Предсказания китайского печенья

— Что дальше будет? — хлюпала носом я.

— Его своим идеалом не назову. Поживем, увидим.

Докурив сигарету, Аллочка сладко потянулась и скомандовала:

— Отбой. Завтра надо выглядеть хорошо. Смотри, не реви больше. А то будешь как палтус, глаза на одну сторону и красные. И, Нелька, отчего у тебя, когда ты ревешь, нос увеличивается?

Молодец, реветь я, наверное, до конца жизни не буду. Зареклась...

На отрезке от Ленинградского шоссе до международного аэропорта Шереметьево сердце мое ледяною рукою сжимала тоска, несмотря на то, что Анри сидел рядом и крутил помолвочное колечко на моем пальце. Аллочка всю дорогу трещала о том, как она великолепно будет смотреться в роли свидетельницы:

— К тому же свидетель практически мой родственник! — подмигнула мне Аллочка.

Мальчики не разбирались в советских родственных связях, и кивали головой, одобряя Аллочкины слова.

За окном 'Мерседеса' показалось здание аэропорта с длинными красными рукавами телескопических трапов. Как в фантастических фильмах, эти щупальца неземного чудовища присасывались к белым птицам с логотипами авиакомпаний на хвостах. К крайнему из щупалец, подруливал огромный Аэробус — белое брюшко, разорванный на красно-бело-синие полоски окрас хвоста, у пилотской кабины похожий на морского конька значок Эр Франс. В чреве этой птицы улетит от меня мой Анри.

Мишель припарковал машину на эстакаде второго этажа, и мы вошли в здание через автоматические двери. Аллочка замешкалась в шлюзе между дверьми, а когда поспешила догнать нас, створки закрылись. Фотоэлемент не срабатывал, и она, смешно подпрыгнув, замахала на него руками. Мишель выручил ее — протянул руку, и створки, как по волшебству отъехали в стороны.

На табло, белым по черному теснилось многомаршрутное расписание. Вдруг оно ожило, черные пластинки зашелестели, перелистываемые невидимой рукою и замерли, выдав пассажирам обновленную информацию. Рейс авиакомпании Эр Франс подсвечивался зеленым огоньком, значит регистрация уже началась.

Только бы выдержать, не вцепиться в него мертвой хваткой, следуя животным инстинктам. Анри взял меня за руки, от него шло успокоение, никогда бы не отпускала. Он положил мои руки на свою грудь и обнял меня. Он шептал, касаясь губами моего лба и прядей челки, что будет каждый день звонить мне, что будет скучать, что ему предстоит подготовить множество документов для регистрации нашего брака и главное: объявить о свадьбе родителям и попросить их благословения.

Эжен и Николь Лален.

Анри уверял меня, что родители одобрят его выбор, они очень демократичны, доверяют ему, и не будут чинить препятствий. Сейчас я уже не была так уверена в этом. Если Мишель считает наш брак преждевременным, то как отнесутся к нему родители Анри?

Мишель тронул его за плечо. Пора. Мы смотрели, как Анри поставил свои вещи на платформу стойки таможенного контроля и передал свои документы инспектору. Помахав нам рукой, он прошел до линии регистрации. Сдал багаж, получил посадочный талон и вместо того, чтобы пойти на паспортный контроль, развернулся и направился к нам. Я метнулась к инспектору таможни.

— Пожалуйста, одну минуту, умоляю! — попросила я. — Вы же любили хоть раз!

Таможенник снял с ограждения красный ремень и посторонился. Я пошла навстречу любимому. Я заставила себя идти медленно, иначе посмотрев на мою прыть, таможенники решат, что я как Рудольф Нуриев покидаю родину. Мы сошлись. Анри схватил мое лицо и отчаянно целовал.

'Ему тяжелей расставаться, чем мне, — мелькнула мысль. — Оставлять невесту не известно на кого! На Мишеля...'

Поцеловав меня в последний раз, он бегом отправился на паспортный контроль, и скрылся из виду.

