Они подозревают, что я с Темным дурью торгую? Абсурд! Я даже усмехнулся. Но затем понял, что им это абсурдом не кажется. Какие могут быть с Темным дела? Только темные...

Я понял, что так просто они не отвяжутся. Опер мигом просек, что я — слабое звено. К быкам Тем-ного не подступишься, а вот есть молодой, студент, недавно вовлеченный в преступный бизнес. Подловить и заставить сотрудничать — милое дело.

Но сотрудничать мне не хотелось. Отчасти из-за убежденности, что если стал доносчиком, то это навсегда. Потом не отвяжешься. Отчасти потому, что я был зол на милицию. Пить не давали — я чуть не загнулся, еще и били! И хотя душой я понимал, что такие, как Темный, должны в тюрьме сидеть, и опер не для себя, для людей старается, борется с наркоторговцами. И все же мне не хотелось ничего говорить. Я был уверен: все разрешится потом. Я доверял новой интуиции.

— Видите ли... У меня нет с ним никаких дел. Я слышал, что он криминалом занимается, но только слышал. Я ничего не знаю.

— Нет никаких дел? А в его машину зачем садился? Просто так Темный никого к себе в машину не сажает, я-то уж знаю. Не юли со мной, очень не советую!

— Да, садился, — признал я. — У нас с ним личные дела. Никакого криминала.

Мой ответ опера не удовлетворил.

— Личные? Не знал, что Темный педик. Вроде бабами всегда интересовался.

Я молча проглотил насмешку.

— Не хочешь говорить? — жестко и даже злобно сказал он. — Думаешь: взяли без дури, так и с рук все сойдет? Так это поправить можно.

— Вот, — он выложил передо мной на стол крошечный пакетик с беловатым порошком. — Изъято у тебя во время задержания. Знаешь, сколько весит? Лет пять, если чистосердечно признаешься, а если нет...

Ну, это вовсе беспредел! Я все понимаю, сам ненавижу дилеров, видел, какими люди становятся после таких доз! Но сидеть за них не собираюсь!

— Ничего у меня не было! — твердо сказал я. — Я сроду дурью не торговал и не пробовал!

— А у меня и свидетели найдутся, — проникновенно сказал опер. — И отправишься ты отсюда не домой на мягкую постель с девочками, а на нары к уголовникам, которые из тебя девочку сделают! Понял? Твой дружок нам все про тебя рассказал и, где надо, подписал.

Опер махнул перед моим носом какой-то бумагой. Я остолбенел. Неужели Костик? Не может быть! Но сомнения оставались. Кто знает, что Костик делал, когда я был в отрубе? Может, действительно, с мен-тами 'сотрудничал'? Когда плохо, легче, если находишь виноватого. Даже если знаешь, что виноват сам.

— Повторяю вопрос: куда ты ездил с Темным? Где он берет товар, через кого распространяет, с кем работает?

— Да не знаю я!

Вот же, оперативник! Говорят, они насквозь людей видят. Что же, не видит, что я говорю искренне? Или не хочет видеть?

— Ну, ладно, некогда мне с тобой нянчиться. Ковалев! — крикнул опер, и в дверь протиснулся уже знакомый конвоир. — В камеру!

— Руки за спину, — ласково сказал милиционер. — Привыкай.

Я понял, что в камеру мне нельзя.

Сильный толчок обеими руками застал мента врасплох, и он неловко повалился на пол. Я побежал по коридору, совершенно не зная, куда бегу. Ведь я не помнил, как оказался в камере.

— Стоять! — заорали вслед, но я уже завернул за угол. Никого. Мелькнувший в дверном проеме ав-томобиль дал понять, что я на правильном пути. Повезло!

Я на скорости проскочил мимо стекляшки с сидевшим за окошком дежурным. Он привстал, запоз-дало среагировав на крик, но я уже был на улице.

Этот район я не знал, но было не до размышлений. Я припустил так, как не бегал никогда в жизни. Оглянувшись, я увидел погоню. Ковалев и опер. Я свернул в первый же переулок, раздумывая, не спрятаться ли в каком-нибудь дворе? Рискованно: двор может оказаться непроходным, и тогда меня вновь повяжут. И доказать, что я не верблюд, будет гораздо сложнее, если вообще возможно. На воре ведь и шапка горит!

