Светлейший лорд Тьмы

Валари жилет кожаный натянула, за сапогами потянулась. Фу, лапищи грязные какие и вонючие! Не надо было на кровать ложиться. Дезинфекцию проводить придется... Почесалась непроизвольно. Интересно, банька, что за крапивой высоченной стоит, еще не развалилась? С виду-то вроде ничего... Встала, к дверям направилась — все громче разговор, все нервичнее.

— А ну, что расшумелись? — орчиха дверь распахнула, на всех грозно поглядела — из-под бровей густых. Штаны широкие подтянула.

Кроха шапочку на нос спустил — типа не при чем, Маргаритка подол затеребила, а крыльцо дома под Валари вообще расскрипелось не на шутку. Волнение, однако, чувствовалось небывалое! Ах ежовый лес! А это что за птица на березе сидит? Ишь ты, глазами черными моргает. Вся такая контрастная, как душ. О, вот помыться надо...

— Ну-у-у-у-у, — недобро протянула Валари. — Как орать да будить, так вы первые, а как слово сказать — воды в рот набрали.

— Ты только не волнуйся, — гном ножкой зашаркал. — Новость у нас для тебя... Вот, сорока принесла.

— В буквальном смысле, смотрю, сорока, — хмыкнула Валари и подмышку почесала. — Воши у меня. Помыться мне надо, состричь волосы да помазаться мазюкой, а вы тут со своей птицей орете. Ну, честное слово, как в курятнике. Ты, Маргаритка, вот что — пойди баньку растопи... Ты, Кроха, зелья притащи едучего. Да не отнекивайся, жадина, есть ведь — точно! Дух домашний, гостью-сороку в дом приглашай... А мне надыть все-таки ополоснуться, а то я уже три недели как не моюсь. — Сказала строго, словно всю жизнь в начальниках ходила, но тут сама птица быстро так защебетала. А птиц останавливать, сами знаете, просто невозможно. Где вы одно слово произнесете, а она уже роман напишет с загогулинами. Крыльями черно-белыми машет, словно сказку кажет. И вправду, прямо в воздухе, словно туман появился, а в нем — тенится что-то, движется, музыка какая-то слышится и голоса. Видать, птица с того бережка перелетела. Много их водится в лесах-то волшебных. Только если надумаете каждую слушать, знайте, заблудитесь и дороженьку потеряете.

— Когда эта Белобока молчала? А не будет Белобока молчать! У Белобоки дела, у Белобоки бизнес почтовый, белобока — краса и умница... Я летела, старалась, я весточку несла! Я устала... Я проголодалась... Вот неблагодарность! Вот как! Они тут спят, лежебоки, а мы — Белобоки — должны им послания разносить... — птица прыгала по ветке, вся горя от нетерпения выболтать все до последнего словечка. Такова природа — звон разносить.

— Ладно, докладай, — махнула рукой Валари. — Пока банька топится.

Вишь, как девица старается — воду таскает уже.

— А может, не надо, — зажумкал дом.

— Что значит не надо? — возмутилась Белобока. — Кто тут Валари, ты или...

— Без личностей, пожалуйста, — быстро вставила орчиха. — Базарь скорее, а то я щас от чесания в бочку залезу. Кроха, ты еще тут? Гони за мазью. — замахнулась на гнома огромной лапищей, тот и припустил по дорожке, как сковородкой ударенный, одни пятки засверкали. Одним словом, прыткий ведун.

— А дело было так, — запела птица звучно да заливно. — Как-то в темном королевстве собрался лихой народ, Черномор к себе на праздник темных личностей зовет... Как же, дочку выдает — не за принца, не за гнома, не за рыцаря большого, не за знатного вельможу, а за Арка — кость да кожа.

Туман от маханий крыльями преобразился, и Валари увидела огромный зал Черноморова терема, в котором яблоку негде было упасть. Сидят гости из темных королевств за столами, угощаются пышными пирогами. Едят всякие там солености, копчености, о фигуре не заботятся. Вино рекою льется. Смеются все, друг с другом не ссорятся. Где такое видано? Даже намека на драку нет. А в самом конце зала — жених с невестою. Невеста в платье звездном, во лбу звезда горит. А рядом с ней лорд весь в парче и злате сидит. Глаза у него такие печальные, улыбка такая неестественная. Прям сердце разрывается.