Стоя у зарешеченного ограждения летного поля, я все смотрела на иллюминаторы аэробуса, гадая, видит ли меня Анри? Или его кресло расположено на другой стороне фюзеляжа? От напряжения в глазах начало рябить, Аллочка пыталась оттянуть меня от решетки, но я сопротивлялась. Мишель не вмешивался.

Техники Эр Франс водилом сцепили самолет и тягач и стали оттаскивать крылатую машину от стоянки. На рулежной отметке, пилот запустил турбины. Из-за шума авиационных двигателей не стало слышно Аллочкиных причитаний. Воздух за турбинами поплыл, размывая очертания терминала с другой стороны взлетной полосы. Самолет двинулся и, повернувшись ко мне хвостом, покатился к старту.

По боковой лестнице я взбежала на эстакаду второго этажа, провожая глазами, похожий на объевшуюся чайку Аэробус. Мишель взял меня под руку, от волнения акцент его усилился. Он просил меня быть благоразумной, сесть в машину, и смотреть из нее на взлет. Я послушалась, доверила ему вести меня к стоявшей неподалеку машине... слезы душили, застилали глаза, но не проливались на щеку. Мне было очень тяжело, уж лучше бы я ревела.

Упершись лбом в стекло, я устало смотрела, как Аэробус добежал до конца рулежки, выровнялся, замер, как бегун у черты, и, словно услышав хлопок стартового пистолета, начал свой разбег. На середине взлетной полосы аэробус резко взмыл вверх, отрывая шасси от бетонного покрытия. Птица улетела. Все.

Мишель повернул ключ зажигания, и мы тронулись в обратный путь. Около дома, открыв дверцу 'Мерседеса', он пригласил нас провести вечер вместе. Я поблагодарила и отказалась, посоветовав им быть вдвоем — сегодня из меня неважный собеседник. Помахав рукою вслед, я как соломенная вдова отправилась домой.

Лерки не было, я легла отдохнуть и забылась сном. Мне снился Анри, я знала, что это он, только не могла рассмотреть лица.

Аллочка не хотела опаздывать на работу, завела будильник, даже разбудила Мишеля, но не смогла противостоять соблазну. В итоге явилась на полчаса позже.

На мой немой вопрос, ответила:

— Ну не смогла я. Спросонья он такой тепленький, такой смирненький, такая лапочка, стоит ему встать с постели, то сразу становится занудой и выскочкой. Как наш отличник Лешка Нефодин. Помнишь?

Кто не помнит Алексея Нефодина, закончившего с отличием Московский пищевой техникум, нашу 'альма-матер'. Закончив восемь классов и решив уйти из школы, мы с подругой призадумались. На пленуме ЦК КПСС объявили продовольственную программу, и маменька посоветовала нам идти в учебные заведения пищевой промышленности. Так мы поступили в наш, прославленный Хазановым, кулинарный техникум. Учиться было легко. Лекции отличались от школьных уроков, все было по взрослому, и отношение преподавателей тоже.

Техникум находился в четырехэтажном здании напротив Московского ипподрома. Соответственно, лекции прогуливались либо на ипподроме, либо рядом, на 'Стадионе Юных Пионеров'. Купив бутылочку дешевого сухого вина 'Эрети', мы тесной компанией обосновывались на невысоких трибунах, изредка гоняемые сторожами.

Практику учащиеся техникума отрабатывали на кондитерской фабрике 'Большевик'. Прохожие глубже втягивали в легкие сладкий ванильный воздух, исходящий от вентиляторов кондитерских цехов. Стайка молодых и безумно вкусно пахнущих девиц, всегда привлекала мужскую половину московского населения. Состоятельные мужчины приглашали девчонок в находившийся поблизости ресторан гостиницы 'Советская', студенты и работающая молодежь — в шашлычную, называемую в народе 'Антисоветская', на противоположной от гостиницы стороне Ленинградского проспекта.

