| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Всё будет хорошо. Теперь я не одна. Леся выслушает меня и поймёт. Я просто это знаю. Вместе мы справимся...
Подруга тихонько сидит напротив меня. Совершенно неподвижно, будто каменное изваяние. Кажется, она даже затаила дыхание. Исходя из того, что она мне недавно рассказала, можно понять, что послужило этому причиной — вот оно, сопереживание, во всех смыслах этого слова. Надеюсь только, что я не доставлю ей особого дискомфорта, делясь своей болью.
Одно обнадёживает — время и поддержка близких людей притупили мои страдания, сделав их более терпимыми. Может, когда-нибудь мне даже удастся избавиться от всего этого...
— Ты успокоилась, — слова Леси звучат как утверждение. — Продолжишь, или тебе нужно ещё немного времени?
— Давай, что ли, поставим всё вариться, а я пока окончательно приду в себя и решусь на продолжение. — Мне удаётся улыбнуться. Определённо, за этот месяц мне стало значительно легче.
Она кивает. Уже через пару минут вся плита заставлена разнокалиберными кастрюльками: в одной — варятся яйца, в трёх других — закипает вода для варки креветок, тушек кальмаров и ещё какого-то незадачливого морского обитателя.
А я, между тем, выторговав у своей совести ещё одну чашечку глинтвейна, с удивлением прислушиваюсь к собственным ощущениям.
Вроде бы — ничего необычного, но в то же время мне удаётся абстрагироваться от отвратительных ощущений, сопровождающих мои воспоминания о том дне, и взглянуть на события с позиции стороннего наблюдателя. Главное теперь — не переусердствовать, чтобы случайно не получилось "напиться и забыться".
Заметив, что Леся уже снова сидит за столом, выжидающе глядя на меня, я собираю всю свою волю в кулак и приступаю к самой неприятной части рассказа.
* * *
...Я стояла у витражного окна, облокотившись на балетный станок. Большая часть здешних залов была явно оборудована для занятий танцами — в каждом по периметру размещались такие станки, а этажом ниже — там, где обычно проходят наши занятия — одна из стен была полностью зеркальной.
Я снова задумалась о нас с Вадимом, в который раз задаваясь вопросом, люблю ли я его? Наверное, да. А если так, то почему тогда я постоянно задаю себе этот вопрос? А если нет, то почему мне так хорошо, когда он рядом?..
Мои мысленные препирания были прерваны грубейшим образом: внезапно я ощутила чьё-то присутствие у себя за спиной, а уже через какую-то долю секунды перед лицом взметнулась чья-то рука, зажимая мне рот.
Поначалу я даже испугаться не успела. Просто не ожидала, что со мной может что-то случиться. Это же я. Я же никак не могу оказаться в числе тех несчастных, про которых регулярно упоминают в сводках новостей. Просто потому, что это — я. Всё, что угодно, может произойти с кем угодно — но только не со мной. Ведь это — я: умница, красавица, хожу на боевое самбо и могу за себя постоять... Наверное, где-то в глубине души все люди так считают...
Может, это кто-то из наших решил так пошутить? Эта мысль привела меня в бешенство. "Это не смешно! Отпусти меня, скотина! Вот я тебе сейчас дам!" — мысленно воскликнула я, поскольку закричать в голос не давала ладонь, зажимающая мне рот. И поэтому всё, на что я была способна — это какое-то тихое, невнятное мычание.
А пока мои мысли метались, словно стая вспугнутых птиц, утекали драгоценные секунды, за которые я, возможно, и могла бы что-то предпринять. Вторая рука, обхватившая меня чуть ниже груди, заблокировала мои локти, прижав их к телу, и увлекла меня в сторону от окна.
Почему-то только тогда до меня наконец дошло, что всё это как-то совсем неправильно. Вот тогда-то я испугалась по-настоящему... А когда осознала, что это — не шутка и не дружеский розыгрыш, меня уже тащили за одну из колонн, в угловую нишу... Естественно, я несколько раз попыталась лягнуть обидчика, но стоит ли говорить, что моя нога всё время попадала в пустоту?
