И ведь он не лгал мне, никогда. Недоговаривал, было дело. Умалчивал, и сам же предупреждал об этом. Но не лгал. Не придумывал себе имена, происхождение — всё это я сделал за него самолично, опираясь на мнение окружающих, таких же слепых, как я. Чтобы получить понятное на тот миг объяснение чужеродной частичке, что не вписывалась в известную мне действительность.
Чужеродной? Но... в нём столько простого, тёплого, человеческого! Та же Мэй — в её серебристом голоске всегда сквозил некий потусторонний холодок, шепчущий о том, что красавица не то, чем кажется. Или я снова внушил себе всякую чушь, а поначалу и мыслей таких не возникало? Впрочем, не о том размышляю! Человек или нет — а вот он, живой, сидит рядом, и лицо такое грустное...
— Догадался? — Ю порывисто встал.
— Куда ты? — я снова схватил его за рукав. Чудо в косодэ с заплаткой на боку. Я всё замечаю!
— А тебе не надо подумать над тем, кто я, и что... отныне ведь всё изменится? — он опустил голову, отвёл взгляд. Загородился ночной тенью.
Что, теперь так и будет? Ну уж нет! Ничего не изменится!
— А зачем мне думать? — ворчливо произнёс я, усаживая его обратно. — Дурак ты, вот ты кто! Это я тебе могу сказать без лишних раздумий. А если сделаю над собой усилие и пораскину мозгами, то сообщу много нового и интересного. Например, что ты совсем меня не знаешь. Как же, начну я шарахаться от тебя лишь потому, что ты иного роду-племени! Эка невидаль! Вон, за стенкой кицунэ спит... или не спит. И если ты замечал, как Ясумаса краснеет при виде своей возлюбленной, то, поверь, это происходит вовсе не оттого, что она не человек. И тебя он чураться не станет, я уверен!
— А... ты?
— И я.
— Точно? — он посмотрел на меня, пристально, и с таким одиночеством во взгляде, что я с трудом подавил в себе желание схватить юмеми в охапку, прижать к себе, как маленького ребёнка, чтобы понял, окончательно и бесповоротно — точно.
— Чем ты слушаешь? Я же сказал — не буду. Ты — это ты, кем бы ни уродился.
— Я рад, Кай. Прости, что не рассказываю тебе всего. Я и хотел бы, и теперь даже не опасаюсь, но не могу. Это лишит дальнейшее смысла. — Его губы дрогнули.
— Как дитя малое... а ещё совершенство! Так, одно название. Ну-ка, иди сюда!
Ю шмыгнул носом, подтверждая только что сказанное. И чихнул, едва успев прикрыть лицо ладонью. Да уж, до совершенства — как отсюда до Небесных Чертогов.
— Забирайся, нечего с босыми ногами рассиживаться! — я подоткнул покрывала, как только юмеми послушно юркнул под них. Не прогонять же больного человека... или кто он там? Интересно, когда же я узнаю всё — до смерти хоть успею? Лениво подумал, что едва ли проснусь раньше Татибаны, а следовательно, услышу громкий вопль, когда тот решится меня растолкать, но эта мысль скорее позабавила, нежели обеспокоила — я уже проваливался в сладкую дрёму. Последними воспоминаниями о мире яви были тихое "спасибо", произнесённое над моей головой, и шорох затворяющихся фусум.
Сны встретили меня, звонкие и крылатые, словно радостная песня.
— Значит, так?! Они по берегу гуляют, на солнышке греются, а я — работай! Не мужское это дело — нитки вдевать! — раздавались возмущённые возгласы моего друга детства.
Стенания его были не совсем наигранными: мы действительно собрались к морю, предварительно попросив хозяйку дома купить нам недостающие предметы одежды — за отдельную плату, разумеется. Я посмотрел на Ю, выглядевшего бледновато, затем на голубое безоблачное небо, и решил совместить прогулку с лечением. Пусть погреется на солнышке!
