— Барин, Ольга-знахарка покорно просит простить, но сейчас никак не может прибыть к вам в покои. Там кузнецу Михасю поплохело... Она им в кузнице занимается.

— Поплохело, говоришь? — подобрался я. — Веди-ка ты меня Федь, в вашу кузницу, да побыстрее. — Заодно и посмотрю на нашу травницу в деле.

В глубине светлого помещения я заметил мужика. Тот полулежал на стоящей у дальней стены под большим окном лавке, глухо постанывая. Возле него суетилась Ольга и вторая девушка постарше, лет двадцати восьми — тридцати. Знахарка наносила бурую мазь на оголенный живот, а девушка периодически прикладывала к губам мужчины чарку с какой-то жидкостью.

— Что тут у вас? — поинтересовался я.

Ольга, кинув на меня странный взгляд, поджала губы, но до ответа снизошла.

— Живот надорвал...

Приблизившись к народу, я беглым взглядом осмотрел лежащего мужчину.

Крупные руки с мощными буграми мышц, явно привыкшие к тяжелому физическому труду, покоились на груди, поднимаясь в такт дыхания. Лицо, перепачканное мазками сажи из плавильной печи, ничего не выражало, но судя по периодическому непроизвольному сокращению мимических мышц, боль он переносил стоически. Опустив взгляд, я обнаружил по средней линии живота, пальца на четыре выше пупка, выпячивание размером с куриное яйцо, на которое знахарка наносила бурую массу с терпким запахом из стоявшей рядом плошки.

— Отойди!

Оттеснив Ольгу от пациента, я аккуратно коснулся пальцами вздутия. С диагнозом понятно. Под пальцами четко ощущалось углубление диастаза — расхождение внутренних краев мышц по белой линии. Петля выпирающего кишечника, пульсирующая перистальтическими волнами, с трудом вправлялась внутрь, но сразу выскакивала обратно, стоило мне ослабить давление. Обычная грыжа белой линии живота. Для мужчин достаточно редкая локализация. Но учитывая его профессию — объяснимая.

— Давно ел? — решил на всякий случай уточнить я.

— Вчера отужинал, барин. Сегодня еще не успел...

Повезло. Окажись кишечник полный, без ущемления не обошлось. Но это ненадолго. До ближайшей плотной трапезы. А потом набившаяся пища сдавит стенки выпирающей петли, блокирует перистальтику, ухудшит кровоток и здравствуй ишемия и последующий некроз. С учетом текущих реалий — гарантированный билет на тот свет.

— Хреново, — пробормотал я, — тут по-хорошему пластику делать надо, или дело труба.

Не знаю, поняли они меня или нет, но внимание трех пар глаз сосредоточилось на моей скромной персоне.

— Почему хреново-то, барин? — поинтересовался кузнец. — Сейчас Оленька меня мазью своей помажет, отваров попью и к обеду к наковальне.

Вера, конечно, дело хорошее. Интересно, что они запоют, когда кишечник отмирать из-за ишемии начнет.

— Вот пообедаешь, сразу узнаешь почем фунт лиха. Такое не мазями лечат, пока дырка в животе, легче от них не станет.

— К-какая дырка? — забормотала девушка, изумленно уставившись на оголенный торс мужчины

— Ясно какая, через которую внутренности наружу лезут, — усмехнулся я. По крайней мере, с уровнем знаний травниц мне все ясно. Если и целители находятся в таком же неведении, не удивительно, что у них все так печально.

Ольга задумчиво протянула руку к выпирающему кишечнику, и, повторяя мои действия, попыталась вправить грыжевую петлю внутрь. На лице девушки появилось крайне озадаченное выражение.

О! Соображает. Не все так безнадежно, как кажется на первый взгляд.

Девушка переводила недоуменный взгляд с меня на кузнеца и обратно.

— И что же теперь делать, — растерянно спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Я пожал плечами.

