Из донесений по дипломатическим и другим каналам высшее руководство знало о брожениях во французском обществе, нарастающем недовольстве простого народа слишком воинственной политикой Бонапарта на протяжении уже двадцати лет. В то же время диктатор все еще пользовался поддержкой влиятельных кругов страны, прежде всего в столице, получавших немалые дивиденды от расширения экспансии. Так что не ожидали от захвата Парижа серьезных перемен вроде отстранения императора от власти или нечто подобного, в принципе довольствовались осадой главного города неприятельской державы. Она уже сама по себе могла серьезно повлиять на воинский дух в Великой армии — ведь каждый ее солдат в далекой России невольно призадумается, узнав о происходящем на родине, стоит ли здесь воевать, когда дома неладно! А уж союзники тем более, побегут как крысы с тонущего корабля, едва почувствуют слабость гегемона.
Подошедшие в конце августа после недельного марша полки основной группы взяли в кольцо предместья Парижа, затем принялись строить линии укреплений как от прорыва извне, так и нападений из города — в нем оставался гарнизон из двух тысяч гвардейцев, следовало еще добавить военизированные службы частных компаний и ополчение из жителей. Немногим позже, обустроив позиции и лагеря вокруг столицы, направили парламентера к французам, занявшим оборону у центральных ворот в Стене женераль Ferme, опоясывавшей город и предназначенной не столько для его защиты, а больше для сбора пошлин с ввозимых товаров. От имени русского командующего посланец передал ультиматум французским властям сдать город в течении одних суток, в противном случае приступят к обстрелу тяжелой артиллерией и последующему штурму. Милорадович, по сути, блефовал, брать город не собирался, но, к великому удивлению командования, на исходе установленного срока из ворот вышла делегация с поднятым белым флагом и направилась к русским позициям.
Глава 13
Весь август 1810 года русское воинство отступало на восток, отбивая нападения неотступно преследовавшего противника. Армии Барклая-де-Толли и Багратиона, объединившиеся под Смоленском, шли по старой Смоленско-Московской дороге, против них выступили самые боеспособные корпуса Великой армии во главе с самим Наполеоном. Южнее, через Брянск и Тулу, двигалась армия Тормасова, сдерживая натиск коалиционных войск — австрийцев, поляков, итальянцев и прочих союзников, — под командованием вице-короля Италии Евгения Богарне. Основные силы противоборствующих сторон сосредоточились на Московском направлении — у французов после всех минувших сражений остались в строю около ста пятидесяти тысяч многоопытных бойцов, прошедших не одну войну, у русских числом почти столько же, но из них почти четверть приходилась на ополчение из числа присоединившихся к отступающему войску добровольцев, не пожелавших остаться во вражеском тылу. И уж если прямо признаться, кроме выучки русские солдаты уступали также в боевом духе — понимание того, что враг сильнее и приходится отступать, никак не могло воодушевить их на победу, вызывало лишь злость и обиду.
Оставили за спиной Дорогобуж, Вязьму, приближались уже к Можайску, а отступление все продолжалось, причиняя воинам боль в душе за оставленную землю, недовольство и даже ропот среди них — доколе же можно, Москва уже рядом, пора остановиться и дать бой врагу! Притом не только рядовых бойцов, но и командиров, что уж говорить, даже командующих. Тот же Багратион однажды не выдержал, напросился на прием к главнокомандующему и высказал тому без обиняков, пользуясь добрым к нему отношением:
— Михаил Илларионович, понимаю, что надо ослабить Наполеона всеми возможными мерами, но армия уже на пределе терпения! Надо дать бойцам возможность излить злость на врага, иначе она обернется смутой и беспорядками. Ко мне самому не раз подходили те, кто служил со мной прежде и высказывали все, что думают о нас. А я не мог им ответить разумно, лишь отговаривался — ждите, скоро решится и дадим бой Бонапарту!
Кутузов не стал отчитывать молодого генерала за проявленную им эмоцию и несдержанность, улыбнулся и проговорил успокаивающе:
— Ты прав, Петр Иванович, действительно скоро. Найдем подходящее для сражения место, там и встанем. Вот ты им займешься — отправь людей на рекогносцировку, после надо еще как-то подготовить позиции до подхода неприятеля...
Нашли такое место на достаточно просторном поле в пяти верстах от Можайска перед Чертановскими высотами. Располагалось в излучине Москва-реки, другой его край упирался в глубокий овраг речки Можайки, непроходимый для конницы. Выбрал его сам Багратион из двух предложенных разведчиками вариантов — здесь и пятнадцатью верстами ближе у села Бородино. Предпочел по двум причинам — лучшей позицией обороняющихся на прилегающей к полю возвышенности, притом защищенной по флангам природными преградами, а также близостью к городу, в котором располагались воинские склады с провиантом и оружием, госпиталь, а также формировалось ополчение из местных жителей. Вот их привлекли к строительству линии обороны, на помощь пришло почти все взрослое население Можайска и ближайших селений. Люди трудились без отдыха днем и ночью, никого не приходилось подгонять, понимали, что на кону их жизнь и свобода. За двое суток вырыли окопы и траншеи поперек всего поля, занявшего в ширину почти три версты, возвели по фронту редуты, реданы и флеши, на высотах оборудовали артиллерийские позиции.
