Эльфантина. Союз стихий

В трактир она вернулась разбитой, точно гуляла не по вымощенной улице, а карабкалась по крутому склону. Аурика забылась тяжелым и тревожным сном, а когда открыла глаза, мир был прежним. Но это не вернуло ей хорошее настроение, ведь теперь она знала: так будет всегда. На смену дню неизбежно придет ночь, и черное небо опять нависнет над ней подобно траурному покрывалу.

Лоредан приказал собираться в путь. Аурика покидала трактир без сожалений. Пусть Лоредан утверждал, что это лучшее заведение города, ей оно пришлось не по нраву. Конюшни в Гелиополе и то чище, и пахнут слаще.

Площадь перед трактиром была заполнена людьми. Горожане прознали, что за необычные гости здесь поселились, и явились поглазеть на гелиосов, словно те редкие животные. Аурика ловила на себе десятки взглядов, ощущая кожей людское любопытство.

Величественно вскинув голову, она шагнула к дормезу. Пусть смотрят, если хотят. Она покажет им, какова из себя истинная госпожа. Но план горделивого шествия был сорван маленьким оборванцем, кинувшимся ей под ноги. Он что-то кричал, но она не слушала. Руками, перемазанными сажей, он схватил подол расшитого вручную платья, оставив на дорогой ткани следы копоти. И, как будто этого было мало, он едва не сбил ее с ног.

Взбешенная наглостью мальчишки, Аурика оттолкнула его. Он был таким щуплым, что отлетел от ее удара на несколько шагов и упал в придорожную пыль, расшибив ладони о тротуарную плитку.

− Прочь! − крикнула она. − Все прочь!

Повисло молчание, нарушаемое плачем ребенка. Лоредан выбежал из таверны на шум. Аурика облегченно вздохнула при его виде. Она продемонстрировала мужу испорченное платье, но вместо того, чтобы посочувствовать ей, он направился к оборванцу.

Мальчик сидел на земле, прижимая к груди окровавленные ладошки. Лоредан опустился перед ним на колено, взял его руки в свои и осмотрел раны. Покачав головой, он достал платок, разорвал его надвое и перевязал ладони ребенка. Прежде чем сесть в дормез, где его ждала супруга, он дал попрошайке несколько монет, что, по мнению Аурики, было совершенно неприемлемо.

− Ты не заступился за меня, − обвинила она мужа, едва он устроился рядом с ней в дормезе.

− Мне не показалось, что ты нуждалась в защите, − ответил Лоредан. Его голос звучал глухо, как если бы он говорил через силу. − Что плохого тебе сделал ребенок?

− А мое платье? − она расправила юбку, показывая нанесенный ущерб. − Оно не подлежит восстановлению. Между прочим, это гелиопольский щелк − самая дорогая ткань в мире. Я уже молчу о вышивке.

− Платье можно попробовать отстирать, − Лоредан бегло взглянул на черные пятна и отвернулся к окну. − Это просто сажа.

− Отстирать?

От возмущения у Аурики перехватило дыхание. Она не находила слов. Кто этот гелиос рядом с ней? Где ее любящий и заботливый супруг? Не может быть, чтобы Лоредан остался глух к ее страданиям.

− Аурика, − он посмотрел ей в глаза твердо и даже сурово. Она не привыкла к подобному взгляду. Он мог так смотреть на подчиненных, но на нее он всегда глядел с нежностью. − Это лишь платье. Если оно, по-твоему, испорчено, я куплю тебе новое. Но впредь, будь добра, веди себя сдержано. У мальчика не было злого умысла. Он проголодался и надеялся найти у тебя помощи. А ты, не пожелав оказать ее, оттолкнула ребенка.

На глазах Аурики выступили слезы. Она смахнула их дрожащей рукой. Впервые Лоредан был строг с ней. Эту его сторону она прежде не знала. На секунду она усомнилась в правильности решения отправиться с ним в чужие края.

