"Рин, я скоро не выдержу!"
"Ещё три секунды... две... ещё одна!"
27
"Рин!!!"
Но на моё лицо уже самочинно вползал мстительный оскал. За считанные минуты, жертвуя всем, чем можно и чем нельзя, я повторил деяние, принёсшее мрачную славу и прозвание тварям Мрака, именуемым Бурильщиками. Удлиняясь и меняясь, корни созданного мной леса достигли Реки Голода — и источник неутолимой, жадной, неохватной мощи влился в активные формы, вот-вот готовые сдаться под напором проекции Меча, усиленной и изменённой движением Крыльев.
Мрак содрогнулся — всеми своими гранями. Это тяжкое содрогание наверняка дошло до самой Середины. На всём поле боя на краткую долю мгновения воцарилась неподвижность и тишь — такая, какая наступает после особенно близкого удара молнии.
А потом Схетта перестала прятаться.
Взлетев среди слоёв, колонн и спиралей из "плоти" Мрака, она открыто встретила взгляд четырёх раскалённых глаз Лугэз. И Предел Образа разросся резко, с почти слышимым щелчком. А мой лес, подпитанный токами Реки Голода, преображённый властью Хоровода Грёз, обратился за спиной Схетты в подобие громадных крыльев. Из чистого Мрака и ревущего голода сотканы были их "перья", из мятущихся, изломанных до потери идентичности кошмарных видений, из бешеной гордости и нерушимой воли. Истощённый каналированием потоков Силы, с сознанием, из-за касания тугих струй Реки Голода уподобившимся хрупкому первому льду, я всё же ощутил, как до самых пят пронзает меня безмерная гордость.
Ради столь острого, пронзительного счастья стоило немного потрястись в животном страхе. О да, ещё как стоило!
"Схетта!"
"Да. Без пощады!"
Проекция Меча Тени хлестнула плетью о тысяче хвостов. Но быстрее, чем эти хвосты, мелькнула сияющая фигурка моей жены, управляющая взревевшим цунами Мрака — и полновесная, страшная тяжесть новообретённых крыльев рухнула на свору.
Кто смог и успел — того вместе с поспешно выставленными многослойными щитами просто смело сотрясающей всё и вся волной. Кто не смог или не успел, — был смят, поглощён и в доли секунды переварен. За ничтожный срок Теффор лишился девяти из каждого десятка ищеек... а может, и того больше. Потому что терпение Схетты, равно как и моё, истощилось, и ни следа жалости в её ударе не нашлось бы даже при самом тщательном поиске.
Но Лугэз продолжала бороться. О! Ещё как продолжала!
Разъярённо шипящая проекция Меча хлестала, выжигая и распыляя всё вокруг. Пышущее неистовым жаром облако, в которое превратились Тихие Крылья, старательно не пропускало к хозяйке ничего, что могло бы повредить ей — ни материального, ни магического, ни созданного из чистой энергии. Грудные щупальца Лугэз метались, придавая форму одному заклятью за другим; и от первобытной мощи этих чар слои Мрака колыхались тюлевыми занавесками, раздуваемыми сильным сквозняком. Издалека — с того места, где я стоял и старательно гасил последствия отката — сильнейшая ищейка Теффора казалась крошечным раскалённым ядром, плюющимся во все стороны клочьями Света, длиннющими, ветвистыми, как человеческая нервная система, электрическими разрядами и сгустками взрывчатой плазмы.
Размах битвы огня и Мрака, пожалуй, превышал размах извержения вулкана. Ну, в конце 19-го века, когда рванул Кракатау, это, наверно, было всё же пострашнее — но там-то имело место не столько извержение, сколько взрыв. А Лугэз мало того, что выдавала немногим меньшую "мощность", — она вдобавок не выказывала признаков утомления. И Сьолвэн никак не удавалось добраться до неё, несмотря на обильный приток энергии от Реки Голода. Слишком уж много у ищейки за минувшие тысячелетия накопилось "домашних заготовок", слишком разнообразной и мощной оказалась её магия.
