За широкой полосой воды, лазурной у пологого песчаного берега, стоял величественный остров. В центре шапка отцовской кроны накрывала пять разновозрастных сыновей, один из которых выглядел больным, а не старым. Непосредственно внизу простирался лес до самой песочной кромки у воды. Просторный и светлый дубняк. По бокам кольцом тянулась цисторисовая стена с кучей листьев групповыми секторами — братья хорошо видели вправо до самого конца, а влево первые и самые нижние терялись в мареве теплого влажного воздуха. Гигантская лестница, поделенная на четыре пролета по восемь ступеней. Внутри листья казались огромными, а снаружи крохотульками. На самом деле кончик листа, на который выбежали Хуан и Хуан, таковым уже не являлся, оканчиваясь удобной для спуска выемкой: хочешь — прыгай, паря; хочешь — узловатая лоза к твоим услугам; хочешь — сигай на пружинящий мох, что от стены полосой под лозой. Оттого так причудливо и вырисовывалась лестница. Не в небо — выше вывернутый на изнанку ствол неведомого Древа плотной лиственной кроной создавал надежный купол, литой. Он прорезающий пенящиеся кучевые облака апельсиновое освещение-то и испускал, создавая ощущение как в тени мэллорна — вроде и густая крона, а рассеянный свет льется исправно. И лестница охватывала лишь малую дугу, с которой прекрасно различался Ихнессе и был виден его брат Эхнессе.
Хоан и Хуан завороженно смотрели, как редкие точки волосатых и лысых макушек преодолевали вплавь волнующуюся у берегов острова глубокую воду ультрамаринового цвета, от которой деревья держались на расстоянии. Считанные единицы смогли выползти на берег, долго пытаясь отдышаться.
— Эёух!!! — Панг!!!
Повторившиеся крики снизу вернули засмотревшихся братьев обратно в себя. Переглянувшись, оба с разбегу выпрыгнули, задав крутой вираж к группке кричавших. Собрались все спавшие вокруг во главе с Енго и многие из тех, что поодаль. Отщепенцы гуляли поодаль, вроде как исследуя, часто косясь на венчающую пригорок полянку с толпой, всматривающейся в сотню парных листьев и, складывая руки рупором, вместе кричащей. Пару-тройку раз мимо скользящим лесным шагом, оставляющим размытый хвост, передвигался кто-то из стазов, задерживавшихся для рекогносцировки местности — так они держались с млазами, провожающими их любопытными глазами.
Не выходя из собственного наблюдательного пункта, Пинг и Понг следили за всем происходящим, постаравшись как можно дальше отстраниться от происходящего в Обители. Не составило труда пронаблюдать, как отмазались братья Эёух, сославшись на раннее засыпание и возможное исследование оборотной стороны. Порадовались сидящие в бункере и за напоминание о содалисах, и за догадливость — искать надо в своих снах, а не в подвенечном, общем для всех. В начале, правда, все по охали над красавцами Нотжем и Нутжем, сопевших весело и с любопытсвом. Спровадили и братьев Енго, отправившись вплавь к мэллорнам вместе с фамильярами, на глубине послужившим плавсредствами. Крики о том, как жгуча глубокая вода не смутили Хуана и Хоана, полных решимости исполнить обещание — друиды заботятся о природе. Для братьев Эёух вода показалась ледяной, но теплые фамильяры согревали, помогая грести. На ту сторону оба ступили бодро, оповестив всех зрителей двумя зелеными ик-шаиглами, высоко взорвавшимися над водою, опав мелкими дубовыми листочками, развернувшимися из игл. Собрав команду из все еще лежачих мальчишек и нескольких девчонок, пораженных ожогами: кто от высокой, кто от низкой температур. Хуан и Хоан не могли не увидеть своих братьев, хех, друидов, самых стойких и отважных. По дороге через корни вся команда знала, чем в первую очередь займется в следующую ночь — наглядный пример впечатлил.
