— Ну что ж, значит, следующий шаг — поездка в Тайный... — он поежился: — А это будет похуже погрома...
Но едва он тронул ручку двери и потянул на себя, на пороге возник хмурый Та-Дюлатар.
— Всё... — тихо сказал он.
Дэсвери опустил взгляд на его руки. Целитель был уже без перчаток, но там, где они заканчивались, на коже и на подвернутых рукавах светлой рубашки темнели подсыхающие пятна крови, которые он почему-то не смыл.
— Что там, Кристи? — подал голос Хаммон, а телеведущий уже все понял.
Врач прислонился спиной к косяку, запрокинул голову и прикрыл глаза:
— Его нужно похоронить... — сказал он почти без акцента.
— Сколько ему было? — Дэсвери спросил это, лишь бы нарушить мучительное безмолвие, повисшее вдруг в спальне.
Та-Дюлатар что-то произнес, и Хаммон перевел:
— Девятнадцать...
* * *
Пинерус вошел в палату и хмуро посмотрел на приборную панель. Как и ожидалось, все без изменений. Он снова попытался убедить себя, что пациентка все равно не проснется и что они только мучают ее, не давая уйти туда, куда она должна уйти. Ему, конечно, было лестно, что сам Картакос снизошел до этого поручения, однако не так просто щелкнуть тумблером, когда ты осознаешь, что беззащитное существо, которое ты собираешься убить — твой пациент, и что он еще жив и, быть может, вернулся бы к нормальной жизни, дай ему шанс. Вероятность мала, но она есть, и как-то продирает при мысли, что именно тебе нужно встать между ним и его правом на бытие.
Впрочем, колебания были недолгими: рука, дрогнув лишь вначале, затем твердо потянулась к оранжевому тумблеру.
— Ах сволочь! — вдруг прорычали за спиной.
Пинерус подпрыгнул, но на него уже навалилось что-то с острым запахом перегара, бранящееся и неуклюжее. Все это время оно, похоже, пряталось за шкафом с инструментарием, и врач не заметил его при входе в палату. А оно все время было тут и наблюдало.
— На по!.. — выкрикнул нейрофизиолог и тут же был схвачен за горло и перевернут на спину.
Пинерус увидел перед собой спитое побуревшее лицо Читеса — человека непонятной специальности и неопределенной должности, околачивающегося среди приближенных Форгоса.
— Ах ты поганый сузалийский шпион! И сюда уже пролез! — орал Читес, пытаясь одновременно тузить кулаком бедного полузадушенного медика. — Вредитель! Мы вас всех переловим!
Тот дернулся и, на секунду освободившись, просто заголосил: "А-а-а-а!" В коридоре послышался топот и крики. Рука сивого снова стиснула глотку жертвы, и Пинерусу стало совсем дурно.
Он даже не сразу понял, что его освободили.
Читес корячился в руках охранников, вопил что-то о шпионах, разъедающих плоть великого Кемлина, о проклятых сузалийцах, которые спят и видят, как бы развратить его народ "своими цацками", и еще много о чем.
Пинерусу помогли подняться, и он потрогал горло, проверяя, не сломаны ли хрящи, и еще не совсем веря в избавление.
— Что тут у вас произошло, господа?! — недоуменно спросил начальник охраны больницы.
— Он напал на меня... — просипел Пинерус, и кто-то подал ему стакан воды.
— Господин Читес? — начальник повернулся за разъяснениями к сивому. — В чем дело?
— Он сузалийский шпион! Эта девка должна нам сказать, где находится артефакт, и тогда технологии Кемлина будут обгонять весь мир на сотни лет! А поганые заморыши хотят, чтобы она замолчала навсегда, ясно? Арестуйте его! — брызжа пеной и подпрыгивая в объятиях нескольких здоровых парней, проверещал Читес.
На багровой его шее проступили все жилы. Казалось, сейчас в нем что-то лопнет, и он растечется по палате лужей перебродившего алкоголя с небольшой примесью крови.
— Так, ясно.
