Глава 29
— Конечно, желаем, — сразу согласился я, — мы вам даже заплатим за это.
— Но, но, сеньоры, — сказал мужчина, — я сделаю это совершенно бесплатно. Заходите в дом, приглашаю вас попить чай, а я пока подготовлю автомашину, путь предстоит не близкий.
Хозяин ушёл, а в комнату вошла дородная женщина с усиками над верхней губой. В руках она держала поднос с двумя чашками чая и с печеньем в маленьком блюдечке. Видно было, что это занятие для неё было не совсем привычным. Такие дамы работали или служили надзирателями в женских тюрьмах, потому что поднос был поставлен на стол так же, как и чашка с баландой на узенькую деревянную полоску в окошечке камеры. Резко развернувшись, дама вышла из комнаты, и в дверях отчётливо звякнул механизм запираемого замка. При входе в комнату я машинально отметил металлические решётки с внешней стороны. Похоже, что мы в клетке.
— Что будем делать, Николаич? — шёпотом сказал дед Сашка.
— Ничего, — ответил я, — будем ждать.
Минут через двадцать дверь открыли, и вошёл хозяин.
— Вы извините, — примирительно сказал он, — Изабелла раньше работала надзирательницей в женской тюрьме, и она даже меня иногда запирает в моей комнате. Привычка — вторая натура. Отучаю её, отучаю и всё без толка. Прошу, сеньоры, машина готова.
Мы вышли во двор. Около крыльца стояла старенькая "испано-сюиза", сверкая надраенной медяшкой на ободах фар.
— Прошу, — сказал хозяин, открывая дверку.
Не лимузин, конечно, не лимузин, но ехать можно. Машина завелась с полуоборота и проворно поехала по пыльным пригородным дорожкам. Я слабо ориентировался в мадридских пригородах, но примерное направление движения выдерживал — общий курс на юго-восток от аэропорта.
Минут через тридцать мы подъехали к двухэтажной вилле с высоким забором.
— Всё, сказал хозяин, — дальше вы сами. Скажите, что вы приехали от Изабеллы.
Мы пошли к воротам, а наш водитель развернулся и укатил в обратном направлении.
Ворота нам открыл здоровенный парень с внешностью боксёра, с переломанным носом и хмурым взглядом.
— Что они, все в Испании какие-то "квазимоды", — подумал я и сказал привратнику, что мы прибыли от Изабеллы. Парень кивнул головой и показал в сторону парадного входа на виллу.
Человек с военной выправкой открыл нам дверь. Мы вошли в прихожую.
— Здравствуйте, мы от Изабеллы, — сказал я, и у меня вдруг всё потемнело в глазах.
Очнулся я от того, что услышал голоса спорящих людей. Я лежал связанный в какой-то темной комнате, а голоса раздавались из соседнего помещения, откуда сквозь щёлку пробивался лучик света от электрической лампочки.
Разговор шёл на немецком языке.
— Что ты всё врёшь, — бубнил голос, — наступление началось не шестнадцатого, а семнадцатого. Я это точно помню. У меня сильно болел живот, и я пошёл в лазарет за порошками. Санитар, Вернер, вы помните его, такой рыжий и здоровый, дал мне порошок и записал в тетради, что выдал мне порошок семнадцатого.
— Нет, наступление началось шестнадцатого в восемь утра, а твой Вернер дурак, он всё время дни путал, — горячился другой голос постарше.
— И не в восемь часов наступление началось, а в девять, к вашему сведению, — снова забубнил первый голос. — Я видел, как лейтенант Нагель смотрел на свои часы, и ясно видел, что часы показывали девять часов.
— У твоего лейтенанта всегда часы неправильно шли, — сказал человек со старшим голосом, — я говорю, что наступление было в восемь часов, значит в восемь.
— Вот люди, — подумал я, — война давно закончилась, и так ли это важно, в восемь часов или в девять началось наступление, а они из-за этого готовы вцепиться друг в другу в горло. Сейчас начнут обсуждать, сколько человек было в их взводе, двадцать пять или двадцать шесть человек.