Боже, да кто же это? Кто может быть достаточно силён, чтобы с лёгкостью меня поднять, и достаточно высок, чтобы мои ноги едва касались пола?
Когда я оказалась в нише, меня ощутимо подтолкнули, прижимая лицом к стене. До сих пор иногда вижу во сне узоры розового ракушечника... При этом я машинально отметила про себя, что тот, кто меня сюда затащил, даже не запыхался — его дыхание, которое я ощущала чуть выше своего правого уха, было ровным.
Меня сковал ужас. Что этот мужчина со мной сделает? Определённо, это был мужчина — судя по силе сдавливающих меня жилистых рук и прижимающейся к моей спине твёрдой груди. И ещё его запах... При других обстоятельствах этот запах показался бы мне приятным, но теперь он тоже периодически мерещится мне во сне, добавляя правдоподобности сводящим меня с ума видениям...
Дыхание нападавшего щекотнуло кожу у меня за ухом... Затем что-то потёрлось об мою макушку, и я услышала долгий вдох...
Новая волна парализующего страха. Ощущение полной беспомощности. И сердце, пытающееся разорвать грудную клетку изнутри.
Он зарылся лицом в мои волосы... рука, прижимающая меня к нему, напряглась. Я стояла, даже не пытаясь шелохнуться. Если жертва не будет дразнить хищника бешеным сопротивлением, может, он потеряет к ней интерес? Конечно, тогда я не думала об этом. Просто стояла и не могла заставить себя даже дёрнуться...
Что-то скользнуло по волосам к моему виску. "Тссс, я не сделаю тебе больно..." — прошептал он, касаясь губами моего уха. И снова ледяная волна душащего, обезволивающего ужаса... Скрюченные в судороге пальцы. Впившиеся в ладони ногти. Подкашивающиеся колени. Судя по голосу, это уже далеко не мальчик — скорее, взрослый мужчина...
Последнее, самое отчаянное, самое безнадёжное упование, что всё это — чья-то дикая выходка, испарилось.
В то время как я стояла в ступоре, застыв от страха и не в силах пошевелиться, все мои чувства обострились до предела, обрушивая на меня поток ненужной информации, которая никак не могла мне помочь.
Приглушённый шорох шин по асфальту, далёкий автомобильный гудок... еле уловимый запах то ли одеколона, то ли туалетной воды... твёрдые пуговицы, вдавливающиеся в мою левую лопатку... прохлада скользкой материи его рубашки на моём обнажённом плече и жар прижимающегося ко мне тела, ощутимый даже сквозь одежду...
Я всхлипнула — и по щекам градом покатились слёзы. За что? Что теперь со мной будет?..
Я вздрогнула, когда он поймал губами моё ухо. Его пальцы, не дающие мне закричать, поглаживали моё лицо, размазывая по нему слёзы. Тело сотрясала крупная дрожь... Пусть окажется так, что всё это мне снится... Но это была явь — моё непослушное тело в руках какого-то...
"Тише, тише, не плачь..." — обжигая дыханием мою шею, шептал он. — "Прости меня..." Его губы приникли к ямке у меня за ухом, а потом неистово впились чуть ниже, в шею...
Моё тело настолько обмякло, что если бы я не была прижата к стене, то сползла бы на пол. Я даже рук не смогла поднять, когда он ослабил хватку, и его ладонь скользнула к краю моей юбки. Умом я понимала, что сейчас можно было бы попытаться вырваться, но так и не смогла перебороть слабость своей плоти, смирившейся с приговором и ожидающей действий палача.
А мои ощущения тем временем претерпели какое-то неуловимое изменение — сейчас я испытывала только полную апатию ко всему происходящему, а в голове осталась лишь странная звенящая пустота.
Его правая рука по-прежнему не позволяла мне даже пикнуть, а левая теперь блуждала по моему бедру. Он прижался ко мне ещё теснее, вклинивая колено между моих бёдер...
Брюки из мягкой ткани и рубашка с длинным рукавом... в такую жару... Да кто же ты такой, мать твою?!
