Интересное2

Старшина Бадмаев чуть подался вперед, сделал пару бесшумных шажков, одновременно приседая еще ниже, опустился на четвереньки, затем и вовсе лег на живот и пополз в заросли. Вообще-то Филин не отдавал приказа «посмотреть, что там впереди», но тут выпал особый случай, капитан мог не сомневаться. Если пожилой, по меркам двадцатипятилетнего капитана, и коренастый охотник Ашир Бадмаев вдруг становился юрким, как змея, и уползал, не спрашивая разрешения, значит, дело того стоило. Чаще всего из таких вот пластунских рейдов старшина возвращался с «языком».

Филин жестом приказал Покровскому замереть на месте, а сам прошел чуть вперед, почти до точки, где исчез Бадмаев.

Тяжелое колебание воздуха и легкое сотрясение земли на новой позиции ощущались иначе. Это был не рокот танковых моторов, нет. Где-то за деревьями действительно двигалось нечто тяжелое и лязгающее металлом, но только не на гусеничном ходу.

На рельсовом! Филина вдруг словно осенило. Поначалу его обмануло отсутствие паровозного пыхтения и перестука колес на рельсовых стыках. И этот звук, похожий на гул тяжелых моторов, тоже сбил с толку. Кстати, странный моторный звук никуда не делся, но зато с железной составляющей гула Филин определился окончательно и бесповоротно. Вдоль леса по ту сторону поредевшего частокола деревьев очень медленно, а потому почти без перестука двигался тяжелый состав.

Бронепоезд? Они еще ходили где-то, Филин слышал такие байки, но своими глазами видел бронепоезд только в сорок первом, да и то это был наш, а не фрицевский. Вернее, то, что от него осталось после авианалета — обгоревший остов под откосом.

— Командир, — послышался шепот Бадмаева из зарослей. — Смотреть надо. Ползи давай иди.

С русским языком у Ашира сложились свои отношения, но Филин давно научился понимать словесные «заходы» Бадмаева. Капитан без лишних вопросов улегся на хвойную подстилку и пополз по едва заметному следу старшины.

Бадмаев выбрал единственно верный и предельно скрытный путь. Валежник и неведомая капитану трава зонтичного вида отлично маскировали сверху. Проползать под этими грудами веток и все еще зелеными, несмотря на зрелую осень, «лопухами», если максимально прижиматься к земле, получалось так, что ни один «лопух» не шевельнется. Качественная маскировка. Да, старшина выбрал, как всегда, лучший подход к цели.

Едва Филин поравнялся со старшиной, тот раздвинул траву впереди и кивком указал в просвет. Капитан увидел железную дорогу и поезд. Нет, не бронепоезд. Это оказался вроде бы обычный немецкий состав, разве что из пятнисто окрашенных цельнометаллических вагонов. Причем на крыше каждого торчали какие-то короткие трубы метрового диаметра, по две на каждую крышу, а между вагонами, кроме обычных сцепок, протянулись дополнительные провода и шланги.

Филин прислушался. Состав все еще двигался, но земля и воздух больше не сотрясались. Остался лишь гул непонятного тяжелого мотора. Хотя нет, вблизи стали слышны еще кое-какие «напевы». Что-то поскрипывало и не слишком басовито гудело, а еще посвистывали какие-то вентиляторы.

Взгляд капитана вновь поднялся к широким коротким трубам на крышах вагонов. Вентиляторы, если Никита правильно определил, крутились внутри этих труб. А гудело, как холодильная витрина в универсаме, что-то внутри вагонов.

Вагоны с охлаждением? Филин вырос в очень маленьком сибирском городке, единственным предприятием в котором была узловая станция, так что в железнодорожной технике капитан более-менее разбирался и о существовании вагонов-холодильников слышал. Не видел, но хотя бы слышал. И о таких чудесах, как локомотив на дизельной тяге, он тоже слышал. И вот теперь увидел. Это стало новым открытием — состав тянул именно такой локомотив. Сомнения улетучились, когда ветер донес запах дизельного выхлопа.

