Пока народонаселение под дрожащим огоньком лучины изучало особенности данного процесса и сравнивало с аналогичным процессом в другом углу, где Кудряшок, тоже со своей законной женой, исследовал возможные варианты, Николай с Ивашкай начали вспоминать Смоленские наши похождения.
— Так и боярыня — тоже?! И так? И так? И в два сразу?! Да ну, врёшь! Слышь, Чарджи, а ты так не пробовал? Что ж она тебе не предложила?
— Мшеди деди! А, все они одинаковые. Со всех сторон.
— А ты со всех сторон пробовал? У вас, в степи, часто так? В смысле — со всех сторон. Вы, говорят, на козах тренируетесь? Или на козлах?
— Сщас увидишь. Ты, мужик, погоди — теперь моя очередь.
Публичный дом, цирковое шоу с элементами акробатики и курсы повышения квалификации. Всё — даром.
"Желание клиента — закон".
Не хочет "горнист" Кудряшкову вот так поставить — его право. Можешь посмотреть, как это делают другие. Их желание — тоже закон. Тебе явного и однозначного ущерба нет? По морде не бьют, руки-ноги не ломают? Ну и помалкивай — у нас тут демократия в чистом виде. Можно всё, что не запрещено. Не запрещено всё, что не приносит прямого и явного ущерба "демократам". А в "демократах" на "Святой Руси" те, которые с этими, ну...
Короче: "Джентльмены с револьверами".
Так что, ты сиди там и радуйся, что тебя в "люди" записали, а то, по твоим прежним талантам, можем и выписать. И хвали боярича, который к тебе как к человеку, а не рядом с этими поставить. В общем порядке.
Тонкость: с точки зрения энергетических расходов мужчины такой способ соития существенно экономичнее обычных. А с учётом особенностей психофизических мужских реакций, основанных на генетических страхах — привлекательнее. В первый период, пока не наскучит однообразие, нормальная частота по статистике — три раза в день. Правда, естественно, требуется некоторый навык участников. Особенно — у принимающей стороны.
Мастерство обеих участниц росло семимильными шагами. От каждого шлепка, щипка, хлопка и пинка. Поскольку росло с нуля. Пошли различные шарады, конкурсы и подвижные игры. Фантазия у мужчин — не очень. Но когда их много — кто-нибудь да и подскажет нечто оригинальное. Особенно, при взгляде со стороны — не самому же это делать.
* * *
Как мальчишки:
— А давай вставим в рот электрическую лампочку?
— А давай!
— Ну и как?
— М-н-х-р!
— И я тоже не знаю как её вынуть.
* * *
Немного выпитого, шум дождя, прохлада после изматывающей жары... Дамы интимно познакомились со всеми членами мужской части населения поселения.
Вру, не со всеми. Я спал в вещевом складе, Сухан — возле меня, Ноготок, как лицо от всего воздерживающееся, работал исключительно судьёй в конкурсных акциях. Но включая Хохряковича.
Вся эта эскапада, устроенная Домной, оказалась неудачной. Парень был слишком измучен последними днями, а тут его ещё и накормили на убой.
Почему-то в России масса женщин старается очень плотно накормить мужчин перед переходом из столовой в спальню. А ведь это просто вредно для здоровья. Мальчик пытался заснуть, пытался отложить, пытался объяснить...
Наконец он, вспомнив про охи и ахи в рассказах Хотена, додумался предложить этот вариант Домне. Она восприняла... негативно. Ну, бывает. Но габариты... Последовала реакция богобоязненной, законопослушной... и очень сильной женщины. Часть мебели была разрушена. Наш многострадальный стол, конкретно, — копчиком переетого и изобретательного мужа.
Вышибленный под дождь, Хохрякович, естественно, пошёл досыпать к мужикам в казарму. А там уже полный шалман, поскольку "у них с собой было". "Полёты во сне и наяву" под небом поварни юношу несколько разбудили, а пребывание под дождём — протрезвило. Всеобщий восторг команды при виде нового лица — воодушевил.
