Я, утопленник

Ворота оказались заперты. Внушительный замок висел на не менее внушительной цепи, способной удержать средних размеров паром. Зачем так запирать кладбище? Что здесь украсть можно? Оглядевшись, я приметил заросший травой холм, почти вплотную примыкавший к забору. Может, чья-то могила? Но надгробия или ограды не было. Я потащил Юльку туда и помог взобраться на кирпичную стенку. Потом взобрался сам. За стеной тянулась узкая разбитая дорога. Ни машин, ни людей. С моей помощью Юлька спустилась вниз, затем спрыгнул и я. Выбравшись с кладбища, я увидел верхушку церкви, видневшуюся из-за деревьев. За крестами черти водятся, вспомнил я старую поговорку и Упыря, пригвожденного к земле в сотне метрах отсюда.

Мы пошли вдоль кладбищенской ограды.

— Я ничего не понимаю, — сказала Юлька. Она даже не могла плакать, лишь часто-часто качала головой, вспоминая все случившееся. — Андрей, объясни, откуда вся эта чертовщина? Как это вообще мо-жет быть? Или я с ума сошла?

— Все началось с того, что я умер, — сказал я. — Ровно сорок дней назад. Твоя бабушка правду сказала: я тебе только горе приношу. Прости, Юля. Я умер, у меня было сорок дней, чтобы сказать тебе... Но я не сказал. Не смог. Прости.

— Я не понимаю, Андрей... Ты говоришь... умер, да? Но ведь ты же ходишь, разговариваешь! Ты не умер! — Ее глаза блестели от слез. Я любил эти глаза сильнее, чем когда-либо.

— Но тогда откуда все это, эта тетка голая, тот полузверь...

Я гладил Юлю по плечам:

— Забудь, забудь все... Все прошло.

Я понимал, что она не забудет никогда, что Юля окончательно запуталась, и медленно, потихоньку стал рассказывать все. От начала и до конца.

Город затих, слушая мою повесть. Сдерживая слезы, заморгали огни фонарей. Видавшая и не такое кладбищенская стена равнодушно тянулась в бесконечность. Мы шли вдоль нее, останавливались, чтобы крепче прижаться друг к другу, и снова шли. Время услужливо растягивалось, я чувствовал каждую секун-ду, но знал, что когда-нибудь мое время кончится. Я знал, что уйду, стану призраком, как Ковров, но сейчас это не пугало меня. Жизнь — не начало, а смерть — не конец. Пугало расставание. Но ведь и оно лишь на время?

Когда я закончил, Юля ничего не сказала, просто крепче обняла и заплакала. Впервые я был счаст-лив, когда она плакала.

Мы все же дошли до конца стены. Там дорога раздваивалась, уходя направо и налево. Я повернул налево, чувствуя, что так мы скорее дойдем до набережной. Почему тянуло к набережной, я и сам объяснить не мог. Почему бы и нет? Увижу восход вместе с Юлькой. Она будет со мной оставшееся мне время, осталь-ное неважно. Мы прошли метров сто, и возле ворот увидели 'бумер' Темного. Я вряд ли бы спутал его с другой машиной. С виду 'бумер' как 'бумер', но чей он может быть еще здесь, на кладбище, глубокой но-чью? Я увидел два огонька сигарет и две знакомые фигуры. Телохранители. Интересно, они знают, что ино-гда возили не Темного, а Упыря?

Мы спокойно пошли мимо. Взгляды Кости и Мексиканца задержались на девушке, скользнули по моему лицу и замерли. Я повернул голову и улыбнулся:

— Привет, придурки.

Кость остолбенел, Мексиканец выпучил глаза и истово закрестился, не замечая зажатой в пальцах сигареты. Еще бы. Ведь они оставили нас привязанными к кресту.

— Шефа ждете? — спросил я. — Можете не ждать. Он не вернется. Никогда.

Они не понимали, но я чувствовал страх в их напряженных фигурах. Теперь они не опасны.

— Вы уволены! — с удовольствием произнес я. — Ищите другого шефа, только живого.

— Ты что, убил его? — хрипло проговорил Кость. В общем, держался он получше Мексиканца, но в глазах кружился первобытный ужас. Продемонстрируй я какое-нибудь заклятье, и эти двое с мокрыми шта-нами убегут без оглядки. Но мне оно надо?

— Я убила эту тварь! — произнесла Юля, пока я усмехался. Произнесла так, что телохранитель попятился. Нет, я еще плохо знал Юльку!

