— Не осуждай меня, — попросила я жалобным шепотом, пытаясь поймать ее взгляд. — Пожалуйста, Васюш...
Она встала, не глядя на меня.
— Мне еще к Алинке надо заглянуть, Марина. Одевайся и подходи к телепорту.
Через минут десять мы вышли из арки телепорта во внутренний двор изумительного, лазурно-белого восточного дворца, украшенного резьбой. У меня даже дыхание перехватило от восторга.
Ани встречала нас, стоя рядом с очень большим красноволосым драконом. Нории, ее мужем — я помнила, как он выглядит, по новостям. Сама Ангелина уже обнимала метнувшуюся к ней Каролинку — старшая сестра была одета в свободное белое платье, и волосы ее теперь были немногим длиннее моих и неровно спускались до подбородка. Она казалась такой маленькой! Но не столько меня поразил контраст между ее изящной фигурой и могучим размахом плеч и высотой мужа, сколько выражение безмятежности на ее лице.
Каролина что-то сердито выговаривала Ани, и та гладила ее по спине и отвечала успокаивающе. Встретилась со мной взглядом — я улыбнулась. Нет, это все еще была наша старшая сестра — спокойная, прямая, немного строгая, — но она выглядела очень расслабленной и счастливой. Теперь я поняла, о чем говорил Четери. И уже без настороженности вложила руку в ладонь Владыки Песков. За ее глаза, лучившиеся удовлетворением, можно было простить и ее похищение, и те испытания, что ей пришлось пережить.
— Рад видеть здесь родных моей владычицы, — пророкотал дракон, и я чуть не засмеялась — голос его пробирал до позвоночника. Не как хриплый тон Люка — не возбуждая, а вызывая желание вытянуться по струнке и слушать приказы.
Ровно так же на меня действовала Ани. Они точно друг другу подходят. И я, отступив и дав возможность подойти отцу и Мариану, еще раз окинула взглядом ее красавца-супруга. Да уж, для того, чтобы иметь рядом такого и не стать бледной его тенью, нужно быть нашей Ангелиной.
Я подождала, пока сестры отпустят Ани, подошла к ней последней, прижалась.
— Я так переживала из-за тебя, — шепнула я ей на ухо. — Но вижу, что зря.
Она стиснула меня крепче, отстранилась, осмотрела меня внимательно. Улыбнулась.
— Ты такая загорелая, Марина.
— Я только из Эмиратов, Ани, — призналась я. — Люк позвал.
Она чуть построжела, но не сказала ни слова упрека. Лишь ласково сжала мне руку и кивнула.
— Для нас накрыли стол. Пойдем во дворец, Мариш.
Мы провели в Песках не меньше двух часов. Пили чай, ели необыкновенно вкусные сладости — и слушали Ани. Муж ее очень свободно участвовал в разговоре и вполне вписался в нашу семью.
Мариан больше молчал, отец интересовался архитектурным исполнением дворца и просил у Нории согласия прийти и зарисовать отдельные детали. Каролинка вцепилась в Ангелину и рассказывала ей о своих успехах — а потом ухитрилась раздобыть бумагу и карандаш и рисовала, поглядывая на невозмутимого дракона. А Алинка, как всегда, задавала миллион вопросов, и я прониклась необычайным уважением к мужу Ангелины — он терпеливо и подробно на них отвечал, пока Ани шепталась с Васей, или обнималась с Каролинкой, разговаривая с отцом — краем уха я услышала, как она спрашивает о нашей бывшей соседке из Орешника, Валентине.
Периодически я выходила в темный сад и оскверняла это тихое и заполненное сладким ароматом цветов место запахом табака и своими веселыми мыслями по поводу семейной жизни сестрички и грустными — про Мартина. Или жаркими воспоминаниями о Люке.
— Скучаешь? — ко мне подошла Ани, обняла, и я выдохнула дым в другую сторону, выбросила сигарету и прижалась к ней.