— Оперировать надо, резать, дырку зашивать... Причем срочно. Если защемит, можно начинать печь пироги. Больше нескольких дней не протянет, если раньше на себя руки не наложит от постоянно усиливающейся боли.

Надо вскрывать грыжевой мешок, вправлять кишечник и ушивать мышцы... — сказал, как припечатал я.

— Да кто же за такое возьмется? — изумленно уставилась на меня Ольга, подтвердив мои подозрения. — Резать живого человека? Да и толку. Если в ране кишки видны, тут даже целители за лечение не берутся. Только зря силы тратить. Все равно потом промучается в горячке и концы богу отдаст.

Не логично, глупо, но, вполне закономерно. И, кстати, подтверждается матушкиными выводами. Методик лечения абдоминальной, как впрочем, и любой другой внутренней патологи здесь просто не существовало. Лечили методом "пальцем в небо", получая соответствующий результат.

— Жить хочешь? — спросил я в лоб кузнеца.

Тот испуганно закивал головой.

— Так, мужчину сопроводить домой, — принял решение я.

— Резких движений не делать, живот не напрягать, пищу не принимать, если точно жить дальше хочешь, — это уже кузнецу. — Я к себе, думать буду.

Оставив ошарашенных женщин и побелевшего в свете открывшихся перспектив мужика, я отправился в усадьбу.

Вот нахрена оно мне надо было? Делать полостную операцию, здесь? Абсурд! За такое сразу диплома лишают. Ни инструментов, ни условий. Ни единого фактора, в пользу положительного исхода хирургического вмешательства. Умом я понимал — операция простейшая. Тут и знаний особых не надо. Вправить кишечник с брюшиной, ушить грыжевой мешок. По большому счету, даже под местной анестезией можно прооперировать. Только нет тут ни местной, ни общей. Никакой нет. История русского хирурга Рогозова, самостоятельно удалившего себе аппендикс на полярной станции, известная любому медику — не показатель. У того хоть был под рукой малый хирургический набор и ассистенты из полярников-ученых.

А ведь если не оперировать, загнется мужик не за честное слово...

Не смотря на явное безумие даже самой идеи радикального лечения, я все же начал "прокачивать" технические детали. Опирался на опыт военно-полевой медицины. Ведь там иногда приходилось оказывать первую помощь прямо в окопах, где условия совсем не сахар. Иначе никак до госпиталя не довезти.

Допустим, с анестезией как-то решим. На крайний случай можно ввести мужика в алкогольную кому. Бугай здоровый, выдержит. Идем дальше... Чем диастаз ушивать? Иглу то найдем. А как с шовным материалом быть. Тут надо шелк или толстый лавсан, что бы намертво свести мышцы с сухожилиями. И где его прикажите взять?

Нужен достаточно прочный нерассасывающийся материал, иначе овчинка выделки не стоит.

Хотя, до появления синтетических нитей шили чем? Я порылся в задворках памяти. По всему выходило, что доступно мне три варианта. Шелк, который тут достаточно широко использовали при пошиве одежд для аристократии, конский волос и волокна льна.

С последними двумя были вопросы. Лен, как ни крути — чистая органика. Под действием тканевых ферментов может и рассосаться. А конский волос слишком тонкий. Для лицевой хирургии идеальный вариант, а мощные мышцы кузнеца прорежет как нож масло.

Пришлось вывалить ворох недавно аккуратно разложенной одежды из шкафов на кровать. Достаточно крепкую и длинную нить удалось извлечь из шва очередных брюк.

Но это даже не полдела. Насколько я успел понять, краеугольным камнем здешней медицины стало отсутствие понимания банальных правил асептики и антисептики. Любая мало-мальски опасная инфекция — считай приговор. Надежда только на собственную иммунную систему.

