— А каково это, жить вечно? — я поднял глаза на ки-рина. — Тебе ведь известно?
— Лишь в малой степени. В моём случае вечность — краткие проблески счастья во тьме одиночества. Даже радужный мир Юме не делает жизнь ярче, если его не с кем разделить.
Вот как... сколько раз я задумывался, почему юмеми в первый же день знакомства увлёк меня в царство тайн! Он объяснял это предчувствием, но так невнятно... Что ж, ещё одной загадкой меньше! Кстати, кто там говорил, что с самого начала ощущал во мне нечто особенное, в чём не был убеждён до определённого времени, но во что очень хотел поверить? Ну же, Ю? Мне любопытно!
— Хорошо бы услышать ответ на поставленный вопрос.
Всегда так. Кому сказано, что не знаю?!
Но Ю упрямо молчал.
Я разглядывал рябь от солнечных зайчиков на поверхности чаши, и вдруг мой взор скользнул глубже, на самое дно, что оказалось устланным прозрачными разноцветными камешками. Красиво! Закатив рукав, я опустил руку в ледяную воду и загрёб горсточку самоцветов. Интересно, драгоценные они или тоже обманка, как и золото Горы? Попросить на память вон тот алый "яхонт"? Или окатыш цвета юной листвы в месяц Светлой Воды, выпрыгнувший из пальцев обратно на дно, словно маленькая древесная лягушка?
Я перебирал камни, лежащие на ладони, пока не добрался до тёмно-синего, таинственно мерцающего самоцвета и нескольких кристалликов хрусталя, затесавшихся меж пальцев. Вот бы Мэй подарить! Заказать украшение, и чтобы она надела его на свадьбу с Хоно, не опасаясь быть неправильно понятой. Как бы оно подошло к её глазам и жемчугу волос! А золотистый, искрящийся камень вручить Ясу, чтобы он порадовал свою невесту перстнем с вечным светом внутри. Пусть передают из одного лисьего поколения в другое...
А потом они состарятся, мои друзья. И умрут. А я останусь жить, вспоминая дни, проведённые вместе, и не находя замены их благородным сердцам. Череда лиц, хорошие люди, достойные — но уже не те. Нет, не хочу! Вот теперь точно могу сказать: не хочу. Да, это малодушно, привязчиво, безответственно — но кто облекал меня полномочиями судить, что важно, а что — нет?
И нечестно это — красть бессмертие, предназначенное другому, пусть даже этот другой лгал и себе, и мне. Не для этого мы сюда приплыли! Не нужна мне кошачья обманка!
— Вот видишь, — тихо ответил Ю, — искушение лишь казалось непреодолимым. Ты легко справился с собой, а дядя твой — увы, нет. Он скончался Третьего Дня Углей Месяца Светлого Древа. Поверил известию о смерти младшего сына. Это произошло через несколько дней после землетрясения, унёсшего жизнь принца Тоомаро. Но последний удар нанесло не горе, но отчаяние. Его время истекло, он понял это со всей ясностью, доступной помутнённому рассудку, ибо вестей от нас не было, и кто мог знать, что за второй смертью третья последует с такой безнадёжной молниеносностью? Сердце правителя не выдержало ужаса, который усиливался день ото дня, нагнетаемый его собственной мнительностью и страхом перед неизбежностью. Он ещё посуществовал бы, цепляясь за жизнь наследника как за веревку, что удерживает падающего, но это не входило в намерения тех, кто решил захватить власть. Сообщение о смерти принца Коори было лживым, но сыграло ту роль, на которую рассчитывали изменники.
— Откуда ты всё это знаешь?! — вскричал я, опомнившись от потрясения.
Ю подошел ко мне, положил морду на колени и заглянул в глаза.
— Кому, как не мне, знать о гибели последнего императора Нити? Оказавшись на Хорае, ки-рин узнает всё, что касается смены правления. Впрочем, куда важнее представить Силам нового избранника, в этом и состоит...
— Избранника? То есть?
Нехорошее предчувствие сжало моё сердце...
