Внезапно в кармане Сотиса подал сигнал телефон.
— Извини, — суховато сказал он главреду. — Здравствуйте, госпожа Иссет. Да, я понял. Да. Что?!
Ноиро вскочил и дернулся к выходу:
— Я сейчас буду у... Нет, надо! Хорошо, пусть там. Я еду! Юлан, я сейчас должен уехать. Завтра, если это еще от меня нужно, я выйду работать.
— Знаешь, Сотис, не будь ты нужен, я не предложил бы тебе на "ты"! — глазки Гэгэуса пьяненько заиграли, а язык стал заплетаться. — Такими журналистами, как Сэн-Тар Симман, умные редакторы не раскидываются! Но, если ты еще не совсем здоров — лежи себе и поправляйся.
Последние слова он говорил закрывающейся двери.
* * *
Во всем доме семейства Иссет светилось лишь одно окошко. Сад и цветник за оградой оставались почти в полном мраке.
Прихрамывая, Ноиро добрался до крыльца и позвонил.
— Кто здесь? — спросил из-за двери мужской голос, показавшийся журналисту знакомым.
"Стоит ли отвечать? А вдруг это..."
Но тут вмешалась женщина:
— Ноиро, открой, это тот молодой человек, о котором я тебе говорила. Я его увидела в окно.
— Я Ноиро Сотис, — представился журналист.
Дверь открылась. В проеме стоял математик Гиадо, с которым они познакомились сегодня у Сэна Дэсвери.
— Вы?! — одновременно спросили друг у друга оба тезки, и в их голосах было больше радостного узнавания, чем недоумевающей растерянности.
— Входите, Ноиро! — опомнившись, добавил математик.
За большим столом в центре полутемного зала восседала госпожа Иссет. Она выглядела правительницей, лишенной своей власти, но все еще хранящей величие.
— Стоило ли так поздно, Ноиро? — спросила она. — Это друг Нэфри. Господин Сотис, знакомьтесь: это мой кузен из Плеодо, Ноиро Гиадо, профессор математики и...
— Спасибо, Агатти, мы с молодым человеком уже знакомы, — усмехнулся мэтр Гиадо, и Ноиро стал с запозданием искать в нем фамильные черты Иссет, однако не обнаружил ни единой: математик совершенно не походил на свою двоюродную сестру и, тем более, у них не было ничего общего с племянницей — кроме, быть может, пытливого ума.
— Когда это случилось? — без околичностей перешел к делу журналист.
— Незадолго до моего вам звонка, — убитым голосом ответила женщина, поглаживая пальцами матерчатую скатерть. — Приехали четверо, сдернули дежурных врачей, нагрянули в палату...
...Было настолько поздно, что госпожа Иссет "гостей" уже не ждала.
— Что вы делаете?! — спросила она медиков, когда те начали перекладывать на каталку приборы, за счет которых жила теперь ее дочь.
— Демонтаж оборудования, — буркнул огромный, как самец гориллы, врач, продолжая свое занятие под наблюдением людей из Тайного Кийара.
Мать Нэфри бросилась к "тайным":
— Зачем все это делается, господа?
— Для ее безопасности, — с некоторым раздражением ответил один из них — нагловатый мужчина с помятой, как с похмелья, физиономией, на которой хорошо заметны были сосудистые "звездочки". — О ней побеспокоятся наши доктора.
— Но...
— Претензии — не ко мне! — рявкнул он.
— Тогда к кому? — не сдалась госпожа Иссет, проглотив хамство со стороны человека, вдвое младше нее.
Он взглянул на своих спутников, оскалился и покачал головой, демонстрируя, до чего ему надоела эти назойливая тетка.
— Постановление мэра, — вступил в разговор другой "тайный", серый и неприметный человечек с длинным носом. — В связи с возможным переходом на военное положение.
— В таком случае я поеду с вами!
— Насчет вас, профессор, распоряжений не поступало. Это будьте добры к господину Форгосу.
Ей стало плохо. Пока кто-то из врачей приводил ее в себя, остальные увезли на каталках Нэфри и аппаратуру. Госпожа Иссет кинулась звонить всем, кто, по ее мнению, мог принять участие в судьбе дочери...
...Дослушав ее, журналист потер лоб. Снова проснулся дверной звонок.
