— Извините, — тупо повторил я и вышел из комнаты. Мне снова захотелось пить, я налил себе пол-ную кружку кипятка из чайника и выпил. Вроде, стало легче.

— Извинился? — спросила Юлька.

— Да.

— Молодец, — она коснулась моей щеки губами. — Вот бы ты и меня так же спас! Вытащил из во-ды, сделал искусственное дыхание... Рот в рот.

Она лукаво улыбнулась. В этом вся Юлька. Наивная, романтичная. И сексуальная. За что и люблю.

— Без проблем, — ответил я, — будешь тонуть — звони!

Она засмеялась. Конечно, какой разговор: я бы ее спас, хоть десять раз подряд. Все же не скрою: иногда хочется не спасти, а за борт уронить, как Степка Разин княжну. Вот, наверно, достала мужика ка-призами...

Мы еще немного посидели и попили чаю. Бабушка объявила, что электричка в город придет через полчаса. Надо собираться. Пока еще до станции дойдем. Я чмокнул Юльку, слегка поклонился бабушке, и мы с Костей зашагали на станцию.

Народа в вагоне было немного. Мы сели у окна, электричка тронулась.

— Хорошо погуляли, — сказал я. Костик молча кивнул.

— Кстати, о работе. Ты чего-нибудь нашел?

Приятель молча качнул головой. Что-то он неразговорчив. Ну, и ладно. Я смотрел в окно на проле-тавшие за стеклом деревья. Огни поселков плыли гораздо медленней, а видневшиеся вдали здания почти не двигались с места. Все относительно, подумалось мне. Вот сердце у меня не бьется — относительно жизни я мертв. Но я двигаюсь, говорю, думаю — относительно смерти я жив. Что бы Эйнштейн сказал?

На Витебский вокзал приехали поздно. Белая ночь освещала закоулки старого города, и мы с Ко-стей молча шагали по Загородному. Ехать домой на метро я отказался. Раздражение никак не отпускало, хотелось развеяться. И, хотя Костя был почти дома, он согласился составить мне компанию, объявив, что прогуляется со мной.

Еще в электричке Костик признал ошибку, сказал, что не следовало болтать о случае на речке без моего согласия. Но он хотел как лучше, хотел сделать приятное моей девушке. Хотел, как лучше, а вышло — как всегда, сказал я и простил его. Я даже больше на Юльку злился. Чуть что — сразу обижается. Нельзя же так! А если я начну обижаться? Причину всегда можно найти!

Мы шли по пустынным улицам, болтали, затем Костя предложил зайти в одно место.

— Я там иногда бываю, хороший клубешник. Проведу тебя, там знакомый на охране стоит.

Я подумал, что мне необходимо развеяться, и согласился. Что было дальше — не помню.

Я очнулся на задрипанной деревянной скамейке. Костя сидел рядом.

— Оклемался? — спросил он.

— Да, — сказал я, с трудом принимая вертикальное положение. В голове было сумрачно, я попы-тался вспомнить, что со мной было, и не смог.

— Где мы? — спросил я, оглядываясь. Окружающая обстановка памяти не прибавила, но повеяло тревогой. Голые крашеные стены, маленькое окошко с решеткой. Тюрьма?

— В камере, — сказал Костя. В голосе его не слышалось страха или отчаяния, и я невольно проник-ся уважением к другу. — В ментовке.

— А... что мы натворили?

— Не мы, а ты, — поправил Костик. — Я вообще ни при чем. Не думал, что тебя так развезет с пары бутылок пива. Ты дурь не глотал?

— Ты что, Костик? Ничего я не глотал! А вообще-то не помню, — признался я. Не знаю, как Кости-ка, а меня пребывание в камере откровенно пугало. Что произошло? Вдруг я кого-то убил?

— Ты же знаешь, я дурью не балуюсь! — сказал я.

— Ты такое вытворял...

— Не томи! — разволновался я. — Чего я вытворял? И почему ты здесь, если ни при чем?

— Странно, я тебя ни на минуту не оставлял. В сортир только сходил. Прихожу — а ты с Питом си-дишь, беседуешь.

— С Питом? — удивился я. — Я с Питом как-то...

— Вот именно. Я и удивился: чего это вы чуть ли не в обнимку сидите?