Так что подошедшее войско встало здесь без лишних хлопот и потерь времени, пока арьергард удерживал наступающего противника. Еще через день в уже начавшемся сентябре состоялось генеральное сражение между войсками Кутузова и Наполеона, два гениальных стратега встретились в прямой схватке их разума и опыта, видения поля боя и предугадывания действий противника. Начали битву ранним утром французы, открыв огонь из более, чем пятисот орудий. С Чертановских высот и полковых редутов вступила в контрбатарейную борьбу русская артиллерия, на этот раз не уступавшая неприятелю ни в численности стволов, ни в плотности огня. В том сказались новые поставки со стратегических складов и непосредственно с артиллерийских заводов, тогда как у французов возникли серьезные проблемы с восполнением убыли как орудий, так и боеприпасов к ним. Сам по себе растянувшийся на тысячу верст путь от главных складов в Пруссии и Варшавском герцогстве до фронта представлял сложности со снабжением, усугубили же частые нападения партизанских отрядов на войсковые обозы, а также рейды легкой кавалерии и казаков из корпуса Платова по тылам противника.
Битва под Можайском
Через час после начала артиллерийской подготовки под прикрытием усилившегося огня орудий вперед выдвинулись находившиеся по центру французские полки. Чуть погодя, начали наступление на левом фланге и, как стало понятно немногим позже, именно здесь враг нанес основной удар, бросив корпус маршала Даву против армии Багратиона. По всей видимости, Наполеон счел на этом участке наиболее возможным прорыв русской обороны с последующим выходом в тыл и захватом стратегически важных высот. Атаку же на центр предпринял лишь для отвлечения внимания командования противника, но так случилось, что она оказалась более успешной, чем фланговая. Кутузов и его командующие предвидели подобный маневр французов, сосредоточили наиболее боеспособные полки и дивизии, а также резервы в стороне от центра, оставив здесь лишь два корпуса на передней линии и ополчение за ними.
Правда, центр прикрывали своим огнем тяжелая полевая артиллерия на высотах, полковые пушки и минометы в редутах. С большим основанием можно было предположить, что Наполеон вряд ли решится бросить серьезные силы под новые шрапнельные снаряды и осколочно-разрывные бомбы, не раз в этой войне доказавших убойную эффективность против наступающих войск. Наверное, гений полководца проявляется именно в сложных ситуациях, когда очевидные шаги становятся вдруг непредсказуемыми, но тем не менее они приводят к перелому в противоборстве с противником и победе. Так и с Наполеоном, в какой-то момент перенес удар с фланга, где корпус лучшего маршала Франции завяз в кровопролитных схватках с дивизиями Багратиона, доходивших до штыковых атак, направил на центр русской обороны полки бесстрашного Нея. Его воины шли вперед со своим командующим, невзирая на разрывы снарядов, выбивающих их ряды десятками, а после ружейные залпы обороняющихся, неудержимой волной захлестнули траншеи и редуты, казалось, ничто уже не остановит их.
Спасли чрезвычайно опасную для русского войска ситуацию те, от кого не ожидали подобного подвига — необученные и плохо вооруженные ополченцы, прежде не нюхавшие пороха, но именно сейчас бесстрашно бросившиеся в отчаянную атаку. И вел их генерал Багратион, успевший оценить угрозу в центре — отдал команду резервным полкам идти на выручку, сам же с малыми силами личной гвардии бросился сюда со своего фланга. Соскочил с коня перед линией затаившихся в траншеях скоробранцев, громко, перекрикивая шум боя, воскликнул:
— Поднимайтесь, бойцы, не позволим французам опрокинуть нас и пройти на высоты к артиллерии! Терпеть поражения не имеем права, надо идти вперед — за мной, удальцы-храбрецы!
Выхватил из ножен саблю, в другую руку взял пистолет и с коротким кличем 'Ура!' направился шагом в сторону неприятеля, уже захватившего первую линию обороны. Шел не сгибаясь, выпрямившись во весь рост и вражеские пули не брали его — казалось, сама судьба берегла героя для подвига. Через долгие секунды один за другим встали ополченцы, преодолевая объявший их ужас, а потом, невольно сплотившись плечом к плечу, побежали вдогонку за отчаянным генералом, повторяя за ним протяжным 'Ура-а-а!'. Минуту-другую спустя две атакующие силы столкнулись, пошли схватки накоротке кто чем мог — штыками и старинными багинетами, прикладами ружей, даже голыми руками. Постепенно более организованный строй французов стал преодолевать сопротивление новичков, но за ту четверть часа, что они продержались, подоспели регулярные полки из резерва, сумели остановить, а затем и отбросить прорвавшегося противника. Ополчение понесло огромные потери убитыми и ранеными — едва ли не каждого второго, — но их славное деяние осталось в памяти всего русского войска как должный пример самоотверженности и мужества. В последующих битвах бойцы равнялись по нему — коль смогли устоять в бою исконные мужики от сохи, то нам тем более невместно уступать!
