| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Сидеть!
Хорошо, что у меня руки длинные и хват... клешневатый. Подёргалась, по-рвалась. Затихла, прижатая к моей груди.
— Ваня... Я — плохая? Да? Я... я непотребная? Да?
Как же удивительно плохо люди понимают друг друга! "Ты моя — сказать лишь могут руки...". Вот же, и рук моих не слышит!
— Ты — лучшая. Те — единственная. На весь белый свет. Красавица, умница, радость моя. Просто... видишь: дела-заботы. Тебе ведь не понравится, если я все дела заброшу, неудачником стану? Так что, придётся нам подождать. До ночи. А вот уж ночью... Заберёмся в какой-нибудь овражек... чтобы никто нам не мешал... и будем только мы вдвоём... на весь мир... до самого утра.
Ну как это объяснить?!
"Все преграды я могу пройти без робости,
В спор вступлю с невзгодою любой.
Укажи мне только лишь на глобусе
Место скорого свидания с тобой.
Через горы я пройду дорогой смелою,
Поднимусь на крыльях в синеву.
И отныне все, что я ни сделаю,
Светлым именем твоим я назову.
Посажу я на земле сады весенние,
Зашумят они по всей стране.
А когда придет пора цветения,
Пусть они тебе расскажут обо мне!".
В личном "пути деяния" — появляется смысл. Хочется чего-нибудь хорошего... уелбантурить. Садов насажать, что ли?
Помог ей затянуть все эти... гашики да опояски, чмокнул в носик, и она убежала помогать Маране. А я пошёл к Лазарю.
У Лазаря был жар, Цыба, потусторонне улыбаясь, меняла у него в паху холодные компрессы, от чего он краснел и жар поднимался ещё больше.
Уставший до серости в лице и хрипа в голосе Резан, периодически шипел на сеунчея: молодого отрока из слуг князя Володши. Как-то в нашей хоругви после Верхневолжских приключений, отношение к княжьим отрокам... настороженное.
Суть сообщения простая: князь требовал к себе командиров хоругвей. Для отчёта о потерях и замещения должностей.
— Тебе, Иван Акимыч, к князю идти. Я-то рылом не вышел. Проси, чтобы наших по домам распустили. Лазаря надо домой везть. Да и гожих-то в хоругви... трое.
— Резан, не прибедняйся — через неделю гожих будет человек шесть-семь. Боголюбский воинов не отпустит.
— А ты уговори! Ты боярич или хрен собачий?! В "пристебаи" идти?! Последних положить?! И эта... шапку Лазарю выпроси. А то заволокитят, замурыжат. Давай, Иване, хучь какой ты, а из благородных. Может, и вытрясешь чего доброго из... из этих.
Забавно: как в бой идти — никто не упрашивал, как на полчище резаться — ни у кого ничего не просил, а как отвоевались — иди-вымаливай.
Начал собираться — одеть нечего. Что — в бою порублено, что — в Волге утоплено.
Стыдоба: сапоги — у соседей выпросили. Утром ещё в них какой-то здоровый мариец вытоптывал, а к вечеру Ванька-ублюдок к князю идёт. Круговорот барахла в природе.
У Тараса Бульбы лучше было:
"На полках по углам стояли кувшины, бутыли и фляжки зеленого и синего стекла, резные серебряные кубки, позолоченные чарки всякой работы: венецейской, турецкой, черкесской, зашедшие в светлицу Бульбы всякими путями, через третьи и четвертые руки, что было весьма обыкновенно в те удалые времена".
Я почему про посуду вспомнил — на том самом месте, где сегодня из меня чуть Ункаса не сделали, стол накрыт. В смысле: дастархан. Вятшие победу празднуют: полотно расстелили, вокруг — кто на попонах, кто на плащах. Во главе стола — Боголюбский на седле по-турецки сидит. Рядом — его сын с братом, муромский и рязанский князья по разные стороны. И наш... тверской князь Володша.
Я, было, к нему — доложиться тишком, но... Боголюбский чарку уже принял, но "орлиности" своей не потерял — углядел.
— А, смоленский боярич. Так ты, Володша, смоленских привечаешь? Пути-дороги показываешь? Что, отроче, батюшка послал глянуть — как заново Волжский Верх жечь?