Ничего себе. Пита я в упор не помнил. О чем я с ним говорил, тоже.

— А дальше?

— А дальше напился ты, вот и все. Я тебя таким еще не видел... Мы вышли на улицу, шли, разгова-ривали, а менты тут как тут. Правда, орал ты громко, вот они, наверно, и привязались. Я тебя отмазывал, так и меня загребли, — рассказал Костя. Мне стало легче. Значит, ничего не натворил. Уф, пить как хочет-ся...

— И когда нас выпустят? — спросил я.

— Наверно, скоро. Денег у нас нет, за 'номер' платить нечем, — невесело пошутил Костя.

Я улыбнулся, разглядывая пыльную лампу, висевшую на некрашеном бетонном потолке:

— Тогда подождем.

Мы подождали. Время текло архимедленно. Ни мобильника, ни часов у меня не было. У Костика были часы, но я героически старался на них не смотреть.

— Сколько сейчас? — не выдержал я.

— Девять утра, — ответил Костя. — Думаю, уже недолго. Просто пересменка у них.

— Откуда ты знаешь? Ты, что, здесь бывал?

— Случалось, — односложно ответил приятель. Я позавидовал его выдержке, вдруг понимая, что испытывают заключенные. Огромная плита времени давит, сжимает в крошечной камере, пугая неизвестно-стью. Хорошо, когда знаешь срок, а если не знаешь? Как в царские времена в Петропавловке сидели, не зная, помилует царь, или всю жизнь заживо гнить придется — ужас. Чтобы прогнать неприятные мысли, я спросил Костю, о чем мы говорили на улице.

— Ты вообще ахинею нес, — сказал Костя. — Что тебе с моста прыгнуть — раз плюнуть, что в воде не тонешь и вообще ни черта не боишься, потому что умер. Потом долго со столбом разговаривал, а мне говорил, что там мертвец.

— Что? — переспросил я. Ну, я дал! Костя усмехнулся:

— Да, занятно ты разговаривал. Я вот думаю, какой-то гад тебе в пиво что-то подкинул. Не мог ты с одной бутылки так окосеть. Не хотелось бы на Пита думать... Пересекался с кем-нибудь?

— Да нет, — двусмысленно проговорил я, тут же вспоминая Темного. Может быть, он? Но не было его на дискотеке вроде бы. Впрочем, ничего не помню.

Скрежет открывшейся двери прозвучал, как небесные трели. За порогом стоял 'архангел' в форме.

— Выходим, — сказал он.

Мы молча вышли. Нас провели по зеленому коридору с одинаковыми, бежевыми дверями без каких-либо номеров или табличек и ввели в одну из них.

За столом сидел милиционер. Судя по пышной шевелюре, он был молод, но обрюзгшее щекастое лицо с видавшими все в этой жизни глазенками откровенно его старило. В воздухе плавал табачный дым, и я с трудом сдержался, чтобы не закашлять. Я никогда не курил и не любил дышать этой гарью. Стоявший на столе графин с водой мигом привлек внимание. Я смотрел на воду, мечтая, чтобы она как можно быстрее очутилась у меня внутри.

Милиционер выведал наши имена и фамилии. Мы честно ответили. Чего нам скрывать? Паспорта мы дружно забыли дома и, узнав, это, начальник неодобрительно покачал головой:

— Знаете, за что задержали?

Мы молчали. Я не знал, потому что ничего не помнил. Почему молчал Костя, я понял только потом.

— Нарушение общественного порядка — раз, — постановил мент. Мне казалось, разглядывал он исключительно меня. — Сопротивление сотрудникам милиции — два.

— Какое сопротивление? — спросил я. — Костя, мы что: сопротивлялись?

Костя как-то странно посмотрел и неопределенно качнул головой. Похоже, он не хотел говорить.

— Ну, что с вами делать, студенты? В институт бумагу накатать? Или дело завести?

Мы переглянулись. Ну, это он, конечно, врет. Охота ему какие-то бумаги в институт отсылать? Дел, что ли, других нет?

— Отпустите нас и все, — миролюбиво предложил доселе молчавший Костик. — Мы же ничего по сути не сделали.

