ягодиц и поднимается выше, пробегая до лопаток. Глаз не могла оторвать, так меня это завораживало.
Мы то начинали лениво болтать, то снова замолкали, наслаждаясь теплом и солнцем. И сейчас как раз молчали, периодически касаясь друг друга.
— А какие аргументы против? — спросил Кембритч вдруг, повернув голову ко мне. — Помимо того, что это покушение на твою свободу и что нужно выждать несколько месяцев после свадьбы твоей сестры?
Я, захваченная необыкновенно эротичным зрелищем, даже не сообразила сразу, о чем он. А поняв, задумалась.
— У меня есть сомнения в твоей верности, — решила все-таки ответить честно. И, чтобы смягчить, перекатилась ближе к нему, коснулась губами спины — как раз нахлынула очередная волна, и вкус кожи смешался с горечью соли. — Вспоминая твое прошлое, они неизбежны.
— Основания, конечно, весомые, — не стал спорить Люк, и, сощурившись, взглянул на меня через плечо. — Но любой человек имеет право на защиту. Сделаешь мне испытательный срок, детка?
Я насторожилась. Он усмехнулся, приподнялся, навис надо мной.
— Три месяца, например, — продолжил медленно и хрипло. — И если пройду — объявим о помолвке.
С шорохом набежала волна, окатив нас брызгами, но я даже не моргнула, почти оцепенев от восторга. Фигура Люка, освещаемая солнцем, казалось, заслоняла весь мир. Темные волосы падали ему на глаза, и он ждал ответа.
— Кто-то загоняет меня в угол, да? — нервно прошептала я.
— Разве это не справедливо? — снижая голос, поинтересовался он, глядя мне на губы. И я облизнулась под этим взглядом.
— А если не выдержишь? Я ревнива до ужаса, Люк. Если вдруг что — боюсь, сломанной ногой ты не отделаешься.
— Если вдруг что, — жестко сказал Кембритч, склоняясь, — можешь смело убить меня, Марина. Согласна? Не слышу.
— Да, — выдохнула я и снова забыла обо всем на свете.
Два этих выходных дня слились для меня в бесконечный праздник любви, приправленный солнечными искрами на лазурной воде — и бесконечными звездами, утопающими в сияющем ночном море. И безуминкой Люка — когда он владел мной, когда мы отдыхали в перерывах между горячими схватками, когда он любовался мной. Сумасшедший эстет в нем проявлялся все сильнее.
Днем мы спасались от жары в доме. Дремали, обедали, разговаривали.
— Я бы сфотографировал твою спину, — проговорил он, легко намазывая меня кремом перед тем, как снова отправиться на пляж — я сидела на полу, скрестив ноги, он расположился сзади, — и повесил фото у себя в спальне. И смотрел бы на нее бесконечно. Пока тебя нет рядом.
— Да вы романтик, ваша светлость, — чуть насмешливо ответила я, прислушиваясь к движениям его рук. Мне было очень интересно — сколько, как много раз я должна принадлежать ему, чтобы меня перестало пробирать дрожью от одного прикосновения или звука его голоса? Пока желание только росло, несмотря на то, что меня ноги иногда после его страсти не держали.
— Ничего романтичного, — хрипло ответил Кембритч, — я только когда вспоминаю о ней, — он обвел татуировку пальцами, — или о ней, — ладонь легла на его имя внизу моего живота, — хочу тебя так, что думать больше ни о чем не могу.
— А как же вы управляете герцогством? — с удовольствием поинтересовалась я.
Он усмехнулся.
— Плохо, Маришка. Плохо. Из меня никудышный правитель и герцог.
— Ну не расстраивайся, — язвительно сказала я и оглянулась, — зато у тебя машина классная.
Он захохотал и куснул меня за плечо. И я подскочила и побежала к морю.
Счастье, счастье, какое же ты солнечное, безразмерное. Не кончайся никогда, пожалуйста.
Вечером я упросила его опять обернуться. Море опять толкало на берег светящиеся волны, и вновь медленно крутился сияющий звездный небосвод, купаясь в горизонте. Самое время для Змеев.
— Не буду кричать и плакать, обещаю, — заявила я уверенно. Уверенности немало способствовало все то же превосходное вино — его запасы оказались нескончаемыми. — Должна же я привыкать к тебе в любом состоянии.
— Ну хорошо, — Люк поднялся из-за стола, вытащил из уха серьгу — я одобрительно отсалютовала ему бокалом, — снял футболку.
— Раздевайся, — сказал он, окидывая меня хищным взглядом.
— А мне-то зачем? — удивилась я, снова прикладываясь к бокалу и любуясь его жилистым телом. — Это у тебя оборот. А у меня — адреналин.