Как-то мне такой наезд... Я ж в бою не худо бился! При встрече — доложился. Опять же — Ану, подарочек мой... Или — наезд не на меня?
Володша только ртом — ап-ап. Цвет морды лица — "зацвела под окошком... недозрелая вишня...". Хотя ближе — "ягода-малина".
Так кого же князь Андрей гнёт-пригибает?
Мне ни клячей, ни хомутом на ней — быть неинтересно. Деваться некуда, лезем "поперёд батьки в пекло". С обострением.
— А что, надо? В смысле: заново жечь. А? Господин светлый князь Андрей Юрьевич? Войны-то, усобицы — вроде нет. Великий Князь Киевский Ростислав Мстиславович правит умно да мирно. Отчего перевелись у нас на Святой Руси усобицы, настали благодать и в человецах благорастворение. Светлый князь Роман Ростиславович в Смоленске перед Рождеством так княжьим прыщам и проповедовал. Или соврал он?
Андрей по обычаю своему, столкнувшись с наглостью, нынче — в моём лице, ещё сильнее выпрямил спину, откинул голову и посмотрел полуприщуренным взглядом.
От этого государева взора даже и видавшие виды люди, храбрые воеводы и витязи былинные — с лица бледнели и на коленки упадали.
Но нынче взгляд орлиный втуне пропал: я как раз на тряпице перед Володшей славное рёбрышко баранье углядел. И спёр. Извиняюсь, но очень кушать хочется. У меня после общения с любимыми женщинами всегда так: остро желаю жрать и жить.
— Дерзят твои недоросли, Володша. Страха не имеют, вежества не знают. Распустил молодь свою, не приглядываешь.
Володша продолжал делать два своих основных дела: наливаться багровым и глотать воздух. А я, высматривая место, где бы удобнее этого барана, в смысле: рёбрышко, укусить, приостановился и уточнил:
— Неправду говоришь князь Андрей. Я — не его недоросль, я — сам по себе недоросль. Просто иду с хоругвью тверского боярича Лазаря. Кстати, ты вели князю Володше Лазарю шапку боярскую выдать. И эту... "милость княжескую".
— Это который Лазарь?
— Это который — "петух с лошадиным хвостом". Который третьего дня на совете первым говорил. Про которого ты сказал, что у него голова светлая. Парень дрался яро. Ворогов кучу положил, аж саблю сломал. Его хоругвь первой пробила строй поганой мордвы и обратила их бегство. Что есть безусловное геройство и об славе божьей — истинное радение.
Я, наконец-то, вцепился зубами в баранину. Но глаза поднял. Над моей головой пронеслось несколько внимательных взглядов Андрея и его слуг. Включая скромно сидевшего в общем ряду Маноху.
— Как придёт — так и... и посмотрю.
Володша... "мышей не ловит". Мой вопрос — к Андрею, к "светлому" князю, а тверской князь — "подручный". Пока старший своего мнения не выскажет, хотя бы не переадресует запрос — младшему надлежит ждать. Что за, факеншит, бестолочь! Основ делопроизводства с субординацией не разумеет!
То, что я субординацию нарушаю — так мне можно! Я ж внесистемный! В смысле: зарубежный. Придурок лысый смоленский — взять нечего. "Они там все такие! Это ж все знают!". Поэтому продолжу:
— Это, княже Володша Василькович — вряд ли. В смысле: вряд ли придёт. Раненый лежит. Ногу перебило. Лазарь первым из войска спустился с обрыва. Вот прямо сюда, на это место, где мы нынче пьём-закусываем. Подвергся нападению группы хорошо вооружённых противников. Проявил недюжинное мастерство и редкостную храбрость. Нанёс существенный ущерб в живой силе и... э-э... в воинском духе. Щедро пролил кровь свою. За Русь Святую, за князей славных, за Пресвятую Царицу Небесную. Так бы и прирезали славного витязя. Хорошо — я успел сверзиться в последний момент.
Вот, и себя похвалил. А баранина дрянь — переварена. С утра, что ли в котёл вкинули?
— Придёт — погляжу.
