— Нет. Эту честь я охотно оставлю за Гаргленз. Меня назвали сыном Сьолвэн? Что ж, я охотно послужу её герольдом. Если почтенное собрание не пожелает выслушать мою мать через более близкое к ней существо.
— О ком ты говоришь?
— О ней.
Манар шевельнул Тихими Крыльями, и глазам властительных предстала Сьолвэн Мать — то из её обличий, которое Рин когда-то увидел впервые, лёжа в "родильном бассейне".
— Вы можете говорить с Ангелом, как с моей матерью, частью которой она является.
— Периферийное тело?
— Именно.
— Почему же Мать не явилась лично?
— Она могла бы. Но в данный момент это оказалось бы слишком... сложно.
— Положим. А как насчёт других заинтересованных лиц?
— Мы тоже здесь, — объявил Рин.
По рядам риллу прокатилось сложное движение. Резко возросли в числе и качестве заклятия — защитные, атакующие и комбинированные. Поменяли свою конфигурацию Тихие Крылья...
В том числе — Крылья Манара, которыми он прикрыл Рина и Схетту. Нельзя сказать, что получившийся "зонтик" отличался непробиваемостью, но этого и не требовалось там, где риллу желал продемонстрировать, на чьей стороне выступает.
— Приветствую всех собравшихся, — объявил высший. В голосе его не прозвучало какой-то особенной Силы — только проникновенность ламуо.
— Присоединяюсь к приветствиям, — обронила Схетта. И вот в её-то голосе Силы хватало: Хоровод Грёз сообщил ему раскатистое величие, воспроизвести которое не смог бы никто иной, включая властительных.
— Вот как, — сказал Хордакк. Ответить на приветствие он и не подумал. — Следует ли нам ждать ещё кого-то?
— А вам мало собравшихся? — поинтересовался Манар.
— Я был бы рад никогда не видеть и кое-кого из уже явившихся, — вклинился Улло Меч.
Хордакк прибавил в размерах — и в насыщенности окружающих его энергий, без того опасно близких к предельным.
— Я вижу, — сказал он, — что Теффор воистину утратил статус властительного. В его домене слишком много самостоятельных... существ. И вижу, что слишком мало делается для ограничения этой... самостоятельность.
Рин коротко засмеялся.
— Если бы я чуть меньше уважал оратора, — молвил он, — я бы мог подумать, что за властительного Хордакка говорит его страх.
— Ты забываешься, смертный! — рявкнул Улло. Одновременно Энвери Демонобоец бросил:
— Лай из-под чужих Крыльев!
— Манар, — сказал высший.
— Учитель!
— Уж ты-то знаешь, что я не беззащитен.
С заметной неохотой сын Сьолвэн свернул Крылья так, чтобы они защищали лишь его и Ладу, оставив Рина со Схеттой без какого-либо видимого прикрытия.
— Глупо, — повторила Глеанх.
— Надо полагать, ты уверен, что сумеешь вынести тяжесть нашего гнева? — спросил Хордакк.
Рин ответил:
— Если тебе интересно, в чём коренится моя уверенность, спроси у ручного Видящего, которого привёл Логашт, чем закончится попытка убить меня и мою жену.
— Что ж, спрошу. Логашт?
— Эти смертные не выдержат прямого удара, но покинут опасное место до того, как будет нанесён удар. Таким образом, убить их нельзя.
— Очень интересно. Значит, — Хордакк вновь обратился к Рину, — ты способен предвидеть наши действия? Без помощи Видящих, собственным пониманием?
— Да.
— И как ты приобрёл такую полезную способность?
— Она открылась при изучении моей Силы. У друидов я учился и у хилла тоже, но вот Видящие уроков мне не давали... если вас интересует именно это.
— Очень интересно, — повторил Хордакк.
— Очень опасно, — громыхнул Ротарэн. — Этот смертный явно перешёл предел дозволенного ему подобным. А если его ещё и убить нельзя...
— Зато можно убить кое-кого другого, — прошипел Улло Меч.
