Лексей в захвативших его думах не видел, что происходило на дороге, но внезапно возникшее чувство тревоги как-то встряхнуло внимание, посмотрел в дверное окно в тот момент, когда лжекрестьяне метнули свои снаряды. Среагировал почти мгновенно, рванул в противоположную сторону, почти вырвал дверь и вылетел из кареты практически одновременно с первым взрывом. Последовавшая волна подбросила на несколько метров, кусками корпуса поразила голову и спину Лексея, а потом с огромной силой ударила о мерзлую землю, ломая его плоть и выбивая дух.
Сколько времени прошло в забытье и где блуждала его душа — о том не ведал, очнулся в полной темноте, лишь едва различимые звуки подсказывали, что он в бренном мире, а не потустороннем, да и острая боль, охватившая все тело, не давала усомниться в том. Чуть погодя уже более отчетливо воспринимал происходившее вокруг — слышал чьи-то голоса, всхрапывание лошадей, скрип снега под полозьями, чувствовал всплесками боли потряхивание на неровностях — по-видимому, его везли на санях. Только ничего не видел, как ни старался хоть что-то разглядеть — вокруг вся та же черная мгла, потом пришло понимание, а с ним страх, что он ослеп. Оставалось надеяться, это временно, от контузии, и когда-нибудь зрение вернется, иначе не представлял — как жить ему слепым!
Сознания Лексей больше не терял, терпел боль, сжав волю в кулак, лишь иногда невольно стонал, когда становилась особенно острой. При том она не лишала ясности воспоминаний о случившемся с ним, помнил все до последнего мгновения после взрыва. Отчетливо осознавал, что попал в подстроенную кем-то ловушку, испытывал кроме понятной досады на себя также тревогу — добром покушение на него не закончится, враги непременно предпримут следующие шаги, какие именно — в том не стоило большого труда догадаться. Мысль не допустить такого поворота ситуации захватила Лексея полностью, на какое-то время забыл о своем недуге, продумывал экстренные меры, возможные в его состоянии, каким бы отчаянным оно ни было. Тихим шепотом — громче не хватило сил, — окликнул того, кого он узнал по голосу из находившихся рядом бойцов: — Сержант, подойдите ближе...
Услышали его не сразу, лишь после третьей попытки прозвучал ответ: — Ваше высокопревосходительство, вы звали меня?
Передал вызванному сержантом помощнику-секретарю срочные инструкции, тот галопом отправился к нужным людям, еще несколько гонцов направил в ведомства с приказом о немедленной связи их руководителей с Адмиралтейским госпиталем — туда, собственно, его везли. В лечебном учреждении важному пациенту организовали срочную помощь — после осмотра главным лекарем поместили в отдельную палату, здесь под его наблюдением обработали наружные раны, наложили корсеты и лубки в местах перелома (*гипс в это время еще не применялся), дали отвары для лечения внутренних органов. К тому времени в госпиталь прибыли один за другим вызванные министры и главы департаментов, получали указания и отбывали в спешке — тут каждый час на счету, опасность грозит всей их власти, на самого канцлера устроили нападение!
Пока отдавал распоряжения своим людям, старался не показывать недомогания, держался уверенно и твердо, после же, оставшись один, впал в забытье от изнеможения — напряжение последних часов не прошло для его изломанного организма бесследно. Что происходило после, выпало из сознания, пришел в себя лишь на вторые сутки и первое, что почувствовал — боль в теле стала терпимой, не пронизывала острыми приступами. Вслед пришло ощущение кого-то рядом, даже не видя его — зрение так и не вернулось. Как-то неожиданно возникло чувство того, что представляет окружающее как будто воочию. Оно было сродни видению каких-то объектов, каким он пользовался прежде, но стало более четким и конкретным, уже не смутным образом. Стоило Лексею чуть сосредоточиться, тут же понял — у его постели находится жена или, как окружающие воспринимали Тому, любовница или сожительница. Семью свою перевез в столицу недавно, чуть более месяца назад, когда стало свободнее со временем, да и острота происшедших событий спала. В минувшие полгода разлуки отправлял родным письма и подарки, вместе же с ним жили старшие сыновья, оба морские офицеры — разумеется, если не уходили в плавание.
Минуту Лексей всматривался — если так можно было назвать внутреннее восприятие, — в облик родной женщины, различал черты лица, даже цвет ее глаз. Казалось, сама природа пожалела его — отняв обычное зрение, воздала другим, в чем-то, несомненно, уступавшим, но не столь удручающе, как могло быть. Да и надежда вернуть утерянное не покидала, пусть и через долгие годы, так что не позволял себе унывать — главное, он жив и, в большей мере, здоров, как бы ни хотели навредить его недруги! Позвал жену, обращаясь как когда-то в молодости, стараясь унять заметную в ней тревогу: — Ласка моя, не волнуйся — со мной все в порядке, правда!