— Ты, может, ещё знаешь, сколько человек было в нашем взводе, — ехидно спросил владелец бубнящего голоса.
— Конечно, знаю, — ответил голос постарше, — нас было двадцать шесть человек.
— А вот и нет, — обрадовался бубнила, — нас было двадцать пять человек.
Мне потом приходилось неоднократно слышать разговоры ветеранов, которые говорили ни о чем, пытаясь блеснуть проблесками памяти о том, какие у них были сапоги или подшиты ли были подворотнички перед боем. И все разговоры о войне, если их собрать воедино и попробовать подсчитать потери свои и противника, то окажется, что столько человек не было во всех воюющих странах вместе взятых.
Вдруг спорившие замолчали и вскочили, отодвинув табуреты или стулья, на которых они сидели.
— Герр Данкен, — стал докладывать бубнила, — привезённых задержали и связали, лежат в разных комнатах. Изабелла говорит, что между собой они разговаривали по-русски. Она была в "Голубой дивизии" (250-я пехотная дивизия вермахта "Голубая дивизия") и знает, как говорят русские. Что прикажете делать?
— По-русски говорили, — задумчиво произнёс тот, кого назвали Данкеном. — Того, что поначальственней, ко мне на допрос с завязанными глазами. Верёвки снимите, не варвары, наденьте наручники.
В наручниках рукам стало свободнее, кровь стала приливать к затёкшим запястьям и руки начало нестерпимо покалывать. Меня привели в какую-то комнату и посадили на стул.
— Кто вы такой и что вам нужно? — спросил Данкен.
— Я разыскиваю господина Миллера, — сказал я.
— А зачем вам господин Миллер? — спросил Данкен.
— А вот это я скажу самому Миллеру, — сказал я.
— На какую организацию вы работаете? — спросил Данкен.
— На этот вопрос я могу ответить только с разрешения господина Миллера, — твёрдо сказал я.
— Откуда вы знаете о господине Миллере? — спросил Данкен.
— Он сам написал мне письмо, — ответил я.
— Увести, — сказал кому-то Данкен.
Меня взяли под руку и увели, похоже, в ту же комнату где я был.
Какое-то время раздавались шаги Данкена, расхаживавшего по комнате. Похоже, что он что-то обдумывал. Затем я услышал, как с телефона подняли трубку и как начали набирать номер. Я напряг свой слух. Первый номер, похоже, пять. Второй — пять. Третий — два. Четвёртый — девять. Пятый — семь. И шестой — семь. 55-29-77. Мне пришлось долго тренироваться, чтобы научиться распознавать номера по трещанию механизма набора телефонного номера. На том конце провода подняли трубку, потому что Данкен начал говорить, но очень тихо и, вероятно, ещё и прикрывал рот и трубку рукой. Единственное, что мне удалось расслышать это слов "русская разведка". Потом Данкен ещё раз повторил слово "русская". Затем через минуту он положил трубку, выслушав данные ему указания.
Через несколько минут в комнату к Данкену зашли двое ветеранов, споривших о какой-то ерунде. Что он им говорил, я не слышал. Затем наступила тишина. Ещё примерно через час меня вывели из дома и посадили в машину. Рядом кто-то сидел и мычал. Я молчал и поэтому мне рот не забывали кляпом. Машина завелась, и мы куда-то поехали. С закрытыми глазами трудно ориентироваться, и я не ориентировался, просто я запоминал количество поворотов направо и налево и примерно пройдённое расстояние.
— Потом всё сопоставлю, если жив останусь, — подумал я.
Примерно через полчаса машина остановилась, меня вывели из машины и сняли наручники. Затем я услышал, как захлопнулись двери, и машина уехала. Я снял повязку с глаз и увидел неподалёку деда Сашку с завязанными глазами и заткнутым ртом. Была ночь, но своего спутника я бы узнал и в кромешной темноте.
— Интересно, — подумал я, — неужели они испугались русской разведки? При таком уровне конспирации обычно свидетелей не оставляют.