Тень вокруг Рина внезапно разрослась, наливаясь гневным багрянцем. А за плечами Схетты поднялись изломанные, мучительные для прямого взгляда контуры Крыла Кошмара.
— При всём уважении должен напомнить, — сказал высший, оставив вкрадчивость ламуо — сказал так, словно сама первородная тьма использовала его, как рупор, — что даже бессмертные являются уязвимыми.
— Логашт? — бросил Хордакк.
Спрошенный понял вопрос мгновенно и точно.
— Мой Видящий теряется. В прямой атаке эти смертные не могут серьёзно повредить нам, если не брать в расчёт особых обстоятельств. И даже их проклятия не обладают должной Силой, чтобы причинить серьёзный долговременный урон. Но в не столь уж отдалённом будущем они станут сильнее. А ещё есть тени неких...
— Довольно!
Улло Меч проделал то же, что недавно проделал Хордакк: призвал максимум доступной ему Силы, отчего Тихие Крылья, подобные множеству тонких сиреневых лезвий, словно раскалились до бело-голубого отравного свечения.
— Эти мошки увёртливы и не дадутся при попытках поймать их. Но притом они слишком слабы, чтобы представлять угрозу — до тех пор, пока их мало. Я знаю, что там, внизу, есть город, в котором вот эти наглые мошки учат других мошек кусаться. И вот моё слово: если они остановят меня, я первый признаю их право поступать, как вздумается, не согласуясь с нашей волей!
Вот оно, подумал Рин. Договорились, прах могильный!
Загорелась в зените маленькая и злая бело-голубая звезда. Быстрее молнии протянулась от неё ко дну Стопы Гиганта перекалённая нить. Ещё доля мгновения долой — и тяжкая, всё и вся сокрушающая волна, зародившись на периферии, помчалась к эпицентру.
Сворачивается время, агонизирует пространство. Рвутся скрепы Света и Мрака. В пологе небесной пестроты, как бы проеденная скоротечной ржой, расползается чёрная дыра в Истинное небо, и окрестности заливает непривычная, совершенно неестественная для доменов темнота. А со дна кратера, который отныне занимает место Стопы Гиганта и города, выстроенного на её дне, бьёт вверх толстая, чуть розоватая колонна протоматерии. Куда более яркая, чем привычное небо, соперничающая яркостью с диском солнца.
Она почти так же длинна, как нить, с которой всё началось. Но не так равномерна. На высоте, где полагается находиться пестроте небес, или, может, самую малость пониже, колонна расплывается диском плотного сияния. Алого, как артериальная кровь.
Если взглянуть издалека и с высоты, на которую редко забираются даже самые сильные птицы, колонна и диск похожи на огромный крест.
...и я ничего, ничего не смог сделать, чтобы этот крест не восстал над доменом!
До предела растянув восприятие и свою магическую власть, я смог лишь на несколько кратких мгновений замедлить чужой сокрушительный удар. Противостоять Ледовице было неимоверно тяжело — всё равно, что борцу нормальной комплекции пытаться отпихнуть прочь борца сумо. Но противостоять Улло? С тем же успехом я бы мог встать на пути у локомотива. Будь я простым парнем в красно-синем трико, я бы, может, и преуспел. Да только я не на Криптоне родился... и Тихих Крыльев не имею.
Собственный стыд и чужая боль жгли душу, как перегретый пар. Послушно растянувшееся время превратилось в ещё одного палача, позволяя поймать отголоски растянутой агонии, а память сохранила и приумножила пережитое, усилив муку сверх всякой меры...
Недостаточно. Недостаточно!
Я беззвучно выл по погибшим и оплакивал в своих мыслях сгинувшие чудеса. Миллионы картин, отныне оставшихся лишь в воспоминаниях выживших, жрал голодный огонь. Он гремел, ревел, хохотал адским хохотом, обгладывая прекрасные фасады зданий и точно по замыслу подстриженные живые изгороди, пожирая памятники и набережные, пруды и песчаные тропинки. Ненасытный, огонь превращал в часть себя слабую плоть и хрупкие кости, высокие башни и глубокие подземелья. Книахат, позднейшее и лучшее из моих творений, разделяло участь всего остального города и населявших его разумных. И в памяти моей огонь, поглотивший всё, отступал — чтобы жрать снова. И снова. И снова...
