Эльфантина. Союз стихий

− Что это? − спросили одновременно несколько магистров.

− Скорее, кто, − Валум лукаво улыбнулся, отчего его лицо стало похоже на морду сытого кота. Он повел рукой в сторону магистра Бриса, призывая его рассказать свою историю.

− Досточтимый магистр Норта поведал вам о недавнем набеге снежных. Я и мои люди первым явились дать отпор ледяным призракам. Нам удалось оттеснить варваров в лес. Мы гнали их, как стаю бешеных псов. Несколько снежных мы захватили в плен, чтобы казнить на площади на потеху народу. Среди пленных была девушка. У снежных женщины полны злобы. Они дикие и опасные, и дерутся наравне с мужчинами.

По залу пролетел шепоток. Неслыханное дело − женщина-воин! Магистр Бриса понимающе улыбнулся, намекая, что он и сам считает подобное неприемлемым. Но что взять с варваров? У них нет ни ума, ни достоинства присущего людям. Другое дело солнечные. У тех другая крайность − они спесивы сверх всякой меры. Точно они живые боги.

− Я думал казнить ее вместе с другими, но один солдат приметил татуировку у девушки на плече. Этот солдат знаток обычаев снежных. Он опознал в татуировке знак правителя Морана.

Зал взорвался. Некоторые из магистров вскочили с мест, другие возбужденно жестикулировали. Валум наблюдал за их реакцией со снисхождением. Он и сам пережил нечто подобное, когда понял, что за сокровище попало к нему. Дочь правителя Мораны! Наследница, воительница и вместе с тем непревзойденный рычаг воздействия.

− Пусть ее приведут, − шепнул он советнику.

Двери распахнулись, и магистры притихли. Те, кто был на ногах, не глядя, рухнули в кресла. В зале повисла тишина. Все не сводили глаз с вновь прибывшей.

Девушка была высокой и необычайно стройной. Даже слишком. Белые волосы прядями свисали до середины бедра, еще сильнее вытягивая силуэт. Кожа без намека на румянец, губы с синим отливом и бесцветные радужки глаз довершали портрет. Из одежды — короткое платье простого кроя. Тоже белое. Казалось, она вся слеплена из снега.

Девушка болезненно морщилась от дневного света. Он был ей непривычен и враждебен, как и все вокруг. С каким наслаждением она бы воткнула нож в сердце любого за столом! Но, увы, у нее отняли оружие и связали руки.

− Покажи плечо, − приказал Валум. Он говорил на общем языке, который понимал каждый житель двуполярного мира, даже солнечные и снежные.

Девушка сделала вид, что не расслышала. Ни единый мускул на лице не выдавал ее волнения, будто она была не вражеской пленницей, а почетной гостьей. С холодным пренебрежением она рассматривала лица магистров. Власть, которой они кичились, для нее ничего не значила. Низшие — вот кто они. Их пращуры ползали по земле в тот день, когда ее пращуры спустились с небес.

Пленница ослушалась приказа, и Валум потерял терпение. Как в раскрытой книге он читал в ее позе презрение. Кто она такая, что ведет себя подобным образом в его присутствии? Он как-никак первый магистр, глава союза тринадцати городов. Уважаемый и почитаемый среди людей за свой ум, проницательность и дальновидность. При его правлении столица, а вместе с ней и союз достигли рассвета. Валум Здравомыслящий − вот как его прозвали в народе.

− Покажи татуировку, − он кивнул солдату за спиной пленницы, и тот, схватив девушку, вывернул ей руку так, чтобы магистры, наконец, увидели знак на ее плече.

На бледной коже отчетливо выделялся рисунок в виде шестиконечной снежинки − знак правящего дома Морана. Татуировка была сиреневого оттенка, как утоптанный снег.

− Насколько мне известно, у владыки Морана всего один ребенок, − сказал магистр Бриса, когда шепот в зале утих. − Дочь Дейдра по прозвищу Бесстрашная. Она знаменита в наших краях отвагой и безжалостностью. Есть основания полагать, что сейчас перед нами стоит именно она.

