Каждая мысль, чья правдивость была утеряна в водах времен была доступным ему клинком, лезвием, что он мог вонзить в воспаленный разум разорванного на части Слуги.
Каждое впечатление читателя, каждая невысказанная теория была его хлыстом и цепью, вонзающейся в плоть беззащитного Джекилла.
"Он ненавидел себя" — и фраза, что была брошена безвестным критиком вонзалась в разум созданного Слуги.
"Обе стороны его личности презирали друг друга, как может презирать себя лишь сам человек" — и желчь смешивалась с кровью, поднимаясь по пищеводу Слуги.
"Его исходом было самоубийство — и никакого иного исхода не могло существовать для него" — и надежды, мечты, желания, стремления, цели Слуги обращались в прах.
Как вивисектор, наслаждающийся мучениями жертвы, Шекспир смотрел с затаенной усмешкой как вился в его руках пойманный Слуга, зачитывая строфы своего бесконечного монолога словно строфу обвинения.
"Он был брошен друзьями, брошен семьей, но прежде всего — он был брошен самим собой" — и от Доктора Джекилла не осталось более ничего. Лишь иссушенная оболочка, скелет, едва обтянутый плотью страданий и боли.
Нет, Шекспир не наслаждался причинением страданий — но если он желал написать трагедию — то под конец спектакля аудитория должна быть мертва не менее, чем герои трагедии. Таково было правило Шекспира.
Бессильно, Джекилл стоял столь слабый перед Шекспиром, что вызвало усмешку у последнего — "На том и оборвались мучения Доктора Джекилла и Мистера Хайда."
Шекспиру потребовалась целая секунда на то, чтобы осознать, что последняя его фраза была произнесена на два голоса единовременно. И если голос Шекспира был тому известен и, безусловно, приятен — то второй голос вовсе не вписывался в план его постановки!
-Но после страданий пройденных — Доктор Джекилл был мертв,— голос говорившего был надменным и несколько насмешливым,— Но не был мертв Мистер Хайд. Мерхен Майнес Либенс.
Шекспир мгновенно нашел взглядом вмешавшегося в его пьесу нарушителя, бессильно скрипнув зубами,— Андерсен.
Синеволосый мальчишка лишь улыбнулся тому,— Повтори это имя еще пару раз, Шекспир. Пусть в твоей голове появится не только твоя бессмысленная писанина — но и немного мозгов.
* * *
Сражение Артурии и Мордред несло в себе символическое значение, отражение их легендарной дуэли, перенесенное через века, на священной земле Британии. В этой битве была история, сила, метафора и...
Артурия не реагировала на это сражение никаким образом. Ни долгих, печальных взглядов — ни пылающего гнева. Удар за ударом методично сталкивался, отражаясь звоном клинков, разносящимся вокруг, заставляя Мордред наносить удар за ударом, ускоряя ритм боя.
Артурия отвечала на атаки Мордред с издевательской легкостью — хотя их параметры были соотносимы, если не идентичны — однако благодаря магии Аинза Артурия превосходила свою соперницу достаточно для того, чтобы продолжать сражение холодно, незаинтересованно, механически.
Мордред бросала взгляд на Артурию, лишь подыскивая цель новой атаки, но не доводила взгляд до лица Артурии, продолжая атаковать.
С тем же задором, с которым она сражалась всегда — но без ненависти или злобы, без звериной жестокости, прячущейся за каждым ударом, парируя атаки лишь для того, чтобы атаковать вновь.
Артурия могла убить Мордред. Возможно, это было бы не так легко — но в данный момент Артурия превосходила своего противника достаточно для того, чтобы дальнейшее сражение не вызвало у той никаких затруднений.
Артурия механически сражалась, не обращая внимания на удары, не позволяя бою поглотить ее с головой, практически безэмоционально, но...
Она медлила.
Было слишком легко не заметить медлительности Артурии. В сражении двух Слуг не было места наблюдателю, не было места размышлениям, рисунок боя менялся с каждой секундой — даже мастерство другого Слуги не могло подсказать, что Артурия медлила со своей новой атакой.
