С трудом поднимается с ложа богини жрица. Удары сердца отдаются в висках. Дрожащей рукой отвергает провидица предложенное питье.
Все ясно сказала богиня. Ее народу дано пять лет, чтобы найти новую родину или погибнуть.
А еще через четыре года во время обряда обращения к Великой богине узнает жрица в маленькой дочери правительницы азанагов темнокожую воительницу из видения. Вот только, где искать вторую? Ведь без нее гибнет будущая царица от удара меча.
* * *
Почтовый голубь принес неожиданные новости: войны не будет, младшая принцесса Леа оставлена заложницей у воинственных женщин на десять лет в обмен на мир и спокойствие.
Через пару недель войска вернулись домой, и все встало на круги своя. Почти все. Во дворце воцарилось уныние, притом, похоже, надолго.
Королева, закрывшись в своих покоях, плакала, обвиняя себя в том, что не смогла сдержать чувств, подтолкнув дочь к побегу.
Кэтлин горько рыдала, мучаясь совестью приблизительно по той же причине.
Герэт проводил время в тренировочных залах с наставником, вымещая в учебном бою всю свою ярость. Принц злился на невозможность повернуть время вспять.
Эдвин не плакал, мужчинам не подобает плакать, но также закрылся в своей комнате и, расстреливая из рогатки игрушечных солдат, переживал, что уж он-то просто был обязан догадаться, что сделает сестра.
В чем винился король, тоже понятно. Как можно объяснить себе и любимой женщине, что это правильно — позволить ценой свободы дочери купить спокойствие своей страны? Что сказать сыну? И как самому не вспоминать каждую минуту, что, возможно, ему не суждено увидеть малышку долгие десять лет!
Его величество старался не покидать кабинет, нагружая себя всевозможными делами. Слуги и придворные разве что на цыпочках не ходили и разговаривали громким шепотом, как в доме тяжелобольного.
Жизнь не желала налаживаться. И только Энн глубокомысленно заметила, что это лучший поступок Леа за все годы ее жизни.
Еще через две недели в дворцовые ворота въехал мужчина на усталом коне. Бросив поводья первому попавшемуся слуге, он прямиком направился в кабинет правителя. Остановить его не посмели и даже докладывать не стали — у слуг имелся четкий приказ монарха пропускать его брата Риккведа в любое время суток.
Командир "невидимых" застал государя сидящим за столом, заваленном бумагами. Глаза короля были красными от недосыпания. Увидев брата, Аттис встревожено заглянул ему в лицо в поиске ответа на мучивший вопрос.
— С нею все в порядке, — ответил его светлость и принялся возиться с застежкой плаща.
— Давай позовем Роанну, а то сам я ей рассказать не смогу. — Король горько усмехнулся: — Даже живу теперь в кабинете. Боюсь жене в глаза смотреть.
Рикквед нахмурился:
— Глупостями занимаешься. Выбора у тебя не было. В противном случае они просто убили бы Леа. А так живая, пусть и далеко. Войну мы, конечно, выиграли бы, но большой кровью. И совести у тебя нет, разве можно бросать женщину в одиночестве в такое время?
Король хотел возразить, потом, махнув рукой, вызвал слугу и приказал передать ее величеству, что ждет ее в кабинете. Следующие десять минут братья провели в молчании. Рикквед курил трубку, а король в нетерпении метался из угла в угол.
— Сядь, Аттис, а то у меня уже в глазах рябит, — поморщился Рикквед.
Его величество резко повернулся, чтобы сказать что-нибудь злое, но, увидев какой усталый и измотанный вид у брата, только спросил:
— Ты сколько дней не спал? Свалился бы где-нибудь по дороге.
— На себя сначала посмотри, — посоветовал командир "невидимых".
Король открыл было рот, чтобы возразить, но в это время дверь распахнулась: в кабинет, один за другим, вошли все члены королевской семьи.