− Снежные у нас в руках, − в предвкушении потер ладони магистр Норта. − Владыка не станет рисковать единственной наследницей и подпишет любой договор, какой мы ему подсунем.

− Чушь, − девушка впервые заговорила с момента, как попала в плен. Ее голос походил на ледяную капель − свежий и искрящийся, но в то же время холодный. − Владыка не пойдет на сделку с низшими. Вы — корм под его ногами. Заключить союз с вами все равно, что заключить союз с червями.

− В таком случае, − ответил Валум, − он получит твою голову отдельно от туловища. В твоих интересах, чтобы этот договор состоялся.

− Смерть меня не страшит, − вздернула подбородок непокорная.

Валум хмыкнул. Не зря ее прозвали Бесстрашной.

− Возможно, она испугает твоего отца, − возразил он, а затем махнул солдату: − увидите.

Дейдра не позволила низшего дотронуться до себя. Хватит с нее одного прикосновения. Она все еще ощущала тепло в том месте, где его пальцы встретились с ее кожей. Отвратительное чувство. Кожа людей обжигала как огонь, доставляя боль. Ведь температура их тел намного выше температуры морейцев.

Она сама пошла в указанном направлении и вернулась в комнату, где ее держали до этого. В такую же отвратительную, как и все прочие помещения этого дома. Хуже всего были окна, через которые проникал солнечный свет. Его Дейдра ненавидела сильнее огня и низших.

Она подкралась к окну, избегая полосы света, и задернула занавесь. Комната погрузилась в полумрак, но и он был чересчур светел по сравнение с темнотой, царящей в ее родном доме.

Дейдра села на кровать и закрыла лицо руками. Никогда прежде она не плакала, но сейчас несколько непрошеных слезинок скатились из глаз и точно маленькие льдинки упали на толстый ворс ковра. Она плакала не от страха перед смертью. Тут она не солгала − смерть ее не пугала. Дейдра плакала от унижения.

Она — гордая и непобедимая − угодила в ловушку. Лучше было погибнуть на поле боя, чем запятнать себя позором. Низшим не понять: для нее нет пути назад. Ей никогда не вернуться домой. Морейцы не прощают слабости, даже если ты единственная дочь владыки. 'Нет, не так', − поправила она себя. − 'Особенно если ты единственная дочь владыки'.

Глава 5. В столицу!

Джеймс быстро приноровился к удобствам камеры, а точнее к их полному отсутствию. Жизнь с матерью в тесной коморке при кузнеце едва ли была комфортнее. Похлебка, которой кормили заключенных, показалась ему вкуснее той, что он ел дома. В целом заточение было не так уж паршиво, если бы не сосед по камере.

Элай развлекался тем, что ловил крыс и натравливал их друг на друга, устраивая бои. Еще он любил доводить охранника, за что был пару раз бит и Джеймс с ним заодно. Поэтому новость, что суд состоится завтра пополудни, Джеймс воспринял с облегчением. Нет хуже ничего долгого ожидания. Правда, ночью он не сомкнул глаз. Все думал о том, как сложилась его судьба. Неделю назад он грезил, что разбогатеет, и они с мамой заживут в свое удовольствие. А теперь прах матери развеян над зимним лесом, а его самого скоро повесят. Джеймс не строил иллюзий насчет себя. Жители деревни давно точили на него зуб. Они не упустят шанса избавиться от него раз и навсегда.

− Хватит ворочаться, − Элай пнул его. − Не то отправишься спать на голый пол. В отличие от Джеймса Элай всегда спал как младенец и храпел при этом как медведь.

− Возможно, это моя последняя ночь, − сказал Джеймс. − Не хочу тратить ее на сон.

− Что ж, − Элай повернулся к нему спиной, − по крайней мере, я снова буду спать один.