— Это Ту-Эл, — сказала хозяйка.
Неприятный холодок шевельнулся в сердце Ноиро. Он был, был там уже давно, но надежно скрывался, подавляемый рассудком. Этот холодок возник в тот самый миг, когда ди-джей говорила о Нэфри, и сильно окреп, стоило журналисту увидеть заголовок статьи в бульварном выпуске. Что, если Ту-Эл совсем даже не исполнитель роли несчастного влюбленного, а вполне себе счастливый сердечный друг Нэфри, давно уже обретший взаимность с ее стороны? Что, если "желтые" журналисты не соврали? Иногда ведь и их сплетни попадают в точку...
Это и в самом деле был Эгмон. И не один. Вместе с ним приехали еще двое парней — колоритный брюнет с породистым громким баритоном и улыбчивый чубастый шатен с хитрым прищуром и носом-кнопкой.
— Камро.
— Птахо.
Выслушав историю, которую госпожа Иссет рассказала еще раз, Ту-Эл задумался. Брюнет и чубастый тем временем громко выразили свое негодование и стали утешать маму своей коллеги.
— Я попробую разузнать, где она, — наконец пообещал Эгмон и красноречиво взглянул на Ноиро. — Но и только. В Тайный Кийар посторонним входа нет.
— Ты через дядьку? — уточнил Камро.
Ту-Эл кивнул и добавил:
— Камро, Ноиро, поговорим.
В полной темноте, на ощупь, они вышли в беседку у дома. Сюда незначительно пробивался свет из окна.
— В общем, план такой. Мы, трое, знаем, в чем тут дело. Единственная гарантия ее безопасности, — Эгмон повернул голову к Ноиро, — вы. И твое молчание, Камро.
— Да я вообще ни при чем! — проговорил брюнет, стараясь понижать голос до предела слышимости. — Скрипт уничтожил сразу, следы замел. Ничего не знаю. Ну и что ж, что мы с ней все детство рядом на горшках просидели? Это не преступление... — он сложил руки на груди.
— А на вас, господин Сотис, они пока и думать не должны. Но вам нужно быть осмотрительным. Для чего вы приехали сюда?
Ноиро возмутил этот бесцеремонный тон. С какой стати он должен отчитываться перед типом, которого видел доселе всего лишь раз, пусть он хоть трижды старый знакомец Нэфри, а может и... Протоний покарай! Долой эти мысли!
— Вы реально можете помочь? — продолжал наседать на него Эгмон.
— При необходимости я смогу ее выкупить. Сами знаете, в обмен на что.
Ту-Эл почти зарычал:
— Вы рехнулись?! Да вы подпишете ей этим приговор, вы соображаете, что несете? Получив свое, они тут же отключат систему жизнеобеспечения!
— Да! — включился Камро и толкнул локтем журналиста, и тот тихо вскрикнул от боли в плече. — Уф, извини, не хотел. Но ты в этом деле главное — не тупи! Она тебе ведь доверилась, как нам, а нас она вот с такого возраста знает. И, кстати, если ступишь, тебя они тоже в живых не оставят. А после всего — конец Ту-Элу. Представляешь, сколько жизней на кону?
— Уезжайте, пока вас не увидел никто лишний, — резюмировал Эгмон.
— Можете быть спокойны: настоящего лишнего я сам замечу, — проворчал Ноиро, с трудом подавляя в себе желание съездить по физиономии этому самовлюбленному доходяге.
— Птахо отвезет вас в город. Ему тоже нечего здесь делать.
Однако журналист откинул голову и взглянул на него свысока:
— Ту-Эл, я сам решу, где мне стоит находиться и где не стоит. Вы же мне не няня, а я не ваш воспитанник.
Камро фыркнул в сторону и тихо гоготнул, а Ту-Эл невозмутимо произнес:
— Вы мне, конечно, не воспитанник, но вот почему вы так уверены, что я не нянька?
Ноиро встряхнул головой, предположив, что его застала врасплох слуховая галлюцинация:
— Ч-что?
— Именно то.
— То самое! — подтвердил Камро. — Я сам сначала офигел. Птицелов — нянька. Это что-то уму непостижимое...
— А Нэфри знала? — прокашлявшись, спросил журналист.
— Разумеется. Или, по-вашему, если бы я собирался коварно выманить у нее артефакт, умолчав о главном, то передал бы его вам после всего?
