Все это происходило на моих глазах, сразу пришла мысль — у больного анафилактический шок в тяжелой форме. Счет пошел на секунды, крикнул подруге: — Зови врача! — сам бросился к умирающему.
Резко отодвинул в сторону замершую от испуга студентку, срочно принялся за реанимацию. Странно, но волнения и страха не испытывал, хотя эта операция стала первой в новой моей памяти. Наверное, сказался скрупулезный разбор оперативный действий прежнего "я". В голове мысли текли четко, я точно знал, что мне надо делать. В первую очередь освободил больному дыхательные пути — отдавил нижнюю челюсть и вычистил рот от рвотной массы, а потом убрал спазмы трахеи, энергетическим лучом снял опухоли ткани. Реанимировал почти остановившееся сердце вливанием дозы энергии и принудительным сокращением сердечных мышц. А потом принялся за очистку организма от токсинов, вызвавших шок.
На всю процедуру у меня ушли считанные минуты, к приходу встревоженного персонала пациент уже очнулся, жадно дышал открытым ртом. Отголоски только что перенесенного криза еще чувствовались в нем — бледность, одышка, расширенные зрачки, холодный пот на лбу. Но уже заметно, что жизнь больного вне опасности, он уже приходил в себя. Прибежавший врач замерил давление, послушал сердце и дыхание, после дал стоящей рядом медсестре назначение поддерживающими средствами. Отозвал меня в сторону, вместе с подошедшим преподавателем принялся расспрашивать о произошедшем и принятых мною мерах. Не стал делать тайну из своей операции, в двух словах рассказал о ее сути, не вдаваясь в разъяснение деталей.
По лицу лечащего врача было видно его скептическое отношение к моему рассказу, но и другого объяснения — как же мне удалось справиться с чрезвычайно опасной ситуацией, — тоже не знал, в недоумении ушел из палаты. Преподаватель же поверил, он знал о моей прошлой работе в онкологической клинике. Только спросил:
— Сергей, тебе все удалось вспомнить о своей прежней практике? Что ты еще можешь? Немного подумав над заданным вопросом, осторожно ответил:
— Наверное, не все, Валентин Николаевич. А с применением прошлых умений вовсе не уверен. Мне еще многому надо учиться. Сегодня впервые опробовал и то не запланировано. Думал практиковать только в следующем году.
Не знаю, что решил преподаватель, но, вероятно, по его подсказке, вскоре меня вызвал декан и предложил, даже приказал, не сомневаясь в моем согласии:
— Евсеев, мы с руководством центральной больницы решили закрепить тебя за нею. Будешь помогать в экстренных ситуациях, как в недавнем случае, на прошлой неделе. Зачислят в штат больницы консультантом. Я согласовал с ректором твой перевод на четвертый курс, сдашь экзамены и зачеты за третий. Все понятно?
Каких-либо серьезных возражений у меня не возникло, условия приемлемые. Единственно, что удержало от немедленного согласия — я не чувствовал себя готовым к сложным операциям. Первый, пусть и удачный, опыт, не давал полной уверенности, что и дальше все обойдется благополучно. В ответе декану постарался аргументировано объяснить свою позицию:
— Понятно, Евгений Александрович. Я не против, только прошу учесть, что сейчас еще не готов к самостоятельным операциям. У меня пока нет нужных знаний, да и реальной практики тоже. Если есть возможность, то вначале хотел бы работать вместе с опытными врачами, под их контролем.
Декан задумался, через минуту высказался:
— Хорошо, Евсеев. Я обсужу твое предложение с главным врачом, но в принципе оно резонное. Мы постараемся найти лучшее решение, ты же готовься к сдаче экзаменов. До Нового года сумеешь?
— Думаю, что да, Евгений Александрович.