Лишь Мордред знала об этом.
Мордред знала Артурию лучше, чем ту знал кто-либо на этом свете, не важно, сколько масок та сменит и сколько раз изменит свой путь. Мордред видела Артурию насквозь, как видела ее мучительное, издевательское промедление.
"Ну же!" — Мордред сжала клинок — "Дерись со мной!"
Артурия парировала атаку за атакой, переходя в наступление, что оканчивалось ничем.
"Ну же!" — Мордред оскалила зубы — "Нанеси удар!"
Артурия медлила, отпуская десятые доли мгновения, которой той бы хватило для того, чтобы перейти в наступление.
"Дерись! Дерись!" — Мордред вкладывала в каждый удар свою мысль — "Дерись со мной!"
Но Артурия медлила, отбивая удар за ударом, словно бы даже не обращая внимания на сражение.
"Ну же!" — Мордред сжала челюсти так сильно, что ее зуб издали неприятный хруст, словно бы крошась от напора — "Возьми свой клинок в руки и сражайся!"
Артурия медлила, оглядывая Мордред не как противника, а как странную диковинку передо мной.
Ни сожаления, ни ярости, ничего.
-СРАЖАЙСЯ СО МНОЙ!— Мордред была первой, кто не выдержал холодного изучающего взгляда Артурии,— СРАЖАЙСЯ В ПОЛНУЮ СИЛУ!
Артурия не ответила на это восклицание, нанося удар за ударом.
Что она должна была ответить? Что она чувствовала в этот момент? Что она хотела бы высказать Мордред? О сражении, о предательстве, о миссии?
-СРАЖАЙСЯ!— Мордред взревела вновь, бросаясь вперед, безрассудно подставляясь под удар. Артурия могла окончить сражение здесь и сейчас, лишь один удар, что лишил бы Мордред головы.
Но Артурия медлила. Уклонившись от удара, та наказала Мордред за ее безрассудную атаку лишь небольшим ранением, прежде чем отступить вновь.
-СРАЖАЙСЯ! СРАЖАЙСЯ! СРАЖАЙСЯ!— Мордред, видя с болезненной ясностью, продолжала атаковать раз за разом, желая увидеть Артурия в бою. Серьезную, сражающуюся со всей своей силой.
Но Артурия медлила, глядя на атаки Мордред, заставляя ту сжимать зубы.
Мордред нанесла еще один удар, чтобы отступить назад, разрывая дистанцию. Это было знаком, согласно которому Слуга подготавливался к своему Благородному Фантазму — однако вместо рыка Артурия услышала лишь тихий хрип.
-Неужели ты настолько ненавидишь меня?— Мордред произнесла, глядя в пол, сжимая до боли Кларент,— Настолько, что не желаешь даже сражаться со мной?
И, впервые за все время сражения, Артурия ответила,— Нет.
Мордред подняла взгляд, разбитый и ненавидящий единовременно, слыша следующие слова Артурии,— Я не ненавижу тебя.
Мордред замерла на секунду, прежде чем гнев окончательно вскружил ей голову.
Мордред бросилась вперед, с кличем, переходящим в вой.
КАК ОНА СМЕЛА?! КАК ОНА СМЕЛА?! КАК ОНА СМЕЛА?!
Атаки Мордред были хаотичны, наполнены злобой, наполнены ненавистью и горечью. Но Артурия отбивала удар за ударом.
-Это причина, по которой ты скрывала свое лицо?— Артурия, отбивая удар за ударом, произнесла спокойно,— Тогда я поняла.
Мордред сжала клинок со всей своей яростью, нанося удар за ударом.
Артурия медлила потому, что ее интересовало — почему Мордред прятала свою личность.
-СДОХНИ! СДОХНИ! СДОХНИ!— Мордред била со звериной жестокостью, слыша, как трещат пластины ее доспеха, едва способные удержать ее гнев,— Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!