Не спрашивая больше ни о чем, начальник вышел в коридор и набрал номер секретаря мэра:
— Это Осо Даммон, начальник охраны больницы, где лежит известная господину мэру пациентка, — сказал он. — У нас тут небольшой конфликт, я прошу соединить с мэтром Форгосом.
— Ждите, — надменно бросил секретарь, получив вслед не высказанное вслух, но очень прочувствованное и абсолютно не печатное ругательство: бывший военный, Даммон ненавидел таких чванливых хмырей, как помощник мэра. Наверняка будет подслушивать их разговор с Форгосом! Ну не может быть, чтобы мерзавец не доносил на своего шефа Самому. Няньки есть повсюду...
— Я слушаю, — раздался в трубке знакомый голос, не прошло и пары минут. — В чем дело?
— Господин мэр, тут один из ваших людей набросился на врача и...
— Кто? — перебил тот.
— Господин Иги-Хар Читес.
— А, Читес... — каким-то отстраненно-полинялым тоном промямлил мэр. — Этого я и боялся...
Даммон насторожился:
— Мэтр?
— Что он сейчас делает?
— Называет мэтра Пинеруса заморышем...
— Заморышем? С какой стати?
— Полагаю, это каламбур, мэтр... Он кричит, что в больницу пробрались сузалийские шпионы, а если вспомнить географическое расположение Сузалу по отношению к нам, то...
— Ясно. И за что он так обзывает доктора?
— Читес обвиняет его в том, что тот якобы хочет убить свидетеля...
— Какого свидетеля?
— Так эту самую... Иссет же!
— Пинерус хочет убить Иссет?
Тут у Даммона шевельнулось слабое подозрение, что Форгос неявно и сдержанно, но все-таки издевается — и над ним, и над Читесом, и над всем происходящим.
— Господин Читес так говорит...
— Все понятно. Господин Даммон, действуйте по обстоятельствам. И, простите за торопливость, но у меня сейчас действительно совсем нет времени.
— То есть, вы даете добро на его изоляцию от общества?
— Ну я же сказал, — сухо повторил Форгос, — действуйте по обстоятельствам.
И связь прервалась.
Даммон заглянул в палату, чтобы дать отмашку своим парням. Те вывели упиравшегося и орущего Читеса в коридор.
Пинерус поставил стакан на стол у приборов и рухнул на стул возле пациентки.
— Вам не требуется помощь, мэтр Пинерус? — с участием спросил начальник охраны.
— Нет, нет... — тот нескоординированными движениями помахал рукой перед лицом. — Ничего не... Ну, только позовите Гевиса... и еще санитаров... с каталкой...
Даммон кивнул и привел хлопающего телячьими ресницами ассистента Пинеруса в сопровождении санитаров и грохочущей каталки.
— Спасибо, господин Даммон. Больше мне ничего не нужно.
И, когда охранник покинул палату, врач повернул лицо к ассистенту:
— Отключите аппарат, Гевис. Готовьте каталку, отвезете ее в мертвецкую. Документы потом...
Гевис с содроганием переключил тумблер. Оранжевая лампочка погасла, и наступила удивительная, давящая тишина.
* * *
В предсказанный час комета Аспарити врезалась в пояс астероидов. Астрономы Тайного Кийара отметили это событие, не сводя глаз с экранов своих э-пи. Они не видели подробностей, но в точности знали, что она — там, что она с упорством смерти пробивается на встречу со своей скорой жертвой.
И уж конечно они не предусмотрели, что на пути Аспарити встретится содружество из пяти крупных астероидов, притянутых один к другому прихотью гравитации. Пыля роскошным хвостом, отлетающим назад на тысячи миллионов кемов, комета отчаянно разнесла сплоченную группку, и это ей ничего не стоило. Почти ничего.
Ее траектория изменилась, отклонившись от прежнего курса лишь на чуть-чуть. Отлетевшие от нее кусочки вещества навечно остались заложниками кольца осколков — достойная взятка ради достижения достойной цели.
А цель была уже так аппетитно близка!
Отметив, что Аспарити преодолела препятствие, астрономы связались с линиалом и дали окончательный ответ. Ни обсерватория, ни лучший телескоп на планете, ни сверхмощное оборудование больше уже не понадобятся никому...