— Повелителя рода людского, поскольку сам ки-рин является повелителем всех живых существ на землях, которые оберегает. Правителя, Кай. Ты не станешь сильно возражать, если я назову его имя чуть позже, а пока поведаю о том, что так долго занимало твои мысли? Обещаю, рассказ не затянется и будет весьма нагляден!
Он указал рогом в сторону каменной чаши, и я увидел, как среди мельчайшей водяной пыли играет радуга. Именно "играет", иного слова и не подберёшь! Разноцветная дуга не висела неподвижно, она словно зверёк, потягивалась, припадала к поверхности и носилась кругами за собственным хвостом. Кругами, кругами... кругами...
Лодка, многовесельная и длиной в половину нашей деревни, садится на мель у берега. Волны начинают то ударять ей о камни, то оттягивать на глубину, будто играя. Я разглядываю её, прячась в густых прибрежных зарослях. Кто эти люди, зачем приплыли? И есть ли внутри кто-нибудь живой?
Чья-то рука хватается за борт, нащупывая его, словно вслепую. Похоже, пришельцев нечего опасаться, они полумертвые от жажды. Бежать к народу и предупредить? Позвать охотников с копьями или выйти к ним самому? Я беседую с духами, моя жизнь неприкосновенна, но известно ли это чужестранцам?
Постепенно всё больше голов поднимается над бортами, люди переговариваются, спускаются в неглубокую воду, поддерживая друг друга. Да их много! Надо отползти подальше, а затем — в деревню, не разбирая дороги!
Напоследок окидываю взглядом чужаков. Первый из них уже ступил на берег и, раскинув руки, кружится, смеясь. И меня пронизывает страх.
В его уверенных движениях, в его радости я различаю одно слово.
"Моё!"
Я сижу на циновке, потягивая брагу и задумчиво уставившись в никуда.
Что же мне теперь делать? И спросить-то не у кого...
Отец мой был среди первых переселенцев, оттеснённых вечно голодной Срединной Империей на дикие острова Ва, лежащие к северо-востоку от Благословенной Страны. Он рассказывал, что исконные жители сначала приняли его настороженно, но судьба и удача были на его стороне. Я бы добавил, что хорошим подспорьем этим двум силам стал его мудрый советник, стараниями которого разрозненные племена удалось объединить, почти не проливая крови. Недовольные, конечно, были — но Рин, сам уроженец Ва, казалось, обладал сокровенными знаниями о душе каждого из них. Это он посоветовал отцу взять в жёны дочь шамана самого могущественного из племён, а доверенным людям — породниться с другими кланами. Так что по матери я принадлежу к роду Кедра, чьи угодья находятся на самом юге острова. Столицу же мы с отцом затеяли строить в устье реки на востоке, и с того мгновения, как принесли жертву богам, поток беженцев из далёкой Благословенной Страны не иссякает. Впрочем, для меня она скорее сказка, нежели родина...
— Правитель, не гневайтесь, что прерываю ваши размышления...
— Какие вести? Он найден?
— Уповаю на милосердие господина! Я не нашел следов советника вашего отца, его будто духи прибрали! В родном ему племени Кремня никто ничего не знает.
— Ступай...
И в каждом донесении — одно и то же. Теперь, когда отец скончался, мне так нужна поддержка этого человека! Хотя бы лёгкий наклон головы, одобрительная улыбка! А он будто в воздухе растворился. Никто не видел, как он выходил из покоев отца, и никто не присутствовал при прощании, кроме него. Даже мне, наследнику, было приказано ожидать снаружи. Как он мог уйти незамеченным? И зачем, зачем Рину скрываться от меня?!
Большая поляна забита людьми настолько, что, расставив локти, не развернуться. Все галдят, потрясая копьями или посохами, от соседа слева разит потом, от соседа справа — солёной рыбой. Факелы и костры повсюду, а чадят так, что и пот, и рыба по сравнению с этим смрадом — сущие благовония.
Дикари...
— Три поколения миновало с тех пор, как эти чужеземцы ступили на нашу землю, и её не узнать! Они отобрали всё! Притворились изгнанниками, а сами...