— Со вчерашнего дня хочу посмотреть на тебя в волнах, — объяснил он, и во взгляде его мелькнула все та же безуминка.
— Змей и обнаженная дева? — пробормотала я задумчиво, как будто декламировала название старой поэмы — и глаза Люка полыхнули темнотой. Вина было достаточно, чтобы я не смогла отказаться — стянула с себя сарафан и шагнула к воде. И там легла в волны, оперлась на локти — Люк, зажав сигарету в губах, зашел в море по колени, встал передо мной, наблюдая, как светящиеся белым и сиреневым волны накатываются мне на живот, узким пенящимся клином проходят меж грудей и сияющими потоками стекают вниз. Я его вполне понимала — только с утра так же завороженно наблюдала за игрой воды на его теле.
Долго он стоял, курил и смотрел на меня, и я молчала, наслаждаясь его реакцией, глядя то на него, то на звезды, и не было между нами ни неловкости, ни стеснения. Так же молча он отошел назад, почти по шею, засветился — и поднялся надо мной огромным змеем. От свернувшегося кольцом длинного тела побежала волна, и я чуть приподнялась, чтобы не попало в лицо. Посмотрела на склоняющуюся надо мной зубастую пасть больше меня самой, на светящиеся серебром глаза.
— Так тебе тоже нравится? — спросила вполголоса и мягко провела ладонью от груди к животу. — Я, наверное, кажусь тебе совсем маленькой.
Он зашипел, встопорщил перья, и по мне плеснуло страхом и удовольствием. Змеиный клюв склонился ниже, ноздри на чешуйчатой морде раздулись, быстро появился -исчез раздвоенный язык, и я откинула голову, и медленно, замирая от ужаса, развела ноги и вытянула руки над головой.
Змей стремительно бросился ко мне, замер прямо у моего тела — склонись чуть ниже, и раздавит меня, — задышал шумно, со свистом, зашипел. Я с нервным смешком протянула руку и погладила его по морде — и он вздрогнул, чуть отстранился, и провел по моей коже языком. Зажмурился — и сорвался вверх, взлетел в темноту — только волны некоторое время швыряли в меня брызгами и на месте, где он находился, бесновалась вода. А я сидела, подтянув ноги к груди, смотрела в звездное небо, в котором где-то носился Люк, и хохотала, просто заливалась от бурлящего в крови адреналина и удивления, и смех мой эхом разносился по пустынному ночному берегу.
Вот еще один аргумент "за", Люк. Где я еще найду мужчину, оборачивающегося в чудовище, щекочущее мне нервы?
Кембритч вернулся голый, мокрый, возбужденный, с горящими глазами, когда я устала уже его ждать и лежала на софе в доме, прикрывшись простыней и смотря по телевизору музыкальный канал. Бутылка, верная моя спутница, стояла рядом, и я периодически наполняла бокал и подносила его ко рту — или обкусывала с большой виноградной кисти сладкие ягоды. На удивление Люк не стал сразу набрасываться на меня — только обжег темным взглядом, закурил, рухнул в широкое кресло напротив.
— Каково это? — поинтересовалась я, снова потянувшись к винограду. — Летать? Быть в другом теле?
— Удивительно, — ответил он каркающе и с наслаждением выпустил дым. — Как будто тебе принадлежит весь мир. Дай мне вина, Марина. Иди ко мне.
Я с наслаждением потянулась — простынка сползла с меня, и взгляд Люка еще потяжелел, — поднялась, прихватила бокал, бутылку, подошла. Вино он пил, как умирающий от жажды, и в глазах его полыхала все та же жажда. Допил, откинулся на низкую спинку, прерывисто вздохнул.
— Еще? — провокационно спросила я, подходя ближе — его колени оказались у меня между ног, и я забралась на кресло, оседлав его.
Кембритч протянул руку, погладил меня по бедру, сглотнул.
— Я тебя не измучил еще, Марина?
Мышцы все ныли — но разве это было важным? Я пожала плечами и сделала глоток — и чуть отставила бутылку — красное вино потекло по моему телу.
— Еще? — повторила я шепотом. С нажимом.
И он со стоном притянул меня к себе, впился губами в грудь и стал вылизывать ее, прикрыв глаза и стискивая меня до боли. Все, до последней капли — и я дрожащими руками оттолкнула его на спинку, поднялась над ним на коленях.
— Еще? — поинтересовалась прерывающимся голосом, и, не дожидаясь ответа, повернула бутылку, повела ее вперед — вино тонкой струей полилось на его бедра, грудь, достигло рта — Люк запрокинул голову, глотая его, и кадык его ходил вверх-вниз, и руки ласкали меня, заставляя дрожать и вскрикивать. Бутылка полетела в сторону, я склонилась, жадно, безумно целуя его — коснулась языком шеи, чувствуя его вкус, смешанный со вкусом вина, спустилась ниже, не упуская ни сантиметра кожи — по плоскому животу, ниже, ниже... сползла на пол. Он застонал, хватая меня за волосы и раздвигая бедра.