Я снова оглянулся. Менты не отставали, хотя конвойному было непросто — с автоматом не разбе-гаешься. Второй, опер, был совсем близко. Хорошо бегает, гад! Впереди я увидел набережную. Казалось бы, безумие — бежать туда, на открытое пространство, но отчего-то знал, что только там я спасусь. В ста метрах возвышался Литейный мост, и я рванул к нему. Не разум, а инстинкт двигал мной, и я верил, что все делаю правильно.

— Стой! — задыхаясь, кричали вслед, и я услышал звук приближающейся сирены. Почти середина моста.

Я посмотрел вниз. Плескавшаяся внизу Нева как будто приблизилась. Вода звала меня. Я не чув-ствовал страха, напротив, это было спасение! И я прыгнул.

— Ты куда-а-а?!

Крик мента растянулся в тугую, свистящую в ушах струю. Удар — и волны сомкнулись над голо-вой. А пошли вы все, апатично думал я, погружаясь в бездну. Я не пытался всплыть, зная, что наверху сей-час начнутся поиски, шум, крики. Я хотел тишины и покоя. Здесь я наслаждался и тем и другим.

Ну, и течение! Меня закружило и поволокло, да так, что даже мертвецу стало страшно. Дна я не видел, но чувствовал, как течение тащит меня по камням и песку. Я погружался все глубже, поток всасывал меня в гигантскую подводную воронку.

Невероятно, но под толщей воды стало будто светлее, и я увидел живые тени, скользящие ко мне. Русалки, подумал я, точно — русалки.

— За нами, за нами, — беззвучно сказали они, и я поплыл следом, изумленно глядя на их гладкие, синеватые тела с длинными, прижатыми к бедрам руками. Никаких рыбьих хвостов не было, тела были обычными женскими, причем как на подбор, без изъяна, не худые и не толстые. Невольно залюбовавшись, я подумал, что женщины и были созданы жить в воде, а жизнь на земле совершенно им не подходит. У многих народов есть легенды о женщинах, вышедших из воды. Вода это жизнь, женщина — тоже...

Одна неожиданно отстала и, взмахнув руками, по широкой дуге спланировала ко мне. Я разглядел бледное красивое лицо под гривой длинных черных волос. Странно, в ту минуту я не думал о русалках, как о мертвецах или утопленницах. Для меня они живые, я и вижу их живыми!

— Скажи имя! — прошептала она. Ее нагое тело, казалось, излучало свет на фоне странной и ко-леблющейся фиолетовой тьмы, в которой исчезли ее подружки.

— Андрей, — околдовано прошептал я.

— Андрей! — повторила она, и я, словно во сне, ничуть не удивился тому, что она говорит в воде, а я могу ее слышать. Я видел, как шевелятся ее губы, видел кромку белых зубов, и не удивлялся, в глубине равнодушной памяти отмечая, что нормальный человек давно бы наглотался воды и утонул.

Все так и должно быть — мелькнуло в голове, и я не понял, моя ли это мысль или слова русалки?

Она дотронулась до меня. Сначала осторожно, затем сильнее, засмеялась и 'облетела' кругом, па-ря в воде, как странная белая птица.

— Плыви за мной, Андрей! — она понеслась вниз, туда, где исчезли подружки. Я поплыл. Поплыл — не то слово. Я не двигался — я тоже парил, вдруг, в один миг сообразив, что здесь не нужно прилагать усилий — надо просто желать плыть.

Вместе с ними я завис над бездной. И вдруг все они бросились врассыпную. Я остался один, изум-ленно оглядываясь по сторонам, и с ужасом понял, что не знаю, где верх, где низ. Я даже не мог сказать, был ли я в реке. Со всех сторон клубилась фиолетовая мгла, и я в панике заметался, не зная, что делать.

И почувствовал нечто. Кто-то подплывал ко мне. Я не мог видеть, но отчего-то знал, что это суще-ство плывет именно ко мне. Я вспомнил. Забытый сон наяву вторгался в сознание, порождая древний, пер-вобытный ужас. Самое страшное было то, что я не мог бежать. Не потому, что не мог, а потому, что не смел, точно зная, что бежать бесполезно, и что опасно разгневать поднимавшегося из глубины.

