— Охолонись, — почти дружелюбно посоветовал слон обтекающему методисту. — Огюсту назначено. Я тебя услышал, буду думать. Лосю подождать! — протрубил он жабе хоботом, и им же сделал гепарду знак — иди, мол.
Гепка понуро встал и отряхнулся, сняв прилипшую к морде водорослевую нить и маленькую тиляпию. Её он рассеянно кинул в пасть и схрумкал, выплюнув на пол подрагивающий хвостик.
— Я не могу работать в таких условиях, — сообщил он в пространство неведомо кому.
— Я тоже, — вздохнул слон, лежевесно вытянув порозовевший хобот и встряхнув его — так, что во все стороны полетели брызги. — Иди уже.
Когда ябедливый Гепа, наконец, освободил помещение, Лев Строфокамилович осторожно выдвинул ящик стола и достал несколько разноцветных папок. Быстро просмотрев две — серую и голубую — он добавил к ним третью, с косой жёлтой наклейкой. Папки он выложил на стол рядком и подровнял хоботом.
— Зови! — крикнул он жабе.
Через минуту в дверях кабинета, осторожно склоняя пышнорогую главу, явил себя Огюст Эмильевич Викторианский, старший экзекутор Аузбухенцентра, преподаватель морали и эстетики, более известный как Вежливый Лось.
Огюст Эмильевич был богато наделён различными достоинствами. А также их всегдашними спутницами — то есть предрасположенностями, склонностями и пристрастьями. Среди последних немаловажное место занимало ношенье дорогих костюмов, которые он часто менял. На сей раз Лось заявился в светлом клетчатом пиджаке понивильской работы и белоснежной рубашке тонкого сукна. Дымчато-серые брюки его, украшенные увесистой кожаной мотнёй, свободно ниспадали на ухоженые копыта, покрытые блестящим коричневым лаком. Рога были откорнюкюрены в сизое с морозцем. На одном из отростков сияло кольцо со сверкающим пердимоноклем, по утверждениям Огюста Эмильевича — фамильной драгоценностью.
— Добрейшего дня, Лё, — имя своего старого друга Лось из дружеской деликатности проглатывал, заменяя неприятное "лев" протяжным звуком, звучащим уважительно и неконкретно.
— И тебе того же, Оги, — поприветствовал его слон в той же манере.
— Какие ветра дуют в высших сферах? — голос Викторианского был высок, фистулен. — Не пал ли с неба огромный сапфир на наши огороды? Не завещал ли нам какой-нибудь авторитет сорок бочек соверенов и две банки майонеза? Или старина Бонч испытал, наконец, долгожданное недомогание?
— Присядь, — то ли предложил, то ли распорядился слон.
Лось охотно занял роскошное кресло у двери, завозился, пристраивая поудобнее хвост. Наконец, у него это получилось.
— Мой день определённо не задался, — сообщил он, элегантно слизнув с носа прилипшую соринку. — Утром встал пораньше, чтобы написать выстраданные бессонной ночью четыре страницы. Вместо этого я истратил цветы селезёнки на починку кофемашины, которая коварно распаялась прямо в процессе. Потом меня вызвали на заседание учёного совета, где я провёл худшие три часа в жизни на этой неделе. Я пребывал среди напыщенных кретинов, как шатёр в винограднике.
— Пффф. А эта бредятина откуда? — поинтересовался слон.
— Гм, бредятина.... бредятина, бредятина... А, про шатёр? Пророк Исайя, разумеется: в такие дни меня неудержимо влечёт к духовности. Собственно, меня влечёт к ней всегда, когда не тянет к изысканности. Но сейчас я и думать не могу об изысканности. Нет, нет, не уговаривай! "Пусть пройдёт время", — лось произнёс последние слова таким тоном, что Лев Строфокамилович понял: это тоже цитата.
— Губошлёп, — вынес слон свой обычный вердикт. — Трепло, — добавил он на тот случай, если лось вдруг не понял.
Огюст Эмильевич тяжело вздохнул.
