Предсказания китайского печенья

Я постаралась больше узнать о своем любимом. Вот биография, понятая мною из хаоса английских слов, специально как можно проще и медленнее говорившего Анри.

Ему двадцать шесть лет, он единственный сын состоятельной пары, профессии которой связаны с дипломатическими отношениями развивающихся стран. Родители редко бывают во Франции, но имеют квартиру-этаж в старинном доме в историческом районе Парижа — собственность его семьи. Анри рано стал самостоятельным, получив достойное образование, он не пошел по стопам своих родителей, а избрал своим поприщем химическую промышленность.

— За ней будущее, — был уверен он.

Фирма, в которой работает Анри, заключила баснословный контракт с государственной конторой 'Союзхимком' на поставки химических удобрений. Нитраты, нитриты. Сейчас это пробная командировка, но у фирмы есть намерения сделать Анри постоянным представителем в Москве.

Особо интересующие меня статьи: женат не был, детей не имеет. Ранее были близкие отношения со студенткой Сорбонны, в данный момент они разорваны, по причине дикой ревности последней.

'Еще бы, милый, — подумала я, — ты просто не можешь себе представить, как тяжело смотреть на постоянно кружащих вокруг тебя хищниц, вышедших на охоту за божественным телом. Я буду пристально смотреть за тобой. Далеко не отпущу. Только около моей юбки'.

Мы до рассвета смеялись, пили вино, занимались любовью. Анри с упорством первоклассника заучивал русские слова. Нас увлекла эта игра, он показывал на предмет, называл его по-французски, следом я, по-русски. Более всего ему понравилось слово 'хочу'. Он употреблял его по разному поводу, как ребенок, тыкая пальцем: хочу! Когда посветлели наши окна, мы уснули, свернувшись калачиком, как мне нравилось — моя попка на его бедрах, а его щека касалась моего плеча.

На следующий день у нас была обширная программа, на вечер Анри зарезервировал столик в плавучем ресторане 'Парус'.

В Эрмитаже можно провести жизнь, поэтому мы заранее решили, какие залы нам хотелось бы посмотреть. Присоединившись к экскурсионной группе иностранцев, мы прослушали вводную обзорную лекцию. Когда группа дошла до фламандцев, мы покинули ее и начали осмотр самостоятельно. Анри хотелось посмотреть на искусство импрессионистов, и по мраморной лестнице мы поднялись на третий этаж. Затем, чтобы посмотреть древности, спустились вниз, меня интересовали древне египетский, греческий и римский периоды. На нас умиротворенно подействовала красота скульптур и обломки былых цивилизаций. Через три часа у меня уже кружилась голова, а интерес Анри был полностью удовлетворен.

Уставшие от множества впечатлений и хождения по пыльному, жаркому июльскому городу, мы возвратились в свою гостиницу. Дама в Reсeption сменилась, разницу я обнаружила только в прическе, свернутой узлом, в котором для объема, как мне когда-то рассказывали, использовалась туго свернутая мочалка. Получив вожделенные ключи, мы поднялись на свой этаж. Я испросила у Анри час на сборы, и, в столь желанном сейчас одиночестве, принялась украшать себя для предстоящей, по моим планам, серьезной баталии.

Простояв в ласкающем кожу душе необходимое мне количество минут, я задумалась перед раскрытым настежь гостиничным гардеробом. Черно-белая, куриная лапка 'пье-де-пуль' — костюм, предназначенный с подачи Аллочки, напомнить Анри родину, решила я.

Сейчас, я должна слиться в его желаниях со всем близким ему от рождения и не вызвать отторжения, даже в очень дальних перспективах. 'Пье-де-пуль' — костюм, состоящий собственно из платья без бретелек, с облегающей заниженной талией, распускающейся на бедрах, как тюльпан, юбкой и черным 'болеро'. Открытые белые босоножки, пастельного, розового цвета педикюр, распущенные по плечам волосы, помада в тон... Капля любимых 'Опиум' довершала картину. Глядясь на себя в зеркало, я льстила себе тем, что сейчас напоминала француженку.