— Мы, северные племена, ещё не сдаёмся!
— Зато южные утратили честь и отреклись от имён предков! Племена Кедра, Можжевельника, Сосны — где они теперь? Наши женщины думают лишь о том, как бы понести от этих желтолицых, а их грязные отпрыски называют себя кланом Древа! Но кому они приносят жертвы, какому такому Древу? Это всё равно, что взывать в пустоту!
— И Обсидиана с Кремнем и Глиной больше нет, есть Камень и Земля. Я последний из Глины, кто остался верен...
— Чему верен, собственной глупости? Говорят, они храбрые воины, и их селения не знают голода...
— Они растоптали заветы наших отцов! Где это видано, чтобы столько людей ютилось в одной деревне? Где это видано, чтобы охотник взамен замечательных шкур и свежего мяса получал какие-то дырявые квадратики, из которых и наконечника стрелы не отольёшь!
— Они называют это деньгами. Их можно обменять на что угодно!
Оживление, кто-то передает по кругу пластинку красного металла.
— На ней недобрые знаки, горе нам! Вот, чем они околдовали южан! Обманывают, всучивают всякую дребедень, а добычу забирают себе!
— Их предводитель живёт в хоромах столь высоких, что окрестные деревья кажутся травинками!
— И что ты врешь, чего врешь-то?! Не выше вон той сосны, а она — малютка по сравнению с нашими южными!
— И я видел, и я видел!!
— Уймите недомерка!
— А что, племени Очага теперь каждая недожаренная свинья рот затыкать будет? Я сестру выдавал замуж в их селение, они его городом кличут. Так она теперь живёт — не нарадуется, младшим девчонкам отрезы заморской ткани прислала, из бабочкиных крыльев сделанные!
— Да не из крыльев, а коконов расплетённых! Моя жена всё просит: привези да привези гусениц! Сама ткать надумала. Может, и привезу, дело-то полезное! Вот за невестой для меньшого брата поеду — и привезу!
— За медяшки продался, сын вождя? То-то я погляжу, в племя Кабана вы частить перестали, никак знакомством брезгуете? Уже и девицы наши нехороши, и шкуры не нужны...
— Да я за такие вот пластинки что захочу, куплю! Понадобится — так и шкуры ваши! А нет, так что другое. Вон, крохотуля какая, места не пролежит. А девушки у них — умелицы да мастерицы, и лицом пригожи! Всё бы некоторым языком трепать!
— Да сам ты обманщик! Я лично видел, как эти безумцы поля водой заливают!
Я понимаю, что споры будут продолжаться всю ночь, и тихо растворяюсь в темноте, отступая в кусты. Итог уже ясен: скоро и другие племена переметнутся на нашу сторону.
Правитель будет доволен.
Капли дождя, взмывающие вверх под тихий напев флейты. Так хорошо...
Белые птицы роняют перья, и те превращаются в снег. Я отрываюсь от земли и лечу вслед за стаей.
Плач ребёнка, поскуливающего не открывая глаз. Тише, дитя, тише! Злого Они нет, это просто сон и далёкий гром сплелись воедино.
Кажется, я скоро привыкну жить в сновидениях. Брожу по ним, перепрыгивая с одного островка чужих грёз на другой, словно по подводным камням, обнажённым отливом. Раньше мы покровительствовали животным, объединяя могущество природы, не ведающей жалости, но и не ропщущей на несправедливость, с милосердием, которое делает существование жизнью. Однако человек изменил сей привычный порядок.
Что происходит с частью обыденности, когда разум осознаёт её мнимость? Отторжение. Мир, некогда единый, разделился на Мир Грёз и Мир Яви, и пришедшая по следам этих перемен Истинная Справедливость возвела два дворца, Рай и Ад, по правую и левую руку от последнего. Так оно и бывает: стоит зародиться неверию в то, что было неотъемлемой частью твоего мира, твоей души, твоей сути — и в ладу с собственным "я" уже не поживёшь. Да и с окружающими — тоже. Понадобится Закон, туманное отражение Истинной Справедливости, которая и сама-то исходит не от сердца, но извне. От Небесной Владычицы, Судей Макаи или духов-хранителей клана — не важно. То, что у бессловесных тварей находится глубоко внутри, к вам, людям, приходит со стороны, хотя называется оно одинаково, совестью. Она сдерживает вас при жизни и приковывает к окружающему миру вещей после неё.