— Прости, если можешь, мою логорею, Лэ, — сказал он, почти не манерничая. — Просто я сегодня не в духе. Мой талант мне дерзко изменяет. Не удивлюсь, если с каким-нибудь юным, порочным калушонком, — не удержался он от развёртывания метафоры. — Я не написал свои четыре страницы, вот и всё. Я даже первую не дописал. И уж раз на большее не способен — готов быть краток. Пресекай же мои излияния, дабы я не приносил более даров тщетных.
— Вот и не приноси, — пробурчал Лев Строфокамилович, на забыв, однако ж, добавить в голос толику сочувствия и понимания.
Викторианский уже второй год писал монографию "Этические и эстетические аспекты права победителя". Он вкладывал в эту книгу душу, вместе со всем, что в ней накопилось — начиная с отшлифованного годами стиля и кончая огромным практическим опытом. Увы, ему решительно не давалась вторая часть книги — о женском (или, как выражался Викторианский, "вагинальном") аспекте этого права. Проблема состояла в том, что тема оставляла его равнодушным. Примерно по этой же причине после великолепного первого тома "Искусство наказания: мальчики", заслужившей самые лестные оценки и вошедшей в серию "Настольная книга педагога", анонсированный второй том про наказание девочек так и не вышел из печати, бесславно скончавшись в груде черновиков. Сердце Лося было безоглядно отдано прекраснейшему полу — мужскому.
— Что ж, — вздохнул лось. — Отдам долг обществу. Ну так что там у нас, Лё?
— Ты прекрасно знаешь, что. У нас уже три месяца вакантно место младшего экзекутора в начальных классах.
Лось схватился за рога и издал тяжёлый, полновесный стон.
— Лю, сколько можно? Оставь, пожалуйста, эту тему. Я прекрасно справляюсь с данными обязанностями сам.
— Да, Оги, — кротко сказал Тененбойм. — Ты справляешься просто збс. Проблема в том, что из-за этого ты уже не справляешься с другими обязанностями. Которые, уж прости, более существенны, чем твои... увлечения. Мы должны назначить нового экзекутора.
— О, ты снова предлагаешь мне это, — лось застонал. — Я же миллион двести тысяч семьсот шестьдесят девять раз или около того говорил тебе, что не вижу достойной кандидатуры.
— Педди Крюгер, — напомнил Лев Строфокамилович, просматривая серую папку. — Очень достойное изделие. Киборг, выдвижные лезвия между пальцами, отличная реакция...
— Работает сторожем в учительской раздевалке, — напомнил Лось.
— Не сторожем, а менеджером-ассистентом по предотвращению потерь, — поправил его Тененбойм. — Уже десять лет без единого нарекания.
— Он инвалид, — дёрнул ноздрёй Лось.
— Ветеран, — возразил слон. — Между прочим, герой войны. Кстати, наши воспитанники его опасаются. Он им даже снится. Когда это нашим воспитанникам что-то снилось?
— Дети разленились и бездельничают, — сообщил своё мнение Лось. — Мы их слишком сытно кормим и и слишком мало наказываем. Я давно настаиваю на введении ликурговской системы. Как сообщает Ксенофонт в "Лакедомонской политии", в Спарте было принят обычай недокармливать детей, а недостающие белки и углеводы восполнять воровством. При этом пойманных на воровстве мальчиков секли особенно сильно, — он мечтательно улыбнулся.
— Оги, твои идеи интересны, но противоречат политике Центра, — сообщил слон.
— В том нет моей вины, Лю. Ты же знаешь, горек жребий новатора... впрочем, нет, я не считаю себя таковым. Мои взгляды безупречно консервативны. — Лось упрямо склонил сохатую голову. Пердимонокль, скрывшийся было в переплетении костяных отростков, вдруг блеснул хищно и гордо, как орлиное око.
— Пусть так, — согласился слон. — Но будем по одёжке протягивать ножки. Нам нужен новый экзекутор. Которого ученики будут бояться и уважать. Крюгера боятся — значит, уважают.
— Боятся? — Викторианский презрительно прищурился. — Ну да, боятся, — признал он. — Ну и что? Он не умеет наказывать.
