И в этот самый миг произошло невероятное. Из темного окна подвала стрелой метнулось какое-то существо и схватило клетку с крысой.
Крынкин застыл с открытым ртом. Горящая сигарета, рассыпая искры, упала на асфальт.
— Кобольд... — завороженно выдохнул Крынкин.
Да, это был настоящий кобольд. Крынкин разглядел голову с маленькими рожками, немного похожую на собачью, узкую морду, длинный голый хвост, покрытые короткой шерстью лапы. Глаза кобольда горели, как два раскаленных угля.
— Я тебя вижу, — не веря сам себе, пробормотал Крынкин, не сводя глаз с удивительного существа.
Кобольд, держа в зубах клетку, скользнул назад. Несси беспокойно металась в крошечной переноске, натыкаясь на решетку. До открытого подвального окна кобольду оставалось не больше пары шагов.
Крынкин тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Несси?
— Стой! — вдруг гаркнул он во все горло. — Отдай крысу!
Кобольд зашипел и бросился вдоль стены дома. Вот когда Крынкин отчетливо понял, что кобольд — существо из другого мира: тот несся неестественно легко и совершенно бесшумно, перелетая через скамейки и песочницы.
Крынкин с топотом бежал следом. Мысль о том, что он упустит кобольда, и тот исчезнет вместе с Несси, наполняла его ужасом.
— Стой, гад! — орал он, больше всего на свете боясь потерять из виду похитителя. — Стой! Отдай крысу, гад! Отдай крысу!
Кобольд завернул за угол дома, Крынкин, задыхаясь от быстрого бега, последовал за ним. Посреди темного чужого двора он остановился и огляделся по сторонам. Кобольда нигде не было видно.
— Где же он? — в отчаянии бормотал Крынкин. — Куда делся?!
Вокруг не было ни души. Шелестели деревья, со стороны шоссе доносился шум автомобильного потока.
— Несси! — позвал Крынкин. — Несси! Ты где?
Он ругал себя последними словами, одновременно лихорадочно соображая, что делать дальше. Кобольд появился из подвала, стало быть, там его и нужно искать!
Крынкин обвел взглядом темные пятиэтажки. Домов кругом — тьма, и в каждом — громадный подвал, поди-ка отыщи, в котором из них затаился кобольд!
— Что же делать? — снова спросил сам себя Крынкин, чуть не плача.— Что делать-то?!
Послышался шум мотора, в темноте вспыхнули фары. Медленно проехало такси, водитель, опустив стекло, пытался рассмотреть номера домов.
— Эй, мужик, — обратился он к Крынкину. — Дом восемнадцать 'В' — это здесь или на другой стороне?
— Здесь, здесь, — торопливо ответил Крынкин. — Со стороны стадиона подъедешь и...
И вдруг, в свете фар, он заметил кобольда: тот притаился, сжавшись в комок, на площадке возле мусорных баков, держа клетку в лапах.
Крынкин мгновенно забыл про все на свете. Широко расставив руки, он осторожно двинулся вперед, отрезая кобольду путь к отступлению. Тот сидел неподвижно, лишь глаза его светились зловещим красным огнем.
Крынкину сделалось жутковато. Вспомнилась некстати статья, что в учебнике напечатана была, там кобольдов называли жестокими беспощадными существами, и особо упоминалось, что людей они на дух не переносят и, повстречав — непременно убивают.
Крынкин бы и близко не подошел, жить-то хочется, но в клетке-переноске металась перепуганная Несси, а потому — отступать было невозможно.
— Давай по-хорошему, — осторожно проговорил он, гадая, понимает ли кобольд человеческую речь. — Ты мне крысу отдай — и иди себе. Я никому не скажу, что тебя видел. Все равно не поверит никто... только ты мне крысу верни...
Кобольд метнулся в сторону, тенью перемахнул через дорожку, шмыгнул под машиной и помчался по двору. Крынкин бросился в погоню.
Не останавливаясь, кобольд швырнул на землю клетку, взлетел по отвесной стене дома и исчез за темными кронами тополей.