Вот так и случилось, что мне пришлось приступить к лечебной практике в больнице преждевременно, пусть и под наблюдением специалистов. Мне дали время подготовиться к экзаменам и зачетам за третий курс. За неделю до Нового года их в спешном порядке приняли мои преподаватели, особо не придираясь, хотя я и подготовился к ним неплохо. А после рождественских каникул вышел на работу в больнице. Она совмещалась с учебными занятиями, вместе с другими сокурсниками слушал преподавателей, выполнял задания. При возникновении необходимости в моем участии вызывали с занятия, вместе с операционной бригадой проводил свои процедуры.
Мне особо запомнилась первая такая совместная операция в хирургическом отделении. Вечером, когда занятия закончились, а я остался на дежурстве, скорая помощь привезла пострадавшего в ДТП со множественными травмами. После первичного осмотра в приемном отделении послали за мной, врач посчитал слишком опасным состояние пациента. Операцию проводил дежурный хирург, я же ассистировал ему — поддерживал работу сердца, зачищал швы, сращивал сосуды, а после добавил жизненной энергии в прооперированные органы. Пациент выжил, послеоперационная картина также сложилась благополучно, обошлось без криза. С тех пор так и проводили процедуры, я получал все больший опыт и уже сам выполнял часть оперативного вмешательства.
Казалось, все у меня налаживается, многое из прежних способностей возвращается, но все больше приходило понимание, что прежнего мастерства, можно сказать, могущества, мне не достичь. Что-то было во мне такое — талант или особый дар, позволившее когда-то творить чудеса. Сейчас же такого чувства посвященного в высшие возможности не было. Нынешние успехи на фоне прежних представляли слабое подобие, я реально оценивал свой уровень как подмастерья, пусть и наделенного некоторыми способностями. Я скрывал от родных людей свое неудовлетворение, заверял на их вопросы о моих делах, что все хорошо. Но все же самые близкие — жены, чувствовали мое беспокойство, как-то Таня высказалась:
— Сережа, пожалуйста, не таи от нас свою душу. Мы же видим, что тебя что-то мучает, позволь нам хоть как-то помочь тебе.
Не стал отвечать успокаивающими отговорками, сказал ей и другим женам, со вниманием слушавшим нас:
— Прямого повода у меня тревожиться нет. Действительно, у меня складывается все нормально. Просто пришел к мысли, что мои нынешние возможности далеки от прежних. У меня нет чего-то нужного, важного, что было когда-то. Что же именно и как его достичь — не знаю, даже приблизительно не представляю. Вроде сил хватает, энергии с запасом, почти как прежде, да и опыт набирается. Но ясно понимаю — даже с ними многое из самого трудного, что мне было по силам, теперь недоступно.
Жены задумались, после минутного молчания Алена высказалась:
— Сразу сказать, чего же в тебе нет из прежнего — не могу. Но не отчаивайся, Сережа, со временем ты обязательно найдешь нужное. Мы все верим, что у тебя все получится!
Таня добавила:
— Сережа, что-то в тебе действительно поменялось. Ты стал мягче, можно сказать, чувствительнее, чем раньше. Больше стал уделять внимания и ласки детям и нам. Да и прежняя целеустремленность, занятость своими планами поубавилась. Но таким ты нам дорог не меньше, мы любим тебя, как бы дальше не сложилось.
В какой-мере жены меня успокоили, оставил на время мысли о недостижимом, хотя подспудно они оставались, иногда — во сне или в минуты расслабления, — напоминали о себе. Семейная жизнь у нас продолжалась в прежнем ключе, вместе с детьми праздновали Новый год, рождественские каникулы проводили на утренниках и представлениях. Сразу после Новогоднего праздника съездили на два дня в дом отдыха. Как когда-то в прошлом, гуляли в лесу, катались с детьми на санках, игрались в снежки, лепили снеговика и бабу. Со старшими — Валюшей и обоими Сережами, я ходил на лыжах. Правда, сил у них хватило только на малый круг, рядом с корпусами, но и той прогулки им стало довольно для новых эмоций.