— Впереди тепловоза платформа с пулеметами, — шепотом и на удивление верно подбирая слова, доложил Бадмаев. Впрочем, дальше он «исправился». — Пять вагона, потом платформа и три вагона окна есть. Еще десять железный вагона и снова окна один. А последний вагон товарняк, только крыша нету. Зенитка есть четыре штука. Большой поезд.

— Тепловоз? — Филин удивленно взглянул на старшину. — Ты уже видел такие? В тайге у себя?

— Читал мало-мало. — Ашир ответил серьезно и вновь кивком указал на поезд. — Вагон гудит. Холодильник, да?

— Похоже на то, — шепнул Филин и едва заметно пожал плечами. — За трупами приехали. Мы им полную загрузку обеспечили. И еще больше будет, когда опять в наступление пойдем. Коротковат состав.

— За трупами не так ехать. — Бадмаев в сомнении качнул головой. — Тут охрана — эсэсовцы. Много штука. Зенитка есть, пулемет, граната на палках. И дышать мертвым надо нету.

— Что значит — дышать? — Никита удивленно вскинул бровь.

— Дырка крыша труба. Это чтобы воздух заходил. Нет? Да? Зачем мертвым трупам воздух?

— А ведь ты прав, Бадмаич, — помедлив, согласился капитан. — Детали подсекаешь качественно. И соображаешь. Хвалю.

— Служу трудовому народу, — совершенно непонятно, с иронией или на полном серьезе ответил старшина.

— То есть слишком умным прослыть тебе невыгодно. — Капитан ухмыльнулся. — Хитер басурманин.

— Почему?

— Уже давно «служу Советскому Союзу» положено говорить, забыл? — Филин легко толкнул старшину локтем. — Отходим.

С моментом отхода Филин угадал. Как раз в тот момент, когда разведчики врубили задний ход, двери в вагонах с окнами как по команде открылись, и на черную насыпь старой железнодорожной ветки посыпались солдаты в черной униформе. У капитана мелькнула мысль о весенней пашне и прилетевших грачах.

«Общение с творческими личностями вроде Васнецова даром не проходит. — Никита отогнал лишние мысли, притормозил и попытался подсчитать количество «грачей», хотя бы в десятках. — Под две сотни точно. Прав Бадмаич, не труповозка это. Что-то другое. Что? Леший знает. Но сто к одному — секретное».

Эсэсовцы разделились на две большие группы: одна встала вокруг поезда оцеплением, а другая двинулась в лес. Не по цели, это стало понятно сразу, скорее прочесать на всякий случай, но Филину все равно пришлось окончательно переключиться с умственной работы на физическую и скрыться от «грачей» в зарослях. Пока не заклевали…

Ефрейтор Покровский встретил товарищей укоризненным взглядом, но быстро сообразил, что объяснительные разговоры будут позже, а сейчас надо быстро и бесшумно уносить ноги. Эту часть курса подготовки разведчика Леха успел освоить на пять баллов, поэтому не подвел старших товарищей. А между тем Филин ощущал печенкой, что Покровского распирают какие-то ценные мысли или наблюдения.

«Ничего, потерпит».

Лишь когда группа проползла по той же ложбинке, которая обеспечила им скрытный переход через линию фронта, и успешно кувыркнулась в наши окопы на передке, капитан дал команду пять минут отдышаться и вопросительно взглянул на Покровского.

— Егеря, — выдохнул ефрейтор и, стянув капюшон, ладонью изобразил козырек над бровями. — На Кавказе видел таких. Форма, эмблемы… горные стрелки… дивизия «Эдельвейс».

— Здесь? — Филин поморщился. — Какого рожна?

— А я почем знаю? — Леха утер со лба пот. — Шли быстро, на восток. И тихо так… ну, как вы умеете. Даже тише. Даже не пыхтели.

— Быстро и не пыхтели? — Филин усмехнулся. — И тебя не заметили?

— Я… не понял, — вдруг признался Покровский.

— Что значит — ты не понял? — Капитан подался к Лехе, уставился ему в глаза и понизил голос: — Заметили или нет?