Глядя на лица обеспокоенных родственников, Рикквед счел за благо повторить:
— С нею все в порядке!
Королева всхлипнула, не в силах справиться с охватившим ее напряжением. Аттис тут же подошел и обнял жену, утешая и гладя по голове как маленького ребенка.
Уставший с дороги Рикквед, не желая затягивать встречу, подождал, пока все рассядутся и начал свой рассказ.
После того, как принцессу увезли, энданец тенью следовал за возвращавшимся в Варнабу войском. Девочка ехала попеременно то с царицей Санагой, то со второй женщиной — Арзилой, оказавшейся Верховной жрицей азанагов. С ее высочеством обращались хорошо, не обижали. По приезде в столицу Варнабы — Орамбим, девочку отвезли в бывшее поместье Верховного жреца бога Хаара. За попытку поднять восстание у жреца конфисковали в казну все имущество, а в поместье устроили военную школу для детей.
Принцессу поселили вместе с другими воспитанницами ее возраста. Благодаря хорошему знанию города в общем и поместья в частности, Риккведу удалось поговорить через окно с Леа. Правда, второй раз это может не получиться, лазутчика заметили, когда он выбирался из храма.
Принцесса расстроена, но держится хорошо. Просила сказать, что всех любит, и велела напомнить его высочеству Эдвину про коробку у нее под кроватью.
После этих слов у младшего сына Аттиса глаза стали совершенно круглыми, и он выбежал из кабинета.
Его величество, извинившись за временный перерыв, вызвал воспитателя Эдвина и приказал поискать в комнатах их высочеств мелкую живность.
Это небольшое происшествие немного разрядило обстановку. Королева перестала всхлипывать, у Кэтлин высохли глаза, а Герэт и Энн поспорили о том, кого найдут в коробке.
В завершение рассказа Рикквед заявил, что по окончании этой школы будет рад видеть Леа не только дома, но и в рядах "невидимых", если, конечно, его величество разрешит.
На невысказанный вопрос королевской четы Рикквед пояснил, что все азанаги без исключения в совершенстве говорят на трех, а то и больше, языках, прекрасно владеют всевозможным оружием, хорошо образованы и прочее-прочее-прочее.
А когда Герэт наивно поинтересовался, как дядя это успел узнать, Рикквед лишь подмигнул племяннику и сказал, что была такая возможность. И тут же не к месту добавил, что малое число мужчин у этого народа связано с их низкой рождаемостью. Соотношение у новорожденных: на сто девочек — один мальчик. В остальном соседи из них получатся не хуже, чем были, а может и лучше, потому что рабство у азанагов запрещено.
— Что ж им дома не сиделось, таким хорошим? — мрачно полюбопытствовал Герэт.
Рикквед в задумчивости выпустил кольцо дыма:
— Да я сам не очень понял, а возможности уточнить не представилось, но кажется, дома у них просто не осталось, — и, не дождавшись хоть какой-то реакции на свои слова, добавил: — Да, вот еще что: как только принцесса выучит язык азанагов, ей разрешат писать письма домой.
Глава 4
Леа сидела на кровати, сжимая в руках медальон с портретом родных. По ее лицу безостановочно катились слезы.
Перед энданской принцессой кривлялась нахальная черноволосая девчонка, она дразнилась на чистом энданском и гримасничала:
— Плакса! Принцессочка — плакса! Нос сопливый, ум куриный! Крыска болотная, бьёль белая!
Остальные ученицы стояли поодаль и смеялись, поддерживая предводительницу. Черноволосая неожиданно ловко выхватила из рук Леа медальон:
— Ой-ой-ой, а кто у нас тут нарисован? Еще целая кучка таких же ... плакс?
Ох, зря она это сделала. Слезы Леа моментально высохли, и не успела вредная девчонка опомниться, как получила кулаком в глаз. Да так, что не смогла устоять на ногах и полетела на пол, приложившись лопатками о камень.