— Нет больше Темного, — сказал я. — Мой вам совет: займитесь чем-нибудь другим, души свои не поганьте. У вас еще есть шанс.

Я отвернулся, и мы пошли прочь. Юля шла, прижавшись ко мне, мы молчали, глядели друг на друга и молчали. Потому что думали об одном. Больше она ни о чем не спрашивала — теперь это неважно, и я не спрашивал ни о чем. У нас оставалось полночи.

— Пойдем к Неве, — сказал я, и Юля кивнула. Мы добрались до Обводного и пошли вдоль канала. Жажда уже не мучила меня, и я догадывался, к чему этот признак.

Вот и Лавра. Здесь я познакомился с Ковровым. А тут он встретился с Дарьей. Нева открывалась перед нами огромной серебрящейся лентой. Где-то на дне сидит Слизень, правя утопленниками и русалка-ми, живут множество монстров и тварей. И Бог с ними. Они готовы на все, цепляясь за то, что считают жиз-нью — да разве это жизнь?

Мы пошли по набережной, и с каждым шагом я чувствовал боль. Боль была не в теле, и не в сердце, которое не билось — боль была где-то глубже, она приходила оттуда, откуда приходит душа. Я еще яснее понял, вернее, почувствовал (ведь понять ее, наверно, все-таки нельзя) суть жизни и, чувствуя, догадался: знание это дается в обмен на ее саму.

Мы спустились по каменным, вылизанным водой, ступеням и сели на них. Над Невой всходило солнце. Уже скоро. Не знаю, на рассвете это случится или днем — мне никто не говорил. Время уже не име-ло значения, оно не может смутить того, кто знает, что есть жизнь...

— Это все как сон, — сказала Юля. — Я не могу поверить, что ты исчезнешь... Этого не будет, этого не может быть!

Она снова заплакала.

— Смотри.

Из волн вытянулся цветок на прозрачном водяном стебле и, покачиваясь, как живой, распустил се-ребряные лепестки. Юлька замерла, блестевшие от слез глаза широко открылись.

— Это тебе, — сказал я.

Вода плеснула, выталкивая на поверхность старика с обрубками вместо ног. Цветок распался, и Юлька ахнула. Архипа она не видела.

— Прошу прощения, что помешал, — ухмыльнулся Архип, — Андрей, прыгай, поговорить надо!

Я покачал головой. Нырять в Неву я не собирался. Не хочу терять последнее время. И так доста-точно потерял.

— Говори здесь.

— Слизня боишься? Так не бойся! Камень отдашь — он тебя и простит, а Анфиса перед ним ответ держать станет. За все ответит! — мстительно проговорил утопленник. — Достал Свят-камень?

— У меня его нет.

— Как... нет? — ахнул утопленник.

— Вот так. Выбросил я его.

— С кем ты говоришь? — спросила Юля. Я сжал ей руку:

— Друг один. Подводный. Ты его увидеть не можешь...

— Как... выбросил? — Архип окончательно растерялся, всплеснув руками, как деревенская бабуш-ка. — Ты что, Андрей? Как мы к водяному без камня явимся?

— Обо мне не беспокойся. Я Слизню уже все сказал. А ты ведь хотел уплыть, свое место найти?

— Так... это... — растерянно проговорил утопленник.

— Вот и уходи, Архип, зачем тебе служить Слизню? Не пачкай душу. Ты же хороший человек.

— Эх, Андрей, ты же мог с камнем... — Архип огляделся и не закончил фразу, лишь горестно махнул рукой. — Й-эх-х!

— Камень всего лишь камень, Архип. Он ничего не сделает без нас.

— От Слизня уйти? Куда я пойду? — горестно протянул старик. — Какой я хороший? Я же утоп-ленник!

— Ты хороший утопленник, Архип, а хорошие утопленники везде нужны. Правда, Юля?

— Правда, — улыбнулась она.

— А Анфиса? Ты ее видел? Она тебя искала! — спросил Архип.

— Думаю, больше ты ее не увидишь.

— Убил ее? — осклабился старик. — Поделом!

— Не я. Камень.

— Ну, добро! Спасибо за весть. Андрей, время истекает!

— Я знаю.

— Может... — утопленник осекся, не решаясь предложить, — тебе помочь? Не уходи.

Похоже, он искренне жалел меня. Но я не могу. Я решил. Пусть все останется, как есть.

— Ну, ладно, — с трудом выговорил Архип. — Прощай, друг, — он махнул рукой и канул в Неву без всплеска и волн — будто и не было.