Пожалуй, если бы Мифрилу удалось увидеть этот бой, ему следовало бы пойти и с особой жестокостью убить себя поленом от стыда за собственную никчёмность. На территории доменов против Лугэз он продержался бы не больше минуты... да и в Зунгрене без поддержки папочки мало что смог бы сделать — уже потому, что ищейка, в отличие от него, позорища, более чем неплохо управлялась с Тихими Крыльями. Каковых Мифрил не имел.
Не сын риллу, нет. Именно риллуев сынок — и не иначе!
Схетта кружила над живым "вулканом", как мотылёк вокруг лампы. Тот же ломаный, непредсказуемый полёт... только вот этот "мотылёк" имел неплохие шансы задуть фитиль ударами тёмных "крыльев". На Лугэз стараниями моей любимой лились ядовитые дожди, нисходили облака кроваво блистающих мух, рушились чёрные молнии и ядра, окутанные серо-фиолетовым пламенем. Многокилометровые "сети", самозатачивающиеся фрактальные лезвия, болезненно извивающиеся волны каких-то искажений, похожие на отверстые пасти, замаскированные логические бомбы...
От простого созерцания всех этих безобразий, взаимно крушащих друг друга, мелькающих, как безумные танцоры в свете стробоскопа, ревущих, грохочущих и трещащих, начинала болеть голова. Лишь сейчас я в полной мере осознал, что ведьма, которую я горд называть своей женой, в плане магии ничуть мне не уступит... а во многом, пожалуй, и превзойдёт. Чем бы там ни занималась она на Дороге Сна, эти штудии однозначно пошли ей на пользу.
Однако пора вмешаться в этот танец. Потому что там, где имеет место примерное равенство сил, исход сражения начинает зависеть от мелочей. Случайностей. Пустяков, на которые в иной ситуации и внимания бы никто не обратил. Например, какая-нибудь недобитая гнида из своры Теффора закончит плести особо заковыристое проклятье, отвлечёт Схетту, и...
Нет уж. Не надо нам таких сюрпризов.
Не отойдя до конца от действия Реки Голода, я начал плести собственное заковыристое проклятье, охотно пользуясь при этом всеми преимуществами своего статуса — от тесной связи с Предвечной Ночью и до ускорения личного времени включительно. Любуясь на выдумки Схетты, я понял, что идея с логической бомбой мне особенно нравится. Вот только если делать её чисто логической, получится не очень хорошо. К тому же выжигать мозг ищейке я не хочу. Да и не выйдет: ментальная защита у мишени уж больно хороша. Зато от искусства ламуо — если, конечно, не ограничиваться "классикой" — у Лугэз прикрытия нет. И очень, очень удачно, что атаки Схетты занимают её внимание без малого целиком...
Кстати, чего я хочу добиться своим вмешательством? Наверно, наилучшей из возможных побед: изменения замыслов противника.
Точнее, не замыслов, а их корня, то есть устремлений.
Это значит, что придётся ко двору интеллектуал, несчастный в точности по Экклезиасту, вынужденный эмигрант и просто великий русский поэт. А подходящий стих я некогда проходил на уроках литературы:
Ниоткуда, с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но неважно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить, уже не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях;
я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих;
поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне -
как не сказано ниже по крайней мере -
я взбиваю подушку мычащим "ты"
за морями, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты,
как безумное зеркало повторяя.
Концентрированная тоска по человеческому теплу, куда более едкая, чем любая щёлочь; дистиллированное одиночество, замешанное на робкой надежде отыскать кого-нибудь ещё, кроме отдающего приказы отца и подлежащих уничтожению врагов. Да, Бродский рулит. У хилла поэзия в плане формы бывает куда заковыристее. Да что там хилла — у тианцев, и то есть короткие шести— и восьмистишия, более-менее адекватно переводимые лишь подстрочником страниц так на десять убористого шрифта. Но полисемантичность, при всей выразительности и богатстве арсенала художественных средств, не позволяет тианским поэтам достичь такого же накала, каким жил лауреат Нобелевки по литературе. Говоря "ночь", они подразумевают "преемница заката, изгоняемая рассветом". Говоря "отчаяние" — "чем глубже, тем скоротечнее".
