Насколько стало ясно из его объяснений, на первых порах мне отводилась роль подопытного кролика, но он недвусмысленно дал понять, что ждет от меня собственной программы исследований. Ему нужен творчески мыслящий экспериментатор, исследователь научных изысканий, а не тупой супермен, наделенный природой сверхспособностями. В таком подходе мы нашли полное взаимопонимание, цели у нас совпадают. Дав мне время осмотреться и немного освоиться в новой обстановке, Артемьев принялся расспрашивать о моих возможностях. Рассказал о своем энергетическом поле, выходе в ментал и астрал, проведенных экспериментах и открывшихся в них способностях.
Можно сказать, мой отчет поразил руководителя, особенно с астралом. Ментальный мир оказался ему хорошо известен, также как и оперирование аурой (он называл ее биополем), его характеристиками. Поведал некоторые сведения, о которых я не догадывался. Особо меня заинтересовали проведенные его группой исследование влияния биополя на физические объекты, как биологические, так и неодушевленные — растения, твердые и жидкие объекты, проводники и изоляционные материалы, диа-, пара— и ферромагнетики. Прямо на моих глазах провел несколько опытов — притягивал к своей ладони небольшие детали из металла, дерева и пластмассы, заставлял их перемещаться, даже летать.
После пришел черед испытаний моего поля. Вместе с Артемовым их проводили старший научный сотрудник Петр Сергеев, кандидат наук, мой непосредственный руководитель, и инженер Лена Золотарева, выпускница биофака нашего университета. Меня уложили на кушетку, облепили электродами по всему телу и подключили к измерительной аппаратуре. Интересно было смотреть на изумленные лица экспериментаторов, когда стрелки на приборах зашкалили. Попытки сменить градуировку чувствительных устройств к успеху не привели. Смогли справиться и замерить все же характеристики другими приборами, рассчитанными на гораздо большие пределы. Артемьев только проговорил обескуражено:
— Невероятно, такого просто не может быть! Сергей, все показатели твоего поля в тысячи раз превышают норму обычного человека. Напряженность, электрическая, гравитационная и магнитная силы, индукция, потенциал энергии — абсолютно все характеристики за пределами разумного! Есть уникумы, у которых эти данные превышают в десятки раз, но вот настолько — уму непостижимо. Как же такое возможно, Сергей?!
Устраивать паломничество к святому месту я не собирался, да и чувствовал, что полученный дар от Сергия Радонежского именно мне, а кому-то ни было. Отговорился словами:
— Не знаю, Валентин Анатольевич. Наверное, я уникум среди уникумов.
Видно по лицу заведующего, что мой ответ не пришелся ему по нраву. По-видимому, он привык в каждом феномене искать более-менее логичное объяснение, а тут такая неопределенность. Но пояснять ему большее не стал, пусть принимает как данность. Выдержал "просвечивающий" взгляд Артемьева, после продолжили с экспериментами. Я повторил перед группой исследователей проведенные ранее опыты в ментале и астрале. Сформировал энергетический луч различных размеров, вплоть до микронов, менял насыщенность, воздействовал им на структуру обрабатываемых материалов, разрезал на части, а затем вновь сваривал.
Эксперименты на биологических объектах оставили до их подготовки, надо вначале хорошо проработать методику исследований, подобных опытов в отделе еще не проводили. Пока же продемонстрировал сотрудникам группы самые простые опыты на себе — на реакцию, координацию движений, биоритмы организма. Менял частоту сердцебиения, остроту зрения и слуха, жонглировал различными предметами с закрытыми глазами, отбивал броски и удары сразу от всех сразу. Они увлеклись моим испытанием, даже перестали следить за приборами, стараясь хоть как-то поразить неуловимую цель.
Только когда остальные сотрудники собрались уходить домой — рабочий день закончился, пришли в себя, стали поспешно регистрировать результаты экспериментов, снимать с меня датчики и убирать аппаратуру. Заметно по горевшим глазам и охватившему азарту, что работа со мной вызвала живой интерес у моих новых коллег. Правда, у меня родилось некоторое опасение, что они в порыве исследовательского зуда начнут препарировать меня — вживлять зонды, разрезать на кусочки в поисках неведомого им источника моих феноменальных способностей. Что у одержимого ученого на уме, какая еще идея придет ему в голову — одному богу известно!
День за днем после занятий отправлялся в институт, здесь по несколько часов со мной проводили эксперименты, изучали и выводили новые характеристики моих способностей. Фантазия исследователей не знала пределов, изощрялись в творческом поиске, но до моего членовредительства все же не дошли. Сам я тоже пускался в опыты, уже смог повторить то, что показал в первый день Артемьев. Научился перемещать предметы силой своего сознания и поля. Начал с крошечного кусочка бумаги, обволакивал его полем, тянул в нужную сторону. Получилось не сразу, провел сотни проб, менял напряженность и полярность, пока не понял бесперспективность такого подхода. Нужен совершенно иной принцип взаимодействия с объектом, а не грубой силой, энергией, она просто проходила через предмет, не замечая его.