Мент покачал головой:

— Мы просто так никого не отпускаем, потому что просто так никого не задерживаем. Тем более, у вас документов нет. А для выяснения личностей я имею право задержать вас до трех суток.

Первая фраза призывала нас задуматься над тем, что за все в мире, а применительно к случаю, в нашей милиции, приходится платить. Вторая напоминала, что в случае отказа мы могли осесть тут надол-го. Я не то чтобы боялся, но рассказов о милиции наслушался вдоволь. Так что оставаться в гостях не хоте-лось.

— Можно воды? — Я чувствовал себя препогано — сказывались долгие часы в камере. Человек может прожить без воды несколько дней, я же не мог и нескольких часов. Мое тело сохло и теряло силы. Я чувствовал себя египетской мумией, вытащенной из песка и усаженной на стул в районном отделении. Кро-ме шуток, проверять, что будет с моим телом без воды, как-то не очень хотелось.

— Потом, — сказал милиционер, и это меня разозлило. Вот сволочь, человек загибается, а он глотка воды не дает! Почему? Что я такого сделал?

Был бы я умнее, я бы промолчал, как Костик, имевший сей неоценимый опыт. Но я никогда милиции не попадался, как-то не получалось. И потому наступил на известные грабли: стал качать права. А с мили-цией говорить о правах все равно что... Поговорку подберите сами — любая подойдет.

— Понятно, — протянул мент и кивнул сослуживцу. — Отведи их обратно, пусть сидят... до выясне-ния.

— Какого выяснения? — закричал я. — Я вам телефон дал! Позвоните и выясните сейчас!

— Какой! — усмехнувшись, протянул приведший нас мент. Сидящий за столом нахмурился:

— В камеру! Пусть отдохнут.

Сопровождавший нас мент взял Костю за руку и вздернул вверх.

— Вставай! — приказал он и мне. Я встал:

— Мы же ничего не сделали! Что вы издеваетесь? Даже воды не даете!

Милиционер неожиданно двинул мне носком ботинка по голени. Я согнулся, схватившись за ногу.

— Вы что делаете?! — возмущенно крикнул я.

— Молчи, — шепнул мне Костик, но мент расслышал, и локтем двинул его под дых:

— Тебя не спрашивают!

Костик икнул и замолчал, пытаясь что-то сказать мне глазами. Я ничего не понял. И почему люди в форме смеют меня бить? Меня же не за кражей поймали?

— Что? — мент подошел и взял меня за подбородок. — Чё выделываешься, наркоман гребаный? Пи...лей хочешь? Щас мигом оформлю! — и он похлопал по висевшей на бедре дубинке.

Я вырвал подбородок. И чего я их боюсь? Я же мертвец! Я такое могу! Что мне дубинки? Правда, сил оставалось немного. Водички бы мне...

— Дайте воды, — попросил я. Мой голос прозвучал жалобно, и я презирал себя за это. Но тело ре-ально ломало. Мне казалось: я вот-вот сломаюсь пополам. — Пожалуйста!

— В камеру! — жестко повторил тот, что за столом. По его самодовольному лицу я понял: ему нра-вилось повелевать. Еще немного, и он бы вскинул руку с оттопыренным вниз пальцем: умри, червяк!

— А ну, пошел! — приказал охранник и, схватив меня за грудки, вытолкнул в коридор. Следом вы-летел Костя. Через минуту стальная дверь с лязгом закрылась за нашими спинами.

— Ну, что, покачал права? — спросил Костя. — Ты, что, сбрендил — с ментами спорить? На улице еще можно, если что — убежишь. А здесь только идиоты спорят...

Он махнул рукой. Похоже, Костик рассчитывал, что нас отпустят, и я почувствовал себя винова-тым.

— Но ведь мы ничего... — снова начал я.

— Какая разница! — вспылил Костик. — Не знаешь, а лезешь! Сейчас бы на улице были.

— И что, по-твоему, делать? Смирно слушать сволочей, которые бьют ни за что? Лапки вверх под-нять и щеки подставлять? Да кто они такие? Свиньи! Хрена им!

— С одной стороны ты прав, — сказал Костя. — Но коли попал сюда... Здесь другой закон. И прав у тебя нет. Так что лучше не выделываться.

Мы замолчали, раздумывая о своем. А мне становилось все хуже. Недостаток воды сказывался все сильнее, и даже Костя заметил мое изменившееся лицо:

— Андрюха, что с тобой?