— Вот так прошли. — Ефрейтор стушевался, отвел взгляд и указал на Бадмаева. — Шагах в пяти. Я остолбенел просто. Неожиданно все получилось. Стрелять — не стрелять… пока соображал… они ушли. Думаю, начну палить, выдам себя, а там и вас накроют. Потом за нож схватился, да поздно.

— Как мимо столба прошли?

— Так точно.

— Ножку никакая собака не задрала, на столб помочиться?

— Товарищ капитан! — Покровский резко побагровел. — Я ж говорю, начал бы стрелять, всем… конец! Так я подумал. Или считаете, забздел?!

— Сколько их было?

— С десяток!

— А если честно?

— Да что вы меня… за сявку держите?! У меня пять боевых наград и два ранения! Да я…

— Отставить. — Филин крепко сжал Покровскому плечо. — Язык за зубы и дыши носом. Глубоко дыши, это приказ. Десять вдохов и медленных выдохов. Делай раз! Два-а! Раз… два!

Покровский послушно выполнил приказ и на десятом вдохе-выдохе успокоился, во всяком случае, сделался не багровым от гнева, а обрел вполне приличный цвет лица.

— В рапорте ни слова об этом, понял? — совсем тихо сказал Филин. — И устно дяде своему тоже не говори. Надо будет, я сам скажу.

— Не дядя он мне, — буркнул Покровский.

— Все равно — молчок. Скажу, что сам видел егерей или кого-то вроде них.

— Спасибо, товарищ капитан. За мной должок. Отквитаю.

— Это ты брось. — Филин разжал хватку и похлопал ефрейтора по плечу. — Уверен, что «Эдельвейс» это был?

— У них эмблемы… белый цветок на зеленом фоне и ботинки горные. И оружие не такое, как у всех фрицев, облегченное. А еще очки у всех. Темные такие, знаете, сбоку закрытые, чтобы снег не слепил.

— Очки? — Филин коротко взглянул вверх. — Пасмурно. Да и какой тут снег?

— Для форсу, может? — Покровский пожал плечами.

— Ладно, Леха, разберемся с этими егерями. Бадмаев, отдохнул? Тогда, группа, подъем. В штаб, за мной, бегом марш…

Подполковник Васнецов выслушал рапорт Филина внимательно, но с каким-то очень уж необычным спокойствием, почти равнодушием. Будто бы знал все наперед и теперь лишь получал подтверждение своих сведений. В глубине души Никите стало даже немного обидно.

«А если там, в странном поезде, новейшее немецкое оружие, и они применят его сегодня или завтра? Все успехи наступления псу под хвост? Есть такой риск? Есть. Факт. И отчего ж тогда Васнецов спокоен, как слон персидского падишаха? Может, на «Эдельвейс» отреагирует?»

На сообщение о егерях Васнецов отреагировал почти с тем же «энтузиазмом». Всей разницы — проронил пару фраз в ответ:

— С Кавказа их вывели еще год назад, после того, как мы Нальчик освободили. Где они теперь, точно не скажу. В Европе где-то. Так я слышал.

— Получается, так, да не так?

— А что не так? — Васнецов задумчиво уставился на карту. — Я ж сказал: в Европе. А мы как раз в нее и вошли. С горами в данной местности туго, но ситуации бывают всякие. Иногда особые подразделения требуются и в непрофильных районах.

— У немцев других особых не осталось? «Бранденбург-800», например.

— Ты что, за линией фронта фашистской пропаганды наслушался? — Васнецов понизил голос, выразительно округлил глаза и исподтишка указал на левую стену своего кабинета. За этой стеной находился кабинет начальника политотдела. — Нет такого полка давно. Вернее, есть, только теперь это обычная пехота. Теперь в смысле особых операций вся надежда у Гитлера на эсэсовцев да на всяких горных стрелков. Ну, может, еще на кого-то. Нам это все интересно постольку-поскольку.

— Так я и доложил… эсэсовцы поезд охраняют.

— А егеря?

— А егерей мы видели в лесу. Они параллельно «железке» двигались… я ж говорил…

— На восток, я помню. — Васнецов постучал тупым концом карандаша по отметке у самой линии фронта с немецкой стороны. — Вот сюда предположительно. Аккурат в наш район.