— Нет, ты что, — пробормотала я, целуя ее в висок, — просто надо передохнуть от эмоций. Я так волновалась, что тебя здесь держат привязанной к кровати в темнице, что сейчас, когда я успокоилась, у меня пошел откат. Хороший у тебя муж, Ани.
— Не думала, что ты оценишь, — сказала она с некоторым удивлением.
— Почему? — усмехнулась и внимательно взглянула на нее. — Мои вкусы, конечно, вызывают сомнения, но я способна оценить и другие типажи. Не только Кембритча.
— Не язви, — умиротворенно попросила она, и мы замолчали, глядя на таинственный, шелестящий тенями сад, залитый голубоватым светом молодого месяца. Сзади послышался бодрый голос неугомонной Алинки, мягкие раскаты ответов Нории, раздались тихие шаги. Подошла Василина, прижалась ко мне с другого боку. И извиняющеся, ласково погладила меня по спине.
Я вздохнула. Вот еще один человек, который любит меня так, что не способен долго сердиться.
— Мы обговорили помолвку через три месяца, — проговорила я, ни к кому особо не обращаясь. Сестры не спросили, кто это "мы", даже не дернулись, но синхронно сжали мои руки. Две мои беспокойные мамочки. Я бы была не я, если бы не добавила ехидно:
— Глядишь, такими темпами ни одной незамужней принцессы у нас в доме не останется.
— Мне еще рано, — капризно возразила подкравшаяся Каролина. Голос ее показался очень громким в окружающей тишине. Младшая сестра обхватила Ангелину за талию, положила подбородок ей на плечо. — Как у тебя тут хорошо, Ани. Я бы могла здесь жить.
— Если захочешь, я обсужу это с отцом, — согласилась Ангелина. — Я буду очень рада, Каролиш.
Рядом возникла и Алина, молча взяла за руку Василину. Мужчины вели за нашими спинами живой разговор — а мы молчали, наслаждаясь нашим единением. И Алина озвучила то, о чем думали сейчас мы все.
— Как же мне не хватает Полины, — сказала она со вздохом — и Ани рядом со мной напряглась, и мы все прижались еще крепче друг к другу. Все эти полтора месяца с превращения Поли в медведицу мы навещали ее раз-два в неделю, и последний раз были несколько дней назад — и каждый раз возвращались подавленные, хотя нас она уже узнавала, не бегала прочь и даже что-то урчала в ответ на наши нежности. Почему же в нашей семье так — никогда не может быть все у всех хорошо? Почему обязательно в нашем счастье должна присутствовать доля едкой горечи?
— Завтра навестим ее, — проговорила Василина тихо. — Я уверена, что Демьян что-то придумает. А ты, Ани?
— А мне ничего не остается кроме как надеяться, — ровно ответила Ангелина. — Как и нам всем.
И мы снова замолчали, купаясь в тишине и тревоге этой теплой южной ночи и глядя на яркие лучистые звезды над садом. Где-то далеко они светили и нашей Пол.
Люк
Герцог Лукас Дармоншир тоже не спал в эту ночь. В данный момент он страшно ругался, глядя на свои призрачные руки и пытаясь продавить выгнутую полусферу зеркала в спальне.
С другой его стороны.
Ругательства, сыплющиеся из уст его светлости, могли бы заставить покраснеть и видавшего виды сержанта, но тут краснеть было некому. Слова в черноте зазеркалья гасли, как заглушенные ватой, и холодно тут было, как в ледяном кубе. И все холоднее становилось — Люк, пинающий не поддающуюся преграду, видел, как от полупрозрачного и мерцающего тела его, рассеиваясь, уходит в черноту белое сияние.
Он поначалу пытался орать и стучать, надеясь, что вдруг в покои зайдет дворецкий, увидит в зеркале хозяина и догадается позвать хоть того же Леймина. Но спальня была пуста. Дымился на столике окурок, лежало брошенное на стул полотенце, ночник освещал расправленную кровать. А на кровати вибрировал телефон, и экран веселенько светился голубым.
Его светлость снова выругался и обернулся. Еще немного, и он точно рассеется. И где была его голова?