— Этого нет, — внезапно сказала Схетта, глядя на розоватый, слепящий "крест". — Это сон.
"Вот чем заканчиваются попытки восстать против властительных".
Обернувшись и защитив зрение тонкой плёнкой Мрака, Рильшо смотрел на погребальный костёр Ирвана, и Онлус Хиом разделял с ним это "удовольствие". Обоим магистрам было всё прекрасно видно, так как вместо пешего марша по джунглям они предпочли наколдовать облако наполовину живой, наполовину призрачной тьмы, умеющее летать и переносить по воздуху не слишком массивные предметы.
Бывшие Ночные Шипы к слишком массивным не относились.
А вот захваченное ими в дорогу добро вплотную приближалось к порогу, за которым облако тьмы уже не смогло бы поднять весь этот груз сразу.
— Как полагаешь, мастер: Рин и Схетта выжили?
— Почему бы нет? Высшие маги не бессмертны, но очень живучи... ладно, летим дальше.
— О! А это что?
Рильшо снова обернулся в сторону покинутого города — и замер.
Слепящий глаза даже сквозь плёнку Мрака, розоватый "крест" на глазах выцветал и "плыл", словно отражение в чёрной поверхности пруда, задетой чьей-то ладонью.
— Это сон!
"Хоровой" голос Схетты взлетел к воистину божественным высотам. А с моего восприятия словно спала пелена... или, наоборот, пелена опустилась на него?
"Интересно, кто сказал тебе, умник плюшевый, будто разрушение Ирвана именно тебя должно поднять на новую высоту?!
Балбес.
Тебе дорог этот город, его хрупкие красоты и тонкие гармонии. О его жителях и говорить нечего. Но как ты умудрился забыть, что для неё — именно для неё, а не для тебя! — Ирван оэ Теффор — первая родина? То самое место, где началась жизнь мага по имени Схетта?"
С различимым не для каждого треском посыпались скрепы реальности. Сеть воли, при помощи которой Теффор удерживал на ладони своей Силы домен — та самая сеть, которая не помогла сдержать удар Улло, даже поползновения такого не проявила — лопалась и расползалась опалёнными обрывками. А её место властно занимало нечто иное.
Совершенно.
Нечто, грубо и приблизительно именовавшееся Хороводом Грёз.
Сущее стонало, выворачиваясь наизнанку. Высшая магия ревела так, что этот рёв уже не воспринимался, как звук — он казался беззвучным, какими кажутся землетрясения, ураганы и солнечные вспышки, равные по мощи взрыву миллионов атомных бомб. Магия подменяла собой законы бытия, мало заботясь о том, чтобы соблюдать даже правила перехода причин в следствия и равномерность течения времени. Превратившийся на фоне чудовищного буйства Сил в простого наблюдателя, я заметил, как прошлое утратило однозначность, а память — единичность.
Проникнув в момент до удара по Ирвану, магия Схетты создала на пути у локомотива по имени Улло стрелку — и направила удар риллу по "объездному пути". Туда, где Ирван оставался цел и невредим, где сгорала в пламени гнева и Тихих Крыльев тень города, его реалистичный, но лишённый настоящей жизни сон.
Вот только Улло сильно отличался от покорной, пусть и наделённой большой мощью машины. Этот "локомотив" обладал собственным разумом — и прокладывал свои пути лишь там, где сам этого хотел. А Схетта...
— ЭТО СОН! — объявила мягкая и ласковая, как тайфун, Сила.
И пала настоящая тишина — сродни той, что пребывает в глазу бури.