− Мое солнце, − Лоредан привлек ее к себе, − тебе многому предстоит научиться. Я прошу одного: не будь требовательна к людям. Дай им шанс. Дай шанс мне доказать, что наша новая жизнь может быть не хуже прежней.

Руки Лоредана обвили ее талию, и она забыла о сожалениях. Как она могла усомниться в его любви? Для себя она решила, что его симпатии к низшим ни что иное, как жалость сильного к слабому. В конце концов, его доброта одна из причин, по которой она его полюбила.

Аурика великодушно простила мужу грубость, списав ее на расшатанные нервы.

* * *

Они миновали соседний с Калидумом город, не заезжая в него. Дормез катил мимо городских стен, когда Аурика услышала странный звук. Кто-то постукивал по крыше экипажа. Тук, тук-тук, тук, тук-тук-тук-тук.

Она выглянула в окно и обомлела. С неба лилась вода.

В Гелиополе были горные озера. Аурика часто любовалась их гладью. Иногда она даже купалась. Но в целом была равнодушна к воде, как и все гелиосы. В их жизненных циклах она не играет особой роли.

Через распахнутые городские ворота, Аурика видела низших. Они смеялись, подставляя лица и ладони под капли. Совсем как гелиосы под солнечные лучи. И в этом сходстве ей мерещилось святотатство.

− Что это? − спросила она.

− Дождь. Вода падает с неба. Она орошает посевы, и на них растет зерно.

− Дождь, − повторила она незнакомое слово. − Это слезы Небесного отца? Отчего он плачет и почему его горю радуются низшие?

− Это первый дождь после нескольких лет засухи, − сказал Лоредан. − Не думаю, что Небесный отец опечален. Слезы, как и тепло, что он посылает на землю, его благодать. Дар всем живущим.

Аурика поверила мужу, но наотрез отказалась выходить из дормеза, пока дождь не закончится.

Остаток пути прошел без приключений. Аурика привыкала к смене дня и ночи. И хотя она жестоко страдала, стоило солнцу скрыться за горизонтом, страха больше не испытывала. Солнце всегда возвращалось. Надо только подождать.

Они въехали в столицу на рассвете — город только-только просыпался. Аурике понравилась архитектура Элефантины. Хоть той и было далеко до вырубленного в горах цвета песчаника Гелиополя. Дома элефантийской знати с резными ставнями и статуями были грубы по сравнению с дворцами Гелиополя, но в них присутствовал свой шарм.

Но особенно Аурике понравилось название столицы низших — Элефантина. Слово было из языка ее народа и в переводе на всеобщий означало 'город фонтанов'. Название не давало низшим забывать, кому они обязаны своим процветанием. Когда-то именно гелиосы заложили город на пересечение торговых путей.

Люди здесь одевались богаче. И пахло от них лучше. Впервые с момента отъезда в сердце Аурики зародилась надежда, что она свыкнется с новым домом. И если не полюбит его, то по крайней мере не возненавидит.

Лоредан заранее позаботился о жилье. Они поселились в двухэтажном особняке, правая сторона которого выходила на одну из главных площадей, а левая — на бескрайний океан. Никогда еще Аурика не видела столько воды. Водная стихия пугала ее, и она предпочла комнату с видом на площадь.

На следующий же день после приезда Лоредан ушел по делам, и она осталась одна. Не было подруги, которая бы скрасила ее одиночество. Такой одинокой Аурика никогда себя не чувствовала.

Лоредан окружил ее роскошью. Она ни в чем не нуждалась. Лучшие портнихи и дорогие ткани были к ее услугам. Изысканные ковры, роскошная мебель, украшения из золота и драгоценных камней, покорные слуги. Все, что пожелает сердце, бросил Лоредан к ногам Аурики. Отчего же она была так несчастна?

Глава 7. Центр мира

В тот момент, когда дормез с солнечными пересек главные ворота столицы, в скромные северные ворота на лошадях въехали двое путников. Благодаря потрепанной одежде и осунувшимся от голода лицам они легко смешались с толпой бедняков.