Леа, пользуясь моментом, пока противница беззащитна, забрала украшение, повесила его на шею и приготовилась защищать свое добро: девчонка, придя в себя, поднималась, явно желая подраться. Через мгновение Леа и незнакомка покатились по полу, сцепившись. И еще неизвестно — на чьей стороне оказалась бы победа, не войди в комнату наставница. Она разняла дерущихся, грозно рявкнула на остальных девочек и потащила воительниц прочь, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Вскоре нарушительниц спокойствия закрыли в маленькой комнате, где из мебели стояли только две деревянные кровати.
Леа замерла у входа, настороженно наблюдая за врагом.
Ее противница, со вздохом шлепнувшись на кровать, неожиданно беззлобно сказала:
— Что стоишь? Садись! Поговорим.
— Драться не будешь? — Леа осторожно облизнула разбитую губу.
— Нет, не буду. Нас здесь на неделю заперли, чтобы мы познакомились как следует и больше не дрались, — тоном бывалого солдата заявила черноволосая.
— Ты что, здесь уже была? Откуда знаешь? — по-прежнему топталась на пороге принцесса, готовясь дать сдачи если что.
— Была, — вздохнула девочка. — Если мы сейчас снова подеремся, то просидим не одну, а две недели. Так что давай, не стесняйся.
Для убедительности она похлопала по дереву.
Леа, присев на край кровати, выжидающе посмотрела на драчунью. Та, потрогав наливающийся синяк, поморщилась.
— Здорово ты меня приложила. Кто научил?
— Брат...
— У тебя есть брат?!
Восторженный вскрик нахальной чужеземки заставил ее высочество немного отодвинуться: кто знает, что на уме у этой ненормальной? Но показывать свой страх малышка не стала, ответив с достоинством:
— Да, двое, Герэт и Эдвин.
— Здорово! А не врешь?
Леа отрицательно помотала головой:
— А что — это редкость?
— Еще какая! — кивнула черноволосая, а потом, спохватившись, представилась: — Гуалата, дочь царицы Санаги.
— Ты тоже принцесса? — осторожно удивилась Леа. Поведение новой знакомой ну никак не укладывалось в те правила, что внушала каждый день ее высочеству няня.
— Не-е, я — царевна! — снова потрогала синяк "неправильная" Гуалата.
— А почему ты живешь здесь, а не во дворце? — Леа с любопытством разглядывала свою новую знакомую.
Девочка была приблизительно ее роста, но крепче. Смуглая до черноты кожа, темно-серые глаза, стриженые прямые волосы. Из одежды, как у всех учениц, короткая туника из грубой ткани, легкие кожаные сандалии и смешные штанишки. Таких коротких штанов Леа еще не видела.
Царевна с недоумением покосилась на энданку:
— У нас все девочки, кроме немощных, живут с шести лет в школах.
— А мальчики?
Гуалата вздохнула:
— Их у нас мало. Они тоже живут в школах, только при храмах. Нас готовят как воинов, а их как жрецов, и только в крайнем случае как воинов.
— А как же Арзила?
— Великая матерь, ну, ты сравнила... У нее же дар! Все, у кого есть дар, становятся жрицами.
И хотя принцесса не поняла, что такое дар, спрашивать она не рискнула, боясь показаться глупой.
— Гуалата, научи меня говорить по-вашему, — попросила она. — Мне тогда разрешат письма домой писать.
— Ладно. А ты покажешь мне медальон? Там нарисована вся твоя семья?
— Нет, у меня еще дядя есть и две тети, только они далеко живут, и я их не вижу.
Гуалата с уважением посмотрела на Леа:
— Как много в вашей семье мужчин, — и тут же перескочила на другое: — А почему ты не сменила эти тряпки?
Девочка с интересом потянула за край шелкового платья принцессы.
— Это не тряпки! — с обидой поджала губы энданка, выдернув ткань из цепких рук царевны.