Собственно, а чем меня не устраивает тот же самогон, который просто не могли тут не гнать. Сполоснуть руки спиртом перед операцией, если под рукой нет специальных антисептиков, типа хлоргексидина — первое дело. А мне много и не надо. Там ведь даже брюшина не будет повреждена. Массивного бактериального осеменения, как и внутригоспитальной инфекции, если сильно не лажать, можно не опасаться. А со всякими стрептококками, стафилококками и прочими кокками мужик и сам справится. Чай не доходяга из подворотни.

Осталось дело за малым — техническое оснащение, проще говоря, хирургический инструмент. А вот тут — полная лажа. Спустя два часа я так и не смог придумать хоть какой удовлетворяющей меня замены скальпелю, ланцетам и ранорасширителям...

— Пей, — приказал я кузнецу, робко пристроившемуся на уголке резного стула с мягкой подушкой сиденья. Дико ему было находиться в окружении такой роскоши. Под операционную пришлось отвести собственную столовую. Не без колебаний. Но другого стола подходящих размеров, способных уместить рослую тушку кузнеца в округе просто не оказалось. Чувствую, еще помянет меня добрым словом домашняя челядь, отмывая со стола засохшую кровь.

— Пей, — с напором повторил я.

— А закуска? — робко поинтересовался тот.

— Перебьешься... Это тебе не фуршет.

Шумно выдохнув, мужик одним махом опростал пол-литровую посудину с крепчайшим самогоном. Силен...

— Еще? — поинтересовался у меня Федор, стоявший наготове с глиняной емкостью, источавшей ядреный аромат сивухи.

— Погодь. Он считай вторые сутки не жрамши. Мне еще "передоза" нахватало, — попридержал я добровольного помощника.

Примерно через четверть часа мужик "поплыл". Всхрапнув, начал заваливаться на пол, тут же подхваченный и уложенный на ровную поверхность стола.

Да, я таки решился на операцию.

Кроме меня и Федора, в помещении находились еще два мужика из местных — силовая поддержка, и Ольга, мнущаяся в уголке, с расширившимися глазами наблюдающая за моими приготовлениями. Зачем притащил знахарку. Да бес его знает. Вот было у меня убеждение, что ее присутствие может оказаться не лишним.

Кстати, на изготовление простейшего хирургического набора я пустил большую часть шикарного набора столового серебра. За такой вандализм старший барон мне, наверное, руки бы до задницы поотрывал бы, которой я думал, принимая такое решение. Только барон далеко, а пациент вот он. Повозиться пришлось знатно. Вообще, серебро — слишком мягкий металл, что бы делать из него сколь-нибудь долговечные инструменты. Обычная чайная ложка из высшей пробы без особых усилий сгибается пополам. Вот только на мое счастье, подобная чистота изделиям местных ювелиров и не снилась. Или кто-то решил здорово сэкономить. По прочности здешнее серебро не сильно уступало мельхиоровым сплавам. Как бы не они это и были. Вот и пришлось попотеть, пока загибал широкие толстые зубцы вилок, превращая их в ранорасширители. Скальпели делались из того же набора. Пришлось почти до основания стачивать лезвия. Не, это я уже мужиков напряг...

Кузнец начал шевелиться и стонать минут через десять, когда я только заканчивал ушивать разошедшееся по белой линии сухожилие. Вот гадство! Не рассчитал с дозой? Да кто ж знал, что для этого бугая пол-литра — что мне рюмка.

— Один держит ноги, второй — навались на плечи. Уже чуть осталось, — приказал я мужикам, вцепившись уставшими пальцами в скользкую от крови иглу. Даже не представляете, насколько сложно проколоть плотные фасции без ланцета.

Куда там. На трезвую голову кузнец троих таких раскидал бы и не поморщился. Пока еще мужики удерживали того из последних сил, но это ненадолго.

— Да угомонись ты, чертяка, — рявкнул я в сердцах так, что присутствующие в комнате невольно вздрогнули.

Кузнец неожиданно хрюкнул и расслабился. Вот что слово животворящее делает.

На сшивание кожи ушло не больше пяти минут. Там то и разреза — каких-то пять сантиметров. Раздражала только кровившая рана из-за расширившихся под воздействием алкоголя сосудов. Но это уже издержки производства.