Так Явь сделалась тупиком, и для человека даже в смерти нет из него выхода.
Животные тоже забыли о прошлом, но их души помнят дорогу в Юме и находят её после гибели, чтобы возродиться в ином мире, под иными звёздами. Люди же всегда остаются на месте, в путах, сплетённых верой. Повторяя одно и то же — снова, снова, снова... Смерть не освобождает их, и потому так безысходна. Шаг вперёд, шаг назад. Привычные движения вечного танца.
Волшебные существа стоят одной ногой в Мире Грёз, а другой — в Мире Яви, и их путь зависит от них самих. Немногие выбирают человеческий удел, и обычно это грустные, очень грустные истории...
Кажется, мыши в подполе вконец обнаглели, шуршат и шуршат. А?.. Что?.. Ну вот, пора просыпаться и работать, а я так устала... и муж вечно мной недоволен...
Обезумевшая толпа выплёскивается на улицы — то ли пожар, то ли землетрясение. Бегу вместе с остальными, и больше всего боюсь упасть. Нет... Нет!!!
Ах, это ты! Я люблю тебя!
Я проживаю тысячи грёз и кошмаров, сплю и вижу сны. Здесь, на Острове Бессмертных. Среди себе подобных, что тоже были властителями земель, и которые теперь не показываются людям даже в Юме. Хрупка она, человеческая душа, лишённая внутреннего стержня! Нежнее бабочки, и так же ненасытна, как гусеница. Наш истинный облик, сама наша суть для неё что пламя; бедняжка устремляется всё ближе и ближе, пока не осыплется горсткой пепла. С появлением людей земля стала слишком тесна, чтобы делить её с ними, но разве можно обрекать их на гибель из-за этого? Поэтому мы здесь, на вершине, куда лишь избранным дозволено подняться. Покровители, отрёкшиеся от права ступать по собственным угодьям иначе, кроме как заключив естество в чужую плоть...
Деньги, деньги... Где взять денег? Если я не раздобуду их к следующему дзю...
Красавица, ещё, ещё!
Они гонятся за мной, боги, мне не спастись! Дыхание в спину. Я... Земля встала на дыбы, лежу на чём-то мокром. Это кровь? Они убили меня? Как же так?..
Чаяния и страхи человеческие. Неутолима жажда любви, богатства, власти. Неизбывен ужас одиночества, бедности, смерти. И, когда Юме становится чёрным от кошмаров и багровым от алчных помыслов, когда даже во сне люди сражаются, просят милостыню или крадут — тогда мне пора воплощаться в Мир Яви, в несовершенном человеческом теле, готовом к рождению. А затем искать... или же терпеливо ожидать встречи, потому что ребёнок, появившийся на свет в тот же миг, что и я, способен стать человеком, чьими руками восстановится равновесие. Он может быть кем угодно: потомком знатного рода, землепашцем, воином... Да хоть иноземцем, не важно!
Только он один сумеет разглядеть отблески Юме в моих чертах, ибо душа его не утратила веры в то, что вы, люди, считаете невозможным.
Только для него мой истинный облик не представляет опасности, потому что... впрочем, это очевидно.
Только вдвоём с ним мы сможем настроить два разделённых мира, вернуть былую гармонию, чтобы мелодии их звучали светло и чисто!
Что предложить за этот тяжкий труд? Долголетие для человека — лишь отсрочка неизбежного приговора, который рано или поздно всё равно повторится. Да и не всякому дано умереть своей смертью. Власть же — отнюдь не награда. Это орудие труда, подобное мотыге, которой крестьянин обрабатывает пашню. Пользоваться ей удобнее, нежели взрыхлять землю голыми руками, но только и всего. Смешно видеть, сколь многие стремятся к обладанию этой мотыгой, даже не догадываясь об истинном её предназначении.