— Дальше нам не по пути, — Элай натянул поводья, сворачивая в переулок.

Джеймс попрощаться не успел, как тот исчез из виду. Он был не самым приятным в общении типом, к тому же его компания сулила неприятности, но оказаться одному в столице было еще хуже.

Предоставленный самому себе Джеймс слонялся по городу без дела, привыкая к шуму, толкотне и пестрым краскам. Все здесь было чуждым. Джеймс впервые увидел фонтан — глубокая бетонная чаша, статуя девушки с кувшином, из которого в чашу лилась вода. Казалось, девушка вот-вот поднимет голову и подмигнет ему, так искусно она была сделана.

Люди носили изящные наряды, не то что в его родной деревне, где превыше всего ценилась теплота одежды, а уже после красота. От горожан приятно пахло. Особенно от женщин. Они источали аромат, словно клумбы близ фонтанов.

Деревья и те отличались — с широкими, мягкими листьями, пахнущими свежестью, если помять их в пальцах. В северном лесу росли только сосны-гиганты с корнями, уходящими глубоко под землю, и листьями-иголками, колючими, как жизнь на севере.

Но главное никто не кидал в Джеймса камнями и не выкрикивал оскорблений. И хотя люди по-прежнему его сторонились, он впервые не чувствовал себя отверженным. Джеймс будто попал в сказку. Но в отличие от сказки в реальности требовались деньги, а их не было. Поэтому он первым делом решил продать лошадь и поискать работу. Кузнец он отличный, прокормить себя сумеет.

На дверях первой же кузницы на его пути висело объявление. Читать Джеймс не умел и прошел бы мимо, не взглянув на объявление, не будь там рисунка — два лица, в одном из которых он опознал собственные черты. Искаженные, но вполне узнаваемые.

Гонимый страхом, он бросил лошадь и пошел прочь от кузницы, едва сдерживаясь от перехода на бег. Его разыскивают как преступника! Дела совсем плохи, ведь при побеге Элай убил трех солдат. Горло сдавило, как будто на нем опять затянули веревку.

Остаток дня Джеймс бродил по столице, шарахаясь от прохожих. Солнечный свет, который он так редко видел на родине и которому обрадовался поначалу, казался ему теперь досадной помехой. На свету все тайное становится явным. То ли дело ночь. Темнота надежно скрывает тайны и пороки.

Когда на город опустилась долгожданная ночь, перед Джеймсом возникла новая проблема. Где ночевать? Он набрел на глухой переулок, куда не выходило ни единого окна. Подходящее для ночевки место. Он устроился у стены, подтянул ноги к подбородку и попытался расслабиться на жесткой каменной мостовой.

Но только Джеймс задремал, как его разбудили голоса. Не помня себя от страха, он вскочил и выбежал из переулка.

До утра он скитался по спящей столице, опасаясь громких звуков. К рассвету так устал, что с трудом стоял на ногах. Впереди ждал наполненный паникой день, а за ним бессонная ночь и так по кругу.

Ужаснувшись перспективе, Джеймс остановился. Это не жизнь. Невозможно вечно прятаться. Усталость и голод его доконают. А раз его все равно ждет смерть, то какой смысл бегать?

У первого встречного он спросил дорогу к дому главы. Горожане называли его дворцом, а главу — первым магистром. Джеймс добрался туда ближе к полудню, сорвав по дороге одно из объявлений со своим изображением в качестве доказательства.

Дворец был огромен. Настоящая каменная глыба с башнями и балконами. Во дворце легко могли поселиться все его односельчане, и еще осталось бы много места. Должно быть, люди внутри пользуются картой, чтобы не заблудиться во множестве комнат.

Солдаты на воротах во дворец удивились приходу Джеймса. Еще больше их поразило желание сдаться на милость властей. После сравнения с рисунком ему заломили руки — как будто он оказывал сопротивление! — и повели во дворец.

