Дети Бесконечности

На берегу моря он замер, с наслаждением вдыхая теплый, пахнущий йодистой солью воздух. К нему, правда, прибавлялся ещё терпкий дух выброшенных на берег водорослей, — но тут уж ничего не поделаешь, жизнь — она такая...

Солнце стояло уже довольно высоко, по бездонно-синему небу стремительно бежали рваные белые облака. Ночью, похоже, прошел шторм, — стена дома была до сих пор мокрая. Эк ловко он его поставил, — волнами захлестывает... Нет, нафиг, нафиг, переделать... но, всё же, к счастью, не сейчас.

Вздохнув поглубже, Лэйми бросился в море, как оказалось, сегодня довольно холодное. Вскрикнув от удивления, он всё же нырнул, коснулся ладонями дна, вынырнул, — и новая волна понесла его к берегу.

На краю глаза мелькнуло что-то темное. Лэйми испуганно повернулся... и твердые пальцы вцепились ему в бока. Заорав не своим голосом, он изо всех сил рванулся, попав во что-то пяткой, — и услышал возмущенный вопль Хьютай. Судя по ощущениям, он угодил ей в живот.

— Нечего было!.. Ой, то есть, я не хотел... — встретившись с Хьютай взглядом, Лэйми вдруг понял, что краснеет: одежды на ней не было, совсем, — да и на нем самом тоже.

— А ты пугливый, — она рассмеялась.

— Я не... — Лэйми окончательно смутился и замолчал.

— Поплаваем? — невинно предложила она.

— Я не завтракал ещё, — нашелся Лэйми.

— Я тоже, — Хьютай улыбнулась. — Может, вместе?..

— Э... я, вообще-то, к Охэйо собирался...

— Он ещё спит, вообще-то.

— А Вайми?

— О, он сейчас разбирается с женами.

— С же...

— Ну да. Йэллина тоже его жена же. Как и Лина. Повезло парню.

— Да уж... — Лэйми поёжился и посмотрел на берег. — Я это... замерз.

— Боишься меня? — с усмешкой перевела Хьютай.

— Нет... то есть... ну... — отвести от неё взгляд никак не получалось: Хьютай была сильной, лад­ной девчонкой, на вид всего лет восемнадцати, скулас­той и очень красивой, словно отлитой из тускло блестевшей коричневой стали — живой, гибкой и теплой. Она тоже была сму­щена, но дерзка, и двигалась ловко, с бессознательной чувственностью. — А Анмай? — наконец, нашелся он.

— Спит, — Хьютай вновь улыбнулась. — А мне скучно.

Лэйми вздохнул, рассматривая хмурое и серьёзное лицо девушки — широкий лоб, четкие черные брови, густоту длинных ресниц, корот­кий нос, высокие скулы, пухлые губы, очень красиво очер­ченные — словно дважды изогнутый лук. Все линии лица и тела этого чуда природы, очень точные, четкие, безупречно подходили друг к другу, — как и её цвета. Он не мог поверить, что человеческое существо может быть таким... безупречным.

— Я не человек, — Хьютай вновь улыбнулась, и Лэйми как-то вдруг увидел, что клыки у неё явно больше, чем он нашел бы привлекательным, зато передние зубки трогательно маленькие, — это походило на улыбку кошки. И глаза...

Зрачки у Хьютай были вертикальные. Тоже как у кошки. А ведь всего-то секунду назад...

Лэйми помотал головой. Ему не очень-то нравилось, когда мир вокруг начинал так вот плыть.

— Ты и мои мысли читаешь? — спросил он.

— Я тебя вижу, — просто ответила Хьютай.

— Насквозь? — это прозвучало глупо и испуганно.

Она рассмеялась.

— Зависит от того, что ты хочешь показать.

— То есть я...

— На самом деле ты ведь совсем меня не боишься. Ты...

— Я... ой. Да. Прости, я пошел, а то меня Ксетрайа убьет, да и Анмай тоже...

Лэйми пулей вылетел на берег, и лишь когда бронированная дверь задвинулась за ним, смог вздохнуть с облегчением. Ничего себе... Он же уже видел Хьютай... там... вчера... но она, почему-то, совсем его не пугала, напротив...