— Так, ждете здесь! Как очнется, поможете перейти в соседнюю комнату. Там уже постелили. Полежит до вечера, а там, если все нормально, проводите домой. Что и как делать, я потом его жене расскажу. Уяснили?

Мужики дружно закивали головами.

— Ольга, — обратился я уже к травнице, всю операцию не сводившей с меня изумленно-восторженного взгляда. — Если у тебя есть в арсенале что от боли и жара...

— Я поняла, все сделаю, — кивнула девушка и, странно косясь в мою сторону, бочком протиснувшись к двери, исчезла в коридоре.

Отдав указания, я сполоснул руки в подставленной Федором посудине и поплелся в свою комнату. На меня почему-то навалилась такая дикая слабость, словно вагон песка разгрузил. Неожиданно коридор зашатался, и пол начал уходить из-под ног.

— Ой, дура! — ругала себя Ольга, уединившись в своем домике, разглядывая потемневшие доски пола. — На кого фыркать вздумала. Не понравилось, что молодой барчук нос сунул в ее дела? Ну, ее понять тоже можно. Далеко не лестные слухи о боярском отпрыске и, дикое по сумасбродности поручение, принести кувшин с напитком, из-за которого ее вытащили почти из постели, сразу вызвало жуткий негатив. Поэтому и на вопросы отвечала сквозь зубы. Появление молодого барона в кузнице восприняла, чуть ли не в штыки. Предположения о необходимости резать живот кузнецу — лишь подтвердило ее убеждение в умственной неполноценности аристократа. Где же такое видано? Нет, она, конечно, слышала, что в столице при монастырских лечебницах есть госпитальные фельдшеры, способные при особой нужде отрубить раздробленную конечность незадачливому пешеходу, угодившему под колеса кареты или дилижанса, или ушить рану, полученную в дуэли или пьяной драке. Но потом, если такому горемыке не окажет помощь квалифицированный лекарь... Да и то, даже его вмешательство не гарантировало результат. А тут резать живот наживое, да без всякой целительской поддержки? На что он надеялся? Как вообще до такого додумался? Когда начнется горячка, тут никакие отвары не помогут.

Первые зерна сомнений появились, когда парень сделал разрез на коже. Судя по спокойному взгляду и выверенным движениям, такое ему явно не в новинку. Но откуда? Хотя ... Матушка его, говорили, целительницей была. Да вот только целители совсем иначе лечат. Видела...

— Да угомонись ты, чертяка, — резкий окрик прошелся по сознанию тяжелой волной. Почувствовав, как поплыло сознание, Ольга, с трудом сфокусировав взгляд, в изумлении уставилась на склонившегося над столом молодого барона.

— Мамочки... — прошептала одними губами девушка. — Да, не может быть!!!

— Оля, беда! Молодой барин помирает! — ворвалась в дом знахарки перепуганная девчонка из барской обслуги.

— Как помирает? — заметалась по комнате девушка.

Вбежав в барскую опочивальню, первым взглядом Ольга увидела склонившегося над постелью поверенного молодого барона. Тот сам выглядел так, что краше в гроб кладут.

— Беда, Оль! Не уследил. Прости меня господи! — Федор несколько раз перекрестился. — Теперь не будет мне житья. Узнает барон, сгноит в подвале...

Девушка приблизилась к лежащему на неразобранной постели юному аристократу. За исключением меловой бледности, смертельных ран, могущих быть причиной недуга, девушка не заметила.

— Федь, а что случилось? — встревожено поинтересовалась знахарка.

— Без чувств прямо у дверей опочивальни обнаружили...

— А-аа, — облегченно вздохнула травница. — Это мы знаем, как исцелять...

Первое, что я ощутил, придя в сознание, была ужасная слабость. Даже глаза открыть сил не было. Я почувствовал, как губ прикоснулся край чашки с приятно пахнущим содержимым.