Перед Улло возникло уже не два, а неисчислимое множество путей. Когда-то моя любимая едва не надорвалась, чтобы открыть портал с Дороги Сна в Сущее, — неподалёку от Энгасти, чтобы спасти мою жизнь. Ныне она единым непостижимым усилием создала портал из Сущего на Дорогу, которого хватило на город с двухмиллионным населением. Больше того: всё население Ирвана она оградила тончайшей плёнкой своей Силы, аккуратно сдерживая изменение. Уберегла от проклятия Дороги всех, от генарха до последней судомойки.
Не прекращая при этом противостоять риллу.
Властительный не смирился. Точнее, смирился далеко не сразу. Призрачные копии Ирвана полыхали под дождём изумрудных огней и плавились в потоках ускоренного времени, сминались от примитивных, но запредельно мощных силовых ударов, как тонкая стопка бумаги в сжатом кулаке, и корчились под напором убийственного Света. Но неудержимая мощь столкнулась с неиссякаемым разнообразием, удары Тихих Крыльев проваливались в марево многомерности, как в пустоту, сокрушая лишь мороки. Улло Меч оказался подобен Ксерксу с его приказом высечь непокорное море пролива. Полноценный риллу на его месте не был бы обманут — но Схетта со всей наглядностью доказала ему его неполноценность, его слепоту, его бессилие.
И Улло отступил.
...слишком поздно.
"Схетта!"
"Прости, любимый. Я не думала, что этого будет так... много".
Стройная фигурка размывалась, не быстро, но неудержимо. Созданное Сьолвэн в качестве якоря, тело моей женщины превращалось в... нет. Просто превращалось. Во всё сразу. Моё зрение высшего мага благодаря своей многомерности ловило куда больше потенциальных форм, чем сумел бы на моём месте обычный маг — но даже оно не могло определить, где заканчивается это разнообразие. Перейдя предел своих Сил, Схетта окончательно превращалась в существо Дороги Сна, соединяющее в себе мириады аспектов, вплоть до полностью противоречивых, обладающее возможностями, выходящими далеко за пределы моего понимания — да и любого понимания вообще, наверно. Из кокона смертного существа, считающего себя высшим магом, обращая в клочья уже не нужные условности, рвалось к долгожданной свободе иное, истинно бессмертное существо, бесконечно могущественное и в той же мере беспомощное...
И я снова ничего не мог с этим поделать!
"Схетта, а как же Тимур?!"
На мгновение запрещённый приём сработал. Преображение замедлилось, даже — о, как бы мне хотелось в это поверить! — обратилось вспять. Но потом пошло ещё быстрее.
"Прости, любимый..."
Под конец тотальное изменение коснулось не только форм, но и размеров. Схетта разом как будто сжалась в точку и разрослась в бесплотную тень, для которой домены и даже весь Хуммедо могли бы показаться песчинками с пляжа бытия, прилипшими к чуть влажной стопе.
И пришла пустота.
Не смерть, нет — но нечто, в своей неотменимости превосходящее смерть.
— Смотри! Смотри!
Но Рильшо и без шипящих указаний Онлуса даже не думал отводить заворожённого взгляда от... этого. Чем бы это ни было на самом деле.
На том месте, где стоял Ирван, металась обезумевшим костром словно бы грандиозная иллюзия. Вот только магистр отлично ощущал: никакая это не иллюзия, а самая что ни на есть реальность. И металась она отнюдь не перед его глазами, а прямиком в рассечённой на множество тончайших слоёв памяти.
"Вот, значит, какова может быть истинная мощь высшей магии... немыслимо!"
Понимания Рильшо хватало, чтобы уловить главное: риллу атакует, чередуя различные способы уничтожения и множа варианты гибели — а некто, скорее всего, Схетта Аношерез, ему в том препятствует, укрывая мишень среди... теней? Снов? Отражений?
Не будь наблюдатель магистром магии Мрака, обладателем полноценного Двойника, он, скорее всего, ничего бы не заметил и не понял — но во Мраке оставались отблески происходящего, которые тренированное сознание могло уловить и интерпретировать. Очень неточно, очень приблизительно... и всё же этого хватало для общего понимания ситуации.