Самые младшие, тем временем, водили хоровод с феями, коих возглавляли их папа и мама. Три младших звена, которых вытряхнули из растерянного состояния, вскоре под веселый смех повели танец вдоль опушки, ведя змейку по траве, песочку и воде. Иногда к почти полной первой и половине второй присоединялись и стазы из третьей цепи. За новоприбывшими феи отдельно летали. Многосотенная демонстрация гурьбой ринулась в воду под листьями стазов, в большинстве наблюдающих с дубовых стволов. Под руководством фей прибрежная полоса укрылась телами дуотов, по пояс лежащих в ласковой воде. Нега в дрему, дрема в сон — ребятишки растворялись, покидая Венечье(!!!).
— Рассвет близок в яви! Засыпайте в Венечье или возвращайтесь по лианам в свои Грезы. — Феи, в итоге каждого навестившего и выведшего ко всем, танцевальным роем летели, звеня в поутихшем освещении колыбельную. — Нехорошо пропускать время утренней гимнастики. Обидно пропускать восход Ра...
Феи не летали над водой — никто. Их спрашивали настырные детки — они всегда получали озвученный ранее ответ. Мэллорны — забота их самих, а у фей Кагифэ есть свой дом и воспаленным альтруизмом они не страдают.
Феи не забыли о маленьких друидах, под конец со стонами выползших на берег. Нотж и Нутж поделились энергетическими котлетками со всеми, однако сироп для врачевания еще не выработался, даже для своих старших. Выпачкавшиеся, чувствующие смятение от захлестывающих их чужих эмоций, вымотавшиеся дети осознавали поцелуй в лобик от королевы Аэнли постфактум, видя в миг перед "засыпанием" ее заботливое лицо и на заднем плане порхание ее мужа, щедро овевающего их насыщенным ярко сверкающими искрами ветром. Они проснутся разбитыми из-за оголтелого "врачевания", за которое кое-кто обязательно получит по ушам, но удовлетворенные и с чувством выполненного долга, верности идеологии. Впрочем, после сиесты появившиеся на их цветодарах в венке серо-красно-черные кляксы испарятся полностью, и дымящее настроение поднимется — дуот Эёух оправится гораздо раньше в силу специфики дара.
Побочным эффектом объединения снов, кстати, стал ограничивающий пространство вывернутый вовнутрь ствол. Кроме первых четырех цепей больше влияние мэллорнов ни на кого не распространялось в каэлесе через астрал, барьер не разливал никого, кроме вплетенных в венок. Оттого половозрелые, что в эту ночь заснули на территории каэлеса, спали беспокойно, потеряв что-то важное, так тянувшее их когда-то обратно или дающее уверенность в завтрашнем дне — тепло очага, для эльфов выраженное в родстве с лесом. Маленький такой пунктик, до селе привычно незаметный. Сами учат жить как перекати-поле, вот пусть и пожинают плоды. Теперь.
Души мэллорнов не посмели роптать. Загружать непомерной ношей Пропрепа их боле не станут. К сожалению, и болезненную радость отобрали — вообще не будет в их Грезах фей, даже поддельных из эльфов, лишь возможность наблюдать за выросшим вокруг них атоллом и пытаться поймать задувающий оттуда ветер положительных эмоций, стараясь при этом меньше думать о страданиях под кроной возюкающихся существ, несущих им пылинки облегченья. Менее эффективное и более длительное лечение — не исцеление! — Эхнессе началось с самой трудоемкой и грязной задачи — уборки гнили под кроной. Дуотам оказался доступен только ручной труд — кантио не работали. Вонючие и осклизлые комья и охапки стаскивались к воде, где успешно топились в подобно кислоте или щелочи жгучей воде, моментом растворяющей грязь. Рассудили друиды правильно — спасение корней первоочередно. Гор зловонного мусора скопилось на десятки лет вперед — некому оказывалось утилизировать. Тогда.
— Ути-пути, мускуляк! — пониже спины пощекотало застывшего эльфа нечто шелестящим голосом.
Блестяще черное лицо с серебряной ухмылкой щекотало багровой слюной шею и плечо. Овальная опушка утратила краски, звуки истребило леденящее кровь дыхание из десятков... трубочек? хоботов? носопырок? Служебное прозвище нарочно стало вторым именем — вскочивший было Капринаэ застыл, не смея шевелиться, не смея дышать.
— Или инкредулус? — захлестали струи воздуха по всей спине.