Так что если уж проклинать, то лучше по-русски.
Сьолвэн прокляла Квитага, как это мог бы сделать палач. Я буду милосерднее: моё проклятие может стать инструментом хирурга.
Но это, конечно, не отменяет душевных мук, а совсем наоборот.
Эту стрелу ты, ищейка, не отразишь. Не отмахнёшься с привычной лёгкостью, не исцелишь, как рану плоти или духа. Потому что я прооперирую без наркоза не дух, но душу: заскорузлую, недоразвитую, эфемерную, жалкую, как засохшая по зиме между оконными рамами личинка мухи. И пусть хрустнет, рассыпаясь невесомым пеплом, часть наложенной на тебя печати риллу. Во имя той Матери, которая породила не только Манара, но и тебя, во имя жалости и сострадания — живи!
...когда моё проклятье настигло Лугэз, окружающие слои Мрака содрогнулись ещё раз. Веки четырёх пылающих глаз сомкнулись — наверно, впервые за несколько столетий. Пронзительный, как зубная боль, тоскливый, как жалоба улаири, громкий, как завывания сибирской вьюги, — вопль ищейки сотряс всё и вся.
Даже Схетта на всякий случай отлетела подальше, ослабляя напор и разнообразие своих атак. Я поспешил предупредить её:
"Сворачивай драку, милая".
"Почему?"
"Потому что я уже нанёс удар милосердия. Пусть эта летит, куда захочет; вряд ли после того, что я сделал, она захочет продолжать охоту на нас".
"Но ЧТО ты сделал?"
Я объяснил, как сумел: так и так, смесь высшей магии с искусством друидов, трансформа сущности, затрагивающая сферу эмоций и побуждений. Инструмент — резидентное проклятие.
"То есть, простым языком говоря, ты перековал её из ищейки в... во что?"
"Ну, надо думать, в "безземельную" риллу".
"Ты смог сломать ошейник? Те заклятья, которые делали её из существа — орудием?"
Я ответил на пёстрое изумление искристым смехом:
"Нет, милая. Ты слишком высокого обо мне мнения, если думаешь, что я вот так просто могу взять и уничтожить чары подчинения такой глубины и силы. Даже если бы мы лишили Лугэз её нынешнего воплощения, это не помогло бы ей освободиться! Я сделал только то, что мог: убавил слепой покорности. Заронил зерно сомнения в правильности существующего порядка... и стремления что-то в нём изменить. Она осталась орудием Теффора, но не столь... послушным"
"Понятно. Ты не смог дать Лугэз свободу, но дал желание свободы".
"Можно и так сказать".
К концу этого мысленного диалога Схетта уже парила рядом со мной, опустив свои крылья на "грунт", снова превратив их в лес из магии и плоти Мрака. И мы оба смотрели, как медленно летит куда-то прочь маленькая злая звёздочка по имени Лугэз.
"Раз первый раунд отыгран, пора наверх? К Сейвелу?"
"Пожалуй. Только сначала уберём за собой".
"Это легко".
Схетта взмахнула руками. Лес Мрака, покорный её воле, фантастическим образом изменил свои размеры, съёжившись до небольшой рощицы, потом — нескольких дымных струй, потом — отдалённого подобия небольшого рюкзачка... А закончил свои последовательные изменения лес Мрака как протравленный чёрной, словно сажа, краской узор на "одежде" (то есть в специально выделенном слое всё того же Предела Образа).
Впрочем, внимательный, не лишённый магии взгляд мог вскрыть запредельно сложную структуру этого узора. На первом этапе изучения чёрный цвет распадался на тысячи невыразимых словами оттенков. На втором плоский рисунок обретал объём и дополнительные качества, которые физик мог бы назвать гармониками. На третьем — начинал "плыть" и "переливаться"... а дальнейшее изучение узора вполне могло пожрать сознание слишком любопытного мага, если у того не было какой-нибудь надёжной защиты от воздействия энергетики Мрака.