С утра Химико подвигла хозяйских дочек на оказание помощи, и юмеми ей не потребовался. При должной сметливости со стороны девочек одна полная каригину ожидалась к вечеру. А из этого следует, что завтра, в День Металла, я смогу выйти в город и поспрашивать о брате, в том числе у правителя и иных знатных особ, слишком далёких от простолюдинов, чтобы вести с ними задушевные беседы. Другое дело — молодой вельможа из Центральной Столицы, которому достаточно одежды и манер, чтобы внушить к себе доверие. Эх, была бы именная печать, иных бы доказательств и не потребовалось! Хотя верно говорил дед: "благородство и воспитание — вот те печати, что всегда при тебе"!
Ясумаса сопротивлялся скорее ради приличия, нежели искренне. После того, как Химико шепнула пару словечек ему на ухо, у Татибаны сделалось такое мечтательное лицо, что я даже ничего по этому поводу не сказал. Должен же хоть кто-то быть счастлив? Хотя и мне грех жаловаться, после столь волшебных снов! Ничего не запомнилось, но настроение было таким, что я ходил и боялся расплескать его, словно воду из неглубокой чаши. Надо поблагодарить Ю, без него явно не обошлось.
Мы одолели крутой склон: в нём были выбиты ступени, для удобства постояльцев. Но сначала полюбовались на город сверху. Видимость была превосходной. Можно было разглядеть, как к югу от нас, в гавани, люди перетаскивают с небольшого судёнышка на сушу какие-то мешки. Ветер доносил крики из порта и грохот сколачиваемых неподалёку досок, сливающиеся с возгласами белокрылых чаек, что кружили над нами.
Берег в этих местах состоял из утёсов, делающих северную часть бухты непригодной для причаливания кораблей. Подходит для этого лишь устье Араи (3), которая здесь, в низовьях, смиряет свой бешеный нрав. Величественная арка Морских Врат прекрасно просматривалась с такого расстояния, и даже лодочки, снующие через неё туда-сюда, удавалось различить. Мостовые тянулись по обоим берегам реки до самых причалов, так что водный путь не был единственным. Но и по суше врата не обойти — они тисками сжимали дорогу в порт, грозили зубьями поднятых решеток. Прочные, с чёрными лентами, свисающими сверху, эти сооружения не походили на своих изящных собратьев из Овары и Кёо ни по устройству, ни по создаваемому впечатлению. Суровая, нависшая над рекой и улицами громада.
Северная Столица — древнейшая твердыня острова. Стены её, в отличие от укреплений младших сестёр, охватывают город почти правильным пятиугольником, разорванным там, где находилось наше пристанище. На участке между Золотыми и Чёрными Вратами к городу не подобраться — даже в тихую погоду свирепое течение, беснующееся среди прибрежных скал, закружит и опрокинет любое судно. Об этом поведал хозяин гостиницы, коренастый малый, на вид — не меньший плут, чем помощник привратника. Не удивлюсь, если сам он прекрасно знает, между каких камней всё-таки можно провести лодку с товаром, за который не хочется отдавать милые сердцу денежки в жадные руки сборщиков податей. Впрочем, у всех свои недостатки. Зато жена его — славная женщина, готовит вкусно. Вот так попутешествуешь немного и начнёшь ценить и незамысловатые радости жизни, и общество простолюдинов...
На берегу мы отыскали удобную плоскую глыбу, уже прогретую солнцем, которое опомнилось, что наступило лето, и пыталось загладить вину за холодные весенние месяцы, раскаляя всё вокруг. А говорят, север! Море шипело на нас, облизывая камень и время от времени дразнясь языками солёной воды. В узкой расщелине глубоко дышала пена, поднимаясь и опускаясь. Так вот ты какое...
— Сердитое! — хихикнул Ю. Он примостился на самом краешке скалы и болтал ногами, подставляя их щекотке взлетающих брызг. Как ребёнок.
Я опустился рядом.
После вчерашнего разговора моя давняя убеждённость в том, что юмеми старше и мудрее, казалась нелепицей. Разумеется, я не перестал его уважать, но слепое восхищение, прежде подчинявшее меня без остатка, исчезло, уступив место иному чувству — пониманию. Так относишься к тому, кто стал близким и родным. Как брат, как Ясу. Как дедушка, когда был жив.