— Ну да. Но ведь это просто пехота. Егеря или нет, что у них при себе, ротные минометы от силы? Танков мы не нашли. За артиллерию не скажу, так глубоко мы не заходили…

— Танки вот здесь. — Васнецов ткнул в отметку на приличном удалении. — Напротив позиций 5-й армии большой резерв припрятан. Прикрывают удобный путь на Кенигсберг. Наш участок не такой торный, зато вот здесь, на стыке с левыми соседями, прикрыт противником слабо, потому и заинтересовал командование.

— И что вам не нравится?

— Вот это и не нравится, Никита. Лес да буераки — не тот рельеф, чтобы немец решил, что нам тут не пройти. Еще не по таким кушарям проползали. И вдруг, поди ж ты, ни укреплений, ни минных полей толковых, ни какой другой эшелонированной обороны. Везде есть, да в десять рядов, серьезнее, чем у Маннергейма была, а тут пусто. Будто бы заманивают нас.

— Или наоборот.

— Или наоборот. — Васнецов кивнул. — Блефуют.

— Что делают?

— На понт берут. Делают вид, что ловушка тут, а на самом деле и впрямь не имеют достаточных сил, чтобы все прикрыть. Имея одни шестерки, изображают лицом, что тузы на руках.

— А-а, теперь понятно. Теперь буду знать, как это по-умному.

— Вот и хорошо. — Васнецов вздохнул. — Иди отдыхай.

— А как же с поездом, Андрей Михайлович? Доложите?

— Доложу, иди. — Подполковник, не отрывая взгляда от карты, махнул рукой. — Вот если бы зайти отсюда, да во фланг… и отрезать фрицев. Все тогда, аллес капут, дорога открыта.

— Вы так и предложите. — Филин притормозил.

— Кто будет меня слушать? Я кто, командующий фронтом? — Васнецов встрепенулся. — Ты еще здесь? Кру-гом! Шагом марш отдыхать!..

Палатка разведчиков стояла в общем ряду, но выделялась тем, что поблизости был сооружен небольшой, покрытый маскировочной сетью навес, под которым стоял стол и две лавки. Бадмаев и Покровский пробыли в штабе считаные минуты, начальство сразу обозначило, что ему будет достаточно рапорта командира группы. Поэтому возвращения Филина бойцы ждали не на крылечке штаба, а в «расположении», под этим самым навесом. Покровский, пытаясь одолеть сонливость, чистил оружие, но больше клевал носом, а Бадмаев караулил кашу для командира — заботливо кутал котелок в телогрейку.

Завидев капитана, бойцы взбодрились. Старшина снял с котелка «шубу» и жестом пригласил командира к ужину.

— Все нормально? — исподлобья взглянув на Филина, спросил Покровский.

— Как посмотреть, — буркнул капитан, усаживаясь за стол. — В масштабах Генштаба — да. Вы поели?

— Пузо сыто. — Бадмаев поставил рядом с котелком открытую банку тушенки, положил на стол ложку и большой ломоть хлеба. — Чай нести пойду.

— Неси. — Филин кивнул.

— Васнецов озадачился насчет поезда? — проводив старшину взглядом, спросил Покровский.

— Не сходится у него что-то. — Филин выложил полбанки тушенки в кашу, перемешал и принялся уплетать за обе щеки. — Сомневается.

— Не поверил? — Покровский удивленно вскинул брови и уставился на командира. — Надо было фотоаппарат с собой взять? А про егерей он что сказал?

— То же самое, — неразборчиво из-за набитого рта ответил Филин.

— То есть, пока гром не грянет, штаб не перекрестится?

— Разберутся. — Филин поморщился. — Мы свою задачу решили. Где Бадмаич с чаем?

Капитан обернулся в сторону полевой кухни… и вдруг свалился на землю, опрокинув заодно лавочку. Свалился не потому, что внезапно сделался неуклюжим. Его сбросил Покровский. Ефрейтор, словно заправский футбольный вратарь, прыгнул через стол и свалил командира на пожухшую траву.