То, что надо.

Я готова.

Выходи на бой, милый Анри, будет тебе Бородинская битва!

Среди удовольствия от собственного лицезрения раздался телефонный звонок. Я взяла трубку и оцепенела... 'Октябрьские' проститутки узнав у портье, что я переводчица Анри, набрались наглости или от отчаяния позвонили мне в номер, спросив: где мсье и почему его никогда не бывает в номере?

Действительно, отчего мсье не бывает в своем номере? Оттого, бедняжки, что все свободное от моих рук время, он проводит с моими губами. И оставив его сейчас одного, хотя бы ради того, чтобы чудесно выглядеть, я совершила большую ошибку. Хорошо, что отчаявшиеся стахановки гостиничного сервиса напрямую решили связаться со мной, не став в этот раз звонить Анри.

Я опрометью кинулась в соседний номер. Дверь открыл немного ошарашенный громогласным стуком Анри. Торс его был обнажен, на щеках островками белела пена для бритья. Увидев прелестное создание, он сделал попытку обнять и потянуться к губам. Пришлось объяснить ему, что сейчас не время для ласк, я посадила облачко пены на кончик его носа и велела ни в коем случае не поднимать телефонную трубку. Что бы ни случилось! Хоть (Анри удивленно вздернул брови) пожар! С этой минуты все переговоры я беру на себя!

— Bien, к чему такая горячность? Через минуту я буду готов, — и он с удовольствием рассмотрел мой наряд. — Ты так чудесно выглядишь, похожа на Катрин Денев.

— Это комплимент? — спросила я.

— Даля француженки это комплимент, — с улыбкой ответил он.

Мысленно я потирала руки. Мне удалось именно то, ради чего я так старалась.

— Хочу целовать тебя, — сказано было по-русски, и всерьез. — Позволь мне. Плиииз...

— А мой макияж? — я попыталась увернуться от его губ. — Я не буду напоминать тебе Катрин с размазанной по лицу помадой.

— Я знаю места не тронутые косметикой... — знакомые искорки засветились на дне глаз.

— Так мы никогда не выйдем из гостиницы... — я остановила его руки на полпути к моему 'болеро'.

— Хочу, — продолжал клянчить Анри.

Пришлось уступить ему кусочек декольте.

— Но только кусочек. Иначе я за себя не отвечаю, — пригрозила я.

В плавучем ресторане 'Парус', известном как приют братьев Жемчужных и множества других исполнителей жанра 'шансон', было тропически жарко. Несмотря на то, что рядом катила волны Нева, в зале было душно. Старая посудина 'Парус' проветривалась исключительно благодаря открытым окнам и дверям. Было многолюдно и накурено.

Наш столик находился недалеко от эстрады, на которой мучился тюремной тоской немолодой поджарый гитарист. Рассчитывать на изысканную кухню не приходилось, да и мы были здесь не за тем. Анри попросил меня сводить его в какой-нибудь ресторан, где бы он мог почувствовать дух русского народа. Ничего более подходящего я выбрать не смогла. Другие рестораны были направлены на зарубежную кухню, на привлечение иностранного гостя.

Анри с интересом попробовал вяленое кавказское мясо, жесткий — как подметка советского ботинка — эскалоп, маринованные огурчики, пирожки с мясом и другие разносолы. Персонал ресторана не отличался расторопностью и между блюдами образовывался антракт, заполняемый музыкой разных исполнителей с калейдоскопической скоростью менявших друг друга.

Я жалела, что надела 'болеро'. Под моими распущенными волосами и тонкой материей спин была влажной.

'Противные скряги, — чертыхнулась я, — неужели не хватает денег установить кондиционеры! Каждый вечер в ресторане аншлаг!'.

На эстраду выбрался оркестрик и заиграл танцевальные мелодии. Публика отдалась танцу. Кто демонстрировал изысканные па, кто просто выкидывал коленца. Вихрь подвыпившей, разудалой публики подхватил нас, захотелось с ухарством выпить водки и садануть, до брызг, хрусталем о затоптанный ковер. Вот она, русская душа.