Вкусный Люк... вкусный. Очень вкусный.
Воскресенье прошло слишком быстро — и так же жарко, буйно и сладостно, как и предыдущие дни с Кембритчем. Вечером, когда я загоревшая, ошалевшая от прощальных поцелуев, не желающая уходить, все же оторвалась от Люка — мне показалось, что я себя напополам разрываю. Стиснула зубы, поправила полумаску и шагнула к телепорту, у которого, деликатно отвернувшись, ждал маг. И не выдержала, обернулась.
Взгляд Люка, стоящего на фоне моря, был тяжелым.
— Останься еще на ночь, — хрипло, настойчиво, попросил он. — Завтра с утра уйдешь к себе.
Я покачала головой. Мы уже десяток раз говорили об этом — и я отвечала — мне завтра на работу, нужно выспаться, а с тобой я не высплюсь ни за что.
Кембритч швырнул сигарету на песок, выругался, подошел ко мне и поцеловал еще раз. И затем — его воля оказалась куда крепче моей — мягко подтолкнул к порталу.
— Иди. Увидимся в Песках, Марина.
Да, Люк. Увидимся в Песках.
Луциус Инландер, воскресенье.
Днем, когда Луциус после совещания сидел в кабинете, раскуривая сладкую сигарету, а помощник спешно складывал документы, высокое старое зеркало, что находилось слева — и в котором отражался его величество, чуть помутнело. Отражение исчезло.
Инландер предупреждающе покосился в ту сторону и сухо попросил секретаря:
— Поторопитесь. И проследите, чтобы ко мне никто не заходил в течение, — он посмотрел на часы, — получаса.
Лорд Палмер, ничуть не обидевшись, ускорился и выскользнул за дверь. Луциус выпустил дым, и, немного повысив голос, позвал:
— Заходи, Тери.
Зеркало пошло ртутными волнами — и из него шагнул король Блакории. Тут же, покопавшись в ближайшем шкафу, достал початую бутыль вина, бокал, наполнил его и, сделав глоток, направился ко столу.
— Наконец-то ты перестал от меня бегать, — пробурчал широкий и снова обросший бородой Блакори, — почти неделю не могу тебя поймать.
— Извини. Я действительно очень занят, Гюнтер, — спокойно ответил Луциус. — Мне тоже налей и присаживайся. Что ты хотел узнать?
— Не делай непонимающее лицо, кузен, — хмыкнул блакориец, наполняя второй бокал. — Откуда взялся змееныш с аурой Лукаса Кембритча?
— Дармоншира, — занудно поправил его Луциус.
— Да все равно, — блакориец поставил бутылку и бокалы на стол, грузно опустился в кресло. — Он ведь сын малышки Лотти, правильно?
— Верно, — равнодушно кивнул хозяин кабинета и снова вставил сигарету в рот.
— И откуда у него силы к обороту? — спросил Гюнтер, наклоняясь вперед. Лицо его стало непривычно серьезным и даже угрожающим. — Я ведь сначала обрадовался, Лици, как его почувствовал и увидел. Последние-то мы с тобой были. А потом задумался. Удивительно, да? Твои с Магдаленой сыновья не оборачиваются, а он, в судьбе которого ты принимаешь такое участие, да. А когда он родился, не напомнишь?
— Я не держу в уме даты рождения всех своих подданных, — невозмутимо ответил король Инляндии, докуривая. — Кажется, зимой, но я не поручусь.
Гюнтер Блакори глотнул вина, со стуком опустил бокал на стол.
— Тогда послушай меня. Я, конечно, не такой сообразительный, как ты, но вот что я думаю, братец. Со дня смерти Магдалены не прошло и недели, и тут появляется инициированный змееныш с явно растущей аурой. Сын той самой девочки, которую ты все обхаживал до свадьбы. Я-то думал, ты поводил ее за нос, как обычно, и отослал. А сейчас предполагаю — а вдруг наврали вы с отцом нам, а, Лици?
— В чем? — насмешливо поинтересовался Луциус, не моргнув и глазом.
— Думаю я — а вдруг Лена узнала, что он твой сын, и ты поспособствовал ее уходу, Лици, чтобы не допустить скандала? — очень жестко проревел Гюнтер. — Я поначалу и соображать не мог от горя. А потом задумался — она была совершенно здорова, да и великий Инлий нас стойкостью не обидел. И тут вдруг сердце. Невольно заподозришь неладное. А я очень любил сестру, братец.