За пятнадцать минут до позорного попадания в зазеркалье Люку, уже задремавшему, позвонил его величество Луциус и очень сухо проговорил:
— Надеюсь, ты достаточно отдохнул. Жду тебя в полночь у телепорта во дворце. Не опаздывай.
Пришлось заливаться остывшим кофе, идти в ледяной душ, чтобы проснуться — и дернул же его черт бросить взгляд в зеркало, когда он вышел! На спине алели чудесные царапины, оставленные ногтями Марины. Люк закурил, положил сигарету в пепельницу, подошел ближе, увидел еще и укус на предплечье, усмехнулся, мгновенно вспоминая все, что делал с ней — и тут же от возбуждения мягким белым цветом вспыхнули глаза. Шагнул почти вплотную, чтобы рассмотреть внимательнее, и привычно оперся ладонью о зеркальную гладь. По пальцам до плеча прострелило холодом, стекло мгновенно помутнело — и его засосало внутрь. На небольшой, тонкий, сияющий мостик, отходящий от зеркала.
Мостик обрывался шагах в десяти от выхода. И у Люка, ошалевшего, прижавшегося спиной к прозрачной полусфере, создалось полное впечатление, будто он несется куда-то в черной пустоте. Крошечная, ничтожная точка в космической бесконечности. Сделай шаг вперед — и не удержишься, и упадешь во тьму — и не станет больше тебя. Такое же головокружение случалось, когда он делал виражи на трассе — или прыгал с парашютом.
Осознав, что обратно выбраться невозможно, Люк прошел, старательно не глядя в стороны, до конца мостика — и там, стоя на самом краю, увидел грандиозное и не поддающееся осознанию зрелище. Он словно находился у края невыразимо огромного шара, заполненного плотной, густой чернотой. Бархатные тени ледяной кипящей тьмы, высасывающей из него жизнь, расступались, стоило ему пристальней всмотреться в них — и тогда головокружение усиливалось. Потому что он ощущал первобытный ужас от понимания, что вся эта бесконечность содержит много больше, чем доступно ему. Потому что, стоило напрячь зрение, и открывалась небольшая часть пространства напротив, словно состоящего из мириадов крошечных граней. Они находились очень далеко — если в этом месте вообще можно было применить слово "далеко", и в то же время Люк мог разглядеть каждую из них. Но не подойти.
Мостик тихо таял, рассеиваясь тем же белым светом, что и его тело, и пришлось сделать два шага назад.
Абсолютная тишина этого места была тишиной нереальности и безвременья. Тишиной смерти.
Некоторые из граней, которые он успевал заметить, светились, как светилась полусфера за спиной Люка, некоторые были черными — и от каждой из них тянулась в центр этого пространства тонкая неосязаемая струна. Словно все это было остовом, скелетом, держащим мир изнутри. Иногда в темноте сверкающими линиями проносились точки — от одной грани к другой.
Люк еще присмотрелся — и опустил глаза. Потому что показалось что оттуда, из глубины кипящих теней, в него начали всматриваться в ответ. Голова закружилась сильнее, и герцог развернулся и аккуратно, очень медленно, чувствуя, как все неохотнее слушается тающее тело, пошел к полусфере зеркала. И, кажется, перепробовал все доступные воображению способы — и стучал, и уговаривал, и кричал, и пытался представить, как он вываливается в своей спальне. Бесполезно.
Оглянулся — мостик истаял еще, и оставалось каких-то три шага до пропасти.
Люк уже отчаялся, когда в его спальне открылась дверь, и в нее зашел очень недовольный король Луциус. Оглядел безобразие, задержал взгляд на дымящемся окурке... перевел взгляд на зеркало... и обернувшись, приказал недоуменно взирающему на пустые покои дворецкому.
— Выйдите.
Ирвинс быстро ретировался.
А его величество подошел к зеркалу и, выразительно подняв брови, оглядел Люка с выражением, с каким смотрят на уронившего цветочный горшок щенка.
— Напомни, Лукас, — произнес он сухо, и с этой стороны зеркала его голос слышался как очень далекое эхо, — что я говорил по поводу зеркал?