Метод обратной полярности и намагничивания объекта, которым пользовался Артемьев, тоже не помог, он просто не дал нужного результата. Наверное, природа моего поля отличается от традиционной, такая особенность тоже заинтересовала руководителя. Уже вместе с ним продумали другие возможные варианты решения казалось бы несложной задачи. Успех пришел после отработки почти десятка гипотез, многих экспериментов. Я просто распылил злосчастный кусочек до молекулярного уровня, перенес частицы в заданную точку, здесь снова восстановил прежнюю структуру. Внешне представлялось, что предмет внезапно исчез из поля зрения, через мгновение возник ниоткуда в совершенно в другом месте. Эффект вызвал немалое оживление в группе, Артемьев сравнил его с пресловутой телепортацией.
Способ оказался энергозатратным, но для моего резерва практически неощутимым, зато удавалось таким образом перемещать гораздо более массивные предметы, чем клочок бумаги. Правда, что будет с живыми объектами, сохранят ли они при подобном, можно сказать, варварском, методе свою жизнь — неизвестно, надо тоже опробовать. Меня такой способ не удовлетворил в полной мере, просто оставил как возможный вариант, применимый в особых случаях. Понадобились еще недели, даже месяцы кропотливой работы, головоломных исследований, пока добился приемлемого решения. Я частицей своего сознания внедрялся в молекулярную структуру объекта, создавал вокруг него собственное поле и уже вместе с ним перемещался на любое расстояние, в идеале — бесконечное.
Между тем продолжал лечить самых сложных больных, только уже в организованном порядке, под контролем специалистов. Не обошлось без вмешательства Дениса Вениаминовича из Комитета, вскоре после первой встречи связался с предложением работы в клинике института онкологии в свободное время. Отказать ему я не мог в первую очередь из-за принятого на себя долга, а не страха перед всемогущим ведомством. Хотя добрые отношения с власть имущими тоже не помеха. Вместе с Костиным, комитетчиком, приехали в клинику, здесь нас ждали главный врач Севастьянов и ведущий онколог Левашова, доктор медицинских наук. Костин представил меня, а после рассказал о моих талантах:
— Сергей обладает способностями, можно сказать, не совсем обычными. Их изучением будут заниматься соответствующие специалисты. Но скажу, что с их помощью он уже вылечил больных с раком, другими болезнями, в сложной форме считающимися неизлечимыми. Вам, наверное, известна история Анны Герман, которую поставил на ноги наш чудодей.
— Сергей, что у нее за болезнь? — обратился ко мне Костин, как мне показалось, с лукавством, ему уж хорошо должно быть известно, чем же была больна известная певица. Отвечаю спокойно, меня этот разговор особо не беспокоил, еще неизвестно, кому он больше нужен:
— Остеогенная саркома с множественными злокачественными опухолями костных тканей.
— Вот именно, — поддакнул комитетчик, — сейчас она в полном порядке, у нее есть заключение филиала онкологического центра ЕМС в Варшаве. Хотя раньше его специалисты признавались в бессилии помочь Анне Виктории.
Опять же специально для наших собеседников Костин ввернул в свою речь название уважаемого среди онкологов мира международного центра. Но, думаю, и без того слушающие нас врачи прониклись моей значимостью, оба во все глаза изучающе всматривались в меня. Завершил говоривший словами:
— Сергей согласился сотрудничать с вашей клиникой, можете по необходимости привлекать его в особых, безотлагательных случаях. Думаю, он будет вам полезен. Условия его работы обсудите сами. Ко мне вопросы есть?
Уже после ухода комитетчика специалисты клиники принялись расспрашивать о моей практике лечения онкологических больных, их диагнозе, стадии болезни, о природе моих операций. Отвечал подробно, приводил по памяти данные из истории болезни, о своем заключении, проведенных оперативных процедурах. Конечно, мои методы остались для них необъяснимым волшебством, но в их результатах не усомнились, коль факты говорят за меня. Потом уже решали практические вопросы моего трудоустройства, оплаты, режима работы. Объяснил, что днем я занят, учусь в мединституте на втором курсе, планируется еще работа в институте биологии. Так что о постоянном режиме в штате клиники речи нет, только по вызову в экстренных ситуациях.
Насчет занятий в меде главврач пообещал урегулировать, постарается их сочетать с работой в клинике, особенно практические — их можно проходить здесь же. Так что, если все решится, то большую часть времени я буду в клинике, без ущерба учебному курсу. С таким предложением я согласился, многое из учебных программ я прошел уже самостоятельно, меня больше интересовало реальное их применение под контролем знающих врачей. После оформления в штате научным консультантом в этот же день меня привлекли к первой операции в отделении абдоминальной онкологии, у больного запущенный рак желудка. Его уже готовили к выписке как безнадежного, проведенная химио— и лучевая терапия не помогла, метастазы практически полностью разложили ткани.