В ответ на выразительный изгиб моей брови Схетта улыбнулась:
"Лугэз можно таскаться с проекцией великого заклятья, а мне любить оружие нельзя?"
Логично. Всякий раз пробуриваться к Реке Голода, чтобы использовать внешнюю Силу для подпитки своих чар, выражаясь деликатно, не очень удобно.
"Так что, наверх?"
"Да. Здесь делать больше нечего".
— ПРЕКРАТИ НЕМЕДЛЕННО!
— ЧТО ИМЕННО ПРЕКРАТИТЬ? ЭТО... ДРОЖАНИЕ ПОЧВЫ НЕ Я ВЫЗВАЛ.
— А МОЕГО МАГА КТО АТАКОВАЛ?
— СКОРЕЕ ВСЕГО, ТВОЙ МАГ НЕ ВОВРЕМЯ АКТИВИРОВАЛ СВЯЗЬ С МРАКОМ. И НЕ ПРЕКРАТИТЬ ЛИ НАМ ОРАТЬ? ДАВАЙ ПОДОЙДЁМ ПОБЛИЖЕ И ПОГОВОРИМ, КАК ЛЮДИ.
— МНЕ ПОДОЙТИ К ТЕБЕ?
— ЛУЧШЕ МНЕ К ТЕБЕ, СЕСТРИЧКА, РАЗ ТЫ ТАК ПУГЛИВА.
Талез, наверно, скрипела зубами, но возражать не стала. Сейвел зашагал к ней, и Лиска, чуть заметно поколебавшись, последовала за ним, сзади и немного слева.
Когда расстояние между аристократами, действующей и опальным, сократилось до трёх десятков шагов, Сейвел остановился. Использовать усиление звука на таком расстоянии уже не требовалось, а вот осуществить неожиданное нападение, даже под чарами скорости, всё ещё оставалось делом затруднительным.
— Ну, продолжим разговор?
— Да. Что ты там говорил про связь с Мраком? Ты что-то об этом знаешь?
— Знаю. Точнее, догадываюсь, но с большой долей достоверности.
— Поделишься?
— С тобой-то? А чего ради?
Землю под ногами снова тряхнуло — и сильнее, чем раньше. Талез прикрыла глаза, не особо скрывая, что принимает какие-то ментальные посылы.
— Назови свою цену за информацию, — процедила она.
— Знаешь... думаю, ничто из того, что ты готова отдать добровольно, мне не подойдёт.
— То есть ни деньги, ни артефакты, ни редкие тексты, ни даже услуги тебя не привлекают?
— Не-а. У меня есть всё, что мне нужно. А скоро будет ещё больше.
Веры в правдивость своих слов Сейвел не скрывал. Как и глумливой нотки в голосе. Талез, сохраняя на лице аристократически невозмутимую маску, ощутимо напряглась.
— Какого демона ты припёрся сюда? — прошипела она.
— Догадайся с одного раза, сестрица.
— Не слишком ли ты самоуверен?
Вместо ответа Сейвел усилил щиты ещё в полтора раза и ухмыльнулся. Неосторожный адепт Мрака к этому времени уже утихомирился и валялся в глубоком нокдауне; Кремень весь ушёл в исцеление Беркута — или качественно делал вид, что ушёл. Вполне внятное послание: "Бутон мне ученица, это да; но разбираться с братом? Без меня!"
Ноздри Талез на миг раздулись, выдавая тихое бешенство. По очкам она проигрывала бывшему те-арру — и ровно ничего не могла с этим сделать. Да, тот лишился титула и бежал из Черноречья, всерьёз опасаясь за свою жизнь... но от рода его никто не отлучал. А титул, как и благоволение Минназе Вранокрылой — штука преходящая. Вчера он был, сегодня его нет, завтра, глядишь, он снова есть... а личной Силы для радикального решения вопроса недоставало столь явно, что и дёргаться незачем. Вон, Беркут с Кремнем уже подёргались. И толку?
Снизу пришёл долгий, гулкий, низкий рокот, похожий на стон великана. Земля уже не тряслась, а вибрировала — неравномерно, волнами, вызывая безотчётный страх и тошноту.