-Я не ненавижу тебя, Мордред,— Артурия ответила спокойно, так, что ее голос потонул для стороннего наблюдателя в лязге металла — но был слышим для единственной, кому этот голос был предназначен,— И я не люблю тебя. Ты лишь одна из моих рыцарей, что недостойна моего трона. Не более того.
Услышав эти слова, гнев, ненависть Мордред, замерли на секунду.
-Я СРАЖАЛАСЬ ТОЛЬКО РАДИ ТВОЕГО ПРИЗНАНИЯ!— Мордред нанесла удар вновь,— ТОЛЬКО РАДИ ЭТОГО!
-Ты получила мое признание,— Артурия отбила атаку вновь,— Как рыцарь круглого стола, как мой последователь — ты была признана.
-Тогда ради чего мы сражаемся?— эти слова не были выкриком, вырвавшись задушенным хрипом,— Ради чего, отец?!
-Потому, что ты осталась рыцарем, ищущим не признания, а трона, похвалы, славы,— удар Артурии врезался в тело Мордред, отбрасывая ту,— То, чего я тебе никогда не дам.
Мордред, обессиленно, медленно поднялась на ноги, словно бы враз растеряв все свое желание к сражению.
-Почему ты просто не мог признать меня, отец?— глядя на Артурия, Мордред оперлась на клинок, вонзив Кларент в землю.
-Потому, что мое бремя — бремя короля,— Артурия ответила коротко,— И то, что ты не можешь понять меня — значит лишь то, что ты никогда не будешь королем.
* * *
Атаки Короля Штормов не достигали своей цели, заставляя ту изменять свою позицию раз за разом, уклоняясь от выстрелов Нобунаги.
-Я рассчитывала на большее, Король Штормов,— ее голос был насмешливым и вовсе не впечатленным,— Неужели это все, что ты можешь мне предложить? Бежать как крыса, спасаясь от атак?
Слова Нобунаги резали ухо Королю Штормов, но отреагировать никаким образом та не могла. Ее атаки были сильны — но бесполезны. Ее усиление было смертоносно — но безвредно. Ее навыки были отточены — но бессмысленны.
-Скажи мне, ты называешь себя Королем Штормов, Артория Альтер,— Нобунага говорила уверенно, перемещаясь по полю сражения лишь ленивым шагом, продолжая создавать раз за разом новые и новые залпы ружей, словно бы загоняя бессильного зайца в силки,— И проигрывая "фальшивому Королю" — не стыдно ли тебе за свой титул, Король Штормов? Что стоит твое имя без твоего титула?
Артория Альтер была загнана в угол, но не показывала своей слабости или пораженческого настроя, продолжая уклоняться от атак.
Это сражение не просто было предрешенным — оно было односторонним, более похожим на избиение, нежели на битву. Нобунага могла бы насладиться своим превосходством в полной мере, однако ее высокомерная, насмешливая часть, не возобладала над ее рациональным разумом.
Нобунага скривилась внутренне, представив, насколько сильно упадет ее медленно обретаемая репутация, если та позволит Артурии умереть рядом с ней, прежде чем вздохнуть и, щелчком пальцев, призвала свою силу.
Мгновение спустя Нобунага оказалась рядом с Арторией, после чего ту окружила стена ружий.
Десятки, сотни, тысячи стволов возникли вокруг Артории непробиваемым частоколом, наставив дула на Короля Штормов, поднимаясь до самых небес, заключая Слугу в купол.
-Последнее слово?— не удержавшись от последнего мгновения ощущения собственного превосходства, Нобунага заглянула в глаза застывшей перед ней Артории.
Артория, Король Штормов, лишь взглянула на Нобунагу внимательно, перехватив свое копье,-Ронгоминияд.
Спустя еще мгновение волна силы, словно бы вырвавшаяся молния, ударила во все стороны, прорываясь даже через нематериальность Нобунаги, отбросив ту, мгновенно изничтожая созданное той оружие.