Сначала Анри с любопытством наблюдал за метаморфозами гостей, и, наконец, сам поддался общему настроению. Уловив его перемену, я подозвала официанта. Шепнув ему на ушко, сунула в карман сюртука зеленую трехрублевую купюру.

Через минуту на сверкающем серебром подносе нам была поднесена икона русского гостеприимства — черная икра на горке колотого льда и запотевшие хрустальные стопочки с водкой.

Я показала Анри пример: взяв с подноса стопку, я храбро опрокинула ее в рот. Ледяная жидкость обожгла десны и снежным комом прокатилась по горлу, маленьким кусочком поджаренной гренки я подхватила икринки.

Официант поклонился в восхищении. Этим он подбадривал Анри. И он, наконец, решился, принял в себя леденящий поток, закусил икрою и моим поцелуем. Затем все завертелось каруселью, мы танцевали цыганочку, пели со всем залом про то как 'голуби целуются на крыше', и не опасаясь за мой макияж целовались, танцуя в неприличной близости друг другу. В такой круговерти им были произнесены, а мной услышаны, заветные слова. Je t'aime. Я тебя люблю.

Возбуждение, разожженное алкоголем и танцами, дошедшее до высшей точки в ресторане, поддерживалось поцелуями в такси. Не разъединяя рук, и притоптывая ногой от нетерпения, мы поднимались в гостиничном лифте. Если бы мы жили несколькими этажами выше, то гости гостиницы были бы шокированы, когда увидели сплетение тел на полу, открывшегося лифта.

До третьего этажа мы дотерпели, но не смогли добраться до постели моего номера. Открыв дверь, Анри поцелуем припечатал меня к стене и мы, не отрываясь друг от друга, сползли по ней на пол. Короткий ворс паласа покалывал мои ставшие вмиг обнаженными ягодицы. Словно борцы мы намертво вцепились друг в друга. Бросок. Теперь проклятый ковер царапал мои колени.

Видела бы нас Аллочка, ее бы хватил удар. Её любимая подруга, как амазонка, с развевающимися волосами и совершенно неузнаваемым выражением лица дико скакала отнюдь не на мустанге, а на неопознанном объекте. Узнать Анри, которого я объезжала, было невозможно из-за подола моей юбки накрывшей его лицо и торс. Бросок. Анри подхватив меня под колени, и безжалостно потянул к себе мои бедра. Теперь накрахмаленная волна накрыла меня.

Распускавшийся во мне цветок оргазма сейчас раскинул свои лепестки, обнажив скрытую в бутоне сердцевину. Взрыв. И падают оборванные лепестки, любит, не любит, любит...

Анри был неутомим. В моем, освободившемся от предельного напряжения, мозгу завертелась мелодия песенки, подхваченной мной в ресторане: я готов целовать песок, по которому ты ходила...

— Я люблю тебя, Je t'aime, I love you...

Он повторял мне снова и снова, по-русски, по-французски, по-английски.

— Еще... скажи мне еще раз... — просила я.

Глава шестая

Утро началось с моего пробуждения в полном одиночестве. Не открывая глаз, я пошарила рукой по простыне еще сохранившей тепло Анри. Не обнаружив никого рядом, я открыла глаза. Прислушалась, не шумит ли вода в ванной комнате?

Тишина.

Сон разом освободил меня от своих оков. Что бы это значило? Где Анри?

— Анри! — негромко позвала я.

Завернувшись в простыню, прошла в ванную, заглянула в туалет. Анри нет. Лихорадочно натянув на себя Аллочкин пеньюар я стала обыскивать номер. Хотя бы записка! Ничего.

Вышла в коридор и настойчиво стала барабанить в номер Анри. Никого.

Мне стало страшно от возникшей мысли, что я, возможно, больше никогда его не увижу. Паника охватила меня. Что случилось? Анри испугался своего признания и возможного объяснения утром и попросту сбежал? С мужчинами такое бывает. Они решают, что женщины посягают на их свободу, боятся, что, признавшись в любви, становятся уязвимыми для цепей Гименея, и не придумывают ничего проще как сбежать от любимой женщины.