Его рука переместилась к моим трусикам, поглаживая сквозь них ту часть моего тела, которой никогда прежде не касалась рука мужчины... "Как глупо..." — успела подумать я, прежде чем его пальцы сдвинули последнюю преграду со своего пути.
Видимо, это послужило сигналом для моего подсознания. Если всё, что происходило до этого момента, я помню вплоть до мельчайших подробностей, то мои воспоминания о том, что было после — всего лишь разрозненный набор отрывочных картинок. Как же я благодарна своему организму за такую защитную реакцию...
...Я стояла, вжимаясь в стену, будто она была моей последней связью с этим миром. Казалось, что если я приложу ещё немного усилий, то смогу раствориться в ней, избавив себя от необходимости участвовать в этом гнусном действе...
...Моя юбка оказалась задранной, а его бёдра — прижатыми сзади к моим. Затем он немного отстранился... хозяйничающая между моих бёдер рука на несколько мгновений оставила своё занятие...
Звук расстёгиваемой молнии.
Его рука легла мне на низ живота... слегка надавливая, продвинулась дальше. Пытаясь высвободиться от неё, я подалась назад, но поскольку моя грудь всё так же была прижата к стене, то мне удалось всего лишь немного прогнуться...
Он что-то тихо говорит мне, а я не могу разобрать слов из-за стучащей в ушах крови. И не хочу ничего слышать. И видеть. И ощущать...
Что-то влажное и горячее упруго ткнулось в мою ягодицу. Это же не... Я этого даже не видела ни разу...
"Я не хочу делать тебе больно... Доверься мне", — шепчет он мне прямо в ухо.
Горечь слёз на пересохших губах...
Я знаю, что ощущает обречённый человек, смирившийся со своей участью. НИЧЕГО. Пустоту. Страх, гнев, жалость к себе — всё это уходит, как только осознаёшь необратимость происходящего. Как только понимаешь, что ты не в силах ничего изменить, и что уже никто не сможет тебе помочь — все чувства и эмоции угасают.
Где-то на периферии моего сознания мелькнула даже не надежда, а слабый проблеск нездорового интереса: "А что, если у него ничего не получится?" — я вспомнила, как наши девушки не раз обсуждали "трудности процесса" и то, как "плохо входит и ничего не выходит"... А потом меня окатило волной жара вперемежку с диким, животным ужасом — от нового воспоминания о том, как однажды в детстве, оставленная одна у телевизора, увидела выпуск криминальных новостей. Диктор, нервно сжимая в руках лист бумаги, рассказывала о жертвах какого-то маньяка, описывая их во всех подробностях. Все они погибли от внутренних кровоизлияний — из-за разрывов органов таза. Медленная и мучительная смерть. Тут же память услужливо напомнила мне ещё об одном репортаже — о женщине, найденной в каком-то заброшенном здании. Она пролежала там почти сутки, изнасилованная, с вывернутыми через естественные отверстия организма внутренностями. Умерла она по приезду в больницу, не приходя в сознание. Смерть, порой, бывает гуманнее жизни...
Я дрожала, по щекам катились обжигающие слёзы... Мой мучитель льнул к моему телу, а потом, плавно подавшись вперёд, оказался во мне.
...Перед глазами плясали чёрные точки. Шум в ушах нарастал. Боли я не чувствовала. Только гадливость.
...Лёгкое саднение и чужеродное движение внутри...
Из бесчувственного состояния меня вырвал визг тормозов. За ним последовал глухой удар, затем — ещё и ещё и — крики. На какое-то мгновение весь мир словно застыл, а потом моё тело взорвалось вспышкой чистой боли. Грохот в ушах перерос в рёв, а мельтешение перед глазами сменилось беспросветной чёрной пеленой...
Глава 4
...Сознание вернулось вместе с тошнотворной болью — голова словно раскалывалась изнутри.