Подошло время рожать Наташе и Мелиссе. У обеих беременность протекала с некоторыми трудностями, Мелиссе пришлось даже ложиться в больницу на сохранение. Я по мере своих возможностей помогал им справляться с недомоганием, каждый вечер гулял с ними вокруг дома и ближайшим улицам. Первой в начале марта роды прошли у Мелиссы, как только у нее начались схватки, отвез в наш роддом. Рожала трудно, ей даже предлагали сделать кесарево сечение, но она отказалась, решила все же естественным путем. Только после многочасовых мучений на свет появилась дочь, мы ее назвали Снежаной.
Из-за слабого состояния Мелисса пробыла в больнице почти неделю, да и молоко у нее появилось только на пятый день. Но счастливей ее, наверное, никого не было, когда она сама стала кормить малышку. В первый день после выписки из роддома она почти не выпускала из рук дочь — нянчила, кормила грудью, лежала рядом со спящей малюткой, любуясь ею. Старшие жены не стали беспокоить первородку, все хлопоты с новорожденной приняли на себя. Я тоже заботился о Мелиссе, ухаживал за ней, говорил самые ласковые слова, бережно ласкал ее и дочь. А она млела, вся купалась в счастье материнства и любви.
Мелисса еще находилась в роддоме, когда туда же попала и Наташа, роды у нее начались немного раньше срока. Прошли они намного легче, чем у младшей жены, уже через три часа после того, как попала в родильное отделение, разродилась сыном, Артемом. С молоком у нее тоже обошлось без задержки, на третий день выписалась из больницы, на следующий после Мелиссы. Так что у нас в доме почти одновременно оказались две роженицы, забот всем хватило. Интересная складывалась картина, когда две жены сидели рядом в зале, кормили своих малюток и переговаривались о своих материнских делах. Я садился рядом с ними, обнимал обеих, вместе с ними любовался младенцами, сосущими грудь. Так в семейной неге проходили день за днем, малыши подрастали, а мамы их постепенно возвращались к домашним хлопотам.
Как только решилось с моим переводом на четвертый курс, Мелисса передумала брать на год академический отпуск, не захотела отставать от меня. Перед родами до последнего дня ездила со мной на занятия, после них занималась дома по учебникам и моим конспектам. А через месяц вновь приступила к учебе, оставляя малышку на день Наташе. Правда, и без того Наташа подкармливала Снежану своим молоком, его у нее хватало на обоих младенцев. У Мелиссы же с грудным вскармливанием возникли трудности, в ее небольшой даже после родов груди живительной пищи оказалось недостаточно для растущей дочери. Так с той поры у нас повелось: весь день Мелисса занималась со мной, потом бежала домой, я же оставался в больнице до позднего вечера на дежурстве. Только воскресенье у нас оставалось свободным — гуляли с детьми, ездили в гости, ходили на представления и концерты. И так до лета, принесшего новые приключения на нашу семью.
Глава 13
Сессию мы с Мелиссой сдали неплохо, в основном на четверки. Но свободного времени у меня больше не стало, все дни до позднего вечера находился в больнице. Мне уже доверили самостоятельные операции, от начала до конца. На первых порах еще под наблюдением ведущих врачей, а потом уже без них — все равно они не могли контролировать мои невидимые даже для аппаратуры действия. Мне передавали пациентов с самой разной клиникой — от ран и травм до урологических и гинекологических патологий. От самых сложных, безнадежных больных я отказывался — знал наверняка, что с их недугом не справлюсь. Думал, ломал голову над каждой подобной ситуацией, но не было у меня уверенности в благополучном исходе своего вмешательства. Честно признавался ведущим специалистам в своем бессилии, они же не настаивали, знали, что я реально оцениваю свои возможности.