Зловещий смех издавал стог мертвенно синего сена — скошенный луг одной из разновидности трупных червей в сажень длиной, непрестанно дергающихся то ли от хохота, то ли от подобия жизни. На поверхности главенствующего цветного объекта угадывалось мальчишеское лицо, издевательски хохочущего. Внушительная коса удерживалась одной соломинкой-червем и поворачивалась вслед за прыгающим вокруг бледного эльфа, почти слившегося с пейзажем, стогом, обдающим смрадным тленом разложения.
— Вкусный, ой, сладкий! Мед разложения, ммм! — чавкающий звук заставил кадык подняться и опуститься, проскребя по кромке лезвия, оказавшегося тупым и зазубренным.
— Прочь! — осмелел Капринаэ.
Стог разразился припадочной руладой, объяв эльфа — голова и осталась возвышаться над верхушкой стога, дорвавшегося до телес. Капринаэ не удержал истошного крика, хрипа, тишины — изо рта, носа, век вылезли самодовольные черви, прошедшие путь снизу вверх внутри мнущегося снаружи атлетичного тела.
— Гы-гы-хгхы! Дырявить дырявое, гха-га-гха! До чего же, кхы-кхы, блаженное наслаждение! Твой ужас — амброзия!
Стог мелко вибрировал, исходя гнилью, разливающейся вокруг выкатившего глаза Капринаэ, которому дышали прямо в легкие сотни смердящих скунсов.
— Пфе! Никудышный из тебя облектой! — обидчиво отпрянул стог, оставив заляпанное тело исторгать из себя гнилостную фиолетово-коричневую слизь с зелеными кляксами.
Разбухнув, стог горестно выдохнул перченым разложением, заставив измениться тембр кашля.
— Я, понимашь, к тебе со всей душой, ай, да шоб ты сдох! — плюнув кругом вскипевшей щелочи, ограничившей зелень.
— Что...
— И не хрипи членораздельно — утомляет страх как! Пш-пшшш-шшпш...
Стог принялся точить косу, втыкая в зеленую землю, сея пурпурные кляксы с багровыми разводами.
— Ох, жаль, тепленький, но час мой истлевает, увы и ах! Небось, ты третий враг барашка, ягненком шелковым блеющим под кисой Аёыла, гы-гы, последний. К таким как ты лишь я могу — вдруг лапочки порежут нечаянно артерию какую не заслужившему такую почесть?.. — страстно желая, чтоб так и было. — Горько мне!!! — заверещал стог. — За полноценный твой кошмар, всхрапнувший ланью с угвом в пузе, га-га-га! Ну, бывай, пожаленный козлик! Ах, чуть не забыл! Будь милостив, сделай гадость Пангу, а? Тогда проклятье повенчает нас с тобою навсегда, милок! Будешь на пару с красотулей нас ублажать чарующими стонами охрипшего на дыбе, ммм! Что-то мелко мыслю, тьфу, тело!
И стог рассыпался ворохом гниющей травы, обратившейся в колыхающуюся слизь, зашипевшую смрадными испарениями. Свернувшийся от жгущей нутро боли в позу эмбриона, Капринаэ ясно осознал — окружающие ошметки, испражнения, тухлятина и прочие радости являются клоакой людских городов, а он в центре ее, заполнившей Его сон без остатка. Действительно, Жнец приходил ненадолго, оставив гадкую память на всю жизнь — эльф ощутил себя изнасилованным ротой солдат и выброшенным в сточную канаву, умирать. Капринаэ оказался слишком близок к рыданию, его сдерживало ощущения близости Жнеца, подглядывающего за ним из-за угла и готового прийти еще раз и поглумиться всласть — ушел он раньше, чем час истлел. Однако проживший почти четыре сотни лет эльф не показал врагу свою слабость, но и силу, оставшись лежать на дне мусорной свалки.
До полуночи центурион выносил что-то, помогал активации сторожевых и хозяйственных големов, консервации процессов. Его не трогали. Никто никого не трогал — инструкции и эвакуационные схемы зубрились всеми, каждый знал свое место и свою роль в сложившихся обстоятельствах.