Я распахнула глаза. Небо. Синее-синее небо с белыми-белыми облаками. Яркий свет отозвался пронзительным всплеском боли, сосредоточившейся сначала в области лба, а затем запульсировавшей где-то позади глаз. Я рывком подняла запрокинутую голову, и уже в следующее мгновение меня согнуло пополам рвотным позывом. Каждая новая судорога, как и следующие за ней приступы сухого кашля, отдавались острой болью в затылок и в виски. Я кашляла и вытирала вязкую слюну тыльной стороной ладони — рвать было нечем, я с самого утра ничего не ела...
Срывая ногти, я вцепилась в скамейку, на которой сидела. Зажмурив глаза, попыталась отдышаться. Потом, очень-очень медленно, будто хрупкий, полный до краёв сосуд, подняла голову, чтобы оглядеться.
Этого не может быть! Перед глазами всё качалось и дрожало, но я не могла ошибиться. Есть места, которые узнаёшь при любых обстоятельствах, в любом состоянии... и это был как раз тот случай — я мешком развалилась на лавочке возле собственного подъезда.
Лишиться рассудка мне не дал скрипучий старушечий голосок. "Ишь, молодёжь нынче пошла. Ничего святого. Молоко на губах не обсохло, а они — дымят, калдырят, голову дурманят, по кустам валяются... а потом улицы облёвывают. Не девки, а лярвы одни. Ни стыда, ни совести. Тьфу, срань Господня".
Я слегка повернула голову в направлении источника звука. Мимо проходили две седые бабушки. К счастью, незнакомые. Перед глазами по-прежнему всё плыло, но я заметила, как одна из них указывает на меня клюкой. Вторая тихим голосом начала что-то возражать своей товарке — до меня долетали обрывки фраз, что-то про "...нашу молодость..." и "какова сама была-то". Вторая возмущённо, с чувством ущемлённой гордости заявила, "так то ж молодухи на селе... а эти — городские"... Их голоса постепенно отдалялись, и я снова прикрыла глаза.
Как я здесь оказалась? Как это вообще возможно? Мелькнула слабая надежда, что мои воспоминания обманывают меня, и мне просто стало плохо на улице...
Затаив дыхание, я осторожно наклонила голову. Приоткрыв глаза, увидела собственные колени. Выше... ещё выше... Мой взгляд зацепился за малиново-бордовый кровоподтёк на внутренней поверхности одного из бёдер. Внутри всё похолодело. НЕТ!
Кое-как, опираясь на скамейку, мне удалось подняться на ноги. Колени подгибались, меня шатало. Потеряв равновесие, я стала заваливаться набок... Выставив руку, чтобы восстановить баланс, зацепилась за что-то тёмное и мягкое, и смахнула это со скамейки — оно упало на землю с глухим шлепком. Моя сумка со сменной одеждой и обувью для тренировок. Внезапное осознание того, что её не было со мной, когда меня... даже мысленно не могу произнести это слово.
Выходит, я её где-то забыла? Тогда... откуда она здесь?
По спине поползла струйка холодного пота. Подхватив сумку, я, пошатываясь, кое-как добрела до подъезда. Не помню, как мне удалось заползти на второй этаж и нажать кнопку звонка...
Воспоминание, врезавшееся в память: мама, улыбаясь, распахивает передо мной дверь, держа в руках миску с черешней. Она по инерции щебечет, что сходила на базар, только вернулась, и едва успела разобрать покупки... Её фраза обрывается на полуслове, глаза расширяются, а блюдо со стуком летит на пол из разжавшихся пальцев... Блестящие, кроваво-красные ягоды на песочном линолеуме...
"Доченька!" — вскрикивает она, подхватывая моё тело, оседающее на пол. — "Денис! Вызывай "Скорую", Алисе плохо!" — Она передаёт меня на руки выбежавшему из комнаты отцу, а сама выхватывает у него трубку радиотелефона...
"Скорая" ехала к нам больше получаса и всё это время я лежала, словно в бреду, на своей кровати под двумя одеялами. Я дрожала — но не от холода, зубы отбивали какой-то жуткий ритм. Мама сидела рядом, обтирая моё горящее лицо мокрым платком. Отец говорил с кем-то по телефону, периодически повышая голос. Насколько я поняла, собеседником был его дядя, который занимал одну из руководящих должностей в областной прокуратуре.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