Крынкин подбежал, схватил клетку: Несси была цела и невредима. Он рухнул на землю, вцепившись в переноску обеими руками, стараясь отдышаться
Сердце колотилось так, будто собиралось вот-вот выскочить прямо на асфальт. Наверное, можно было радоваться, что сбылась его мечта, и он увидел кобольда, но сил на это уже не было. Немного успокоившись, Крынкин сел и вытер со лба холодную испарину.
— Пойдем-ка домой, — сказал он крысе, просунул палец сквозь проволочные прутики и погладил ее по спинке. Несси что-то пискнула в ответ.
— Ладно уж, не сердись, — виновато пробормотал он. Крынкин посидел еще немного, потом поднялся на ноги и отряхнулся. Руки немного тряслись, и застегнуть воротник рубашки никак не получалось.
— Сыру сейчас тебе купим по дороге. Самого лучшего, голландского. Любишь голландский? Я тут магазин круглосуточный знаю поблизости.
И он пошел, прижимая к груди клетку с Несси
... Рано утром услыхав гудок под окнами, Тохта понял — снова предстоит тяжелое испытание автомобилем. Но, как и подобает отважному кобольду, взял себя в лапы, запрыгнул в салон и тут смалодушничал: крепко-накрепко зажмурил глаза и не открывал, пока до норы Гингемы не доехал.
В норе, покончив с важными и срочными делами, немедленно удалился в соседнюю комнату, где находился кабинет Гингемы, и устроился за письменным столом: разложил мятые листки, исписанные вкривь и вкось крупными печатными буквами. Потом зубами стянул с фломастера колпачок и вздохнул: похоже, история про отважного и опасного кобольда-одиночку так и не будет закончена... да что ж делать! Предки Тохты умели не только сражаться, они умели и умирать и он, скромный меняла из Лутаки, собирался доказать сегодня, что и это ему по плечу: встретить, если придется, смерть достойно, лицом к лицу.
Это выражение так понравилось ему, что он, сопя от усердия, вывел его на бумаге, затем, покусывая острыми зубами фломастер, задумался. Выражение отличное, но что значит 'лицом к лицу'? Какое у кобольдов лицо? Тохта решительно перечеркнул написанную строчку и приписал сверху: 'Смелый и опасный кобольд-одиночка встретит смерть достойно — морда к морде!'
— Вот так-то, — довольно промолвил он, перечитав предложение пару раз. — Совсем другое дело!
Недописанную историю про кобольда он собирался оставить у Гингемы: если все пойдет, как они задумали, то потом всегда можно вернуться и забрать, а если же нет...
Тохта снова вздохнул: что-то подсказывало ему, что он никогда больше не увидит замусоленные мятые листки с жизнеописанием отважного кобольда...
Тохта посмотрел в окно, где шумел листвой тополь, потом перевел взгляд на письменный стол и снова принялся за работу:
'Бесстрашный и опасный кобольд-одиночка не боялся ничего совсем. Хотя ему постоянно грозила опасность. Вот и сегодня — он совсем ничего не боялся'.
Кобольд дернул хвостом, пригладил вставшую дыбом шерсть. Отчего-то стало холодно, будто кто-то, внезапно появившийся за спиной, дохнул ледяным морозом. Тохта сжал зубы и дописал строчку:
'В этот день кобольду предстояло страшное. Но он не боялся. Совсем не боялся. Не боялся, потому что он — потомок смелых и отважных воинов. И его не запугать, потому что он — смелый. А еще у него были друзья'.
