С предсказанием Фендуляр управился в считанные минуты.
— Какая у тебя торговлишка?! — грозно вопросил он, паря в дверях. — Скобяные товары?! Так, слушай меня внимательно! Торговлишка пойдет прекрасно, капиталишко ты наживешь отличный... это мне духи говорят, из потустороннего мира... вот прямо сейчас на ухо так и шепчут, так и шепчут! Опасайся только соседей, эти мерзкие человечишки...
— Каких соседей? — пролепетал купец.
— Всех! Соседишки — это зло, запомни! Понял? Это тоже сказали мне духи! Все! Желаю процветания!
Купец попятился к входной двери, нашаривая ручку.
— Стой! — гаркнул Фендуляр. — А деньги?! Деньги за мое предсказание? Или ты думаешь, духи будут предсказывать тебе бесплатно?
Дадалион поспешно подхватил мешочек с лемпирами и тут же ловко выставил оторопевшего купца за дверь.
Тохта почесал костью за ухом и вздохнул.
— Проклятые купчишки! — негодующе проворчал Фендуляр, вплывая в гостиную. — Мало того, что ничего не знают о бароне Патоне Пике, так еще и норовят явиться за предсказанием в самый неподходящий момент!
Оказавшись в гостиной, Дадалион взвесил мешочек в руке и хмыкнул.
— Неплохо. Тохта, тебе — третья часть, как всегда.
Он отсчитал кобольду его долю и завязал кошель.
— Теперь я поднимусь в свою комнату, переоденусь, и можем отправляться на поиски. У меня руки чешутся задать жару спятившему Попуцию, чтоб не болтал всякую чушь!
Громко призывая на голову чародея все кары небесные, Дадалион поднялся по лестнице и скрылся в спальне. Тохта, меж тем, надежно припрятал косточку на каминной полке, за бронзовым подсвечником — косточка была обглодана добела, но расставаться с ней не хотелось.
Появился Дадалион, на ходу надевая расшитый ярким шелком жилет с золочеными пуговицами.
— Заглянем в лавку, я возьму пару родословий, занесу по дороге. Пойдем, Тохта...
Кобольд двинулся вслед за ним.
— Где ж он может быть? — бормотал себе под нос хозяин. — Где?
— Дадалион! — заныло зеркало. — Не могли бы вы говорить в гостиной немного погромче! Ничего же не слышно! А я, как-никак, обязано быть в курсе всего происходящего!
— Это еще почему?
— Ну, как. Я тоже лицо заинтересованное... то есть, предмет заинтересованный... заинтересованный в том, чтоб Дарин поскорей отыскался! Мне жаль будет, если с ним по его же глупости что-то приключится.
— Вот как? — Дадалион принялся рыться в коробке со свитками.
Зеркало тихонько звякнуло.
— Да. Само от себя не ожидало. Гм... старею, наверное. Становлюсь глупым и сентиментальным. Еще каких-нибудь парочка столетий — и начну отражать только лютики-цветочки и прочую трогательную чепуху! Тьфу...
Дадалион покачал головой.
— Ну, а что ты хочешь, — смущенно забубнило зеркало. — Мне, как-никак в следующем году две тыщи лет стукнет! Юбилей, можно сказать! Возраст... но это я отвлеклось, не обращай внимания. Дадалион, ты уж не продавай меня до тех пор, пока Дарин не отыщется, а? Что-то немного переживаю за него, — призналось зеркало. — Так, самую малость, гм... я, знаешь, любило иной раз поболтать с ним вечерком... он неплохой человек. Немного наивный, излишне честный и чересчур совестливый, но это с возрастом пройдет.
— Ты думаешь?
— Посмотрим... сейчас, главное, узнать, в какую историю он угодил!
— Все-таки, угодил? — озабоченно переспросил Дадалион.
— Почти не сомневаюсь, — отозвалось проницательное зеркало.
— А вот я... — вступил было в разговор Тохта, но тут тревожно звякнул колокольчик на двери. В лавке появился посетитель.