Вот гости бокалы за пару подняли, и поцеловались жених с невестою.

А орчиху не по-шуточному заколбасило. Коленки затряслись, пальцы в кулачищи сжались. Р-р-р-разорву ведьму проклятую. Но промолчала, дальше стала смотреть. Как первый танец танцевали, как друг дружкой любовались. Осерчала совсем, хотела птицу заставить прекратить, но внезапно встал женишок да к двери один направился, вышел в темный коридор, окошко распахнул... И лицо его так близехонько показалось. Вот вроде тут — а за туманом прячется:

— Вы не бойтесь за меня, — сказал. — Я вот скоро освобожусь и к вам, родные мои, вернусь. Береги, Валари, сестру мою — Маргаритку. Береги, не бросай. О нашей дружбе и симпатии не забывай.

Бумс, и пропало изображение.

— Куда? — заорала орчиха. — Где продолжение? Почему дальше не показывает?

— Белобока вам что, оператор по найму? И так, считайте, одолжение сделала, записывала все на супер-камень, — она по-птичьи романтично завела глаза. — Если бы не Аркашенька, не потащилась бы я в такую даль. Да еще в деревню человеческую. Не на ту напали... — надулась сорока, забалаболила по-своему. Птичьего языка никто из присутствующих не знал, так что на свой счет не принимали.

— Да ладно тебе, Белобока, — встрял внезапно дом. — Не видишь, орк с дороги, еле ноги волочет после работы трудной да подвига ратного. Часок поспамши всего. Залетай в гости, обмоем темному лесу кости. Угощаем тебя обедом праздничным.

— И то ладно, — Белобока с березы взлетела, смеясь, закружила над Валари. — А гном-то, а гном... По дороге бежит, пузырь здоровенный тащит... Наверное, поливать тебя будет из него... Ой, на версту не подойдешь потом. Ой, не могу!

Валари в ответ промолчать решила и мыться направилась, на пороге бани затребовав от Маргаритки чистую рубаху, коли такую сыщут, штаны хоть какие и ножницы в предбаннике положить, и еще — снадобье гномичье. Сорока вроде утверждала, что Кроха к сюда торопится.

— Готово уже все, — заулыбалась девчонка, ясные глазки сощуривши. — Кроха был так уж любезен, что тебе в подарочек обновку послал. Ты мойся и к столу приходи, стынет же все.

"А ведь не такая она и бесполезная", — орчиха макушку смачно почесала да и нырнула внутрь. Ага, рубашка вышитая красными цветочками, штаны хорошие, шерстяные в полоску, кафтан синий — потертый, немодный, но зато целый. И ножнички лежат. Распрекрасно.

Стала раздеваться, как в дверь постучали. Рука гнома внутрь просунулась с зельем спасительным. Помахала им из стороны в сторону, с намеком. Цапнула орчиха, гавкнула, чтобы не мешали, пошла под парком думку думать, что это лорд сказать посланием странным хотел.

Долго голову ломала, на себя злилась. Коли бы для Маргаритки писал, не упомянул бы, что послание для Валари. А значит нахальный мальчишка просто уверен, что орчиха не ушла. Не, каков? Почему это они ждать его должны? Почему она его ждать должна?

Отрезала волосы жесткие на головушке. Мыльной пеною обмазываться начала, голову да тело зельем натирать... Воши в обморок сразу попадали и приказали долго жить. Аромат хвойный по баньке разнесся приятственный.

Ух, вылила на себя горячей воды. Ух — ледяной. Полотенцем махровым обтерлась, лепестки роз из памяти выкинула и обедать отправилась. Потому как сперва обед да разговор дружеский, а потом — работа срочная.

Здесь ее уже ждала вся честна компания. Маргаритка сразу борщ из печи на стол выставила, разливать по тарелкам начала. Насыпала сороке зерна отборного да воды студеной, остальным, даже духу дома, вина налила. И откуда чего девка берет? Может, у нее запасы тайные?