Тохта поставил жирную точку, перечитал написанное и задумался: куда бы спрятать понадежней? Он посмотрел на пухлую папку с надписью 'Экзаменационные ведомости', поколебался и осторожно вложил туда листок, как раз между стопкой других бумаг. Попытался было прочитать один из документов, но после второй попытки бросил: ничего не понятно! Тогда он заглянул в небольшую толстую книгу, которая находилась рядом с лампой — ежедневник Гингемы. Полистал страницы, густо заполненные телефонными номерами и фамилиями, вздохнул и вернул на место. Потянулся за свернутой газетой и вдруг замер, поймав себя на не очень-то приятной мысли. А ведь он, кобольд, потомок бесстрашных воинов, чем занимается сейчас, вместо того, чтобы отправиться в соседнюю комнату, где его ждут Дарин и Гингема? Он тянет время, да-да, тянет время, потому что страшно не хочется ему делать то, что предстоит сделать. Вот кабы заснуть и проснуться уже в Лутаке, оказаться в доме с синими ставнями, где Дадалион, болтливое зеркало и старый друг — Фендуляр или за меняльным столиком возле крепостной стены появиться, а кругом народу — толпа и нетопырь номер пять крылом машет! Вот это бы хорошо, вот это бы прекрасно — в Лутаке очутиться... это да, но только, чтоб и Дарин там же был... а, может, и Гингема.
Тохта фыркнул. Не будет он пустым мечтанием предаваться и время тянуть, а пойдет и сделает, что положено, как и подобает потомку отважных...
Он сполз со стула и решительно направился в гостиную.
Дарин и Гингема при его появлении, прекратили разговор. Гингема уже собралась в дорогу: накинула легкую бежевую куртку, повязала на шею яркую косынку, сумку на плечо повесила. Внешне выглядела совсем как обычно, только глаза блестели молодым задорным блеском. Вот уж кто ничего в этой жизни не боится... Дарин стоял возле стола, застегивая рюкзак, обрез лежал на кресле. Увидел Тохту, сунул обрез под куртку, спросил:
— Ну, готов?
— Готов, готов, — проворчал кобольд. — Это вы тут чего-то копаетесь. Сколько вас ждать можно, не понимаю...
...Возле входа в парк Гингема запарковала машину. Тохта и Дарин выбрались из салона и огляделись.
— Терпеть не могу это проклятое место! — недовольно протявкал кобольд. Настроение у него было не блестящее, и Тохта не собирался это скрывать.
— Как вспомню, кого мы тут встретили, так мороз по шкуре!
— Не только у тебя, — рассеянно пробормотал Дарин, озираясь по сторонам. В парке было тихо и безлюдно: он был давным-давно заброшен и популярностью у горожан не пользовался. Они предпочитали сквер возле центральной площади или большой парк на набережной, где по выходным дням играл духовой оркестр, а про этот заросший кустарником и сорной травой островок посреди шумного города и не вспоминали.
— Может, они и сейчас где-то неподалеку, — не унимался Тохта. — Может, у них тут логово!
Гингема хлопнула дверцей, проверила, работает ли противоугонная сигнализация, и нагнала Дарина и кобольда.
— Вот что, ребята, — вполголоса сказала она, пряча ключи в карман. — Спецоперация, что мы задумали — дело, конечно, хорошее, но на всякий случай предлагаю далеко от машины не отходить!
— Согласен, — кивнул Дарин и покосился на Тохту. — Ты что это себе под нос бормочешь?
— Ритуал повторяю, — нервно отозвался тот, пытаясь пригладить вставшую дыбом шерсть. — Повторяю и повторяю... повторяю и повторяю...
Гингема успокаивающим жестом положила ему на голову ладонь.
— Ты его наизусть вызубрил, как студент-отличник! Честное слово, я бы тебе пятерку поставила!
— Ого, — завистливо протянул Дарин. Сам он за пять лет учебы пятерками у Гингемы похвастаться не мог. — Слышишь, Тохта?!
Кобольд только лапой махнул. Он даже и говорить не стал о своих опасениях: люди, да еще и не маги, они даже и не подозревали, какой опасности подвергнутся, спутай он хоть слово, допусти хоть малейшую оплошность! Втолковать им это Тохта уже отчаялся, а потому, только пробормотал вполголоса:
— Моих сил может и не хватить. Да и опыта маловато, — он почесал за ухом, умолчав о том, что опыта у него было не то, чтобы маловато — его вообще не было.
— И знаний тоже. Как бы не испортить все...
— Тохта, мы же будем с тобой, — напомнила Гингема.
Он кивнул.