За время нашей учебы в стране произошли большие перемены. Вожди умирали, сменяя друг друга, дети в школе не успевали выучить новое имя и проштудировать славную биографию, как по радио и телевещанию снова звучали классические мелодии, услышав которые, каждый советский человек понимал, что в стране траур.

Летом 1984 года наш курс защищал дипломные работы и сдавал государственные экзамены. После удачной сдачи экзаменов, мы поехали культурно отдохнуть. Единственным местом для веселья и развлечений мы выбрали Юрмалу. Поездка привела наши истощенные нервы в порядок, чинная тишина Маори, где мы сняли комнату, позволила выспаться, а купание в прохладном Балтийском море остудило наши измученные написанием шпаргалок пальцы.

Когда первый голод по пассивному отдыху был утолен, Аллочку потянуло на приключения. В популярнейший ночной ресторан-варьете мы отстояли очередь, но столик все-таки заказали, повезло. Приодевшись в модные наряды, отправились посмотреть шоу, поужинать и себя показать. Метрдотель был во фраке, похож на дирижера симфонического оркестра и знал несколько языков. Вот это подбор персонала! Однако наш столик оказался столом на шесть персон в самом углу зала и худшим местом для просмотра концертной программы. Нам пришлось утешиться прекрасным творчеством шеф-повара.

Программа началась, полураздетые девушки гарцевали с плюмажами на голове, а за наш столик так никто и не подсел. В антракте публика воодушевилась возможностью поговорить, произносились тосты. В это время метрдотель подвел к нашему столу трех молодых людей в возрасте до тридцати лет. С высоты моих восемнадцати с половиной лет они казались умудренными опытом, солидными дядьками. Все они жители Риги, и сотрудники научного центра при известном на весь СССР заводе 'ВЭФ'. Мужчины опоздали к началу программы, и дожидались антракта в баре. К столу они прибыли в приподнятом настроении и сразу взяли быка за рога. Скучать нам не пришлось, и так как из нашего угла танцы девиц практически не были видны, мужчины переключили все внимание на наши особы. Любое желание исполнялось, танцы не прекращались до закрытия ресторана глубокой ночью. Все были навеселе и нравились друг другу.

Проводив до калитки, мужчины пригласили нас как-нибудь встретиться вечером в Риге. Была обещана экскурсия по городу и приятное времяпровождение. Марек, блондин с волевым лицом, за рулем польского 'Фиата', казался нам мечтой всех девушек Риги. Супермен Гунар, серьезный и самый пробивной из тройки, с ходу брал, недоступные для других, входы в элитные кафе и бары. И, наконец, самый молодой и самый общительный, симпатичный брюнет с карими глазами — Янис, так я познакомилась с моим первым, и до недавнего времени единственным мужчиной.

Теперь надо решить и эту проблему. Надо позвонить Янису и рассказать о моем предстоящем замужестве.

— Анри звонил? — вернула меня в действительность Аллочка.

— Вчера вечером, я уже спала. Маменька разговаривала, если это можно так назвать, — грустно ответила я.

— Ничего, позвонит сегодня, — подбодрила меня подруга. — Что-то мне не нравится твое затворничество, спать улеглась засветло, с нами не хотела ехать...

— Просто устала. Эти дни были такими насыщенными, а Анри уехал, из меня будто жизненная сила ушла. Поверь, родная, грустить мне собственно некогда. Хорошенько поразмыслив, я даже сочла его отсутствие полезным, можешь представить, как бы я занималась делами, если бы он держал руки под моей юбкой?

— Представила. Бедняга Анри, суток не прошло, а она уже считает его отсутствие полезным! — сверкнула зубами Аллочка.

Амалия Ивановна вошла в помещение, занимаемое нашим отделом, и проникающим, как рентгеновские лучи, взглядом прекратила обсуждение личных проблем на рабочем месте. До обеденного перерыва нас с Аллочкой разрывало желание обсудить жизненные коллизии, но бдительное око начальства не предоставляло такой возможности.

— От черта ладаном, а от Амалии ничем! Пошла бы в рекламный отдел, с подружками поболтала... — буркнула Аллочка.