Линиал объявил срочную эвакуацию из города.
* * *
Эфий начал приходить в себя, когда рядом что-то щелкнуло. Это было похоже на звук разъехавшихся и снова закрывшихся дверей. В голове все порхало, как будто кто-то запустил туда целый выводок мотыльков, и это ощущение было отвратительным, порождая приливы дурноты. Немного полежав, клеомедянин начал вспоминать события до этого провала. Путешествие по венецианскому каналу, солоноватый запах воды Адриатики и сладостей, праздничные огни и маски, маски, мас...
Он слегка двинул кончиком носа и задел им что-то шершавое. Кажется, эта жутковатая белая маска по-прежнему на нем. Лекарь Чумы усыпил его каким-то газом. Это мог быть только Лекарь — в гондоле не было больше никого!
— Ты проснулся, не прикидывайся, — произнес знакомый, в смысле измененный, но именно тем самым и знакомый голос.
Маску с него сорвали, и тогда Эфий распахнул глаза. Полутемная комната и белеющий ярким пятном клюв Лекаря.
— Вы кто? — снова, как при первой их встрече, спросил клеомедянин, пытаясь сесть.
Стая бабочек в голове пополнилась новыми особями, тошнота подкатила к горлу.
Замаскированный усмехнулся:
— Давай же, задавай следующий вопрос: "где я?" А потом — "что вам от меня нужно?"
Эфий сглотнул, с трудом подавляя рвотный спазм.
— Вот что, пастух с Клеомеда. Пока ты сидел тихонечко, возился с пробирками и ублажал эзотерические мечты Савского, ты никому не мешал. Мне и в голову не могло прийти, что они попытаются сделать из тебя фигуру номер один в этом деле!
— В каком... деле? — запнулся тот.
— Заткнись! Омега чертова, подумать только! И все основание для таких решений — сон малохольного клеомедянского мутанта! Сейчас ты снова наденешь свою маску, и мы поднимемся на крышу, где сядем во флайер. Ты будешь кроток, как одна из овец, которых ты пас на своей вонючей планетке. Иначе, пастух, я не обещаю тебе долгой жизни. Но при определенном благоразумии у тебя есть шанс улететь к своим и прожить столько, сколько тебе отведено. Лишь бы подальше отсюда. В твоей смерти я нисколько не заинтересован.
— Но у меня там никого нет!
— Как же — а твое добросердечное племя? Я даже позволю тебе оставить этот карнавальный наряд. Ты явишься перед сородичами как дух мести. Они ведь вышвырнули тебя в дырку под скалой, да?
Эфий ужаснулся. События двадцатилетней давности встали перед ним, словно все было только вчера:
— Не отправляйте меня к ним! Только не к ним!
— Ты что, предпочтешь смерть? Не верю. У тебя еще есть время подумать, пока мы добираемся до ТДМ... Ну все, баста! Вставай и идем!
Сильная рука вздернула его за шиворот, как безвольную марионетку. Он переступил и едва не повалился на пол.
— Я не могу идти, господин неизвестный. У меня ноги заплетаются. Вы чем-то отравили меня, — смело взглянув в черные провалы-глаза маски, сказал Эфий с той твердостью в голосе, которой Лекарь от него явно не ожидал и оттого озлобленно ругнулся.
Тело почти не повиновалось, но от пережитых воспоминаний и связанного с ними ужаса голова заработала на удивление ясно. Клеомедянин начал видеть взаимосвязи, причины и следствия, истинное и ложное с той легкостью, которой никогда в себе не подозревал. Так, точно вместе с маской этот страшный человек сорвал с его лица повязку, закрывавшую до сих пор глаза. И Эфий вдруг понял, что именно должен сделать, и увидел, что сможет это сделать.
— Можно хотя бы воды попить? — спросил он. — Я тогда и встать смогу, и пойти...
Лекарь Чумы оглянулся на стол, где стояла ваза с какой-то снедью, бокал и бутылка воды. Он не стал наливать, а подал Эфию всю бутылку.