Ну как объяснить, что это — память о прошлой жизни?! Что если его снять, то останется только медальон! А она говорит — тряпки.
Принцесса снова посмотрела на платье и только сейчас заметила, что оно в нескольких местах рваное и все в грязи, и выглядит... как лохмотья. Леа подняла взгляд на собеседницу и тихо прыснула. Через секунду обе девочки заливисто хохотали, валяясь на кроватях.
Воспитательница, остановившаяся у двери, с удовольствием прислушалась к внезапному веселью. Похоже, забияки подружатся. Если это так, то головной боли у учителей прибавится, но жрица останется довольна.
Неслышным шагом женщина отошла от двери и отправилась проверять комнаты остальных девочек.
Следующая неделя прошла для принцессы в напряженных тренировках и уроках. Несмотря на наказание, занятий никто не отменял. Запретили только приятное: игры в саду и сладкое. Иногда Леа казалось, что завтра она не встанет: мышцы так болели, что каждый шаг давался с трудом, а голова пухла от новых знаний, потоком обрушившихся на принцессу.
Чего ей только не приходилось учить: сразу три новых языка, историю всех известных азанагам народов, математику и много-много другого. К тому же правила менять ради знатной заложницы азанаги не собирались, и обучение велось на чужом для нее языке, который энданка понимала с пятого на десятое.
Леа даже во сне снилось, что она учится. Если бы не новая подруга, пересказывавшая после уроков все заново, ее высочеству пришлось бы очень туго. К счастью, у Гуалаты оказался удивительно бесшабашный и веселый нрав, рядом с нею все невзгоды казались мелкими и смешными. Вскоре заложница начала потихоньку привыкать к новому укладу.
В конце первой недели жизни принцессы в школе прилетел грифон. Он приземлился в саду, огласив округу пронзительным криком, и собрал вокруг себя целую толпу любопытных учениц. Хорошо еще, что наставница, наслышанная о приключениях новой воспитанницы, сообразила позвать девочку, иначе учеба в этот день пошла бы... грифону под хвост!
Леа обняла зверя за шею и долго стояла, не обращая ни на кого внимания. Ей казалось, что так она становится ближе к своим родным.
Грифона определили под навес, выделили ему паек, и теперь все свободное время Леа и ее новая подруга проводили с Ветром. Девочки возились с его перьями, таскали зверю сбереженные после обеда лакомства, гладили крылья и тяжелые мощные лапы. Жаль только, что кататься на животном детям категорически запретили под страхом изгнания Ветра обратно в Эндану.
Нужно ли говорить, что дружба с таким удивительным существом значительно прибавила принцессе уважения в глазах других воспитанниц.
Когда наказание закончилось, заложницу поселили в комнату, где жила Гуалата и еще три девочки. Сначала Леа было непривычно, но постепенно принцесса притерпелась к большой компании. К слову сказать, это оказалось намного веселее, чем жить одной. Чего только стоили страшные сказки, которые царевна азанагов рассказывала подругам на ночь. Разве от няни таких дождешься?
Дни сменяли друг друга, и Леа постепенно втянулась в напряженный ритм школы. Тоска по дому отодвинулась куда-то глубоко в сердце, девочка, приняв разлуку как должное, перестала беззвучно плакать по ночам. Постепенно ее тело стало гибким и сильным, полученные на тренировках синяки зажили. С помощью подруги Леа научилась бегло говорить на азанагском языке, и теперь уроки давались намного легче. Письмо домой заложница отправила уже в конце первого месяца.
Казалось, жизнь покатилась по проторенной колее, но однажды утром наставница отвела девочку в свой кабинет. Там у окна стояла женщина. Леа сразу узнала в ней Верховную жрицу. Только служительницы богини носили такие длинные, перехваченные под грудью поясом, красиво задрапированные платья. И только у Верховной жрицы был изумительной резьбы посох, заканчивающийся шелково мерцающей рукоятью из огромного сапфира.