Я подошёл к деду Сашке, снял повязку с глаз, вытащил кляп и стал развязывать ему руки.
— Ух, суки, — разразился дед бранью, — да если бы они меня не связали и не заткнули рот этой вонючей тряпкой, они бы меня вспоминали до маковкина заговенья. У, сволочи.
— Ладно, дед, — сказал я, — будем считать, что дёшево отделались, раз оба живы.
Глава 30
До гостиницы мы добрались только к обеду. Грязные, голодные и злые. Я взял деньги и расплатился с водителем грузовичка, довёзшего нас до гостиницы. Водитель всё смотрел на ту сумму, которую я отвалил, и повторял:
— Грасиа, сеньор, грасиа.
За спасение денег не жалко. Один раз пожалеешь, потом никто спасать не будет.
Мы помылись, побрились, надушились, оделись в чистую одежду и пошли в ресторан. Мы там не ели, мы там жрали и ещё выпили минимум по пять "триньков" за наше чудесное спасение.
После обеда я зашёл в почтовое отделение при гостинице и отбил телеграмму в Париж. Текст ничего не значащий, но вызывающий Миронова на встречу по месту отправки телеграммы. Мадрид в то время становился центром международного шпионажа и при определённой разинутости рта можно притащить на своём хвосте представителей конкурирующей разведки, которая снимет большую часть информации для себя.
Как я и предполагал, Миронов приглашал к себе ответной телеграммой. Не в Москву. В Париж. В Париж так в Париж. Дело не было сверхсрочным, и мы не торопясь двинулись в Париж на пассажирском поезде, не отказывая себе в удовольствии посмотреть на испанские и французские пейзажи. Расстояния в Западной Европе небольшие и на то, что в России уходит неделю, в Европе уходит два-три дня.
— Что же вы меня не предупредили о том, что вы поедете в Европу по Транссибу, — спросил нас Миронов после приветствия. — Сколько мне пришлось поломать копий, чтобы доказать, что вы наши преданные союзники. Рассказывайте, что у вас там произошло?
Выслушав рассказ, Миронов задумался. За то время, что мы не виделись, он как-то посвежел, ушла лагерная серость с лица, вернулась прежняя уверенность в движениях и в голосе. Похоже, что оттепель пошла на пользу лучшим представителям России. Конечно, сравнительная оттепель, но тем не менее.
— Это очень удачно, — оживился Миронов, — вы попали в самую точку. В любом расследовании нужно иметь отправную точку. Все говорят, что Гитлер уплыл на подводной лодке в Аргентину. Что он, на подводной лодке плыл по реке Шпрее или по какой-нибудь канализационной трубе? Чушь. Мы первыми узнали, как Гитлер вылетел за пределы Германии, и имеем ваши данные о том, что Гитлер и Ева Браун не заканчивали свою жизнь самоубийством. Нам подбросили обгоревшие "консервы". Гестапо на это большие мастера. Вот из Испании они и могли на подводной лодке уплыть в Аргентину.
— Почему в Аргентину, — проявлял я непонятливость, — почему не в Африку, например? Южная Африка наводнена немецкими колонистам. Почему не в Гималаи, в конце концов? Ведь в Гималаях находится таинственная Шамбала, которая поможет возродиться фашизму во всём мире. Почему именно в Аргентину?
— Полковник Казанов, — Миронов вдруг перешёл на официальный тон, — вы офицер советской разведки и не должны обсуждать распоряжения высшего руководства. Раз Центр сказал, что Гитлера нужно искать в Аргентине, мы будем искать его в Аргентине. В Африке и на Гималаях есть свои сотрудники, чтобы искать там, если им будет поставлена такая задача.
— Хорошо, — сказал я, — в разведке ещё есть традиция думать над тем, что тебе приказывают. Возможно, что Гитлер, Борман и Мюллер не покидали Испанию, спокойно живут там и смотрят, как все разведки мира устремляются в Аргентину для их поисков. Почему Центр считает, что Испания это уже отработанный район?