Пробыл Лексей в госпитале почти месяц, пока не зажили раны. Благо еще, что обошлось без серьезных внутренних повреждений — были опасения с легкими, когда отходили мокроты с кровью, да и под грудиной беспокоили боли, по-видимому, вызванные переломом ребер. Помогли справиться чудо-отвары главного лекаря, уже через неделю стало заметно легче, спустя несколько дней они прекратились. Правда, со зрением обстояло гораздо хуже, хотя зрачки остались целы, повредилось где-то внутри, но что именно и можно ли излечить — лекарь лишь недоуменно качал головой и уповал на милость божью, сам он бессилен помочь. Впрочем, Лексей не держал обиду, напротив, считал, что ему повезло с врачевателем, действительно знающим лечебное дело, насколько в то время было возможно, а не каким-либо шарлатаном, подвизающимся на людских страданиях.
Все это время не прекращал работу, в первое время лежа в больничной койке, а потом и за столом. Читать документы, конечно, не мог — в том ему помогал секретарь, с утра до вечера находившийся рядом, — а в остальном нисколько не было заметно, что он не видит. Да и гости обращались к нему как обычно — рассказывали о происшедшем за минувшее время, выслушивали указания, с горячностью спорили и пытались переубедить, если в чем-то не соглашались, забывая о недуге обитателя больничной палаты. Накал первых дней после покушения постепенно спал, жизнь постепенно возвращалась в привычную колею, иной раз Лексею казалось все происходившее тогда привидевшимся ему кошмаром — нападение на него, вооруженные столкновения поднятых по тревоге полков с какими-то неопознанными отрядами, захват мятежниками Зимнего дворца, последующее его освобождение подразделениями спезназа и пленение лидеров смуты, среди них Великого князя Александра, которого заговорщики уже провозгласили императором.
Как выявило следствие после подавления мятежа, его организаторам удалось собрать довольно внушительную военную силу — почти тысячу бойцов, из них треть составили офицеры и солдаты расформированных гвардейских полков, тайно покинувшие свои новые части не без попустительства начальства. Почти столько же набрали среди наемников, подвизавшихся в охране купеческих обозов, а остальные представляли собой уголовников, готовых за деньги убить кого угодно. В условленное время они выступили из сборных лагерей в поместьях заговорщиков, подступили к городу, а потом по команде своих вожаков спешно направились на захват оговоренных каждому отряду важных объектов — Зимнего дворца, Михайловского замка, правительственных учреждений, воинских арсеналов. По сути, им ставилась задача обезглавить действующую власть, сместить малолетнего императора и назначить своего.
Отчасти заговорщикам удалось реализовать задуманный план — взяли императорскую резиденцию, возвели на трон Александра, тут же издавшего заранее подготовленные указы о принятии верховной власти и отставке правительства во главе с канцлером. Захватить Михайловский замок и добиться от вдовствующей императрицы отречения малолетнего Николая мятежникам не вышло — им помешала охрана и подоспевшая ей на помощь рота десанта. Да и с нейтрализацией руководства силовых министерств также — вовремя предупрежденные гонцами от раненого канцлера министры и их помощники успели вызвать на подмогу дежурные подразделения, а затем поднять по тревоге боевые части. С Лексеем у заговорщиков также выпала неудача, наверное, самая значимая в их провале — не сумели покончить с ним или хотя бы обезвредить, тот слишком быстро пришел в себя и предпринял все возможные в его состоянии контрмеры.
Следствие шло недолго, как и суд над мятежниками, их вина представлялась очевидной и не требовала дополнительных доказательств — куда уж яснее, когда схватили с поличным, да те и не пытались скрыть свою причастность, разве что больше доносили на других, выгораживая себя. Трибунал над военными преступниками вынес суровые приговоры, почти двум десяткам смертную казнь, многим тюремное заключение на различные сроки, лишь единицам из офицеров удалось обойтись разжалованием или увольнением. Гражданский суд обошелся гораздо мягче — лишением дворянства и конфискацией имущества, кому-то назначил ссылку на поселение в Сибирь и Дальний Восток вместе со своей семьей, уголовную же братию приговорил к бессрочной каторге.
С Александром вышел особый прецедент — наверное, впервые в истории Российского государства члену правящей семьи присудили пожизненное заключение. Из-за такого приговора у Лексея состоялся трудный разговор с императрицей — та пыталась отстоять старшему сыну какую-либо свободу, пусть даже в ссылке, доводы деверя об опасности для страны и власти подобной снисходительности не убеждали ее. Уступила лишь прямому шантажу от него — пригрозил отставкой, а дальше пеняет на себя! После между ними долгое время сохранялись далеко не лучшие отношения, Мария Федоровна не скрывала обиду. Старалась избегать общения с ним, а если уж приходилось вступать в разговор, то с явной неохотой, без тени прежней задушевности. Лишь к следующей весне сменила гнев на милость, да и сложившиеся к тому времени обстоятельства как-то сблизили их.