Они миновали внутренний дворик с фонтаном и цветами в кадках. Джеймс, впервые встретивший цветы в столице, не уставал восхищаться их хрупкой красотой. Брызги фонтана попали на лицо, и он распахнул от удовольствия рот. До чего теплые капли! Пение птиц и журчание воды ласкало слух. В воздухе витал сладкий аромат. Волшебное место! Здесь, наверное, живут боги. Даже если сегодня ему суждено погибнуть, он ни о чем не жалеет. По крайней мере, перед смертью он побывал в прекрасном месте.

Увы, темница во дворце не отличалось от темницы в его деревни. Она была такой же темной, маленькой и вонючей. Разница лишь в том, что подвалы Эльфантины были забиты под завязку. Но как опасному преступнику Джеймсу выделили отдельную камеру. И то хорошо. Хватит с него одного знакомства в преступном мире.

Его накормили, и он, наконец, выспался. Жизнь в заточении была не так уж плоха. У него была крыша над головой и сносный обед. Но передышка длилась недолго. Через два дня за Джеймсом пришли. Он ожидал, что его выведут на площадь перед людьми, как это делалось в его деревне, где суд был делом публичным. Но вместо этого его привели в огромный зал — узкий и длинный как просека в лесу. Со сводчатым потолком, поддерживаемым колоннами. Зал был абсолютно пуст, ни одного предмета мебели, не считая кресла на возвышении высотой Джеймсу по грудь.

Джеймса подвели к возвышению. Пожелай он забраться наверх, пришлось бы карабкаться — лестница отсутствовала. На возвышение никого не было, и Джеймс развлекался изучением кресла. Низкое и широкое, оно было инкрустировано золотом и драгоценными камнями. Последние сверкали так, что слепило глаза. Поглощенный созерцанием, Джеймс не заметил, как дверь позади кресла открылась, и на помост вышел мужчина в распахнутом кафтане. Он выглядел усталым и неряшливым: вокруг глаз залегли темные круги, под ногтями скопилась грязь, борода была не чесана, волосы сальными прядями свисали на лицо. Этот с виду нечистоплотный человек по-хозяйски расселся в богато украшенном кресле. Поерзал, удобнее устраиваясь, так, словно делал это изо дня в день, и лишь потом взглянул на Джеймса.

— Как тебя зовут? — зычный голос мужчины прокатился по залу подобно снежной лавине.

— Мое имя Джеймс, я родом из деревни близ Норта, что на границе северного леса.

Один из солдат толкнул его в спину и велел присовокупить к сказанному почтительное 'первый магистр'. Джеймс исполнил приказ.

— Ты тот самый Джеймс, который убил трех моих людей и сбежал? — уточнил Валум.

— И да, и нет, первый магистр. Я никого не убивал. Со мной перевозили преступника. Смерть ваших людей его рук дело. Я же совершил побег, потому что был осужден несправедливо.

— Вот как, — магистр пригладил бороду. — Тебя обвинили в предательстве. Ты якобы передавал сведения снежным. Это правда?

— Нет, — Джеймс тряхнул головой. — Моя вина в том, что когда-то давно над моей матерью надругался снежный, и на свет появился я. Люди в деревне ненавидят меня.

Валум кивнул и погрузился в раздумья. Когда он заговорил вновь, его интересовало вовсе не преступление Джеймса, а его происхождение.

— Дети, рожденные от союза со снежными, большая редкость. Северяне — вот ведь дикий народ — убивают их в младенчестве, не думая о том, сколько пользы они могут принести. Правду ли говорят, что полукровки наследуют способности снежных?

— Правда, — признался Джеймс и коснулся волос. Он потихоньку привыкал ходить с непокрытой головой.

— Расскажи мне о них, — Валум подался вперед, вперив взор в Джеймса. — Что ты умеешь?

— Я хорошо вижу в темноте. Лучше, чем любой человек. Еще я стоек к морозам. В общем, ничего особенного.