— Искупаемся? — предложил я.
— Что-то неохота, — капризно протянул тот и зевнул.
— Мы до сих пор обходим воду стороной? — я поднял бровь.
— Не знаю, Кай, — черты его лица посуровели. — Я основательно запутался. Помнишь, что Вода — самая опасная из Сил? Она действует исподтишка, то отступая, то снова нанося удар, играя с тобой, словно с сухим листком. То подхватывает, то отбрасывает прочь. Никогда не представляешь, какого коварства и предательства от неё ожидать, и в каком облике она явится. Самая тёмная, самая непостижимая!
Я вздохнул.
— Боюсь, что она уже явилась и причинила столько зла, сколько мы и не ожидали. Я о болотах и... о том, что последовало.
— Начало положил твой недоброжелатель.
— Это я твердил ещё в Суми, — напомнил я. — Сикигами-то приплыли по реке. И окружили нас у самой воды. Хотя второе следует из первого...
— Полагаю, всё немного сложнее и более смутно, на уровне ощущений. — Юмеми, о диво, решил разоткровенничаться, не дожидаясь уговоров. — Сами сики. Их обличье — лишь видимость, морок. То, чем так сильна Вода. Кстати, привлечение к делу посредников, исполнителей — тоже по её части. Затем, их стремление убить тебя. Они были пропитаны ненавистью, будто чёрной кровью. Всякая стихия имеет собственное выражение в виде переживаний, мыслей, страстей. Вода заполняет человека без остатка и, уходя, оставляет сосуд пустым, чтобы когда-нибудь наполнить его вновь. Враждебность, иссушающая душу, и переменчивость во всём. Не удивлюсь, если это надлежащее описание тех чувств, которые испытывает наш приятель онмёдзи, или тот человек, чей приказ он выполнял.
— А что, может быть и такое? — поёжился я, вспомнив пережитое. Даже солнечный свет померк, стоило одинаковым и равнодушным в смертоносном намерении лицам всплыть в памяти.
— Несомненно. Но раз мы ничего не знаем, отложи волнения на будущее. Пока есть возможность радоваться, не стоит горевать.
Он подмигнул мне, наклонился к воде так, что едва не соскользнул с камня, и набрал полную горсть. Вылил на скалу, задумчиво наблюдая, как влага собирается в округлой ямке.
— А ещё — сон. Да, тот самый.
— Но я не припомню там воды!
— Зато наверняка припомнишь луну, а это светило управляет приливами и отливами, и всеми жидкостями нашего тела. Издавна луна посвящена именно Воде.
— Но землетрясение! Это же Земля, она прервала... — воскликнул я и осёкся. — Нет! Стихийное бедствие стало знаком того, что последняя из Сил заняла своё место? Та самая лавина, которой ты меня запугивал?
— Так я сначала и подумал, — грустно ответил Ю. — И теперь понимаю, что ошибся, сочтя, что можно перевести дух. Непростительная небрежность с моей стороны. Я надеялся, что потеря повозки и те неудобства и опасности, которые сулило пешее путешествие, и есть расплата, наименьшее из зол, которое нас постигло. А случившееся и впрямь было знаком, Кай. Знамением для нас и бедой для всех.
— А потом были болота и нуси... — пробормотал я и мысленно добавил: "И история Мэй".
— То, что рассказала о себе Мэй-Мэй, — юмеми в который раз прочёл мои мысли, — о своём предназначении, о судьбе мастера... — он прерывисто вздохнул. — Она и так была созданием Воды — кукла, принимающая форму человека. Говорят, море всегда забирает то, что ему обещано, рано или поздно...
— Но всегда возвращает обратно! — неожиданно для самого себя возразил я. — Взгляни!
Я указал вниз, туда, где волны бились о скалу, на которой мы сидели. Пена в расщелине то всплывала, раздуваясь, словно кузнечные меха, то сжималась и оседала. Волна за волной. Отнимает и даёт. И так — вечно.
— Это было бы чудесно... — Ю внимательно посмотрел на меня, будто открыл нечто новое и важное. — Так хочется верить!