Володша — дурак и не лечится. В льноводстве это называется "межеумок". Я, как опытный ныне льновод, могу точно сказать. Повторять собственное утверждение без модификации аргументации — глупость. Попытка надавить голосом, статусом... Бедненький. Я уже объяснял: у меня к вятшим — пиетета нет. Наоборот: как вижу корзно — так рука к оберегу тянется. Хоть какому, но — потяжелее. А уж после проблем с его нурманами...
А ведь это, возможно, причина: после игр Эрика, ныне покойного, выдать Лазарю боярскую шапку... не кошерно. В обе стороны.
"Кто нурманам попку подставляет — тому князь шапку надевает". Или: "кто нурманам не даёт — тому князь мозги е..ёт". Учитывая наше исконно-посконное филологическо-интеллектуальное богатство... Не только частушки — былины сложат.
"О! Ты гей еси, добрый молодец?
Держишь путь куда, спотыкаешься?
То ли попку стер, то ли в стельку пьян?
Из каких краев к нам сподобился?".
Из княжеской баньки. Где набродь всякая... краёв не видит.
Сам дурак: нефиг своих гридней распускать-потворствовать.
Войско вернётся в Тверь, и Володше придётся "нагибать" Лазаря. В прямом и переносном смысле — чтобы сохранить авторитет своей дружины у земских. Чтобы никто не пытался "выше головы прыгнуть" — не исполнить слово княжеское, не уважить слуг его верных.
"Не судите о господах по слугам их" — верно.
Но — потом. Когда слуг уже засудили.
Баранина — так себе. Поэтому "перцу добавим" — в беседу.
— Дозволь слово молвить, светлый князь Андрей Юрьевич. Князь наш Володша Василькович, видать, сильно притомился в нынешнем бою. Видать, великое множество басурман да поганых порубил он. В поте лица своего. От чего и говорит не подумавши. Боярич Лазарь лежит ныне с перебитой ногой. Как же он придёт? Это тебе, Володша, впору к раненому герою сходить, награду вручить, воинов славных словом добрым поддержать. Хоругвь дралась яростно. Не раненых — один только и есть. Для боя гожих трое осталось всего. Из двадцати. Парни за честь твою княжескую животов своих не пожалели. А тебе жаль задницу свою? Поднять да полверсты прогуляться?
Сорвался. Психанул. С князьями так... а учитывая некоторые известные обстоятельства насчёт задницы... и циркулирующие насчёт самого Володши гипотезы... Сразу рубить будут или как?
Всё княжьё и рты пораскрывало. Так нельзя! Не по вежеству! Да за такое...!
Андрей чуть наклонился вперёд и впился в меня взглядом.
В тот раз я впервые увидел знаменитый "иссушающий" взгляд Боголюбского. Князь наклонился вперёд всем своим, хоть и невеликим, но крепким широким телом с видимой асимметрией плеч — правое больше и выше левого. Неестественно, из-за больных позвонков шеи, откинул назад голову и распахнул свои "бабушкины" чёрные глаза.
"Узенькие татарские щёлочки" — верно. Обычно. Но в мгновения особенного внимания, особого вглядывания в нечто близкое — глаза у князя Андрея распахивались... "по-гречески". Не тёмно-карие как у большинства половцев, не светлые, как обычно у славян, но иссиня-чёрные. Очень глубокого бархатного оттенка. Неожиданно большие, круглые. Совершенно неуместные, противоестественные на этом скуластом, чуть татарском лице с короткой простенькой русской бородой по кругу.
В Европе и в Святой Руси чёрные глаза считаются признаком чертовщины, колдовства, сглаза. "Чёрный зрак". Как в Китае — светлые. Но кроме цвета, размера, формы было ещё и выражение лица, отсутствие мимики, моргания. "Гипнотизирующий взгляд змеи". "Бандерлоги! Хорошо ли вам видно?". Чувство, что тебя туда, в бесконечную чёрную пропасть, втягивает. Выпивает и иссушает. Раздевает, выжимает, выкручивает. Душу и мысли. Все.