В общем, сидят ладком, разговаривают... Кроха все про гномов интересуется, дом — про столичную жизнь. А Маргаритка на Валари посматривает, помалкивает, помаленьку с ложечки хлебает, слезу из глазок старательно не пускает. Видимо, тоже за Арка волнуется. Этим-то что, вольные казаки, а девчонка — одна на свете. И нет у нее защитника, окромя брата.

Помотала орчиха головой, вспоминая, что она наемник, а не какой-то там благотворитель. Потом сама своей мысли смутилась, хлебнула вина большим глотком, глаза от сестрицы лордовой отвела на дырявый пол. Дом отремонтировать треба. Присмотреть! Или нет... Или в путь отправиться?..

— Валари, — тихий голосок Маргаритки был просительным и жалким, ручонками тонкими потянулась она к орчихе, ладошкой к руке прикоснулась, — не уходи... Пож-ж-жалуйста! Нельзя тебе на темную сторону... Нельзя...

Кроха с сорокой разом замолчали и тоже так странно на Валари уставились — как ближайшие родственнички.

— Да, нечего тебе тама по весям мотаться, — заявил гном авторитетно. — Осень скоро, зима будет суровая. А у меня и урожай, и деньжат накоплено. Разве ж я друзей не выручу? — хитро так сказал, словно тайну какую знал.

— Вот-вот, — поддакнул дом. — И меня починить треба. Что же я, хуже остальных? Мы тебе пригодимся. И еще — эколоХия у нас чистая...

— Пригодятся-пригодятся, коли не убоятся, — протараторила сорока важно, — да к тебе примажутся!

— Цццццццц, — цыкнул гном, отвешивая Белобоке щелчок по носу. — Пусть Валари решает без твоих советов.

Орчиха опешила, ложка у нее перед ртом так полная и осталась. И тут ее со страшной силой затошнило.

6

Виданное ли дело, чтобы орка тошнило? У них животы луженные — с грязи жратву поднимают да по голодухе лопают. И здоровье отменное сызмальства. Валари, может, и не болела никогда, а тут такое недоразумение с нею приключилось. Вот тебе и эколоХия во всей красе вырисовывается! Сперва головокружения, а тепереча и тошнота, как гадюка поганая, подкралась да цапнула. Ну, кто никогда не страдал приступами изжоги, нас, страдальцев, сразу понимать ничинает и жалеть. Неприятное это дело — несварение.

— Мне выйти надо, — сдавленно Валари промычала, на улицу выбежала, над кустом склонилась, и давай все из желудка выгонять — весь вкусный ужин и все пирожки. В глазах потемнело даже.

Смеркалось. Кузнечики голосили, солнышко на небе последние лучики разбросало, облака расцветило радужно, но когда организм не в порядке, то тут уж не до романтики. Заохала Валари, на ступеньку присела, а Кроха тут как тут — выскочил да дверь за собой захлопнул. На разговоры его, подлеца, тянет. Мало того, что пристроился знатно да свое дело среди людишек открыл, так еще и в друзья навязывается.

-Я тебе, Валари, не советчик, но ведь кости точно показали, что тебе судьбою положено. Тут уж никуда не убежишь... Тут бы тебе и затаиться, и переждать... Чего ты рвешься, как поджваренная лошака, всем услужить? Тебе, можно сказать, удача привалила. А ты так разбрасываешься...

— Нотации приперся читать, как мне жить. — губы испачканные орчиха вытерла, поднялась во весь рост и над гномом рыжим нависла. А тот лицо вверх поднял, не испугался, только носом крючковатым начал водить из стороны в сторону.

— И буду! Что ты видела хорошего? Войнушки да хмельные пирушки? Деньжищи пропивала, по кабакам шатаючись... Тут тебе и дом, и хозяйство, и безмятежный отдых. Куда ты попрешься в таком состоянии?

— В каком таком состоянии? Да, отравилась, так это проходит, а работать разнорабочим и девчонке трафить я не собираюсь!

— Слушай, — гном яростно удержал желавшую раскрыться дверь, за которой что-то орала Белобока. — Ты ведь беременная!

На последнем слове глаза у Валари на лоб полезли. А челюсть сама до груди отвисла.