Но утром, когда солдаты пришли за Джеймсом, она захватили и Элая. Деревенский глава решил не созывать людей для суда дважды, а сразу покончить с обоими.

Суды в деревни проходили быстро. Последнее слово было за деревенским главой, и в этот раз все, включая обвиняемого, знали, каким оно будет. Конечно, заслушали свидетелей. Например, дубильщика кожи, который видел, как снежный отпустил Джеймса. Еще несколько селян наблюдали, как он выходил из леса в тот роковой день. Благодаря показаниям и своему происхождению Джеймса признали шпионом снежных. Робкие попытки оправдаться никто не слушал. Деревенский глава с облегчением в голосе, точно избавлялся от мусора, приговорил Джеймса к смертной казни через повешение.

Пока готовили веревку: завязывали узел, перекидывали через балку над главным входом в каменный дом, суд рассмотрел дело Элая. И хотя его грехи, по мнению Джеймса, были куда тяжелее − он ограбил экипаж и убил человека − вместо того, чтобы повесить убийцу рядом с ним, деревенский глаза велел отправить его в столицу, где Элай разыскивался по подозрению еще в нескольких преступлениях.

Толпа, молча внимающая судебному процессу, заволновалась, едва дело дошло до исполнения приговора. В деревенской жизни, лишенной забав, казнь шла за развлечение. Пару раз Джеймс видел, как вешают преступников, и примерно знал, что его ожидает. Его поставят под балкой, накинут петлю на шею, несколько крепких мужчин ухватятся за другой конец веревки и потянут ее на себя до тех пор, пока его ноги не оторвутся от земли. Они будут держать веревку, покуда он дышит, а после отпустят, и его бездыханное тело упадет в сугроб. Медленная и мучительная смерть.

Джеймс ощутил тугую петлю на шее. Веревка обхватила горло подобно змее и царапала кожу как наждачная бумага. Она натянулась, и он привстал на носки. Запрокинул голову, взглянул на звезды. Такие холодные, такие далекие, равнодушные к людским страданиям. Вздохнул в последний раз, а потом горло сдавило, и воздух перестал поступать в легкие.

Ноги болтались в отчаянной попытке дотянуться до земли. Джеймс не отдавал отчет, что делает. Сквозь пелену, застившую глаза, он смотрел на толпу, ловящую его предсмертные хрипы. Люди ждали его смерти, как будто она могла облегчить их горе, не понимая, что лишь причиняют новые страдания.

Сознание гасло подобно затухающей свече. В последний миг Джеймс заметил, как кто-то прокладывает путь сквозь толпу. Сразу за этим наступила тьма — чернее самой черной ночи.

Джеймс пришел в себя в снегу. Он кашлял, жадно ловя ртом воздух. В горле першило, на глаза навернулись слезы, но он был им рад. Они означали, что он по-прежнему жив.

Он перебирал в уме причины чуда. Деревенский глава его помиловал? Вряд ли. Он был рад покончить с полукровкой. Веревка оборвалась? На его памяти такого не случалось. Веревки в деревне делали знатные, захочешь, не порвешь.

− А ты фартовый. Впервые вижу, чтобы кому-то так свезло, − прозвучало у него над ухом.

Джеймс приподнял голову — над ним склонился Элай.

− Приехал гонец из столицы, − сказал вор, отвечая на его немой вопрос. − Велено доставить тебя в Элефантину.

− Зачем? − выдавил из себя Джеймс.

− Мне не докладывали.

Его подняли с колен и поволокли к зарешеченной повозке, предназначенной для перевозки преступников. Джеймса и Элая затолкали внутрь, выставив словно зверей в клетке на всеобщее обозрение. Пока их везли по деревне, в повозку летели камни, комья грязи и снежки. Но снаряды отскакивали от решетки, и Джеймсу пришло в голову, что она не толпу защищает от них, а их от толпы.