Юный ум, обиженный на Домну, и, соответственно, "на всех на них" предложил некоторые неординарные развлечения. Что, путём допития очередного жбанчика с бражкой, привело присутствующих в сплошной энтузиазм. Мужской гогот резко усилился. А я проснулся.
Не от шума: стук капель и тяжёлые промокшие пологи из дерюги на дверных проёмах, обеспечивают достаточное поглощение звуков человеческого восторга. Но как можно не проснуться когда к тебе в тёплую постель лезет мокрое, холодное и скулящее.
— У-у-у. Холод-дно. П-у-усти. Они там дерутся. Л-ломают всё. У-у-у...
Это что, попадизм?! Или — аристократизм?! Когда сын, пуcть и внебрачный, пусть и самозваный, но самого Юрия Долгорукого, вместо того чтобы спать после славных трудовых подвигов, должен стаскивать с собственной рабыньки мелкого размера промокшую насквозь рубашонку, зубами развязывать узел на платочке и надраивать дрожащее тельце попавшим под руку мешком? До покраснения, а то ведь простудится. А потом, отдав сопящей и постанывающей во сне сопливице большую часть одеяла, чувствовать упёртые в собственный бок ледяные пятки.
Греть ноги рабыне теплом собственного тела — исключительно боярское занятие. Как сказала Домна: "Узнают — засмеют". Как-то ты, Ванёк, со своими общечеловеческими ценностями... "Только народ смешить". Может, мне в скоморохи податься?
Я не спал, размышлял. И поэтому — услышал. В монотонный звук дождя по крыше, в приглушённые взрывы мужского хохота из соседнего сарая, в сопение Любавы и почти беззвучное дыхание Сухана рядом, вдруг вплелись странные хлюпающие ритмические звуки.
Вот, ещё раз.
Кто-то ходит по двору. Остановился.
Ночной караул у нас не выставлен. Посчитали, что не один человек или зверь в такую погоду в гости не придёт.
Это — если нормальный. А если какой псих с топором? Тогда всем — полный бздынь.
Прошлый раз сходное ощущение было, когда к нам на двор "птицы" лезли. Что, опять — "летят перелётные птицы"? Следующая стая? А темно-то как. Ничего не видно.
* * *
Как-то в попаданских, да и в других средневековых историях, не слышится ощущения человеческой беспомощности, возникающей в полной темноте. А ведь половину человеческой жизни солнце не светит. Большую часть времени каждый человек, кроме последних одного-двух столетий, проводит в состоянии слепого. Непрерывно вслушивающегося, неуверенно ощупывающего, напряжено вглядывающегося. В темноту. В старых книгах об этом не пишут, потому что естественно. А в новых — потому что авторы не представляют себе этого.
"Не зги не видно". Постоянно. Доля информации, которую человеческий мозг получает через глаза, последние века растёт. В начале третьего тысячелетия говорят о 90-95%. А здесь... темно.
Мы освещаем наши жилища, города, дороги. Мы обрушиваем море света на целые страны и регионы. До такой степени, что это становится экологической проблемой. Где-то в Израиле попалась на глаза дипломная работа на тему: "Освещение мегаполисов как причина разрушения природной среды". Зверьё разбегается или дохнет. От света.
А вы как думали? И гестапо, и НКВД использовали непрерывное освещение, как одну их форм подавление воли заключённых. Проще — пытка светом. И мы, человеки двадцать первого века, к этим пытошным условиям приспосабливаемся.
* * *
У меня здесь обратная пытка — темнотой. Неопределённостью. Ожидаемой, но непонятной и невидимой опасностью. "Там что-то есть" — типовая фраза в американских фильмах ужасов. Тут — постоянно. Не в кино. Что-то есть. И — хлюпает. По лужам.
Если не помогает телескоп — включай сонар. Толкнул Сухана, ткнул пальцем в сторону двери.
— Тихо. Слушай. Что там?
Пауза. Мы молчим и там затихло. Только у Сухана в темноте белки глаз — туда-сюда. Почему человек двигает глазами, когда прислушивается? — Не знаю.
Пошло. Вроде, в нашу сторону. А у нас на двери просто полог из дерюги. Сейчас он отдёргивается и оттуда какая-нибудь... насекомовидная морда с во-от такими жвалами...