Он вздохнул, как мог, отряхнулся, повязал вокруг бедер парео, вновь вздохнул, — и осторожно выглянул за дверь.

К сожалению, или к счастью, но Хьютай там уже не было. Лэйми вздохнул и отправился к дому Охэйо. Вокруг царила тишина и покой, — должно быть, все обитатели поселка уже умотали в лес, или ещё куда, по делам.

Дошагав до цели, он удивленно запрокинул голову. Гигантские выгнутые лепестки дома-цветка нависали над головой выпуклыми монолитами, острые шпили за ними поднимались метров на сорок. Окон и дверей, разумеется, не было.

Вздохнув, Лэйми пошел вокруг сооружения. Никакой обычной для особняков фигни, вроде клумб или дорожек, вокруг не наблюдалось, — только обычная здесь густющая трава, в которой босые ноги путались.

Сделав треть круга, Лэйми замер. Охэйо мирно дрых на этой самой травке, одетый только в бусы, медные и золотые — на щиколотках, стальные — на запястьях. Талию его опоясывали нитки из оранжевого илхора, легкого, как пластмасса и твердого, как алмаз, и темно-зеленого тервана — он расплавился от тепла тела и мерцал на светлой коже жидкими, ощутимо тяжелыми каплями — они заметно вдавились в неё. На шее Охэйо ярко синели бусины из шилана, четырнадцатого изотопа серебра, а в гуще блестящих черных лохм сплетались нити из мертвенно-фиолетового, светящегося в темноте нэхора, — такого же смертоносного, как и мысли, что создали его. Но, похоже, Маула, подруга несчастного юноша, привела эти мысли в совершенный беспорядок, — в здравом уме Охэйо и в голову не пришло бы навесить на себя всю эту разноцветную фигню. Кстати, ни Маулы, ни охэйных ребенков вокруг видно не было, — вполне возможно, что они как раз ещё дрыхли в доме, из которого его друг сбежал.

Лэйми замер, задумавшись, будить или не будить, — но тут Охэйо сам поднял голову и сонно взглянул на него.

— О, Лэйми. Привет, — сказал он, изо всех сил потягиваясь, потом подозрительно покосился на себя, — и по его телу прошла стремительная рябь. Бусы исчезли, зато на бедрах появилось такое же, как у Лэйми, парео. Охэйо поднялся, потянулся ещё раз, — и сел, уютно скрестив босые ноги.

— Чё это было-то? — спросил Лэйми, садясь в той же позе напротив. — Я имею в виду бусы.

— А, это... Суть. Часть её, точнее.

— Чья суть?

Охэйо улыбнулся.

— Моя. Чья же ещё?

— Бусы?

— Семь священных металлов.

— Где священных?

— В Нау-Лэй. Тут. Семь металлов — семь граней сути. Ну, гармония там, и прочее такое всё...

— А. Слушай, а откуда я все эти металлы знаю?

— Лучше спроси, почему ты ВСЁ не знаешь, — туманно ответил Охэйо. — Тут это просто.

— Всё сразу знать неинтересно, — усмехнулся Лэйми. — Слушай, ты завтракал?

Охэйо улыбнулся в ответ.

— Нет. Пошли к Вайми — у него сейчас весело.

Возле дома Вайми, — точнее, возле облицованного гладкой палевой плиткой обтесанного утеса, заменявшего ему дом, — тоже никого не оказалось. Поставив ногу на ступеньку, Лэйми задумался, — стать свидетелем скандала ему вовсе не хотелось, — но Охэйо бодро пошел вверх, и ему оставалось лишь следовать за ним. Узкие, без перил, извилистые лестницы чередовались с такими же узкими, тоже без перил, террасами. На высоте метров в сорок у Лэйми закружилась голова, — конечно, в мире, где каждый умеет летать, перила и не нужны, но привычки-то не переделаешь!..

— Ага, здесь, — Охэйо откинул тяжелый, из разноцветного меха, полог и нырнул под него.

Лэйми нырнул вслед за ним, — и удивленно выпрямился. Просторное, облицованное гладким мрамором помещение заливал чистый, рассеянный, не дающий теней свет, заполнявший весь воздух и очень удобный для глаз: смотреть здесь оказалось очень приятно. В центре, на дне мелкого круглого бассейна с прозрачной, как хрусталь, водой, искрилась фрактальная мозаика из металла, — какой-то генератор силового поля. На поле, скрестив босые ноги, сидел Вайми. Вид у него был задумчивый. Он едва скосил длинные синие глаза, взглянув на гостей.