Тот вдруг что есть сил вцепился в его перчатку, произнес что-то, глянув в глаза, и пинком обеих ног отбросил к противоположной стене, слегка ударившись по инерции о притолоку плечом и лопаткой. Несмотря на то, что Эфий был не так уж и силен, а тем более после отравления, Лекарь никак не мог прийти в себя. Клеомедянин же, заныв какой-то мотив на совершенно незнакомом языке, поднялся и с бутылкой в руке подошел к нему.
— Атме, атме, асани, асани! — зашептал бывший пастух, став перед лежащим на колени и делая рукой странное движение, точно тянул к себе невидимые длинные волосы на лице — вернее, на маске — незнакомца. — Аярэй, аярэй... инасоутерро... атме... атмереро... асани, асани!
Вода в бутылке замутилась, точно курильщик выпустил в горлышко сигаретный дым. Тело Лекаря Чумы обмякло.
Эфий бормотал еще какое-то время. Страх медленно уходил. Он понял, что сделал почти невозможное — одолел человека, который был гораздо сильнее него во всех отношениях. Результат такой же, как под присмотром Калиостро. Но то были игрушки, а настоящая схватка произошла только что.
Переведя дух, клеомедянин защелкнул крышку и сунул бутылку в карман своего плаща-балахона. Дрожь в теле постепенно унялась, да и бабочки куда-то улетели. Лекарь говорил о флайере на крыше, а это значит, что в нем и предстоит лететь на поиски Калиостро-старшего и его псиоников, чтобы рассказать о...
Да, а о ком рассказать? Кто это?
Эфий развернулся и одним движением сдернул носатую маску с лица неизвестного. Зрачки его расширились:
— Не может быть! — беззвучно прошептал он одними губами. — Но зачем?!
* * *
Эфимия и Луис прощались на взлетной площадке перед флайером. Сильный ветер захлестывал их и толкал то в одну сторону, то в другую. Оба Калиостро — старший и младший, Фанни и Джоконда ждали их в стороне.
Нью-Йорк с высоты восемнадцатого яруса был виден от края и до края, но сегодня над ним летели сумрачные облака, сбиваясь в стаи и грозя скорой бурей. Было не по-весеннему холодно.
Девушка стыдилась посмотреть Луису в глаза и отворачивалась, а он то и дело отлеплял от лица длинные светлые волосы, остервенело расшвыриваемые ветром.
— Как хотя бы вас зовут? — спросил он.
— Нэфри. Но я тогда не знала... и она тоже...
Юноша кивнул:
— Я понимаю. Вы не переживайте, я все понимаю, все будет хорошо. Давайте просто обнимемся на прощание, а потом для каждого из нас все начнется сначала.
Эфимия замялась, но потом сделала шаг к нему и обвила его шею руками.
— Луис, она еще очень юна и многого не понимает, — шепнула она, прижимаясь щекой к щеке Луиса. — Когда она вернется, то будет другой. Просто наберитесь терпения. Она подрастет — это будет так скоро, что вы еще станете жалеть! И, если все правильно, если оба вы не ошибаетесь в выборе, все будет в порядке.
— Я знаю. Может быть, мне все же полететь туда с вами?
— Нет. Не стоит. Вам лучше встретить ее... там, где принимающий портал... Вместе с ее родителями.
— На Тибете?
— Да. Ведь, если я правильно поняла, именно туда забросит ее из Пирамиды Путешествий, когда я вернусь... или не вернусь к себе домой...
— Вы вернетесь. И Эфимия вернется.
Луис добродушно улыбнулся и поцеловал ее в щеку:
— Счастливого пути!
— И вам!
Она увидела, как дед Калиостро отошел в сторону, приняв чей-то вызов на ретранслятор и махнув им рукой, чтобы подождали. Дик, все еще чувствовавший себя виноватым за агрессивное поведение, был преувеличенно вежлив с подошедшей к ним Нэфри в облике его дочери. И та понимала его чувства — и облегчение, связанное с тем, что все прояснилось, и неимоверную тревогу в ожидании, чем все закончится. Даже Фанни вопреки обыкновению не подначивала его и не шутила, хотя уже успела прийти в себя и была настроена весьма оптимистично.
