Весна веры

— Разумеется, тора Яна.

Яну посетило громадное желание написать три слова (нет, не мейд ин Чайна, а про любовь) и запечатать их своим кольцом. Фамильным и фирменным.

Но... это уж точно приговор.

Даже эта пара листов — не приговор. Хотя Тигр и расписал, сколько у них людей и на каких направлениях, безжалостно сдавая своих. Хоть он и написал о некоем сотруднике Лионесского посольства... тор Дрейл?

Запомним, куда ж ты денешься.

И тор Вэлрайо?

Подождите, ваше величество Элоиза, пока я жива, я вам еще за всю семью предъявлю! Вы у меня и не отпишетесь, и не расплатитесь, и не отмоетесь! Это в том мире англичанам вслед за подставу не плевали, потому как у всех рыло в пуху было. По самый затылок!

А в этом будут! Само ваше имя станет синонимом мрази!

Еще как будут! Сами напросились! Потому как сначала обещать приют и защиту, а потом развести руками и сказать — перебьешься, это в любом мире паскудство! И точка!

А что тогда можно написать Тигру?

Почему-то в голову навязчиво лезли те же три слова.

Яна решительно выставила их обратно, и принялась подбирать.... Нет, не синонимы. А события, упоминание о которых заставит Тигра поверить в ее авторство.

Именно событиях.

Особые приметы она тоже помнила, но писать мужчине о его родинке... аккурат, вот там...

По нынешним временам такой эпистолярный жанр не в чести. Это уж точно... разве что нарисовать? Но есть подозрения, что не поймет Валежный. Ладно. Словами обойдемся.

Глава 16

Солнце меня не обманет,

Сердце меня не затянет...'

Генерал Логинов. Архарск.

Логинов хотел...

Эх, чего только не хотелось генералу!

Жрать! Вежливо кушать он хотел еще на марше, но было просто некогда. Армия должна двигаться, а не вытирать сопли главнокомандующему... можно бы и приказать организовать ему бивак, но у Логинова язык не поворачивался. Есть горячее, когда солдаты до вечера ничего не получат?

Кому как, а ему совесть не позволяла.

Все тяготы войны Логинов принципиально разделял со своими людьми.

Перекусить на ходу...

Это, конечно, можно. Когда есть чем. И сухарь Логинов честно сгрыз. Что такое этот сухарь на марше для здорового мужика... так, желудок поддразнить.

Хотелось спать. Все время похода Логинов спал вполглаза. Он отвечает за всех этих людей. Именно он. Поэтому отсыпаться он себе позволял только в городах. И то не слишком много. Последний раз он отсыпался еще в Волчьем, но оттуда они ушли дня три назад.

Чего он еще хотел, так это убивать.

Вот этого хотели все его люди, чего уж там...

Убивать освобожденцев. Медленно, мучительно...

Ладно, на быстро и качественно они бы тоже согласились. Потому как шли по стране, шли и видели, во что превращалась Русина.

Не то, чтобы цветущая и ухоженная, но ведь и до такого состояния страну довести — еще умудриться надо!

У казачьих полков хомячий инстинкт был неистребим. Логинову так казалось до недавнего времени.

Совсем недавнего...

И казаки вели себя привычным образом, в городах они гребли в ранцы все, что подворачивалось под руку, аргументируя простой фразой: 'что с бою взято — то свято'. Логинов не возражал.

Обоз, который тащился за войском, увеличивался и рос. Причем, прирастал обоз не только вещами, но и людьми. Понятно, казаки грузили все, что не приколочено, оружие, продукты, материальные ценности...

Но еще к войску присоединялись люди.

Те самые, которых освобожденцы считали вредными для себя. И искореняли самыми зверскими способами. Одних детей хватило бы на полноценный кадетский корпус.

Монахи, всех сортов и видом, торы, купцы, ученые... Кто-то на телеге, кто-то в карете, кто-то пешком... обоз тоже стал для Логинова источником проблем. И генерал мечтал сплавить его хоть кому.

Врагу?