— Один. Маленький. Устал. Рядом.
А и фиг с ними! Я подхватил свой дрючок, подскочил к проёму, откинул полог и ткнул палкой в темноту. Попал. В шаге что-то... плюхнуло в лужу. Остроугольное. Домиком. Блестит.
И говорит:
— Сталсый глидень сказал...
Так это же Долбонлав!
Мда... Хорошо, что я не знаю, куда шашечку свою сунул. А то был бы ещё покойник.
— Давай сюда! Сухан, свет.
Развернул мальчонку из всех его одёжек, дал сухое, лучина затрещала. Сыро тут у нас — не горит, а тлеет. Мальчишка уставился мне за спину. Ну что там такое?! А, Любава спросонок подскочила. Торчит из одеял на моей постели и глазами хлопает. Стриженная. Голая. В постели господина...
Так, это — после.
Пришлось взять мальчишку за нос и развернуть к себе. А соплей-то...
— Ты чего прибежал?
— Плибезал. Эта... ну... А! Вот. Сталсый глидень сказал: скажи — лазбойники пауков лезут.
Как быстро восстанавливаются навыки распознавания речи! Я про Долбонлава и думать забыл, а вот услышал и сразу понял. Почти всё.
— Кто куда "лезут"?
— Не, не лезут, а "лезут". Ну, убивают.
Ну вот. Я думал завтра отсыпной устроить. Дождь идёт — всё равно работать нельзя. Тут по месту такая туча мелочей — надо бы доделать.
Мда, Ванюша, как бы ты в норку не прятался, в ямку не закапывался, крышами не укрывался, а этот мир тебя будет постоянно... подъелдыкивать и уелбантуривать.
— Пошли-ка к огню, на поварню. И, Сухан, разбуди-ка Ивашку с Чарджи.
Единственная дощатая дверь — на поварне. Чуть не вынес по злобе. Стучу, а Домна не открывает. Пока уже в голос в семь этажей не начал обкладывать. Замотали снова ребёнка в сухое, кружку горячего узвара — в руку, вторую — мне.
Тут и Ивашка с остальными подошли. Интересно слушать, как профессионал вопросы задаёт.
— Разбойники? Сколько? Чем пришли? Сколько лодей? Какое оружие? А брони есть? Старшой каков? Что пьют? Что едят? Сколько баб к себе затащили? А сапоги целые или каши просят? А ножи — на поясах или в голенища заткнуты?
Откуда эта "самонаводящаяся боеголовка" может ответы знать?
— Эта... ну... как малёк от пауков плибёг, так сталсый глидень и позвал. А он зе это зе з самое спрашивал.
— Слышь, Ивашка, а зачем тебе это? Про сапоги, к примеру.
— "Волка ноги кормят" — слышал? И татя — тако же. Лесного ли, придорожного. Ты где видал, чтобы вотажок разбойный весь в гожих сапогах был?
Ну ты спросил! Да я нигде ни одной разбойничьей шайки в реале не видел!
Из фильмов... Первое, что картинкой всплывает по теме — шайка юной атаманши в "Снежной королеве". Да, там у них с обувкой...
— И чего?
— Ну ты, боярич, даёшь. То ума палата, а то и на донце пусто. Это не шиши лесные идут. Сорвались ребятки со службы. Может, караваны берегли, может, под боярином каким ходили. Стало быть — оружные и обученные. Наглые. Не сторожатся. Шиш-то лесной, как зверь дикий — чужого за версту чует, от одного запаха меча уходит. Ну, если не сильно голодный. Этих-то так шумнуть да прогнать — не выйдет. Их бить надо. Они, вишь ты, привычные, что за ними ещё сила есть. И что закон — ихний. Не опасаются.
— А чего им опасаться? Долбонлав говорит: разбойников много. Туча.