Спустя еще мгновение Артурия перевела свой клинок на Нобунагу, поднимавшуюся с Земли,— Копье, что сияет до краев Земли.
* * *
Отрывок историографического очерка "Сравнение легенд древний империй, параллель между древним Китаем и Римской Империей":
Ввиду особенностей существования государственных образований древних времен проведение значительного количества параллелей между литературой, письменностью и мифотворчеством различных государств прошлого не составляет особенного труда, однако определенный интерес исторического исследования представляет детальный анализ определенных схожих черт государств.
Божественное право, как наиболее раннее из обоснований правления, представлено в истории древнего Китая в качестве Небесного Мандата, в то время, как Римская Империя и ее традиция обожествления императоров значительно связаны между собой — но больший интерес представляет легендарное "нарушение" этого правила. В частности, существование Цзин Кэ, ассасина, посланного для убийства будущего императора Цинь Шихуан-ди, не подвергается сомнению современным историками — в то же время существование неизвестного убийцы, совершившего покушение на Императора Нерона (которого в данный момент, после проведенной эксгумации и анализа костей, предполагают носителем редкого генотипа, вероятно синдром Клайнфельтера, из-за чего корректное определение его пола не представляется возможным) в данный момент отнесено к разряду исторических легенд. Хотя сам факт возможного покушения, завершившегося неудачно, "почти-смертью" Нерона, и вероятен — участие в нем "убийцы из далеких земель, подосланного варварами и погибшего от рук оживших мертвецов" не вызывает значительных разногласий в среде историков. Нам же кажется, что данная легенда демонстрирует не только степень отчаяния, до которого был доведен при правлении Нерона народ, но и чужеродность самой идеи атаки на Императора в умах простых людей — в частности, предположение о "далеких землях" явно отражает чужеродность идеи убийства Императора для жителей Римской Империи, "сделка с варварами" отражает всю "испорченность" подобного деяния, а "смерть от рук оживших мертвецов" явно отражает "божественное наказание" за совершение подобного деяния, идущего наперекор убеждению жителей Римской Империи.
Впрочем, исторический консенсус о легендарности деяния до сих пор не послужил причиной закрытия существующих популярных туров к месту сохранения иссушенной мумии предполагаемого "убийцы Нерона", что, на проверку, оказался лишь женщиной с генетическим сродством к жителям древнего Китая. И хотя на данный момент не существует достаточно внятного предположения о том, как именно жительница китая могла оказаться рядом с Римом в момент своей гибели — какова бы ни была предложенная версия — она однозначно окажется более реалистичной, чем существование "убитого живыми мертвецами" убийцы Нерона...
* * *
Никола Тесла. Ученый, миф, легенда.
Система Кеуранос. Изобретение ученого, основа мифа, эпитомия легенды.
Со времен, когда примитивные пещерные люди поднимали взгляд в грохочущее небо за сверканием молний они видели сияние облика своих богов, за грохотом грома они слышали неотвратимый марш титанов, а за разрушениями они видели проявление божественного гнева.
От самого рассвета разума и мысли человек не был способен вообразить себе, что сверкание молнии, что грохот грома был ничем иным, кроме как непостижимой силой божественного создания. От громовержца Зевса, от царя богов Индры, от праотца Перуна, от могущественного Энлиля молния была обращена в величайший символ могущества божественного. Как стрелы воинов поражают врагов — так молнии богов поражают нечестивцев.
И власть над молнией была вознесена на пьедестал богов, подобная силе, непостижимой человеческому разуму. Объявлена великой природной стихией, неподвластной ни одному смертному уму.
Так было возвещено — и поклоняясь божьему гневу человек признал свою слабость, отдав бразды правления молнией в руки божественному.
До тех пор, пока Никола Тесла, Громовержец, не был рожден.
Возвышенный ученый, гений, опередивший свое время на сотни лет, лишь он однажды встал против божественной воли.
Сколь долго принимали на веру непостижимую мощь стихии люди — столь велика была его ноша, столь велика его была сила.