Ладно, врагу не надо, все ж там живые люди, которые как раз от этого врага стремятся удрать. Но вот Валежному, который втравил его в этот рейд по тылам...

Валежному, наверное, икалось часто, так душевно вспоминал его генерал Логинов. Например, вчера, когда купец первой гильдии (а все одно дурак!) прорвался к генералу и начал качать права. Мол, почему это к нему в карету троих детей подсадили?

Логинов и правда так распорядился.

Случалось...

Родителей-то убивали однозначно, а детей иногда спасти удавалось. Когда их соседи укрывали, когда родители прятали, когда еще что... и этих сирот потом тащили к Логинову, справедливо рассудив, что домашние-балованные дети на улице или в крестьянской избе попросту погибнут. Да и лишний рот в такие годы никому не нужен.

А тут хоть шанс у них появится. Все ж лучше, чем в канаве сдохнуть...

Первых детей Логинов навсегда запомнил. И крестьянку лет сорока, такую мощную, что на ней даже голод не сказался. Там одна грудь была — мамонта на скаку свалит и по нему пройдет! На одну положить, второй прихлопнуть...

В другое время генерал бы облизнулся, но когда крестьянка тащит за собой девчонку лет четырнадцати, а та крепко держит за руку мальчика лет семи...

Дети.

Крестьянка оказалась кормилицей, она и девчонку выкормила, и мальчишку, сама-то тора Беренесьева то по заграницам, то по водам, то еще куда... понятно, когда началось, дуру попросту крестьяне растерзали, как и ее муженька подкаблучного. А вот детей кормилице отбить удалось.

Валежный в это верил. Там один голос чего стоил... наверняка удалось.

Но в деревне-то их не оставишь? Девчонка уже взрослая, на нее парни заглядываться начинают, а сеновал ей ни к чему. Замуж-то ее не возьмут, не приспособлена такая для деревни. Не те руки, не та стать... и мальчишка ни для чего не приспособлен — одно слово, барчук!

А потому...

Они — торы, и ты, генерал — тор. Вот и забирай. Есть возражения?

Возражения у Валежного были, но взглянув в испуганные и несчастные лица детей, он только рукой махнул. Авось, справятся. Не дойдут, так довезем! На телеге!

Таких найденышей было уже больше сотни. Поэтому Валежный распорядился подсаживать их ко всем. В кареты, на телеги... да хоть на коня пусть возьмут! Ежели лошадь потянет, а человек в седле не строевой — чего б не взять? У детей ведь еще и обувки нормальной нет, частенько выскакивали в том, что на них было...

Купец вздумал пенять генералу, мол, нехорошо это, оборванцев, да к нему...

Генерал разбираться не стал. Приказал по-простому. Наглеца в плети — и пусть идет потом пешком. А в его карету детей — сколько поместятся. Не нравится?

Так казаки еще раз объяснят, у них проблем нет... это у купца потом будут. Жевать-то нечем...

А вот потом они шли мимо деревень...

И обоз все худел и худел... Логинов даже не распоряжался. Ни к чему.

Но видя прозрачных от голода людей, видя крестьянские избы, видя умирающих детей, которые готовы были кору с деревьев жевать, как зайцы...

Люди в обозе оставались. А вот добро...

Даже самых жадных пронимало до печенок.

Ладно. Доберется Логинов до Архарска, посадит всю эту ораву в поезда и отправит в Сарск! Благо, оттуда дорога прямая...

Пусть катятся! А вот что делать ему?

Хотя это и так понятно.

Отоспаться пару дней, поесть и удерживать за собой Архарск. Оттуда уж больно удобно на Звенигород идти...

Русина, Беркут.

Случайности?

Да, именно они правят миром. Ну и еще отдельные боги и богини, которые развлекаются, как им угодно.

Лучше б в этот мир бразильские сериалы завезли!

Во всяком случае, именно это подумала Яна, когда...

— Гошка! Это что такое!?

Шок — это по-нашему!