— Мой король, — с должной долей раскаяния попросил его светлость, — может, вы воспитательные меры предпримете чуть позже? Когда достанете меня отсюда?
Король Луциус невозмутимо закурил, сел в кресло, пододвинул к себе пепельницу — и Люк понимающе усмехнулся, успокаиваясь, и приготовился слушать.
— А говорил я вот что. Ни в коем случае не касайся их, пока я тебя не обучу. И если бы твоя голова не была забита прелестями девицы, точнее уже не девицы Рудлог, ты бы отнесся к этому с должным вниманием.
Люк понуро внимал, ощущая приближающуюся со спины пустоту. И стыдился. Точнее, делал вид, что стыдится.
— И если бы я не был так озабочен твоим обучением, Лукас, — ровно продолжал король, — и если бы не был так привязан к твоей матери, то что бы помешало мне сейчас пойти спать — вместо того, чтобы лично идти проверять, с какой стати ты возмутительно опаздываешь на встречу к своему монарху?
— Простите, ваше величество... — уже несколько нервно произнес Люк — потому что снова оглянулся — и увидел, что осталось ему не так много времени.
-... я больше не буду, — издевательски подсказал правитель не самой маленькой страны на Туре и хмыкнул, выжидающе глядя на почти распластавшегося по стеклу герцога. И Люк понял намек.
— Что на этот раз я буду вам должен? — прямо спросил он.
— Все то же, Дармоншир, все то же, — с невероятным удовольствием заявил Инландер. — Я хотел сделать все по-другому, но как не воспользоваться решением, которое ты сам мне вложил в руки? Даю тебе три дня, чтобы ты сделал Марину Рудлог женой. Мне плевать, как. В четверг с утра я должен увидеть на ваших руках брачные браслеты.
— И зачем вам это вы, конечно, не скажете. Наставник, — издевательски добавил Люк. Получилось не очень — трудно проявлять характер, когда в буквальном смысле смерть наступает на пятки.
— Конечно нет, — согласился Инландер весело. — Считай это моей старческой прихотью. Итак. Принимаешь условие?
— Нет, — ответил его светлость, ощущая, как под пятками становится пусто и вставая на цыпочки.
Монарх хмыкнул.
— А если включить голову?
— Нет, — повторил Люк для доступности. — Помолвка через три месяца, свадьба как решим. Никакого форсирования. Вы просто не понимаете, что давлением в этом случае нельзя ничего добиться.
— Можно, — убежденно сообщил Луциус. — Не ожидал от тебя возвышенной глупости, герцог. Так ты предпочитаешь смерть недовольству крошки Рудлог?
— Катитесь к черту, ваше величество, — зло пробормотал Люк и закрыл глаза.
— Счастливо оставаться, — вежливо ответил Луциус.
Раздались шаги. Но Люк не услышал ожидаемого стука двери — его внезапно потащили вперед, через обжигающий лед поверхности зеркала. Он вывалился на пол, на колени, трясясь от холода и снова в материальном теле — и стоящий над ним Инландер от души дал ему высочайший монарший подзатыльник.
— Какая честь, мой господин, — язвительно проговорил Люк, хотя у него глаза слезились и зуб на зуб не попадал. — А могли бы и королевским пинком наградить.
— Дурной мальчишка, — сказал Луциус устало, никак не отреагировав на дерзость. — Неужто в тридцать пять и я таким был? Иди в ванную грейся. И возвращайся. Буду учить тебя читать зеркала и управляться с ними.
— Что-то я сыт зеркалами на сегодня, — упрямо проговорил его светлость, поднимаясь. — Пожалуй, лягу-ка я спать.
Подняться он не успел — согнулся от того, что голову сдавило, как раскаленным обручем, и стало нечем дышать.
— Вон! — прошипел его величество резко — и Люк застонал, повалившись на пол. — Еще слово, и я зассставлю тебя подчиниться, гаденыш! Забыл, с кем разговариваешь?! Быстро в ванную, сукин ты сын!
И это изящное требование заставило-таки чертыхающегося герцога ретироваться.