— И как? — спросил Охэйо.

— Лина и Йэллина... э... беседуют, — вздохнул Вайми. — А я волнуюсь. Очень. Вдруг подерутся?

— Из-за тебя? — спросил Лэйми.

— А из-за кого ещё? А мне это вовсе ни к чему.

— Слушай, ты завтракал? — ссоры там или нет, но есть Лэйми хотелось.

Вайми удивленно взглянул на него, — и вдруг рассмеялся.

— Нет ещё, — он ловко спрыгнул с силовой подушки. — Пошли.

Он нырнул в один из узких проходов, двигаясь быстро и бесшумно, — словно плыл в неожиданно прохладном здесь воздухе. Лэйми едва поспевал за ним, удивленно крутя головой: стены везде покрывали рисунки, зарисовки из жизни какого-то первобытного племени, — судя по лицам, родного для Вайми. Рисовал, безусловно, он сам, и стиль его работ был своеобразен, — длинные, уверенные линии, образы, которые жили больше в воображении, чем в реальности, но внимательные глаза Лэйми не находили ни одной ошибки. Сочетания цветов были безупречны, изящные и мускулистые тела братьев, — и, по большей части, сестер Вайми по племени — словно светились. Всё казалось ещё более реальным, чем на самом деле, выразительней, ярче, — не отражения реальности, но её прототип.

— Они все живут на самом деле? — удивленно спросил он.

Вайми обернулся.

— Конечно. Родной мир я создал, — ну, воссоздал, — самым первым, как только научился это делать. Сейчас я живу и там тоже.

— С тамошней Линой? — Лэйми помотал головой. Такие вот фокусы в неё определенно не вмещались.

— Почему с тамошней? Лина тоже живет там, отчасти. Для нас-то это нетрудно, — жить одновременно в разных мирах. Мы Создатели — или где?

Лэйми открыл было рот, чтобы спросить, — но тут Вайми нырнул под очередной полог, и они оказались в столовой — круглой, с высоким куполом, тающим в мерцающем сумраке: он словно парил над теплым золотистым светом, струившимся из низких и широких окон в невероятной толщины стенах. Казалось, что они открывались в какой-то совсем другой мир. А может, и в самом деле открывались?..

Лэйми подошел к одному из окон, стараясь что-то разглядеть в мягком сияющем золоте, — но Охэйо невежливо освистнул его, и он с вздохом отвернулся.

В центре комнаты стоял круглый, из черного мрамора стол, окруженный такими же креслами, — в них, впрочем, какая-то добрая душа набросала уютных коричнево-золотых подушек. Лэйми с удовольствием плюхнулся в одно из них, — и уставился на девственно-гладкую поверхность стола.

— А где еда? — наконец спросил он.

Вайми вздохнул.

— Обычно-то Лина готовит, — но сейчас она... э... занята. Так что... — Лэйми замер, ожидая чудесного появления еды из воздуха. — Ахана, паразитка, иди завтракать! И гостям заодно что-нибудь вынеси!

Из глубины дома донеслось чьё-то неразборчивое бормотание, — и через минуту в комнате появилась сонная ваймина дочь — босая и растрепанная. Из одежды на ней был лишь шнурок с длинной бахромой, и Лэйми вновь вздохнул: сговорились они все тут, что ли? Где у здешних дев стыд?..

Вслед за Аханой в комнату вплыла вереница темно-коричневых базальтовых подносов — описав изящную спираль, они мягко опустились на стол. Лэйми увидел большую крынку с молоком, дюжину разнокалиберных стаканов и тарелки со странными треугольными бутербродами — не из хлеба, а из сыра, с какими-то маленькими рыбками. В центре стола утвердилось большое блюдо с какими-то волокнистыми розовато-белыми... трубками? Они аккуратной спиралью лежали вокруг углубления с темным, остро пахнущим соусом. Вилок или ещё каких столовых приборов не приплыло, — и, пока Лэйми крутил головой в их поисках, Ахана просто взяла одну из "трубок", аккуратно обмакнула в соус и начала есть. Лэйми вздохнул — в самом деле, нафиг морочится с вилками, если есть руки? — и последовал её примеру. Оказалось вкусно, — похоже на крабов, только немного жестче и соленое.