— Ты предвзят, — укорил его слон. — По-моему, ты просто недолюбливаешь ирландские основы.
— Причём тут это?! Я решительно ничего не имею против Крюгера. Au fond, он славный малый. Я никогда не гнушался его обществом, всегда рад обменяться парой слов. В каком-то смысле я даже готов признать старину Педди the best of the worst... под worst я разумею низшую обслугу. Там он на своём месте. Но его нельзя подпускать к детям! Он совершенно не понимает в наказаниях, особенно наказаниях мальчиков. Однажды я попросил его придержать малыша во время порки...
— Огюст, ты знаешь, как я отношусь к этим устаревшим методам, — вздохнул слон. — Пара электродов...
— Лё, эти твои электроды — бездушная механическая процедура! — вскипел Лось. — Она не создаёт интимной связи между педагогом и учеником! Той связи, которая и является истинной целью наказания! В отличие от порки! Разве про твои дурацкие электроды кто-нибудь скажет — "высока рука Господня, порка — ад и рай мечты?" Где в твоих электродах личностное начало? Как сказал Уильям Блейк — природа бесплодна, где нет человека! — Огюст Эмильевич гневно встряхнул рогами.
— Поосторожнее, — тихо сказал Лев Строфокамилович. Но Лось его не услышал: его понесло по привычной колее.
— Нет, ну как можно недооценивать порку? — распалялся он. — Это же искусство! Требующее терпения! И непрестанных тренировок! Тут есть множество тончайших нюансов, которые пошлые поклонники электричества никогда не поймут, не прочувствуют! — ноздри Лося сладострастно затрепетали, как бельё на ветру. — Начать, к примеру, с придания мальчику надлежащей позы. Мальчики такие разные, поэтому нужно сначала тщательно исследовать тело, прощупать бёдра и ягодицы...
— Я твою книжку читал, — напомнил Тененбойм, демонстративно опуская уши.
— Sorry, — Лось слегка смутился. — Просто... Ладно, Лю, я и в самом деле увлёкся. Я хотел сказать простую, в сущности, вещь. Наш друг Педди не смог удержать мальчика в нужном положении и испортил мне прекрасную сессию, — заключил Викторианский таким тоном, которым выносят окончательный, не подлежащий обжалованью приговор.
— А кто мальчик по основе? — поинтересовался слон. — И был ли он зафиксирован?
— Носорог, — признал Лось. — Возможно, его стоило зафиксировать. Но это не принципиально. На самом деле я просто не хочу Педди, только и всего. И даже если я буду за это гоним, как прах по горам и пыль от вихря...
— Опять бредятина, — слоновий хобот скептически дрогнул. — Ну хорошо. Ещё у нас есть Огуревич. Практикант, довольно толковый... — он открыл голубую папку.
— Насекомое, — констатировал Огюст Эмильевич.
— И растение, — уточнил Тененбойм. — Так что?
— Да, собственно, ничего, — пожал плечами Лось и крепко, со скрипом почесал мотню копытом. — Во всяком случае, ничего личного. Мы даже не знакомы. Просто сочетание кузнечика и огурца — это какой-то апофеоз беспочвенности. Поэтому в тот день, когда это существо возьмёт в лапы плётку, электрод или щипцы — я уволюсь. Имей в виду, Лю: я не блефую.
— Это твоё окончательное решение? Ну что ж, — слон открыл третью папку с жёлтой наклейкой. — Есть ещё один вариант. Правда, временный. Но ты не оставил мне выбора.
— Что там ещё? — Лось вытянул шею по направлению к столу.
— Сам посмотри, — Тененбойм протянул папку Лосю. Тому пришлось встать. Роговая корона на голове величественно заколыхалась. Вновь сверкнул пердимонокль — на сей раз малиновым. Слон недовольно сощурился.
— Самка, — буркнул Огюст Эмильевич после пятиминутного изучения содержимого папки. — Я не подпущу самку к моим мальчикам. Она их испортит.
— Не та у неё основа, чтобы мальчиков портить, — возразил слон. — А вот насчёт болевых ощущений...