А увидеть на ладони у сына перстень, который ей был хорошо знаком? Да Гаврюша с ним практически не расставался, лишь последнее время снимал на ночь. Сам брату жаловался — постарел, погрузнел, пальцы отекать начали... так он с утра не за штаны хватался, а за свои побрякушки!

— ОТКУДА!?

Гошка потупился.

— Мам, я это...

Яна едва не рявкнула на половину доходного дома. Но потом решила не давить на ребенка. Еще расплачется или вилять начнет.

— Гоша, солнышко мое родное, я не сержусь. Просто я не ожидала увидеть это кольцо — здесь.

Если что — кольцо было самое простое на вид. Золотой ободок, черный треугольный камень, на нем — белый круг. В юности великий князь Гавриил слегка увлекался масонством.

Понятно, ни к чему это не привело, но перстень был ему дорог, как память.

Второе кольцо ему подарил отец на совершеннолетие.

Вот то уже было более дорогим, звездчатый сапфир, оправа — червонное золото и бриллианты...

Вот сейчас Яна видела в руках у Гошки первое колечко. Черное, простенькое.

— Мне его Пашка на нож сменял.

— Просто на нож? — прищурилась Яна.

— Ну, еще я ему десять рублей золотом дал, — Гошка потупился.

Яна кивнула.

Ей и в голову не приходило прятать от сына деньги. Или от того же Топыча...

Глупости какие!

Надо мальчишкам — пусть берут, мало ли что? Просто потом скажут... вот Гошка и сказал.

— Хорошо. А Пашка — это кто?

— Он племянник жамы Фени... она здесь кухаркой работает.

— Та-ак... а почему он тут? Родители... погибли?

— Нет, мам. Родители его сюда отослали, говорят, в деревне голодно...

— А деревня как называется?

— Гавриловка.

Яна медленно кивнула своим мыслям. Гавриловкой деревня была названа вот совершенно не просто так. А по причине своего местонахождения. Рядом с резиденцией великого князя... Гаврюша ее лично переименовал лет десять тому назад, дозволения у брата просил, это ж надо во все реестры внести...

— Радость моя, а могу я поговорить с Пашкой?

— Если он домой еще не ушел... он жаме Фене помогает. Котлы трет, говорил, трубы прочищал...

— Позовешь?

— Да, мам. Ты точно не сердишься?

— Нет, не сержусь. И новый нож тебе закажу обязательно. Или купим подходящий. По руке.

— Урррааа!

Гошка и так не боялся взбучки Но приятно ведь понимать, что твоя мама — лучшая?

Очень приятно...

* * *

Пашку долго ждать не пришлось.

Мальчик выглядел едва ли не младше Гошки. Тощий, что та селедка, бледный весь, какой-то блеклый... волосы светлые, черты лица невыразительные. Но даже сейчас Яна видела, что он гибкий. И ловкий, это тоже ясно по тому, как мальчишка двигается.

Что ж, поговорим...

— Пашенька, здравствуй.

— И вам не хворать, тора.

— Гоша тебе сказал, что я не стану ругаться?

— Сказал, тора...

После того происшествия, отец отправил Пашку к тетке. Подумал — и отправил.

Мало ли что... а все ж ребенок! Так вот языком болтанет, и прощай — жизнь родимая. А в Беркуте пусть болтает... кто там кого знает?

Пашка и поехал.

А кольца с собой взял. И сейчас ругательски ругал себя, что решился на мену. Но десять рублей золотом! Это ж... ого! И мамке передать можно... ежели тятьке, когда тот приедет, по-тихому в подкладку тулупа зашить... придумает он, как передать! Но это ж деньги!

Да такие, каких мальчишка в жизни в руках не держал...

Яна медленно достала кошелек.

И на стол легли десять десяток, сияя золотом.

— Паша, так получилось, что я знаю владельца этого кольца. Ты можешь мне рассказать, как оно к тебе попало?

— А...

— Мы так поступим. Ты сейчас возьмешь эти деньги и спрячешь. А еще возьмешь вот эту монету, — на стол легло серебро. — И скажешь тетке, что я тебе заплатила за игру с моим сыном. Знаешь, так детей берут, и платят им...