— Что это? — спросил он после третьего куска.

— Галлюцигения, — ответил Охэйо. — Живет тут в море. Их твой тезка для Аханы наловил.

— Галл.. кто? — Лэйми поперхнулся.

Ахана улыбнулась — и Лэйми вдруг увидел здоровенную... гусеницу? — шагавшую по дну на семи парах длиннющих шипов. На спине гусеницы попарно росли щупальца с крохотными ртами — ну да, вот эти дырки в "трубках" явно от них.

Лэйми икнул, стараясь сдержать неуместную отрыжку.

— Ну и гадость! — наконец сказал он.

— Но вкусная же, — Охэйо уплетал тварь как ни в чем ни бывало. — Морская живность самая полезная же. А Ахана чудесно их готовит.

— Брр! — Лэйми потянулся за бутербродом. Вкус у сыра оказался странноватый, а рыбки, на его вкус, немного слишком жирные, — но уж точно не хуже шипоногой гадости. Никто тут, впрочем, явно не разделял его мнения, — все трое лопали галлюцигению так, что пищало за ухами. И не противно же им!.. Лэйми даже закрыл глаза, чтобы не видеть этого безобразия, — и едва не подавился, обнаружив, что взял совсем не бутерброд, — незаметно вошедшая Ксетрейа подложила ему кусок любимого ваймина лакомства.

— Я что-то пропустила? — невинно спросила она.

— Нет, ничего, — Охэйо помахал очередным куском галлюцигении. — Присоединяйся.

— Как там... э... девушки? — спросил Вайми немного нервно.

— Не знаю, не подслушивала, — Ксетрайа пожала плечами, и с аппетитом принялась за еду. Причем, не за галлюцигению, а за котлеты. Рыбные, судя по запаху. Лэйми не заметил, когда и откуда они взялись... кстати, и перед ним тоже.

Он благодарно покосился на подругу, наткнувшись на её смеющийся взгляд, вздохнул, — и последовал её примеру. Оказалось очень вкусно, — такие вот котлеты он ел в детстве, давным-давным давно...

Много времени это, впрочем, не заняло, — Лэйми всегда ел быстро, да и остальные тоже. Да и потом, одной едой сыт не будешь же...

— Значит, ты воссоздал свой родной мир? — спросил он у Вайми. Тот молча кивнул. — А кто тогда там твои соплеменники? Такие же, как были, — ну, в смысле, независимые личности, — или такие, какими ты их представлял?

— Вайми — личность весьма темная, и до Вселенской Любви не доросшая, — тут же пояснил Охэйо. — Если он считал кого-то идиотом, то...

— Я и тебя идиотом считаю иногда, — улыбнулся Вайми. — И что, разве действует?

— Всё равно, — сказал Лэйми, — я не очень понимаю, как ты отличаешь свои впечатления о Глазах Неба от реальности. Там же наверное не всё так было, как ты представлял!

— Там не впечатления, а представления, которые возникли на основе этих впечатлений, — вновь вмешался Охэйо. — У него черта такая есть, — приделывать к разным не до конца понятным вещам по маленькой мифологии, и он знает, что это мифология. Но тут реальность заменяет именно "мифологический" вариант.

Вайми пожал плечами.

— Это мой мир же. И я хочу, чтобы мне в нем было уютно.

— Угу, а остальным его обитателям? — спросил Охэйо.

— Спроси у них, — Вайми вновь пожал плечами. — Можно подумать, что в твоих мирах счастливы все поголовно.

— Аннит очень добрый, — ехидно сказала Ахана. — Долго у него никто ещё не мучился.

— Вайми тоже добрый. Очень, — серьезно ответил Охэйо. — Пока его не начинают убивать. А он очень не любит, когда ему мешают быть добрым. И старается, чтобы не мешали. Вообще. Совсем. По его мнению, это и есть истинная доброта.

— А разве нет? — удивился Лэйми.

Охэйо улыбнулся.

— Ты вот сейчас мешаешь Вайми всласть помаяться дурью, — а он очень это любит. Так что осторожней надо быть.