— М-м-бб, — лось пожевал губами, желая, видимо, высказать нечто, но не нашёл подходящей формы и предпочёл оставить мысль незаконченной, а честнее — и не начатой.
— К тому же она не претендует на постоянную работу, — поднажал Лев Строфокамилович. — Краткосрочный контракт на три месяца, дальше сам решай.
— Основа, допустим, годная... — протянул Лось, перелистывая бумаги. — Давай откровенно. Ты ведь придержал эту папку специально, чтобы я успел отказаться от остальных?
Тененбойм сделал сложное движение ушами.
— Ну да, разумеется, — Лось грустно усмехнулся, — ведь я так предсказуем... Знаешь что? Мне не нравится эта кандидатура. Что-то с ней не так. Не знаю, что именно, но мне уже не нравится. К тому же — с чего бы вдруг существо из Центра искала работу здесь? И кто тебе подсунул эту, как её... Шушару? Отвратительное имя. Даже для самки.
— У неё отличные рекомендации, — сказал слон. — Есть мнение, что она справится, — добавил он со значением.
— Без собеседования не возьму, — Викторианский исподлобья уставился на Тененбойма.
Лев Строфокамилович почесал левый бивень о столешницу.
— Ну допустим, — пробурчал он, старательно сдерживая рвущийся наружу вздох облегченья.
Глава 35, в которой самый непутёвый из наших героев становится жертвой чужой мстительности, а также и коварства мнимых друзей
10 октября 312 года о.Х. Где-то пол-седьмого.
Страна Дураков, междоменная территория.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
"Кол", "костыль", "слег", "теллур", "последний гвоздь". Артефакт Зоны неясного происхождения. Вводится перцеребрально (подробности см. в разделе "Техника"). Попытки обратного извлечения приводят к немедленной смерти. В течении первой декады взаимодействия с корой головного мозга обеспечивает абсолютную защиту от всех известных типов паранормальных воздействий, кроме психокинеза. Далее эффект ослабевает, одновременно с этим понижается болевая чувствительность и деградирует эмоциональная сфера. Через тридцать-сорок дней происходит первый дефолт мозга, IIQ падает на 20-30%. Второй дефолт происходит через сто — сто двадцать дней. За ним следует потеря речевой способности, отмирание рефлекторных реакций и смерть.
М. Фраер, З. Шестипалый. Как убиться и ебануться с пользой для общества. Практическое пособие. — ООО "Хемуль", "Амфора", 299 г. о.Х.
Септимий Попандопулос пил. Хотя — нет! Септимий не пил: он нажирался. Отдаваясь этому непростому делу с тем истовым серьёзом, каковый исттари присущ славному козляцкому племени.
Ежели говорить о текущем моменте, то Попандопулос пребывал в состоянии своего рода неустойчивого равновесия. То есть — алкоголя в крови у него было примерно столько, сколько и просила душа. В таких случаях к выпивохе зачастую возвращается подобие здравомыслия.
Однако хороший медик или опытный бухарик непременно заметил бы, что благостное это состояние, увы, мимолётно, ибо в самом скором времени что-нибудь непременно изменится: или двенадцатиперстная кишка получит из желудка новую порцию пульпы и обогатит кровь алкоголем, тем самым повысив внутренний градус, или печень одержит временную победу, окислив спирт — и градус тем самым понизив. Значение имеет также концентрация каталазы, под влиянием которой спиритус вини превращается в ацетальдегид, само присутствие коего весьма ощутимо сказывается на общем состоянии. Наконец, могли измениться и потребности души, причём совершенно непредсказуемым образом. В общем, не стоило и помышлять остановиться на достигнутом. Выбор был, в сущности, невелик: или немедля продолжить восхождение к намеченной цели, — а козёл имел намерение нажраться в неописуемое говнище, — или же устроить краткий передых, нечто вроде временного бивуака, пребывая в готовности в любой момент сняться и тронуться в дальнейший путь.
Попандопулос выбрал последнее: воспользоваться минутным возвращением в реальность для ревизии своего состояния и текущих дел.