Операция во многом была аналогично самой первой, с дядей Ваней, только отличалась степенью поражения органа. Да и сам пациент, мужчина лет пятидесяти, находился в крайней степени истощения жизненных сил, можно сказать, одной ногой в могиле. Жил за счет здорового сердца, все еще питающего энергией умирающий организм. В первую очередь заблокировал болевые сигналы от нервных окончаний, ввел больного в состояние легкого сна. А уже потом тщательно вырезал лучом раковые клетки, выращивал вместо них новую ткань, так участок за участком прошел весь пораженный орган, а затем и соседние, которые тоже отчасти оказались зараженные раковыми образованиями. После удаления всех пострадавших тканей провел общую реабилитацию организма, восстановил иммунную и сердечно-сосудистую системы. На всю операцию у меня ушло три часа, вдвое меньше, чем на первую. Я даже не делал перерывы, сил у меня хватило провести ее за один сеанс.
Сразу после завершения операции моего больного повезли на обследование. Еще через час получили результаты рентгена и биопсии ткани с заключением — патологии не обнаружено, пациент здоров! К этому времени я немного отдохнул в ординаторской, пообедал вместе с Левашовой, она пригласила меня в столовую для сотрудников клиники. Снимки и результаты анализа принесли к ней в кабинет, когда я рассказывал Ираиде Кирилловне о ходе проведенной операции, выявленной патологии пораженного органа. Видно было, как с нетерпением врач взялась за переданные ей карточки, долго их рассматривала, сосредоточенно изучала каждую деталь и цифру. Понятно ее состояние — слышать об абстрактных для нее эпизодах и видеть самой итоги проведенной в ее клинике операции, практически на ее и других специалистов глазах, как говорят в Одессе, — это две большие разницы.
После такого убедительного примера сомнений у нее не осталось, взялась планировать последующие операции со сложными больными. Таких у нее по всем отделениям клиники набралось немало, около десятка почти безнадежных, немногим лучше первого пациента. Пришлось вмешаться в ее расчеты с ежедневными операциями, объяснить, что такая нагрузка мне не по силам. Надо, как минимум, три дня для восстановления резерва энергии. Да и пока еще не решен вопрос с моими занятиями в мединституте, пропускать их мне нельзя. Заметно по расстроенному лицу ведущего онколога, что она уже строила голубые планы с чудо-лекарем, а он взбрыкнул, ставит свои условия. И ничего с ним не поделаешь, придется подстраиваться. Такие ее мысли мне понятны без слов, но идти на поводу в ущерб себе я не собирался. И без того пошел навстречу клинике и больным, ранее я проводил сложные сеансы раз в неделю.
С тех пор так и повелось, каждые три дня вел операции, больных для них отбирала сама Левашова. Она знакомила меня с историей болезни, проведенном лечебном курсе. Я еще осматривал их, мог заранее продумать примерный ход предстоящего сеанса. Такой подход позволил более рационально, с меньшими затратами энергии, вести свои операции. У меня с Ираидой Кирилловной сложились вполне нормальные, уважительные отношения. В свободное время она рассказывала мне о своей богатой практике и научных изысканиях, природе и методах лечения онкологических заболеваний, необычных патологиях. Ее истории и сведения во многом представились мне интересными и поучительными.
Решилось и с институтом, клиника приняла на себя ведение практических занятий. Лекции и семинары мне разрешили посещать по свободному графику, но с обязательным выполнением всех контрольных заданий. Куратором в клинике мне назначили опытного врача Кирьянова Константина Яковлевича, хирурга торакального отделения. Я мог обращаться к нему с любыми вопросами по учебному курсу, присутствовать на его операциях, но только в качестве зрителя. Участвовать даже в самом малом мне еще рано, допустят только на третьем курсе и то с ограничениями. Старался не допекать своего руководителя, сам пытался разобраться с учебным материалом. Расспрашивал Константина Яковлевича о непонятных или внушающих сомнения понятиях и трактатах, я их специально выписывал в отдельную тетрадь.
Несмотря на свою занятость — в каждую свою смену проводил по нескольку операций, — в перерывах между ними Кирьянов терпеливо отвечал на мои вопросы, показывал и объяснял на схемах и реальном материале. Можно сказать, мне с наставником повезло. Кроме того, что он один из лучших хирургов клиники, обнаружил в нем еще дар учителя — умел кратко и доступно объяснять самые сложные темы. Да и знаний у наставника оказалось предостаточно, как мне показалось, не уступал в информированности Левашовой. В свои сорок с гаком лет он не озаботился научными степенями, вообще по жизни не стремился к каким-то благам и привилегиям. Я отнеся к этому скромному и талантливому врачу с полным уважением, чувствовал от него также приязнь. Старался услужить Константину Яковлевичу по мере возможности — на операциях, к которым он меня допустил, в других ситуациях.