— Ты слушай больше! Сказал же — лодия одна. Лодия обычная, "рязаночка". Это тебе не "драккар" варяжский, или хоть "смолянка". Там-то уж который век лодии строят да смолят. У смолян-то — Днепр. Великая река. Потому и лодии больше. А по Оке да Десне бегать — великую-то посудину не перетащишь. Потому на "рязаночке" — 12 человек. По каждому борту — по пятаку гребцов, кормщик на кормиле, да глядельщик на носу. Можно ещё в серёдку посадить. Но здесь они так пришли. Не на торг — у купцов серёдка лодии товарами заложена. Не, точно, сорвались со службы и в разбойники. Тут дожди пошли, Угра поднялась, вот они и мылятся волоки пощипать. А там на Десну выкатятся. А к паукам так встали, от сырости. Дождь переждать. Если не трогать — день-два и сами уйдут. А чего их трогать? Хабара ещё нет, оружие да навык воинский ещё есть. Вот кабы они по Десне погуляли да назад через нас пошли...
Интересный подход: вместо предупреждения правонарушения предлагается "преступление с наказанием". Причём в качестве наказания — собственное преступление: "избиение при отходе".
С точки зрения прибыльности и героизма — правильно. "Длань карающая". Отпусти злодея позлодействовать, а уж потом, с чувством исполненного долга, с неопровержимыми уликами и под аплодисменты взволнованной публики, геройски и красиво... с конфискацией награбленного имущества в свою пользу.
"Грабь награбленное" — наше общенародное.
Как-то затихло всё. Долбонлав пригрелся, шмурыжить носом перестал. Чарджи сидит, прикрыв глаза. Ноготок, как обычно, смотрит в пол.
Николай в угол посматривает. Там, под рядниной, на животе, выставив пятки в разные стороны, лежит Светана. Бабы тоже на поварню прибежали. Точнее — притащились. После таких игр им не сильно бегается. Похоже, сегодня Николай там произвёл открытие. Ещё одного прохода. Отнюдь не Северо-Западного.
Ивашка внимательно разглядывает полки в поварне — где бы ещё жбанчик сыскать? Что-то он опять отвязывается.
Остальные не в счёт, остальные — смерды. А тут дело... оружное. Детям, бабам и мирным пейзанам — "вход воспрещён".
А оно мне надо? Это дело?
Выгода не видна. Риск... Как бы кого-то из своих не потерять. И вообще, земля тут не моя — Акимово владение, смерды — свободные славяне. Хотят биться с прохожими придурками — их воля. "Нет" — пусть терпят. Меня они к себе не звали, к "паукам" мне ход заказан. Ну его нафиг, Аким — владетель, пусть он и разбирается.
— Слышь, Долбонлав, а владетель чего делать собирается?
— Дык... эта... А ничего. Он как услыхал — озлился, ну узас. А после говолит: сиё Ванькино, хай он и выёзивается. Тля лысая. А сам на постелю и к стене носом. Вот.
— А Яков чего?
— А сталсый глидень лезит, лана у него. Нога плобитая. Ну. Он и говолит мне: беги к боялычу да пелескази. А то полезут. Пауков-то.
Всё-таки — "порежут". И тут заплакал Хохрякович.
— Тама... матка моя... и братик маленький... и ятровки детные... я ж у них один остался... побьют их...
Какие "литровки"? А, блин, недослышал-недопонял — это жён братьев так называют. Уже не жён — вдов братьев. Мною убиенных. И похолопленных.
Так, а ведь это меняет дело, Ивашка уже понял.
— Не ной. Кому они нахрен нужны. Отсидятся где. Авось и пронесёт.
— Так-то ты об имении моём заботишься? Они — в холопах у меня. За них серебром плачено. А ты — "авось пронесёт". И ещё там двор холопов моих есть. Будешь лапу сосать да поглядывать — как хозяйское майно умаляется? А? Слуга верный...
Точно, дюжина здоровых мужиков, маясь от безделья из-за дождя, мимо явления под названием Беспута не пройдут. Возможны эксцессы.
Вспомнилась её наглая, поучительно-воспитательная интонация, зрелище тощей спины с выпирающими позвонками, мослы под кожей ягодиц, ощущение тазобедренных косточек в ладонях, другие ощущения... в других местах.
"В той деревне, у реки
Топчут девок чужаки
И творят, что хотят.
Только зубы летят".
Бог с ними, со смердами, свободные общинники — сами пусть выкарабкиваются. Но за рабов отвечает рабовладелец.