— По условиям ритуала так и положено. В одиночку проводить его нельзя, помощник нужен! То есть, несколько помощников, лучше всего — пять... драконы почему-то особенно любят это число.
— Обойдутся и тремя, — заметил на это Дарин и поправил под курткой обрез. — А почему они число 'пять' любят?
— Кто ж его знает, — пробурчал кобольд и снова принялся неразборчиво что-то бубнить.
Они свернули на боковую дорожку. Между деревьями виднелась полуразрушенная деревянная эстрада, ржавые, с облупившейся краской барьерчики ограждали детские аттракционы, которые давным-давно не работали. Были тут и качели, и маленькие паровозики и даже карусель с лошадками. Разросшийся кустарник и трава постепенно захватывали дорожки и пятачок перед ветхой танцевальной площадкой.
— Я слышал, в следующем году тут все вырубать собираются, — сказал Дарин. Он перевесил рюкзак на другое плечо, в рюкзаке находился арбалет, а в боковом кармашке — серебряные болты. Тохта утверждал, что чувствовал себя гораздо уверенней, когда 'излюбленное оружие кобольдов' было рядом.
— А на этом месте очередной торговый центр строить будут.
Он снова незаметно оглянулся по сторонам.
— Так и будет. Жаль парк, — проговорила Гингема. — Хорошее место когда-то было! Я сюда частенько ходила, когда еще колесо обозрения работало.
— Колесо обозрения?! Да когда это было? Лет сто назад! — бестактно брякнул Дарин.
Гингема выразительно сдвинула брови, он спохватился.
— Я хотел сказать, что... э... ну... в общем...
Спас его Тохта. Он перестал бормотать слова ритуала и остановился, уставившись на Дарина красными глазами.
— Я вот тут подумал, — кобольд потер лапой мордочку. — Предки мои, свирепые и отважные воины... я об этом вам уже рассказывал...
Дарин тут же решил, что приятель сейчас в очередной раз пустится в подробнейшие описания зверств армии кобольдов, которые Тохта почему-то упорно называл 'славными подвигами' и поспешно перебил:
— О предках давай в другой раз, ладно? Нашел время!
Тохта слегка обиделся:
— Другого раза может и не быть! Забыл, какой сегодня день, что нас всех ждет? Вот то-то!
Он недовольно посопел:
— Но я о другом. Предки мои, свирепые и отважные воины, уходя на войну, завещали все свое имущество и припасы близким родственникам. Вот я и подумал, — Тохта снова потер морду и неожиданно заявил:
— Здесь, в этом мире, ты, Дарин, вполне можешь считаться моим родственником, а?
Тот пожал плечами.
— Родственником?! С чего бы это? Я не кобольд!
Тохта смущенно кашлянул, рассматривая землю у себя под лапами.
— Какая разница? Я тебя давно знаю и мы — друзья, так что ты все-таки можешь считаться немножечко кобольдом.
Тохта втайне надеялся, что перспектива считаться 'немножечко кобольдом' приятеля несказанно обрадует, ведь невозможно не понять, какая это огромная честь! Но Дарин, глупый детеныш гоблина, важности момента не уловил.
— Прекрасно... — отозвался он, все еще не понимая, куда клонит Тохта. — И что?
Кобольд двинулся следом за людьми, на ходу почесывая бок: проклятая блоха, видно, проснулась в прекрасном настроении, с отменным аппетитом и немедля приступила к завтраку.
— Как что? — воскликнул он. — Собираюсь завещать тебе свое имущество и припасы! Как ближайшему родственнику!
Они дошли до старой заброшенной танцверанды и свернули на боковую дорожку.
— Нора-то у меня в Лутаке осталась, — рассудительно продолжал Тохта, посматривая на удивленного Дарина. — Так что ее я тебе оставить никак не могу, уж извини. А вот припасы...
Тут парень, наконец-то, догадался, что у кобольда на уме.
— Припасы?! — насторожился он, вместо того, чтобы обрадоваться и от души поблагодарить его, Тохту, за необыкновенную щедрость. — Это какие же припасы ты мне завещать хочешь? Дохлых крыс?!