— Чего?!!!

— Не чего, а что... Дурня ты стоеросовая! — Кроха весь так и напыжился, изобразил из себя гнома-воителя, только ростом, да и силушкой не удался. — Давеча я тебе что говорил? Забыла! Кости мне верно сказали — беременная ты! Не от кого-нибудь, а от самого... Тьфу-ты-ну-ты! От мальчишки этого заговоренного...

— Чего?!!!! — пуще прежнего разгневалась орчиха да как поддаст гному под тощий зад. — Думаешь, я себя не помню? Думаешь, со всякими встречными-поперечными по травушке-муравушке катаюсь. Ах ты, сморчок недоделанный! Ах ты, вонючка из-под Зеленого Городища! — стала Валари за гномом убегающим по двору гоняться, а дом, что делал вид, будто в разговоре не участвует, хохотать и приговаривать:

— Ловись гном большой и маленький, прячься в йотуновы валенки, лезь в пасть драконову, оборачивайся на темную сторону. Щас тебя орк как поймает да в губки зеленые поцеловает.

— Ну, ты схлопочешь за свои домыслы... Я тебя сейчас... — задыхающаяся от неуправляемых эмоций орчиха быстро утомилась от мелькающего прыткого бегуна, который закружил ее настолько, что пришлось вновь присесть на ступеньки.

Белобока и Маргаритка в игрища темных существ не вмешивались. Через окошко смотрели. Или их дом не выпускал?

— Ну, успокоилось сердечко? — пропел Кроха, лихо прыгая мимо на одной ножке и поражая всех ночных насекомых фосфорицирующими усищами. А вы не знали, что усы у гномов в темноте светиться начинают? Да-да, им и фонарей в их подземельях не нужно.

— Успокоилась, только я вот одно понять хочу... Ты нарочно меня дразнишь?

— Да разве ж я дразню? Это лягухи на болоте почем зря балуются, путникам языки показывают, а я — с самой широкой душой. Эх, Валари, мы с тобой такое дело своротили, мы друг дружке доверились... Зачем мне тебе придумывать? Кости я взаправду бросил. Выпал ребеночек, да непростой — с великим будущим. Ты припомни, может, он тебя заколдовал? Или твоим сном воспользовался?

— Не помнит она ничего, — шепнул дом, — она своего естества вообще стесняется. Одевается, как мужичьё, волосы вон ваще состригла по самое не балуйся. Она и думать не думает, что может быть беременная. А мы, духи домашние, всегда легко определяем, кто скоро новую жизнь родит.

— Не хай-бабай, травите байку свою дальше. Ну, что вы еще там придумали? — Валари про себя-то Арка вспомнила, окунулась в глазюки его медовые, вспомнила голос его, солнцем всю землю озаряющий, руку его, жизнь пробуждающую.

— А мы чего? Мы вроде случайно закрутились, — зашаркал гном ножкой. — Я так в деревне уже какой год промышляю. И на судьбу не жаловался. Жил без приключений, в полном достатке... — он посмотрел на окна, за которыми Маргаритка и сорока пытались показать знаками, чтобы им дверь открыли. — А вот зачем девчонке ты не говоришь, что не мужчина? Она ж в тебя по уши втрескалась...

— Точно так, — поддакнул дом. — Или у вас нестандартные отношения?

— Да пошли вы оба! — Валари еле встала. — Не обязана перед вами отчитываться и слушать вас не хочу. Пойду в баню спать! А кто из вас ко мне попробует сунуться, враз головушку откручу... Поняли?

— Поняли! — кивнул послушненько гном. — Ты подумай, а мы тебя тутушки подождем...

Ломанулась Валари по крапиве к бане вся не своя, не оборачиваясь на крик выпущенной на улицу Маргаритки, которая решила, что "великий наемник" уходит. Дверь изнутри заперла на щеколду, к стенке прижалась спиной и долго так стояла, пол рассматривая.

Как же так? Какая беременность? Что это такое? Не то, чтобы орчиха про детей ничего не знала да про то, как они появляются, но ведь все это в теории, а тут... Нетушки, не пропускала она важного момента. Целовал — да! Зубы заговаривал — да!