— У Амалии подружек нет.

— Как можно без друзей?

— Ну, раньше-то, наверное, были друзья-предатели, — я представила Амалию молоденькой барышней, плачущей от того, что любимый предпочел ее более доступной подружке. Вот в таких столкновениях разбились розовые очки и ковался настоящий железный характер, присущий сорокалетней Амалии.

Обедать мы бегали в близлежащую 'Шоколадницу', бывшую на самом деле обыкновенной блинной. Стены блинной украшала версия одноименной известной картины французского художника Жана Этьена Леотара. Аллочка метала горячие, ноздрястые блины, сопровождаемые разными начинками и заливками. Каждый раз после возвращения в 'контору' она охала и зарекалась: в блинную ни ногой, и каждый новый рабочий день начинался в предвкушении блинков. Из напитков Аллочка упорно заказывала молочно-серую бурду, именуемую какао.

— В детском саду приучили, — оправдывалась она на мои недоуменные взгляды. — Сильные привычки развивает воспитание в коммуне.

И сейчас на Аллочкиной тарелке дымились блинчики с мясом, рядом ожидали своей очереди десертные блинчики со сгущенкой и непременная чашка с какао.

— Не дает мне покоя предстоящая беседа с Янисом. Три недели назад ничто не предвещало моего замужества, — пыталась я отвлечь Аллочку от трапезы.

— Ты с Янисом встречаешься на протяжении трех лет, и не был бы Янис лопухом... — забубнила Аллочка с полным ртом.

Я подождала, когда она прожует, и продолжила:

— Я никогда не думала о нас, как о паре, в смысле, супружеской паре. Янис как все латыши — националист, но это не мешало нашим интимным отношениям. Но жениться...

— Не вздыхай, у нас теперь жених получше будет. Миллионер! А у Яниса, как у латыша — хер и душа.

— Скора ты, подруга, миллионы подсчитывать! — сказала я, наблюдая, как Аллочка вилкой терзает блинчик, и не выдержала: — Алла, возьмите нож.

Вилка звякнула об щербатый край общепитовской тарелки, но фраза в раздражении сказанная мной возымела действие. Аллочка протянула руку за ножом.

— Чего такая?

— Поговорить не с кем. Подруга все время ест — за ушами хруст стоит ничего не слышит, и ответить не может — рот набит.

— Так, обед же... — жуя, сказала она. — Ладно, не дуйся. Я считаю, переживет твой Янис это известие. Уж лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас.

Разговор с Анри обрадовал меня: слышимость такая, словно любимый находился рядом, в Москве. Он рассказал мне, что его родители благосклонно, но настороженно отнеслись к известию о помолвке. Больше всего их встревожило предположение о негативном отношении со стороны руководства его компании. Анри будет жить и работать в Москве, а появление молодой жены — гражданки Империи зла, хотя и вставшей на путь 'перестройки' и 'гласности' — может повлиять на его карьерный рост. Анри уверил их, что брак, по мнению непосредственного куратора проекта, положительно скажется на расположении представителей советской стороны, их партнера 'Союзхимкома'.

— Неле, без тебя мне очень грустно, я так скучаю по твоему телу, по нашим урокам русского языка... Я все время думаю о тебе, сидя в кафе, представляю, что ты сидишь напротив, проезжая по бульварам, ловлю себя на мысли, что тебе бы понравилась болонка, выгуливаемая хозяйкою. Я не могу спать, потому что ты рядом со мной и в тоже время тебя нет. Это сумасшествие! Мишель советует мне не торопиться с возвращением, но я готов лететь ближайшим рейсом!

Мишель! Даже из Москвы дотянул свои руки до Анри. Что же Аллочка не справляется со своей задачей? Имея в любовницах такую Мессалину, как моя подружка, Мишелю ни до чего не должно быть дела! Ну, Мишель, намудрил... Думал, я не узнаю о твоих подножках? Ничего, на каждого мудреца довольно простоты. Спасибо за науку. Мои враги — мои учителя.