Кобольд взглянул на вошедшего человека, попятился, наткнулся на ящик с товаром, нырнул за штабель 'волшебных' книг, сложенных прямо на полу за прилавком и затаился. В открытую дверь гостиной он заметил Фендуляра: приятель застыл в углу неподвижным облаком и был очень похож на лужу разлившегося молочного киселя.
— Приветствую, желаю процвета...
— Где молодой человек, что работает в вашей лавке? — донесся до кобольда голос.
Возникла небольшая пауза: Тохте показалось, что Дадалион собирается с духом.
— Его нет, господин.
Из своего укрытия кобольд видел, как хозяин без нужны переставил с места на место маленькую фарфоровую чернильницу. — Ему что-то передать?
— Где он?
Тохта увидел, как рука Дадалиона, сжимающая чернильницу, чуть дрогнула: хозяин всех сил пытался сохранить самообладание.
— Мы... мы не видели его со вчерашнего вечера. Он ушел... ушел рано утром и до сих пор не вернулся.
В лавке воцарилось молчание. Тохта почувствовал, что шерсть у него на загривке встает дыбом: что-то зловещее почудилось ему в этой мертвой тишине.
Кобольд осторожно выглянул из-за груды книг и замер, уставившись на высокого темноволосого человека, стоявшего напротив Дадалиона.
— Получил ли он амулет?
— Не понимаю, о чем вы говорите, госпо... не знаю, — Дадалион оставил чернильницу в покое и принялся крутить жилетную пуговицу.
— А я думаю, что знаете.
— Клянусь вам, что...
Повелитель ламий протянул руку через прилавок и сгреб хозяина за грудки, смяв накрахмаленную рубаху и жилет. Потом, безо всяких усилий, приподнял Дадалиона так, чтоб его ноги чуть-чуть не касались пола и, глядя ему прямо в глаза, повторил спокойным, ровным голосом:
— Получил ли он амулет?
— Он... да, — с трудом выдавил Дадалион.
Пальцы Тесса разжались.
Мгновением позже звякнул колокольчик на двери и с улицы донеслись легкие шаги.
Кобольд нервно облизнул мордочку и выбрался из-за книг. Лапы у него подгибались и немного дрожали, так что Тохта счел за лучшее сесть прямо посреди лавки и немного прийти в себя.
— Чтоб мне треснуть, — пробормотало зеркало. — Дадалион! Дадалион! Ты там как? Жив?
Хозяин поморгал глазами, приходя в себя.
— Частично, — признался он, с опаской поглядывая на дверь. — Частично жив, частично — не очень. Что-то повелитель ламий к нам зачастил, не к добру! Ох... — Дадалион покрутил головой, разминая шею, потом поправил рубаху и жилет. — У него пальцы, как железные... ох... я должен успокоиться!
Он прошел в гостиную и уселся за стол.
— Тохта, дай-ка мне с буфета бумагу... напишу завещание. Да не эту! Ну, что ты мне суешь самую дешевую?! По-твоему, я должен писать свое собственное завещание на бумаге, которая стоит медный лемпир? Дай хорошую...
Он придвинул листок и окунул перо в чернила.
— Да уж, денек начался — лучше и не придумаешь...
'Я, Дадалион, находясь...' Как вам все это, а? — он уставился сначала на Тохту, потом — на Фендуляра. — Его разыскивает ламия! Пиши пропало!
Дадалион бросил перо и откинулся на спинку стула.
— Я так разволновался, что даже завещание составить не могу!
Он подумал немного, поднялся и решительным жестом одернул жилет.
— Так, что мы собирались делать до прихода... до прихода... гм... м-да. Вспомнил! Давай, Тохта, дуй в Морское Управление и если Дарина найдешь, предупреди его! А отправлюсь в квартал Магов, да на кладбище загляну по дороге, возможно, Дарин уже там.
Кобольд уставился на него рубиновыми глазами.
— Что?!
Дадалион понял, что последняя фраза прозвучала несколько двусмысленно, и поспешил исправиться.
— Я имел в виду, что может быть, он там снова с Попуцием беседует?
— А-а-а, — с облегченным вздохом протянул Фендуляр. — Ну, тогда загляни, конечно, чего уж там.
— Загляну. Право, дел у меня больше нет, как бегать по Лутаке и разыскивать его...