— Давайте мы не будем обсуждать директивы Центра, — взмолился Миронов, — у нас и так неприятностей выше крыши. Всей разведке срезали должностные оклады, убрали спецзвания безопасности и прилагаемые к ним доплаты и привилегии. Наши резидентуры сокращают так, как будто военная опасность исчезла и Советскому Союзу ничего не грозит. Но учтите, я вам этого ничего не говорил и, если вы будете на меня ссылаться, я буду опровергать каждое ваше слово.
— Успокойся, — сказал я ему — никто не собирается писать на тебя донос. В России это всегда было западло. Тьфу, черт, нахватался от пролетариев блатного жаргона. Ты мне лучше скажи, для чего нам нужны эти Гитлер, Борман и примкнувший к ним Мюллер? Какую ценность они для нас представляют? Ну, поймают их англичане или американцы. Ну, казнят их. А дальше-то что?
— Удивляюсь я вашей политической близорукости, товарищ Казанов, — с иронией сказал Миронов, — вроде бы уже не мальчик, везде успели побывать, а никак не возьмёте в толк, что они являются носителями высших секретов Рейха. Рейха, — и Миронов поднял вверх указательный палец, чтобы подчеркнуть важность им сказанного. — Понимаете, насколько СССР будет сильнее других государств, обладая этими секретами?
— Ну, и насколько сильнее? — спросил я с усмешкой. — Вон, царь Николай был обладателем самых высших секретов Российской империи. И что, помогли они кому-нибудь? Да ничуть не бывало. Расстреляли в подвале вместе с детьми малыми, зато потом всё засекретили. Точно так же будет с Гитлером и с Борманом. Хотите узнать секреты построения Национал-социалистической рабочей партии Германии? Так спросите меня, я вам расскажу все секреты. Все секреты уже давно расхватаны. Правда, ракетных специалистов поделили не поровну, американцам досталось больше. И физики-ядерщики тоже у Америки оказались. Вот где большие секреты. Вот где должны сосредоточиваться усилия разведки, а не на поиске полудохлых руководителей фашизма. Они от нас никуда не денутся...
— Слушай, Дон Николаевич, — сказал Миронов, — ты что, распропагандировать меня хочешь? Так я верность советской власти и её коммунистической партии в лагерях да на допросах с пытками сохранил. Издевательства уголовников и бывших полицаев перенёс. Сохранил веру в социалистическую справедливость и вот я сейчас здесь с тобой на антисоветские темы дискутирую, да тебя за такие слова нужно на перевоспитание послать, в Карелию или в Норильск, там бы ты понял, в чем сила коммунизма.
— Ладно, замнём для ясности, — сказал я, понимая, что Миронов ещё никак не отошёл от лагерей, и будет шарахаться от каждого неосторожного слова. На этом иностранные разведки и будут подхватывать советских людей на компрматериалах, обещая довести до партийного руководства их смелые высказывания за границей. А что это означает для человека? Лагерь и перевод в нижнюю часть пролетарского слоя. В лучшем случае, а могут и расстрелять для острастки, чтобы другим было неповадно. А парторганы ещё будут подыгрывать CIA и MI5, обещая отозвать проштрафившегося на родину и там всыпать ему по самое первое число. — Ты мне задание передал, я его понял. Буду исполнять его так, как считаю правильным его выполнить. Инициатива в бою должна быть. Это даже коммунисты поняли к концу войны. И начинать, вернее, продолжать, буду с Испании. С выявления маршрута выезда в предполагаемую Латинскую Америку. По мере выполнения задания буду информировать Центр через тебя. Лучше подготовь мне каналы связи и помощников в наших посольствах в Испании и Португалии. Пока, амиго.
Мы распрощались. Я ещё неясно представлял, что буду делать, но в мозгах уже крутилась старая республиканская песня:
Венсеремос, клич свободы,
Над страною призывно летит.
Венсеремос, венсеремос -
Это значит, что мы победим!
Книга 5. Поцелуй креста
Глава 1