Все чаще возвращалась мысль о том, как же я в прошлом вполне успешно возвращал к жизни таких больных. Вновь и вновь звал на помощь Мелиссу, читал в ее видениях свою прошлую память. Казалось, я все делал правильно, как прежде, но чего-то не хватало — то ли наития, то ли особого, можно сказать, божьего дара. Поражался самому себе — как же филигранно и вдохновенно я проводил операции, безошибочно находил наилучший выход в самом сложной, для меня нынешнего — безнадежной ситуации. У меня подспудно зрело чувство, что я прошел мимо, не заметил очень важное, оно совсем рядом, но я не вижу его. Получилось, как в сказке — найти то, не знаю что. От отчаяния меня брала тоска — не находил места, настроение хуже некуда. Старался в такие минуты спрятаться от других, запирался в своей комнате или кабинете, перебарывал слабость в одиночестве.
Однажды в тревожном сне, мучившим меня кошмарами, раздался неведомый тихий голос, едва расслышал его слова: — "Иди к святому источнику". От такого наваждения даже проснулся, настолько явственно они прозвучали. Сон как ветром сдуло, лежал и думал об услышанном. Этим словам я поверил сразу, принял их к сердцу. Теперь раздумывал, кто же произнес их, и о том, как мне теперь поступить дальше. Посчитал своим внутренним голосом, давшим ответ на давно мучимый вопрос. Что за источник, то же представлял — у храма Сергия Радонежского, с водопадом. Но ведь я там был и ничего не почувствовал, что же тогда упустил?! Но коль подсказано свыше, надо возвращаться к нему, такое решение принял без каких-либо сомнений. Обнял прижавшуюся ко мне Мелиссу и заснул спокойно, кошмары не вернулись.
В ближайший выходной отправился на минивэне к храму. Никого с собой не взял, хотя старшие дети — Валюша и Сережи, просились со мной еще с вечера субботы, как узнали о предстоящей поездке. Возить их по жаре, да еще в обе стороны, посчитал излишним. Отцовское сердце с трудом выдержало настойчивую просьбу любимых чад, особенно доченьки, но ответил им твердым "нет". Как-то успокоил малышей (правда, они себя считали уже большими — Валюше, самой старшей, исполнилось шесть лет!) — пообещал в следующий выходной повезти на пруды искупаться. Выехал ранним утром, на рассвете, доехал по свободной от заторов дороге быстро, уже через два часа въезжал на парковку храмового комплекса.
Оставил здесь машину и без промедления поднялся по лестнице к самому источнику. Постоял на смотровой площадке из дерева, обустроенной на вершине скалы, внимательно осмотрелся вокруг, прислушивался к себе, своему чутью, но вновь ничего примечательного не увидел и не почувствовал. Но я поверил в те пророческие слова из сна, решил проверить теперь досконально. По узкой кромке, рискуя сорваться со скалы, прошел к расщелине, откуда вырывался широкой струей источник. Встал на скользком карнизе рядом с нею, прислушался — опять ничего! Надежда утекала с каждой секундой, как та вода из родника, в какой-то момент почти на автомате прижался ладонями к мокрой от брызг каменной стене и застыл в ожидании хоть какого-то знака.
Через долгие секунды почуял едва заметный мысленный отголосок, как-будто издалека кто-то пытался докричаться до меня. В первое мгновение не поверил себе — не почудилось ли, а после с воспрянувшей надежной и закрыв глаза, замер, с напряжением вслушиваясь в себя. Наконец более внятно до меня донеслось:
— Всяк страждущий благодати с верой в сердце и чистым духом достоин ее. Открой свою душу, ищущий воли Божьей, да благословит тебя Господь и сохранит тебя!
Голос звучал в голове откровением, о какой-либо вере в бога и его благословении прежде и мысли не было. Не сказать, что я убежденный атеист, но и не сторонник слепой веры. Сейчас же поверил, что произнесенные слова идут свыше, от имени всемогущего и милостивого создателя всего сущего. Всем душой и сердцем потянулся на зов глашатая воли божьей, через мгновения почувствовал прикосновение неведомого разума или духа. Казалось, время остановилось — все вокруг замерло, только перед глазами пронеслись образы и картины моей жизни, а вслед за ними — кого-то чужого, его подвиги и свершения на благо Господа и своего народа, помыслы и чаяния.