'Лучше бы он никогда не признавался мне в любви, — крутилось в моем мозгу. — Я не хочу замуж. Анри, вернись! Я умоляю тебя... Клянусь, никогда словом не дам тебе понять, что жить без тебя не могу! Что люблю тебя! Только вернись. Будь со мной рядом'.

Трясущимися руками я набрала номер Reсeption.

— Мсье взял такси и справочник по городу, — ответили мне.

Вещей не брал. Расчет с гостиницей не производил. Оставалось сидеть и ждать когда он нагуляется. Наверное, обдумывает свои дальнейшие действия на мой счет.

После сорока минут напряженного ожидания и нафантазированных в горячечном мозгу вариантов исхода происшедшего, раздался осторожный стук в дверь. Я перекрестилась и тихонько приоткрыла ее, боясь вспугнуть желаемое. Анри втянул голову в приоткрытое пространство, подмигнул мне и приложил палец к губам.

— Горничная меняет полотенца в соседнем номере... — протиснулся внутрь Анри.

Я положила голову на его грудь, мы замерли, и я отчетливо услышала биение его сердца. Боже, за все это время, мы бессчетное количество раз занимались любовью, но я никогда не прислушивалась к этим глухим ударам, сейчас уже начинающих менять свой темп.

'Я люблю тебя', — про себя прошептала я.

— Я люблю тебя... — словно эхо, повторил за мной Анри.

Непрошеные слезы вдруг сжали мое горло. Я не могла ответить ему, лишь судорожно ловила губами воздух, как рыба, выброшенная на берег удачливым рыбаком. Я не стала задавать ему вопросы, напуганная нарисованным в моем сознании побегом Анри. Довольно и того, что он рядом. Он обнимал меня одной рукой, другой придерживал мою голову у себя на груди, и мелкими шажками ретировался в сторону постели. Я двигалась в этом танце закрыв глаза, все еще слыша теперь уже частые биения его сердца.

Анри нагой встал с нашего ложа, и подошел к окну и приоткрыл задернутую штору. Он смотрел на тихую улицу и палисадник между гостиницей и жилыми домами.

— Мне нравится тут. Здесь я был очень счастлив. Я буду скучать.

Сегодня ночью мы уедем из Ленинграда. Закончатся наши каникулы. Мы вернемся в шумную Москву, я на работу, а Анри через три дня улетит в Париж. Я смотрела на него, стараясь запомнить: идеальное тело и прекрасное — без единого изъяна — лицо, бирюзовые от дневного света глаза, и густые слегка растрепанные волосы.

— Надо купить сувениры друзьям, я звонил в Москву, они приедут встречать нас, — Анри повернулся ко мне, снова задернув штору.

— Но поезд прибудет около семи часов утра! Аллочка ни за что не встанет так рано. Не стоит им беспокоиться, доберемся на такси, — попробовала заступиться за подругу я.

— Они сами захотели. Я напрасно пытался отговорить Мишеля, — он бросился на кровать и стянул с меня одеяло. — Одевайся, ленивица, пойдем!

— Я терпеть не могу собираться в дорогу, — сказала я, шутливо щелкнув его по носу.

— И учти в поезде я не дам тебе уснуть! — теперь он смотрел на меня и проделывал то же, что и я — запоминал. Чтобы никогда уже не забыть.

Мы прошли через весь Невский, купив по дороге керамических сфинксов, фигурки медного всадника, картинки с разводными мостами и видами Ленинграда, зачем-то несколько бюстов Ленина. Как потом выяснилось, парижские друзья Анри просили его непременно привезти коммунистическую атрибутику, с перестройкой в СССР во Франции бум 'гласности' и всем, что с ней связано. В 'Сирени', на углу Невского и Литейного, Анри купил мне французские духи 'Мажи нуар'. Я уверяла его, что духов у меня несметное количество, но мой любимый проявил завидное упорство и, в конце концов, победил, сказав, что ему очень нравится запах.