В эту зиму в Российскую столицу зачастили гости из двух немецких земель — Пруссии и Баварии. Объектом их внимания стала одна из дочерей Марии Федоровны — Великая княжна Екатерина Павловна. Ей пошел семнадцатый год, входила в самую пору девичьей красы и немало пользовалась ею. Самая непоседливая среди детей, общая любимица, выросла шаловливой и бойкой девицей, уже в столь юном возрасте свела с ума не одного молодого человека из самых знатных семейств, на балах и дворцовых приемах блистала своей красотой и изяществом. Великосветские кумушки шептались о вольных нравах юной княжны, ее романах с князем Долгоруким, графом Толстым, генералом Багратионом и еще невесть с кем. Благо, что девице хватало здравого ума открыто не демонстрировать любовные увлечения, а уж то, что вытворяла в своих и чужих альковах под покровом ночи — ее личное дело, да еще матери (как бы дочь не принесла в подоле!).
Великая княжна Екатерина Павловна
По-видимому, слава о красоте заневестившейся барышни дошла до чужеземных монархов, имевших взрослых отпрысков, решили породниться с императорской семьей одной из самых могучих держав. Первым озаботился герцог Максимилиан Баварский для своего сына Людвига, вскоре и прусский король Фридрих Вильгельм II послал сватать за принца Генриха. Между конкурирующими правителями пошли интриги за ценный приз с охаиванием претендента противной стороны и восхвалением своего, подкупом влиятельных сторонников, даже отправили в русскую столицу сыновей на свидание с будущей невестой и завоевание ее благосклонности. А та (вот бестия!) стала флиртовать с ними обоими, подавая надежду каждому, пока дело не дошло до греха — громкой ссоры между молодыми людьми, закончившейся вызовом на дуэль. Возник международный скандал, грозившийся обратиться большими сложностями между двумя немецкими государствами, а с ними и Российской империи, в какой-то мере повинной в том из-за своей легкомысленной княжны!
Глава 9
В тот мартовский вечер Лексей только что вернулся со службы и сел ужинать с семьей, когда вошел привратник и доложил о посланце князя Куракина по срочному делу. Пришлось оставить нетронутым ужин и выйти в прихожую комнату, здесь застал стоящего у входа слугу со снятым с головы убором. Тот поклонился, а потом передал сложенный лист бумаги, торопливо проговаривая:
— Ваше высокопревосходительство, его сиятельство просит скорее подойти, беда может приключиться!
В небольшой, на пол-листа, записке прочел написанный крупными буквами текст — такие Лексей уже мог различать: ' .... принц Генрих и граф Людвиг повздорили на балу из-за княжны Екатерины Павловны. Принц вызвал графа на дуэль немедленно, тот согласился и они уже собрались выйти биться на шпагах. Я едва успел их задержать и поместил в разные комнаты до вашего прихода... '.
Лексей знал о приезде отпрысков немецких монархов, их матримониальных планах, но не счел нужным как-то вмешиваться, мол, княжна сама должна разобраться — кого избрать в мужья, — да и для того у девушки есть родная мать! Не предполагал, что между претендентами на руку и сердце красавицы могут возникнуть подобные раздоры, угрожающие жизни, теперь придется спешно разрешить возникшую проблему. Не теряя ни минуты, переоделся в служебную форму, велел еще срочно отправить экипаж за вдовствующей императрицей, передав кучеру листок князя со своей припиской. Сам же с небольшой охраной направился пешком к дворцу Куракина — он находился рядом, на соседней улице, — уже через десять минут был на месте.
Сразу за парадным входом Лексея ждал князь, почти побежал навстречу, семеня короткими ножками, с заметным в голосе облегчением воскликнул:
— Слава богу, Вы пришли, Ваше высокопревосходительство! А то молодые люди уже двери разбивают, требуют немедленно выпустить их, грозят всякими карами и ругаются нехорошими словами!
Не стал выспрашивать у хозяина подробности случившегося конфликта, лишь сказал тому:
— Александр Борисович проведите меня в какое-нибудь свободное помещение и доставьте горячих молодцев туда, потолкую с ними. И еще, пригласите виновницу происшествия, пусть побудет в соседней комнате до приезда императрицы — я послал за ней экипаж.
Куракин, старый дипломат, сейчас служивший в министерстве иностранных дел вице-министром, заслуживал похвалы — своим своевременным и решительным поступком не дал свершиться непоправимой беде с наследниками двух монархий. Лексей приобнял встревоженного князя и проговорил успокаивающе: — Не беспокойтесь, вы действовали правильно, благодарю за службу!
Уже через несколько минут в личный кабинет хозяина дворца ввели двух молодых людей, притихших в присутствии могущественного канцлера, только обращенные друг на друга злобные взгляды напоминали о стычке между ними. Лексей начал разговор строго:
— Вы учинили прилюдно склоку, расстроили светскому обществу праздник, что не делает чести благородным офицерам, коими вы являетесь. Более того, вы собрались устроить дуэль, а это по законам нашей империи считается преступлением. Напомню вам, если не ведаете в том — участники сего безобразия подлежат разжалованию, виновные же в убийстве лишаются свободы в тюремном заключении или на каторжных работах. Вы же, молодые люди, как иностранные подданные из монарших семей, будете высланы из империи без права возврата, а вашим родителям будет отправлена нота о недостойном поведении. Вам ясно сказанное, господа?