Ноиро пожал плечами:
— Кто его знает? Цель игры мне неизвестна. Может, и передал бы? И может, в хранилище сейчас лежит уже совсем не то, что передала вам Нэфри?
И тут Эгмон наконец-то проявил себя. Издав возмущенное восклицание, так не вяжущееся с его смиренным видом, он бросился на Ноиро с кулаками. Камро тут же ввинтился между ними:
— Тихо! Тихо! Уймитесь! Вы что, с ума сошли, друзья-калеки-доходяги? Это что за бои инвалидов-задохликов? Без нервов! Спокойно, я сказал! — дополнительно рявкнул он на Ноиро, уже готового к выпаду. — Вы что, морды бить сюда приехали? Приберегите пыл для "тайных". Тихо! В общем, так, Ноиро, ты не прав насчет Ту-Эла. Ту-Эл, а ты не перегибай, пусть он сам решает, не ребенок. Информацию мы ему предоставили.
Ревность... Говорят, миром движет любовь, дружба или, на худой конец, лень. Как бы не так! Миром движет ревность во всех ее проявлениях — от спортивной до банальной любовной. Сжигающая, на грани с завистью, глупая, бодрящая, веселая, злая, разрушительная, вдохновляющая, слепая — да у нее больше ликов, чем у самого талантливого актера! А многие даже не могут любить без страха потерять, и тогда на помощь приходит она, пусть даже призрачная и надуманная. Ревность — это как острый красный перец в блюде, и горе тому, кто не умеет с нею обращаться. Ревность — это игра для способных следовать правилам. Вышибая слезы и опаляя внутренности, она создает незабываемый вкус. А вкус победы или поражения... что ж, это как решит для себя сам игрок.
Лицо Эгмона смутно виднелось в темноте, но журналист чувствовал на себе его взгляд, полный обычной ревнивой злости. Вот и выдал себя "играющий несчастного влюбленного"! Ревность все расставит по своим местам, сорвет маски, выдаст потайные мыслишки! Ноиро не догадывался, что Ту-Эл сейчас ощущает в нем точно такую же ревнивую злость и уверен, что это он, непонятно откуда взявшийся недоумок-блондин, — его удачливый соперник.
— Хорошо, — выдавил Птицелов, отступая. — Делайте, как считаете нужным, господин Сотис.
Ноиро отсалютовал им с Камро, сунул под мышку костыль и, хромая, поплелся к дому.
* * *
Шаман Улах почти не следил за танцем пленницы, захваченной у Птичников, когда они с матерью бежали в укрытие. Это случилось после той схватки с археологами, по возвращении в сельву. Девица и ее мать выскочили из сельвы и наткнулись прямо на Улаха. Обе закричали от ужаса, а он лишь велел воинам схватить их и тащить в деревню.
Дочь племени Птичников оказалась умелой плясуньей. Опутанная изумрудными змеями, она кружила перед Плавунами, вызывая восхищение в глазах мужчин. Вчера черный раванга пообещал, что ее мать будет жива до тех пор, пока сама она будет танцевать, и красавица не берегла ног, рискуя быть рано или поздно укушенной разъяренными гадюками. Задор не угасал в ее странных светящихся глазах, смуглое тело мерцало, словно чем-то натертое, и Улах узнал мазь, которую когда-то делала Говорящая и давала матерям племени, чтобы их детей не кусали ядовитые змеи и насекомые и чтобы даже унцерна в страхе бежала прочь. Шаман усмехнулся. Что же, ноги твои скоро устанут, притирание выдохнется...
Кружась, девушка вдруг упала возле него на колени:
— Если ты отпустишь мать, я покажу тебе жилище Та-Дюлатара! — быстро шепнула она, но тут же вскочила и закружила снова.
Улах поднялся и хлопнул в ладоши. Барабанщики остановили ритм, звенящие кольца в руках музыкантов смолкли. Танцовщица недоуменно выпрямилась перед равангой.
— Откуда ты знаешь, где его дом? — спросил тот, ухватывая ее за локоть.
Змеи всколыхнулись и зашипели на него, и девушка скинула их в кожаный мешок.
— Я танцевала у него. С другими...
— Что, ваш бог-целитель теперь не гнушается вами? — противно обнажив гниловатые зубы, ухмыльнулся Улах, чтобы напугать девицу.