Тохта помялся немного, поглядывая то на Дадалиона, то на Фендуляра.
— Я вот тут подумал... а, может, это правда? — неуверенно сказал он. — Может, Дарин действительно из другого мира?
Дадалион сердито махнул на него рукой.
— Хоть ты не забивай мне голову этой ерундой! Иди, Тохта! Фендуляр, наблюдай за улицей! А я...
Кобольд не стал дожидаться повторной просьбы, выскочил за дверь и припустил что было духу к Морскому кварталу.
... Быстрее молнии промчался он по переулку, распугивая толстых пестрых кур, на одну всего лишь секунду задержался возле лавки гоблина-сапожника, облизнувшись на упитанную рыжую кошку, дремавшую на крыльце, и понесся дальше. Через считанные минуты Тохта выскочил на просторную многолюдную улицу, остановился, отряхнул алые лохмотья, в которые был одет, и отправился к Морскому кварталу, как и подобает почтенному меняле — на задних лапах, солидно и важно. По пути вертел головой направо и налево, примечал, не увидит ли что-нибудь неожиданное, но кругом текла самая обычная жизнь. Тохта вздохнул: на сердце у него было неспокойно, терзала его какая-то смутная непонятная тревога, а какая — сразу и не разберешь...
Рассказы Дарина о другом мире Тохта всегда считал выдумкой: в подобные байки и детеныш гоблина не поверит, одна круглая земля чего стоила! Однако ж, в последние дни уверенность кобольда в том, что это сказки, несколько поколебалась. Вот и Попуций говорил, что другой мир видел... но мыслимое ли дело — верить сумасшедшему чародею?
И куда все-таки, девался Дарин? Тохта прибавил ходу. Доберется сейчас до Морского Управления, отыщет Барклюню, приятеля Дарина... тут-то и выяснится, что никуда Дарин не пропадал, а просто они с секретарем опять в кости до утра играли.
Кобольд сердито оскалил зубы.
Они там в кости играют, а ты из-за них носишься по Лутаке, как бешеная крыса и это вместо того, чтоб сидеть тихо-мирно за меняльным столиком да купцам про призрака-предсказателя рассказывать...
Тохта посторонился, пропуская спешащих куда-то лепреконов, и поспешил дальше.
Но было во всей этой истории что-то такое, что не давало Тохте покоя. Какой-то внутренний голос бормотал и бормотал тихонько, что не играли Дарин и Барклюня в кости, что Попуций вовсе не похож на выжившего из ума мага и вообще — не так все просто, как кажется, но Тохта упрямо делал вид, что голоса не слышит. Он даже начал напевать старую военную песнь кобольдов — было, было время, когда кобольды слыли свирепыми неукротимыми существами, обитавшими среди болот и трясин и забредать туда рисковали разве что те, кому совсем уж жить надоело. Были кобольды хозяевами подземелий, пещер и старых шахт и сами гномы торопились убраться подальше, если натыкались в туннелях на их следы. Да что гномы, даже люди боялись кобольдов — жестоких и беспощадных!
Многое с тех пор изменилось. Кобольды давным-давно живут в Лутаке и даже соседствуют с гномами (правда, ни те, ни другие не питают особой любви друг к другу), но в каждом, даже самом мирном кобольде-меняле дремлет боевой дух непокорных предков, тех, что держали когда-то в страхе обитателей лесов и болот.
И вспомнив об этом, Тохта выпрямился, горделиво поглядывая на прохожих.
Ничего, что к тому времени, когда он появился на свет, кровавые войны между кобольдами, гномами и людьми давным-давно отошли в прошлое, стали легендой. Отзвук этих битв время от времени давал о себе знать, будоражил, заставлял сердце биться сильнее и тогда Тохта выползал из норы, садился на краю болота и долго смотрел, как гаснет закатное солнце, как полыхает небо кровавыми отблесками, и глаза его горели багровым огнем.