— Знаю, тора.

— Золото спрячь, а тетке скажи, что я тебя наняла. Как приятеля для Гошки. И буду платить столько же каждый день.

— Тора?

— И буду. А если ты решишь рассказать мне, откуда у тебя это кольцо, подойдешь и расскажешь. Только так, чтобы никто не видел и не слышал.

Пашка судорожно сглотнул.

Золото притягивало, манило мягким блеском... он не выдержал. Да и кто бы устоял на его месте?

Мальчишка сгреб монеты и выскочил за дверь.

Прятать побежал...

Яна проводила его насмешливым взглядом. Она все сделала правильно. Завоевать доверие этого звереныша? Да за пару дней?

Это нереально...

Но деньги очень хорошо отбивают и разум, и недоверчивость... посмотрим, что получится.

* * *

Пашка смотрел на состояние в своих руках. Для его возраста, для его времени — состояние. Он спрятал деньги в потайное место, серебро отдал тетке и задумался.

А ведь тора добрая....

Ладно, не особо добрая, это видно. Но хотя бы честная. А коли так...

Нужны ему те кольца? Нет.

Ему золото нужно, а колечки только опасность принесут. И если он торе расскажет, как там и что было...

Расскажет?

Наверняка.

Она не просто может заплатить.

Она — заплатит.

Пашка еще раздумывал, но второе кольцо уже вытащил. И в пояс штанов завязал покрепче, чтобы не потерять.

Завтра он пойдет к торе Яне...

Анна, Россия.

— Вот ты стерва!

Кира подняла глаза от тетради и посмотрела на говорящую.

Олеся Рябченко, признанная первая красавица класса некогда восхищала Киру.

Давным-давно...

Сейчас она смотрела и не понимала своего восхищения.

Чем?

Обесцвеченными тусклыми волосами? Попугайскими одежками? Кучей драгоценностей, которые не соответствуют возрасту?

Макияжем, которым только ирокезов распугивать?

Чем, чем она восхищалась!?

Не понять...

— В чем дело, Рябченко? — нелюбезно осведомилась Кира.

— Витя... твоя работа?!

Кира подняла брови. Она еще этого не понимала, но действовала, как Анна. Так же улыбалась, так же двигалась, так же не собиралась ввязываться в базарные склоки... вот еще не хватало!

— Моя? В самом деле?

Класс (хоть и небольшой) прислушивался со всем вниманием.

— Мне Витя все написал! Все-все... пока у него телефон был!

— Слушаю?

Рябченко аж стушевалась немного. Ненадолго, правда. Она ожидала, что Кира будет оправдываться, объясняться, но не так вот...

— Витя мне сказал, что ты тоже была в общаге!

— Была. И его отец в курсе.

— Его отец в пансион закатал! Считай, посадил на пять лет! Кира вздохнула.

— Рябченко, тебя интересует, что было в общаге? Что тебе мог рассказать Витя, который сразу же набухался и наширялся?

— Он сказал, что ты его бросила и сбежала!

— А должна была на себе тащить? Рябченко, я вешу вдвое меньше, чем Витя! Я бы его даже волоком не утащила!

Среди одноклассников послышались смешки. Кира голоса не повысила.

— Рябченко, только ради тебя я расскажу, что там было — в общаге. Первый и последний раз. А Витюшу можешь забирать, с моего благословения.

— Ах ты...

— Мне такое даром не надо! Он меня в общагу пригласил, он меня напоить пытался, он меня наркотой угостить пытался... если б я поддалась, я бы не здесь сидела, а в реанимации лежала. Или на кладбище. Гулянка в общаге, среди негров, арабов, среди невесть кого... это бы добром не закончилось. Поняв, что Витя неадекватен и защитить меня не сможет, я ушла.

— Вот просто так? — ядовито ухмыльнулась Олеся.

— Нет. Не просто. Я спряталась в комнате, позвонила подруге, она за мной приехала и увезла.