Она смутилась:
— Да. Он... Он нас...
— Ну?
Девушка отвернулась и всхлипнула. Шаман расхохотался над юной дурой.
— А ты не хотела?
— Нет, не хотела. Но он заставил. А у меня был дома жених, я люблю его!
— Жених знает?
— Да, он считает, что это великая честь. Но я не хотела так... Старшие говорят — надо, наши воины слушают их.
— И ты хочешь, чтобы Та-Дюлатару теперь было худо?
Она зарыдала:
— Пусть он умрет! Он причинил мне боль, мне и моим подругам! Я хочу, чтобы он умер.
— Тише, не ори. Тогда сегодня ты покажешь нам дорогу к нему. Ночью.
— О, раванга! Я не найду ночью дороги туда, я была там всего лишь раз! Скоро сядет солнце, и я уже не смогу привести тебя к дому бога-целителя. Надо идти сейчас или завтра утром!
— Мы пойдем, когда сядет солнце. И ты найдешь дорогу, если хочешь, чтобы твоя мать не ушла сегодня же за горизонт, в ночь, к нашим предкам!
Она сдалась и сникла:
— Будь по-твоему.
* * *
Сельва быстро погружалась во мрак. Стихала возня птиц в кронах деревьев, но вместо свиста и чириканья в лес пришел вой, рычание и тихий клекот ночных хищников.
Пять воинов-Плавунов, окруживших равангу и его телохранителя, покорно следовали по тропинке вслед за дочерью племени Птичников. Та озиралась и время от времени замирала, проверяя, не сбилась ли с пути в синих сумерках.
— Ну что опять? — не вытерпел Улах после четвертой остановки.
Она ухватилась за живот и что-то шепнула ему на ухо.
— Дочь перепелки! — рыкнул он. — Нашла время!
Она заныла, переминаясь с ноги на ногу.
— Отведи ее, — раванга махнул рукой в сторону зарослей, глядя на одного из копьеносцев. — Со страху ее прихватило.
Молодые парни хохотнули, и девушка заплакала от стыда.
— Иди быстро!
— Да мы ведь уже почти пришли! — потрусив к кустам, пропищала она. — В конце тропинки начнется уступ, а там, в лианах, дом бога!
— Если обманула, я вернусь и выпущу тебе кишки! За мной! — приказал Улах остальным, и в сопровождении четверых воинов и телохранителя бросился к вожделенному домену.
* * *
Плавун услышал только сдавленный вскрик пленницы из кустов.
— Ты чего там? — окликнул он ее, оглянувшись.
В ответ было молчание. Юноша подумал, уж не придавил ли ее какой-нибудь зверь, и шагнул в сплетение веток. Откуда-то сверху на него обрушилась сеть, а выскочивший из-за спины человек стукнул его по голове чем-то тяжелым. Не успев пикнуть, воин Плавунов без чувств повалился в заросли.
Сидя верхом на ветке высокого старого дерева рядом с одним из парней-Птичников, только что утянутая туда танцовщица проследила за происходящим внизу и, не сдержав улыбки, оглянулась на своего сородича:
— Как Айят?
— Как задумано, — ответил тот, уважительно придерживая ее за веревку на поясе и стараясь не касаться тускло мерцающей кожи. — Он ждет.
* * *
Улах вгляделся. И в самом деле: в скальном углублении, опутанный зеленью, стоял неприметный домен. Дура не обманула.
— Иди проверь! — велел раванга телохранителю.
Тот вернулся быстро:
— Нет никого, путь свободен!
Откуда-то потянуло дымком, и этот запах, как всегда, напомнил Улаху о смерти.
— Следите за домом со всех сторон, — сказал он четверым, а телохранителю показал идти вместе с ним в домен.
Прислушиваясь к звукам, раванга поднялся по каменным ступенькам и отворил дверь. Такое он видел впервые, а потому несколько раз проверил, что это за приспособление и не опасно ли оно. Убедившись в безобидности двери, шаман с телохранителем за спиной проник в жилище. В точности как и все Плавуны отряда, телохранитель сегодня был разрисован, точно перед боем. Это делалось, чтобы обмануть дух убитого, который захочет отомстить обидчикам, но под слоем узоров не узнает их лиц и не тронет.