Вскоре повозка, запряженная тремя лошадьми, в сопровождении трех стражей из столицы и того самого гонца, что спас Джеймсу жизнь, покинула деревню. Колеса стучали о ледяной нарост вдоль дороги, повозка раскачивалась как люлька младенца. Джеймс впервые выехал за границы родной деревни. Не считая леса, он никуда не отлучался. Любопытство взяло верх над страхом, и он, вытянув шею, рассматривал окрестности. Но куда не глянь, повсюду была снежная пустыня. Унылый пейзаж: черное небо над головой, белый снег под ногами. На горизонте два цвета смешивались, как краски на палитре художника.

Повозка продувалась со всех сторон. Северный ветер был беспощаден к заключенным. Но если Джеймс неплохо чувствовал себя в рубахе и кожаных брюках из-за родства со снежными, то Элай, одетый примерно также (на нем еще была кожаная куртка), промерз до костей. Чтобы спутник поменьше думал о холоде и не заснул, совсем окоченев, Джеймс отвлекал его разговором.

− Откуда ты родом? − спросил он первое, что пришло на ум.

− Отовсюду понемногу, − голос Элай дрожал от холода. − Отца у меня нет, а мать постоянно переезжала с места на место в поисках лучшей жизни.

Джеймс не уточнил, нашла ли мать Элая призрачную лучшую жизнь. Судя по сыну, ей это не удалось, и он продолжил ее поиски.

Элай молчал, обхватив себя руками за плечи в попытке сберечь ускользающее тепло, и Джеймс снова заговорил:

− Ты не пробовал что-то изменить?

− О чем ты?

− Грабеж и убийства не самые почетные занятия. Ты мог бы наняться в солдаты.

− И проливать кровь ради чужого блага? Нет уж, увольте, − криво усмехнулся Элай. − Я живу ради одного-единственного человека. Этот человек я сам. Остальные меня не заботят.

− А как же твоя мать?

− Она давно умерла. Но даже будь она жива, она бы волновала меня не больше, чем конский навоз из-под лошадей, что тащат эту повозку.

− Вы не ладили? − уточнил Джеймс, вспоминая маму и ее смерть в огне.

− Она была редкостной дрянью.

− Похоже, нам обоим пришлось несладко.

− Ты же не думаешь, что это нас сближает? − проворчал Элай. − У каждого свои заботы, мне дела нет до твоих. И ты, будь добр, не лезь в мои.

Элай отвернулся. Но Джеймс уже проникся симпатией к товарищу по несчастью. Чтобы тот ни говорил, их судьбы были схожи. Разнились лишь способы борьбы за выживание.

* * *

Повозка была в пути уже неделю. За это время они побывали в двух крупных северных городах — Норте и Брисе. Города поразили Джеймса. Они были огромны. Столько людей в одном месте! Дома из серого камня в несколько этажей, крыши из черепицы, вымощенные дороги. На торговых площадях и в тавернах кипит жизнь. Вместо снега, затоптанного ногами сотен людей, коричневое месиво. Так много шума, так много грязи. Он скучал по сонному спокойствию родной деревни, по мрачному зимнему лесу, по молчаливым землякам.

Элай напротив оживился. Города были его стихией. Буйные застолья, развлечения на грани дозволенного, пестрая толпа, среди которой легко затеряться. Ему всего этого не хватало. Идея отправиться на север теперь казалась ему глупой. О чем он только думал?

Когда повозка, покинув очередной город, отправилась дальше на юг, Элай решил, что настала пора действовать. Хватит с него сидеть взаперти. Надоело смотреть на небо через решетку.

Джеймс устроился в противоположном углу повозки. Прислонившись спиной к прутьям, он безучастно глядел на дорогу. Белые волосы упали парню на глаза, и он нервным движением откинул их назад. Джеймс стеснялся себя. В столице с его экзотической внешностью он бы не знал отбоя от девиц. Но в том захолустье, где он жил, парень был изгоем. Хотя даже в Элефантине с ее свободными нравами межрасовый союз редкость. А все потому, что и солнечные, и снежные с одинаковым пренебрежением относятся к людям.