Возле Морского Управления кобольд встряхнулся, оглянулся по сторонам на всякий случай и шмыгнул в дверь. В Управлении было так шумно и многолюдно, что на мгновение Тохте показалось, что он попал на Привратную площадь — самую большую и оживленную площадь Лутаки. Минуту кобольд постоял, озираясь, потом решительно направился к мраморной лестнице: знал точно, что кабинет господина Горама находится на втором этаже. А где глава Управления, там и приятель Дарина Барклюня непременно обнаружится.
Тохта взлетел по широкой лестнице и помчался по коридору, ловко лавируя среди толпы народа. Возле горгульи номер восемь он притормозил.
— Приветствую, желаю процветания, — выпалил кобольд. — Барклюню не видела?
— В Восточном крыле, — сообщила горгулья. — Слышал новость? Новый завхоз наш, карлик Куз, чтоб ему окаменеть, прошение в отдел казначейства направил. Всем статуям, горгульям и прочим изваяниям жалованье сократить предлагает! Дескать, ничего они, мы то есть, — пояснила она. — Не делают, стоят себе день-деньской, прохлаждаются! За что, мол, им — нам то есть — деньги платить?!
Она возмущенно покрутила головой.
— А вот сам бы поработал горгульей восемьсот лет, посмотрела бы я на него!
— Слышал, слышал, — отозвался Тохта. — Дарин про него рассказывал. Скупердяй этот Куз, не иначе гномы у него в родне были! И как ты теперь? Что делать будешь?
— Ну что, — отозвалась горгулья. — Успокаиваю себя приятными воспоминаниями. Каких-нибудь пятьсот лет назад горгульи наводили ужас на все живое,— она ностальгически вздохнула. — Соберешься, бывало, стаей, взлетишь...
— А вот мы, — подхватил кобольд. — В небо, конечно, не взлетали, но тоже... выроешь, бывало, яму-ловушку для непрошеных гостей, а на дно — колья острые... замаскируешь ее хорошенько...
— Неплохо, неплохо, — кивнула горгулья. Настроение у нее явно улучшилось.
Тохта с удовольствием бы поболтал со старой знакомой, но время поджимало. Он попрощался и снова помчался по коридору: проскочил галерею, скатился вниз по лестнице, завернул за угол и остановился только тогда, когда заметил впереди величественную фигуру господина Горама. Тогда Тохта забежал чуток вперед и, укрывшись за статуей изображавшей какое-то морское божество (во всем, что не имело отношения к деньгам, еде и истории кобольдов, познания Тохты были не особенно глубокими), замахал лапами, привлекая внимания Барклюни. Секретарь, заметивший кобольда, немного удивился, но подошел.
Разговор с ним оказался коротким и совершенно безрезультатным. Все, что удалось узнать Тохте — то, что Дарин покинул Управление рано утром. А до этого, как сообщил Барклюня, он безуспешно пытался отыскать в Управлении купца Меркателя, чтобы вернуть ему подарок — раба. Услыхав про Басиянду, кобольд раздраженно дернул хвостом, но тут же вспомнил, как прилипчивый и настырный раб постоянно бубнил про какие-то тридцать шесть правил. И, как продолжал вспоминать Тохта, слушая секретаря и одновременно пытаясь выловить в шерсти наглую блоху, одно из этих правил гласило: раб всегда должен быть в курсе дел своего хозяина. Тут Тохта встрепенулся, временно помиловал блоху, отложив ее поимку и казнь на более спокойное время, и ринулся на поиски купца Меркателя, верней, раба Басиянды.
...Через час кобольд сидел в коридоре, возле большой картины 'Бутфарп четвертый и блюдо с фруктами' и, угрюмо глядя на давным-давно почившего монарха, размышлял. Новости были неутешительные: он прочесал все Управлении, отыскал Меркателя, но Басиянды при нем не обнаружилось.
Тохта посидел еще немного, подумал, и решил вернуться домой: может быть, Дадалион разузнал за это время что-нибудь важное?
Он скатился по лестнице и пустился в обратный путь: степенно прошел по площади, поприветствовал парочку старых знакомых, потом свернул на боковую улицу, упал на все четыре лапы и помчался быстрее ветра. Проскочил по улице, обогнул колодец, свернул в переулок и вдруг замер, как вкопанный: на крыльце дома с синими ставнями топтался не кто иной, как раб Басиянда.