— Вот и будем! — ответил я упрямым взглядом. — Будем ждать и надеяться. А пока ждём — радоваться жизни. Давай окунёмся, тут неглубоко! Ну же! А потом ляжешь на песочек и согреешься, лентяй!
— Вот сам бы и купался, зачем насильно загонять в воду больного человека! — он чихнул, но как-то неубедительно.
— Ишь, как припекло — сразу в люди подался! А вдруг всё-таки глубоко? Я же плавать не умею!
— Так я тоже...
К обеду мы вернулись довольные, с кожей, покрасневшей от солнца, и Химико, оставив чёткие распоряжения по поводу того, что с чем сшивать, степенно направилась вниз по тропинке, поддерживаемая под ручку счастливым Ясумасой.
На следующее утро я уже был облачён во всё новое: каригину оттенка молодой хвои, с узором, который отныне был мне дозволен по рангу, шаровары цвета сливовых плодов и всё то, что приличествует носить под этим благородному человеку. Ю в очередной раз поразил меня своим бережным отношением к одежде: его ханьский дорожный наряд, выстиранный и просохший, выглядел только что сшитым. Вот они, преимущества ткани и покроя для настоящих путешествий, а не для выглядывания из повозки! С другой стороны, мне-то сейчас надо иметь пристойный вид, иначе прогонят взашей, то-то стыда будет! Придворные одеяния не обязательны, но каригину — в самый раз.
Пообещав вернуться до заката, мы расспросили содержателя гостиницы и направились в среднюю часть города, где издавна селилась знать. Дорога до моста оказалась знакомой — этим путём вёл нас добродушный стражник, покорённый лисьим обаянием Химико. Квартал, интересующий нас, располагался чуть западнее. По мостовой то и дело грохотали телеги, гружёные бамбуковыми и сосновыми брёвнами и досками, но торговля велась как-то вяло.
— Дворец правителя? Назад, за угол и чуток дальше по улице, господин! — поклонился мне невысокий юноша в опрятном косодэ, несущий на плече корзину с овощами.
— Кайдомару?!
Я оглянулся, сердце моё подпрыгнуло. На улицу въезжал отряд, и я сразу понял, кто возглавлял всадников. Рослый мужчина в полном бункан-сокутае — одежде, которая дозволена среди военных лишь лицам высочайших рангов — спешился и бросил поводья слуге.
— Брат!
Глава 6
Родство
Первый День Металла Месяца Света, 499-ый год Алой Нити)
— Проклятье!
Хономару в запальчивости стукнул кулаком по татами. Жест неосознанный и исполненный беспомощности. Словно в поединке проиграл. В каком-то смысле, так оно и было. Чашечку саке я спас вовремя, опрокинулась бы — а это дурной знак.
— Я чувствовал, Кай! Эх, надо было схватить самозванца, прикидывающегося гонцом Сына Пламени, а не следовать лживым приказам. Ведь знал — понимаете, знал, что нельзя возвращаться в Тоси, но разве мог оспорить... какая наглость! Не распорядись они схватить третьего принца, коли тот объявится — и не заподозрил бы неладного. Старик слёг, что немудрено при таких печальных обстоятельствах, почтительный зять рассылает указы с его слов, заверяя их печатью правителя... Захочешь — не подкопаешься.
— Умный доверяет рассудку, а мудрый — сердцу, — вздохнул Ю, промолчавший всё то время, пока я делился с братом придворными новостями. — Но не упрекайте себя, господин Верховный Военачальник. Будучи верным подданным, вы были не вправе подвергнуть сомнению слова, скреплённые Птицей Хоо.
Разомкнув радостные объятия, Хоно отпустил воинов, сопровождавших его во дворец правителя и обратно, и отправился с нами в гостиницу, ведя коня на поводу. Вот и не понадобились наряды. Судьба освободила меня от утомительной церемонии знакомства с местным ставленником Сына Пламени, Юцуки-но Кугой — человеком, по меткому описанию брата, оценивающим каждое слово во рту собеседника, дабы продать подороже. Оно и к лучшему, что освободила. Кто знает, какие приказы доставляли под видом императорских, и вообще, не в сговоре ли он с мятежниками?