Он явился неожиданно, возникнув из клубящейся тьмы. Существо, плавающее передо мной, было настолько фантастическим, что я подумал, что сплю. У него было темное, бугристое тело, с двумя мощны-ми, вполне человеческими руками и большой бочкообразной головой. Но ниже пояса ничего человеческого не наблюдалось, лишь мерно колыхались десятки черных двухметровых щупалец. Мутант, подумал я. Му-тант был бородат и совершенно лыс. Вытянутый, морщинистый череп его вызывал отвращение. Лицо ши-рокое, скуластое, как у монголов, но вместо азиатских 'щелочек' глядели два выпуклых рыбьих глаза. Монстр смотрел прямо на меня, в то же время я не мог понять, куда именно он смотрит. Эти жуткие глаза, изредка моргая, глядели равнодушно и цепко. Мне казалось, чудовище видит меня насквозь...

— Здорово, утопленничек! — произнесло чудище, и я дернулся, как пораженный током. Оно еще и говорит! Впрочем, русалка тоже говорила. Что за бред? Как они говорят под водой?

— Никак не оклемаешься? — затряс бородой мутант, и я догадался, что он смеется. — Ничего, в первый раз всегда так. А после привыкнешь.

Я молчал, не зная, что сказать. Да и, признаться, рот открыть боялся, ведь я же под водой! Как в первый раз под водой глаза открыть страшно. Открываешь — а они не открываются. Вот так и сейчас.

— Да ты не пужайся, говори! — махнул рукой мутант. — Как тебе здесь?

Я молчал, как рыба.

— Ты, часом, не немой?

Неужели здесь можно разговаривать? Я помотал головой и осторожно приоткрыл рот. И ничего не почувствовал. И воздух из меня не вышел. Вода давно была внутри. От этой мысли меня вывернуло наизнанку.

— Вот хилый народ пошел, — наблюдая за моими корчами, благодушно произнес мутант. — Ну, ничего. Пройдет. Поплавай, осмотрись, потом и работу тебе найдем.

Какую еще работу? Заметив проблеск внимания в моих глазах, мутант гордо выпрямился:

— Я — Слизень! Твой хозяин и хозяин реки! Здесь все мое, понял! И все мне повинуются! Забудь, что был человеком. Ты — утопленник, и ты — мой до скончания дней!

Он говорил, и слова Слизня впечатывались в мозг, каленым железом перечеркивая прошлую жизнь. Я навеки останусь здесь?

— Был Охрим до тебя. Старый был, сгнил совсем, никуда уже не годился. Даже утку утопить бы не смог. Ты молодой, сильный... — ноги-угри схватили меня, ощупывая, как купленную вещь. Ничего омерзи-тельней этого я еще не испытывал, но вырываться не посмел.

— Слушай мою первую волю: пойдешь с ней, — он отпустил меня и указал на русалку, неслышно возникшую за моей спиной, — Анфиса отведет тебя к Архипу. Он научит всему. Угодишь мне — будешь жить, как раньше не мечтал! Власть получишь над живыми и мертвыми...

Он еще что-то говорил, но я уже не понимал, целиком захваченный мыслью, что есть жизнь после смерти, есть! Но что она такая — не снилось в самых страшных снах.

Анфиса плыла впереди, я следовал за ней. Странная мгла рассеивалась, и вокруг простерся обыч-ный донный пейзаж: покрытые слизью черные валуны, в незапамятные времена притащенные ледником, качающаяся речная трава и стайки шныряющих над нею рыбин. Не знаю как, но я отлично видел под во-дой; конечно, хуже, чем на поверхности, но все же очень далеко. За десяток-другой метров от глаз не укры-валась ни единая мелочь. Я мог пересчитать чешуйки на боку неторопливо плывущей рыбы и зубы лежаще-го на дне черепа.

Речные пути отличались от земных так же, как асфальтовые магистрали — от невидимых людям птичьих дорог. Мы плыли без устали, ловя речные потоки или лавируя в них, но даже плыть против течения было легко. Вода помогала, нежно обвивая и неся вперед мое тело. Лишь раз я испугался, когда над головой с ужасающим шумом пронеслось что-то огромное. Река качнулась в берегах, и я вместе с ней. В следующий миг я понял, что это, наверно, 'Метеор', но страх проходил медленно.