Позже, от сподвижников князя Андрея, услыхал я, что такое чувство — не моё личное, но общее. Крепкие смелые мужи, бояре и воеводы выходили от князя, держась за сердце, вытирая со лба пот хладный. "Лучше лишний раз в атаку сходить, чем с Бешеным Китайцем в гляделки играть".
Андрей о своём свойстве этом знал и использовал. Инстинктивно подбирая декорации — богатое, чёрное с золотом убранство княжьих палат в Боголюбове, полутьма с недостаточным, пляшущим освещением, беседа — с глазу на глаз... На моё счастье, в тот раз обстановка была... полевая. Довольно светлый вечер, множество народа, кусок баранины во рту... А позже — я уже знал и был готов.
Махнёт сейчас Боголюбский ручкой — будет Ванюше бздынь. Через усекновение головы. У него это быстро: только колоду подходящую приглядят и... Вот уж в прямом смысле: тяп-ляп. Топором — "тяп", мозги — "ляп".
А подарок мой? Та девка-наложница? Отдариваться-то покойнику как будешь...?
Но у Андрея другие мысли в голове:
— Значит, побили сильно? А ты теперь свою хоругвь поведёшь? Из смоленских стрелков? Что скажешь, сотника Рябины сынок?
Уже доложили. О приходе моих рябиновских.
Факеншит! Я — людей вижу. Чарджи, Ивашко, Любава... Конкретных, отдельных, своих. Он — группу из "них всех".
Расклад... Присутствие в собственных боевых порядках вооружённой группы из элитного подразделения армии вероятного противника...
Что сбор информации, шпионаж — и к бабке не ходи, но демонстративно заявленная команда из состава отряда специального назначения...
Аким иногда вспоминал об участии своих стрелков в... в специфических операциях. Его люди не только в общем строю в Переяславском бое стояли. Точнее — никогда в общем строю не стояли! Стрелков с копейщиками не смешивают — мешают они друг другу.
Моя хоругвь — силовая поддержка... чего? Проведения диверсии? Ликвидации кого-то из верхушки? Князья не только командиры, но сюзерены... Война — войной, а вот смена владетеля... под шумок... Или — контакт с эмиром и участие в будущих мирных переговорах...? Или — их срыв путём провокации...?
Для смоленского князя — далековато. Но Роман "держит руку" своего отца. А Ростик не менее "долгорукий", чем Долгорукий. Тоже тянется. Из Киева в Залесье. А Рязань уже пытается уйти из-под Суздаля в прямое подчинение к Киеву...
— И объясни батюшке: откуда у тебя торк в отряде?
Оп-па... Княжич голос подал. Изяслав Андреевич. А почему живой?
А потому что — двоечник. Я. Поверил непроверенным данным.
"Ложное знание" — у историков где-то попалось, что старшего из сыновей Андрея ранят в этом походе. От чего он и умрёт. Что я Манохе и втирал давеча. А он умрёт в октябре. Следующего года! Потому что русские летописи считают не года, а — "лето". Которое начинается в марте. А сами летописи бывают "мартовские", а бывают "ультрамартовские". И я из-за этой летописной чехарды во вражеского агента превратился. Причём — некомпетентного!
— Торк?! Какой торк? Чёрный? Откуда здесь торк?
За дастарханом сидят разные люди. Большинство — нормальные провинциальные средневековые русские бояре. Бородатые, коренастые, брюхатые. Но есть несколько более экзотичных личностей. В частности — группа кыпчаков. Один из них и взорвался фонтаном вопросов. Отвечаем.
— Э... Достопочтенный... э... хан. Торк — нормальный, в чёрной шапке. Инал из рода ябгу. Из Пердуновки. Именем — Чарджи. Мой давний друг и учитель.
Кыпчаки нервно переглядываются между собой. Потом обращаются лицами к Боголюбскому.
* * *
Отношения между торками и половцами — враждебные. Состояние двухвековой вендетты: "вижу — режу".
Это не печенеги, которые частью "легли" под огузов-торков.
Многие печенеги ушли на запад, под мадьяр, другие осели на границах Руси, часть признало верховенство торков, обрезала себе рукава на верхней одежде, в знак подчинённого положения, и мирно кочевала вместе со своими господами. Дав, впоследствии, основание тому народу, который называют гагаузами.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