— Мне вода нужна, — прохрипел я. — Плохо мне.

Друг вскочил на ноги и бросился к дверям:

— Откройте, человеку плохо! Откройте!! — он забарабанил кулаками по двери так, что с нее посы-палась рассохшаяся краска.

Никто не открывал. Кожа моя не просто чесалась — я видел, как она покрывается мелкими трещи-нами. Тело ломило, каждое движение отдавалось нестерпимой болью. Я разлагался на глазах. Еще час — и распадусь на куски!

Спасибо Косте — он стучал без передышки и, наконец, двери открыли.

— Чего стучишь? — угрожающе вопросил охранник.

— Ему плохо, — указал на меня Костя. — Врача надо!

— Чего? — переспросил мент, и в его недоверчивом тоне мелькнула обеспокоенная нотка.

— Умирает он, врача позовите!

— Не надо... врача! — из последних сил выдавил я. — Просто дайте... мне... воды!

— Бери его и за мной! — распорядился мент. Костик подхватил меня и потащил по коридору.

— Наркоманы долбаные! — процедил проходивший мимо милиционер. Я бы ему ответил, но сил уже не было.

Мы вошли в туалет. Костя открыл кран, и я надолго присосался к струе. Конвойный встал у дверей, контролируя мое поведение. Торопясь, я глотал воду большими глотками, и с каждой секундой мне стано-вилось лучше. Оторвать меня от крана не смог бы даже Шварценеггер. Склонившись над умывальником, я вдруг ощутил, что, если захочу, могу исчезнуть отсюда. В голове неизвестно откуда родилось знание, что стихия воды дает власть, и я могу управлять ею. Вот только как — я пока не знал.

Пользуясь моментом, Костик тоже напился и сходил в туалет. А я все пил. Казалось, я мог пить бес-конечно, но милиционер так не думал:

— Хватит уже, — сказал он. — Еще камеру обоссышь. Пошли.

Он подошел и закрыл кран. Пришлось разогнуться. Ладно, теперь поживем! Вода придала сил и уверенности. Подождем. Авось все уладится.

Мы просидели в камере еще немного, и дверь снова открылась.

— Выходи, — сказали мне. Костя проводил меня предупредительным взглядом: мол, спокойно, не выделывайся, и все будет в норме.

Меня привели в другой кабинет. Там сидел мужчина в белой рубашке и галстуке.

— Садись, — сказал он.

Я сел.

— Итак, поговорим. Имеется рапорт. Оскорбления и попытка сопротивления сотруднику милиции при задержании...

Черт! Все, как в кино! 'Чего вы мне шьете, начальник?' 'Я? Шью?' Весело проводить аналогии, когда ты дома на диване...

— У меня есть парочка вопросов, касающихся одного вашего знакомого. Ответите — и можете ид-ти, — сказал штатский. Лицо у него было жесткое, не кабинетное. Опер, подумал я, как в кино.

— Какого знакомого? — удивился я. Вроде, с уголовниками дел не имею и не имел. Нет у меня та-ких знакомых.

— Панькова Станислава Федоровича.

— В первый раз слышу.

— Еще его называют Темный.

Ах, вот в чем дело! Они, что, к Темному подбираются? А про меня, наверно, стуканул кто-то, кто ви-дел, как я с ним в машину садился!

— Вас неоднократно видели вместе, — подтвердил мои предположения оперативник. — А на днях вы сели к нему в машину и куда-то уехали. Куда, не расскажете?

Я молчал. Рассказывать историю с мостом мне не хотелось. Я не боялся Темного — теперь не боял-ся, мало того, мне предоставляли отличнейший шанс отомстить за все! Но... Все-таки я сам прыгнул! Они меня не сбрасывали. Хотя... не прыгни я — наверно бы скинули. А, может быть, нет? Может, просто пугали? А я сейчас завербуюсь в стукачи. Оно мне надо?

— Темный торгует наркотиками, — сказал опер, внимательно разглядывая меня. — Я думаю, ты это знаешь. Мне кажется, ты парень неглупый, должен понимать: влипнешь вместе с ним — сядешь всерьез и надолго. Что у вас за дела, рассказывай.