— Это быстрый корабль, — сказала Анфиса. — Не бойся, но и близко не подплывай. Архип одна-жды подплыл — так ног и лишился.

— Кто это — Архип? — спросил я, понемногу успокаиваясь. Анфиса замедлила ход:

— Утопленник, как и ты. Только старый. Ни на что не годится...

Я хотел спросить: что значит — ни на что, но тут мы вплыли в какой-то канал. Я испугался, что здесь нас заметят. Анфиса уловила мое беспокойство:

— Не бойся: люди нас не видят.

— Почему?

— Потому что я так хочу, — улыбнулась Анфиса. Я плыл за ней, представляя себе, как, должно быть, занятно мы выглядим: скользящая под водой нагая девушка и парень в одежде...

Канал был жутким местом. Я и не подозревал, что его можно так загадить. Дно представляло жут-кое, в чем-то даже сюрреалистичное зрелище: изъеденные ржавчиной остовы конструкций, гнилые бревна, осколки стекла и битый кирпич, куски строительной арматуры и обросшие подводным мхом булыжники. Раздвинув бледно-зеленые стебли, из-за водорослей выплыл старик с длинными волосами и бородой до по-яса. Его морщинистое, худосочное тело было странно коротким, и спустя мгновение я понял, почему. Обе ноги были обрублены по колени, но здесь, под водой, ему это не мешало — двигался он достаточно быстро. Как и Анфиса, он был наг, и мой взгляд невольно приковали неестественно большие, словно распухшие, гениталии.

— Ты, что ли, новый утопленник? — спросил он, почесав впалую грудь разлапистой пятерней. А плечи у старика ничего, отметил я, в молодости здоровый был...

— Он, — сказала русалка. — Андреем его зовут.

— Андрей, значит, — утопленник подергал себя за бороду и окинул осуждающим взглядом. — И с чего тебе, Андрей, жизнь не мила стала?

— Тебе-то, старый, какая разница? — недовольно ответила Анфиса. — К нам по своей воле прихо-дят, сам знаешь.

— Знать-то знаю, — вздохнул утопленник, отводя неприятные белесые зенки. — И не старый я, не старей тебя...

Судя по взгляду, последняя фраза мертвеца Анфисе не понравилась.

— Слизень велел рассказать, что да как. И научить, чему знаешь. А я поплыла, дела у меня, — Ан-фиса провела рукой по моему плечу. — Не скучай, Андрюша, скоро увидимся.

Вильнув стройными ногами, русалка поплыла прочь. Признаюсь, мне не хотелось переводить взгляд на старого уродливого утопленника. Но пришлось.

— Меня Архип зовут, — сказал мертвец. — Пойдем.

Мы отплыли куда-то. Стало немного глубже, вода потемнела, и, наконец, перед глазами открылась большая песчаная воронка. Словно бомба взорвалась. Архип спланировал и уселся на дне воронки. Я при-сел рядом, чувствуя, что мне то и дело хочется вздохнуть — но никак. Архип заметил и, криво улыбнувшись, сказал:

— Дышать хочется? Это пройдет, дай время. Когда утонул-то?

Я никак не мог вспомнить. Да и какая ему разница?

— С неделю назад... наверно.

— Домой, верно, тянет? — спросил он, и сам же ответил. — Вестимо, тянет. Я помню, тоже домой приходил, в окно стучал. Только перепугал всех до смерти. Хе-хе. Значит, Слизень тебя ко мне послал? Учиться? Что ж, научу, дело нехитрое, а времени у тебя теперь много будет. Детей своих переживешь и вну-ков...

Он говорил медленно, со вкусом смакуя каждое слово. Взгляд его бесцветных, навыкате, глаз блуж-дал по мне, как по обычной речной твари. Я слушал, и мне казалось, что я сплю.

— ...ты утопленник, не человек, так что забудь тех, что наверху. Забудь всех, кого знал. И отца и мать. Заместо них теперь Слизень будет. Люди нам не товарищи. Будешь к людям ходить — только хуже им и себе сделаешь... И людской закон над тобою не властен. Бойся лишь Слизня — он твой господин!