Им всем с детства твердили: Сияние Света превыше Богов. Оно истинно и всеобъемлюще, беспристрастно. Много говорили, многому учили. Мальцы вывернули все наизнанку. А такие уж мальцы?! Капринаэ вторые сутки вертелся белкой в колесе. Какая скука?! Кони событий понесли галопом, нахлестываемые непонятно откуда свалившимся им на шею братским союзом, подобно метеору упавшим в размеренную гладь эльфийского общества. Центурион ради развеивания скуки знакомился с пятью историями прививаемых — с первого звена, с пятого, с девятого, с четырнадцатого и с двадцатого. Единственный успех в первой. Оши вторых не смогли выдержать двухлетней задержки в активации магических способностей — через двадцать лет детей... Сестры в третьей не смогли инициироваться в психически здоровую личность, оставаясь вечно последними все годы. Четвертая и пятая изобилуют попытками побега и упорного противодействия, первые смогли влиться в ритм и даже подняться в прима — перегорели, вторых из хвоста через год с ментальной чисткой в рабы, для особо не воздержанных в утехах.
Капринаэ готов был заложить многое — Пинг и Понг не те, за кого себя выдают. Эльфийские дети по давно доказанным практикой трактатам и многочисленным экспериментам не могут считаться дееспособными до полового созревания — таковы физиопсихопатические особенности становления личности. Редкие исключения подтверждали общие правила. Невероятный набор способностей двух кровников, их действия в Кюшюлю — все за рамками. И он, распоследний йейль...
Рефлексией Капринаэ промучился полночи, лежа на краю двадцать четвертого листа ствола Ихнессе и в редкие моменты самобичивания внимая божественной музыке Венца Орбисгратия, величественно проплывающего вверх-вниз и сокрывшего от взрослых всю свою красоту — даже истинное зрение более не позволяло видеть чудо первого часа. Его мысли дикими обезьянами прыгали по извилинам. О явлении Араса. Об умеющих исчезать юных чародеях. О будущем гим-каэлеса и Древа Ориентали в целом — корабль олицетворял что? Об опутанных сетями магических клятв(!!!) Жнеце и мэллорнах, ректоре и легате. О проклятье. О грандиозной битве, чьи отголоски долетели в эфире и астрале до восточного Арездайна, чью панораму видели легионеры и он сам — только теперь он мог с уверенностью сказать, что пентагон из мэллорнов защищали феи-хранители, что бриллиантовый Нордрассил в окружении кольца мэллорнов защищался фэйри, что загадочная космическая сеть спутников защищала и тех, и других, и Ламбаду. Причем в какие-то моменты обе противодействующие стороны скопом наваливались на оборонявшихся и получали отворот-поворот.
Капринаэ прозрел, как ему и предсказали, слишком поздно. Кругом враги. Не друзья. Мэллорн — дом для фей. Мэллорн, плачущий опадающим цветом. Лица детей, лежащих на траве, краски их аур. Сражений могло не состояться. Ни на Угэреже. Ни в детских душах. Жнец мог не отвлечься, мог не получить силу Леса. Феи могли поселиться в Эхнессе и за отмеренные ему десятилетия полностью излечить его тело. Погибло истинной смертью множество листьев Ориентали. Смятение поселилось в душах детей. Жнец обрел силу Леса и Мерцание. Эхнессе и его семья обречены страдать века — Капринаэ утратил связь с ними, но эманации как друид воспринимал. Мэллорны стали холодны к любым воззваниям, натыкающимся на Орбисгратия Араса.
Мертвая древесина — сон не шел. Раз за разом взгляд натыкался на серый цветок Панга, на радужный цвет в окружении фей, на лавиотика Енго, на три распустившихся черно-белых цветка, заставивших поначалу ошарашенно подскочить и связаться с другими, переполошившимися подобно курицам. Раз за разом крутился в голове последний разговор с дуотом тет-а-тет. Панг больший дуот, чем многие гиты. С высоты прожитых лет и знания себя свыкшийся с именем Капринаэ в очередной раз уловил уже ранее очевидное для себя — взрослеющий юноша, не постигший тайн общения. Разговор не клеился, избранная манера разрушала... Нюансы голоса, постановка фраз... Пинг и Понг не были настроены скептически — не смогли донести важность и... Глупо и страшно!..