Я повернулся к Юльке. Она смотрела на меня.

— Юля, я люблю тебя, и буду любить. Даже если исчезну... я не исчезну. Я всегда буду рядом.

— Ты живой, Андрюша, ты всегда будешь для меня живой, — прижавшись, прошептала Юлька. Я кивнул:

— Да, я живой. Я — живой.

Сфинкс сказал: хочешь быть живым — будь им. Теперь я понимаю, что это значит. Жизнь — не со-стояние, не существование белковых тел, а поступки. То, что оставляет след в мире, людях и, в конечном счете, в самом себе.

Эпилог. Смерть после жизни.

Маму жалко. Ведь я исчез — с концами. Не знаю, что лучше: похоронить сына или думать, что он где-то есть, живой. Думаю, все-таки второе. Если смогу, обязательно дам ей знать. Правда, пока не знаю как. Но я научусь.

Иногда бываю в своей квартире. Кстати, проникать сквозь стены непросто, да и стены разными бы-вают. Вот кирпичные, например... Не о том я. Соседи по-прежнему живут там, только моя комната закрыта. Я прохожу сквозь дверь и сажусь на диван. Смотрю в зеркало, а отраженья не вижу. Но это не значит, что меня нет.

Слизень мне не мешает. Говорят, с озерным рассорился, с Ладожским. Не до меня ему теперь. К то-му же знает, что я долго здесь не задержусь. А мой пример — другим наука...

Слышал, в одной лечебнице есть сумасшедший, утверждающий, что знает, как править миром мертвых. Подробностей я не спрашивал. Я знаю, кто это.

Как-то был возле Лавры. Думаете, кого я там увидел? Мексиканца, собственной персоной! Ходит в черной рясе с веревочкой, подметает. Видать, мое воскрешение так на него подействовало — в монахи по-дался. Но это лучше, чем людям зубы вышибать.

Еще Пита встретил. Вот уж кого не ждал. Оказывается, он давно на игле сидел, плотно. Темный его подсадил, вот он на него и работал. Не за страх, за дозу. А потом, как водится, скопытился. И очень удивил-ся, узнав о загробном мире. А уж когда узнал, что я тогда, в клубе, уже мертвецом был... Таких лиц я давно не видел... Подозреваю, он меня тогда с Темным и столкнул. Уж больно все сходится. Вспоминаю, что смот-рел Пит тогда на меня как-то нехорошо, и Юльке ничего не сказал, хотя видел, как я к Темному в машину сажусь... Когда здесь встретились — косится, как нашкодивший кот. Значит, он. Да, Бог с ним. Здесь я понял, что каждый пожнет то, что сеял.

Костик. Дружище. Если бы все люди были такие, как ты. Как мне с тобой повезло. Не воскреси ты меня в морге, испугайся — все закончилось бы уже тогда. Спасибо тебе, Костя. Жаль, ушел Ковров, пом-нишь, как он тебе приснился? И я когда-нибудь тебе приснюсь. И скажу спасибо. Все скажу. Счастья тебе, Костик, живи и будь живым.

Часто бываю в Таврическом. Любимое мое место — скамейка, где мы с Лешим сидели. И с Юлькой мы встречаемся там. Что с того, что она меня не видит? Это нам не мешает. Она знает, что я приду, я знаю, что она придет. По сути, мир остался прежним. Мы сидим и смотрим на падающие листья осенью, на игра-ющих в сугробах ребятишек зимой. Или гуляем. Юлька почти не плачет, и это радует. Мы разговариваем. Юлька меня, конечно, не слышит, но мы все-таки разговариваем. Это возможно, поверьте.

И ведь могу я стать видимым. В самом деле, могу! Как могли Анфиса и Упырь. Только они души жи-вые губили, без этого никак. Я так понимаю: какая-то энергия для проявления нужна. Без нее здесь долго не протянешь. Ведь и призраки не вечны. Светлеют, истончаются и уходят туда, куда ушли Ковров и Дарья.

И я уйду, потому что не убийца. И не боюсь уйти туда, куда отправились эти прекрасные люди. Я не боюсь ада, потому что был в нем. Вот только... не могу оставить Юлю. Тот же вопрос, все тот же вопрос. Любовь спасла меня, она же не отпускает.

Эта история могла закончиться по-другому. Так, как мне иногда снится. Думаете, мертвецы снов не видят? Видят. Сны — это лучшее, что у них есть. Во снах этих — жизнь.

Конец

2007 — 2008 г.