После провалившейся атаки в центре французы еще не раз пытались прорвать оборону русских на разных участках фронта. Иной раз им это удавалось, но развить успех уже нет — вовремя переброшенные резервы закрывали бреши и отбрасывали противника на прежний рубеж. Так сложилось, что инициатива на протяжении всего сражении сохранялась за Великой армией, русское войско держало оборону, лишь изредка предпринимали контратаки, восстанавливая исходные позиции. Потери же складывались примерно равными, да и ситуация на поле боя также выравнивалась, начальное доминирование более опытных французов нивелировалось возросшей уверенностью противной стороны. Наверное, такой исход стал ясным для командования наступающих войск — к концу дня прекратили атаки и отвели корпуса на другой край поля.
Настало оглушающее затишье после шестнадцатичасовой битвы, обе стороны переводили дух перед новым сражением — в его неизбежности никто не сомневался. Разве лишь в том — кто его начнет и когда, — потому как противник стал также окапываться. По-видимому, ему понадобилось время для восполнения запасов, к концу боя испытывал недостаток в ружейных и орудийных припасах, судя по заметно снизившейся интенсивности огня. Соглашением сторон каждая из них озаботилась похоронами своих погибших воинов, русские еще по доброй воле вернули раненых французов, оставшихся на их позициях. Так в перемирии прошла неделя, за ним вторая, Кутузов с Барклаем и новым командующим Дохтуровым, заменившим Багратиона — тот получил серьезное ранение в памятной атаке и был отправлен в госпиталь Можайска, — уже планировали собственное наступление. Громом среди ясного неба стало переданное парламентером письмо Наполеона к русскому командованию с предложением о мире и обсуждение условий для его заключения.
Разумеется, командование заинтересовалось — с чего бы Наполеон стал запрашивать мир и какие он предлагает условия, — в тот же день в центре поля, можно сказать, на нейтральной территории, состоялась встреча двух главнокомандующих. Французы здесь поставили походный шатер, в нем и проходили переговоры тет-а-тет, без лишних глаз и ушей. Начал, конечно, Бонапарт как инициатор свидания, после обоюдных приветствий заявил:
— Ваша Светлость, имею намерение прекратить войну и избежать лишних жертв с обеих сторон. Вот мое послание канцлеру Бобринскому, прошу немедленно передать ему. Пока же, до получения ответа, готов с вами заключить перемирие, в знак доброй воли отдам приказ своей армии и войскам союзников отойти на те рубежи, о которых оговорено в послании. Могу вас уведомить, что в нем мы ставим условие возрождения Польского королевства на территории до раздела 1793 года и возврата Россией взятых ею земель — Инфлянтского воеводства, Литвы, Полесья, Подолии и Волыни в границах по Западной Двине, Бугу и Днестру. Также требую невмешательства России в наше противостояние с Британией, коль вы провозглашаете нейтралитет. Если же заключите с ней коалицию, то война между нами будет продолжена.
Собственно, Кутузова особо не волновали притязания на спорные земли — пусть о том болит голова у тех, кто поставлен блюсти иноземные интересы, — больше беспокоили вторгшиеся войска французской коалиции и возможные с ними боевые действия. Именно о том и повел речь:
— Я солдат, Ваше Величество, и не мне судить о высокой политике. С вами могу обсуждать в пределах данных мне полномочий. Считаю возможным ваш отход, но без насилия к местному населению и грабежей. Потому к каждому вашему полку командирую своего офицера, с ним и будете решать вопросы с необходимым провиантом и фуражом. В случае злого умысла с вашей стороны мое войско будет готово немедленно пресечь его и не допустит злодеяния. Если вы готовы пойти на эти условия, то можем подробно обсудить все детали совместного похода, дабы между нами не осталось недомолвок и недоразумений.
Лексей сидел за столом в своем рабочем кабинете, раздумывая над посланием Наполеона, доставленным фельдъегерем из ставки Главнокомандующего вместе с донесением о ситуации на фронте. Сам факт запрашивания мира честолюбивым диктатором говорил о многом и в первую очередь о том, что его Восточная компания провалилась. Последнее сражение безоговорочно показало — у него нет надежды победоносно завершить войну в кратчайшие сроки. Продолжать же дальше в отрыве от баз снабжения, да еще в преддверии непривычно холодной для французов зимы — явно вести компанию к поражению, возможно, потере всей своей армии. Тут даже не нужно глубоких познаний в воинской стратегии, вывод очевиден любому здравомыслящему человеку. Но, с другой стороны, продолжение войны не нужно и России — враг еще силен, будет нелегко его одолеть, лишние же жертвы совершенно ни к чему. Да и что выиграют русские, если одержат победу, разумеется, кроме тщеславия и удовлетворенной мести — по сути, ничего. Идти же самим в кишащую интригами и корыстью Европу в конечном итоге на выгоду той же Британии и ее союзников — нет уж, увольте!
