Отбор. Как царевна мужа выбирала

И меня стали бить током.

— Это я-то старая кошёлка? — гналась за мной домовуха, кидая в меня невидимые шарики. А я удирала. Эх, неудобно в длинной сорочке. Я уж к порткам попривыкла за эти дни.

— Ну прости, бабушка! Само вырвалось.

И только тут домовуха стала меня разглядывать.

— А ты кто?

— Русана.

— Чудеса! — вскинула она руки. Старушка была мне по пояс, поэтому для того, чтобы глядеть на неё не снизу вверх, а прямо, приходилось садиться на корточки. — И чавой-то тебе надобно?

— Книги хотела взять для Зорьки. Она плохо читает. Детские лучше всего. Сказки, может быть?

— Сказки, говоришь? — задумалась домовуха, уже позабыв о нашей ссоре. — Давай сперва с азбуки начнём, а уж потом сказки.

— Как скажешь, бабушка. А ей можно? Это ж царская азбука...

— А она сейчас твоё тело имеет?

— Да.

— Тогда можно, — кивнула старушка.

— И не называть меня старушкой! — услышала мои мысли домовуха.

— Хорошо, бабушка.

Мне принесли толстенную книгу, которую я едва смогла приподнять. Как же я сама по ней училась-то?

— Так не носила её никуда. Здесь и сидела на полу.

— Царевну не выпустят из башни, — отринула сразу мысль о том, что прислать сюда подругу.

— Башню кто охраняет?

— Так братец твой.

— А, ну, тады ступай, дочка.

Я уж-было испугалась, что уйду ни с чем. Но домовуха велела не морочить себе голову.

— Благодарю, бабушка.

— Сама-то давно не приходила. Да книги не спрашивала.

— Ой, бабушка, мне сейчас не до чтения. Я бы с радостью, коли б выдалось времечко.

— Так скоро замуж выскочишь...

— Знаю. Жаль.

— Не печалься. Коли захочешь, во сне приходи. Всегда пущу.

Я ещё раз поблагодарила хранительницу читальни да пошла обратно к подруге.

А та уж сидит на полу да книгу ту самую листает, что сама рассказывает обо всём да показывает.

— О, как быстро! — удивилась я.

— Какая красивая книга! — восхитилась Зорька в облике царевны. — Отродясь не видала таких!

— Так царская азбука! Её из читальни выносить нельзя. Ладно, давай поболтаем, а то когда ещё сможем. А книгу успеешь на досуге почитать.

Пока я делилась своими переживаниями, расчёсывая свои же царские светло-русые прямые космы, Зорька лежала у меня на коленях да внимательно слушала. А как закончила, подруга и говорит:

— И как ты такую тяжёлую косу носишь? У меня голова вверх запрокидывается.

— Так царская стать... Твоя коса легче да тоньше. Но и по ней соскучилась, пока в облике отрока ходила. С короткими власами такая лёгкость и ветер в голове гуляет. Вот девиц-то ветренными и кличут, как косы лишатся...

— Да, всё в сравнении познаётся. А я ещё завидовала тебе, что ты ничего не делаешь. Отдыхаешь целыми днями, — пожаловалась Зорька.

Так непривычно было глядеть на себя со стороны, подмечать жесты, движения головой, слышать свой голос.

— Так что, тебе Свен нравится? — спросила вдруг подруга.

— Да не знаю. Я бы не сказала, что прямо его бы и выбрала уже сейчас. Просто мы наедине побыли, он мне помог. Вот и всё.

— Будто есть другие?

— Алан тоже неплох. И друга предостерегал от оплошностей.

— Ну, то, что он — хороший человек, не значит ведь, что тебе хорошо с ним будет.

— А почему плохо должно быть? — удивилась я.

— А пообщаться с ним сможешь?

— Я обучена светской беседе, ежели ты об этом.

— Нет, светская беседа это на приёмах. А в быту как с ним общаться станешь? Твои родители почти не общаются между собою, за столом светскую беседу поддерживают.

Я задумалась. А ведь дело говорит Зорька. Хорошо, ежели жених будет начитан. Не хотела б я таких отношений, как у моих родителей. Они замечательные, но... как бы каждый сам по себе.

И ночуют каждый на своей постели, хоть и в одних покоях. Хотя оба умные и любят читать. А поговорить просто так — не о чем.

— Ко мне тут ещё один красавчик сватается, — молвила я, стараясь отвлечься от состязания. Всё же пришла пообщаться. — Дурак, правда, но красив. Обещал дойти до конца.

— Правда? Уж не Ванька ли? — вдруг встрепенулась Зорька.

— Ты его знаешь? — уж не любит ли его подруга?

— Лежебоку Ваньку? — с насмешкой молвила она. — Лентяй такой, что не заставишь чего по дому сделать. Целый день лежит на печи. Да и не красив он. Так, обычный...

— И что он там делает? — удивилась я, пропустив мимо ушей замечание о красоте. Ведь когда человека часто видишь или знаешь, то внешность отходит на последнее место.

— Да кто ж его знает? Просто в потолок глядит. Чудной. Я тут волком выть готова, хотя могу и по лестнице побегать, и в окошко поглядеть, и на балкон выйти, да перемыла всю башню уже. Да теперь вот читать буду. А он — чудной.

Мда... Такого добра мне точно не надо. Да и не позволит царь-батюшка.

На дворе уж вечереть стало. Женихи мосток доделали. Вот только можно ли по нему идти? Сейчас костёр зажгут на горе... Я глядела вдаль с балкона башни. Рядом стояла Зорька и тоже не сводила взгляда с капища. И мы молчали, каждый думая о своём.

— Иди уж... Скоро начнётся, — молвила она.

— А ты...

— А что я? Батюшка не разрешит.

— А может попросим вместе?

— И как ты себе это представляешь? Да и коли царь придёт, веселья не выйдет. Все будут следить за каждым своим словом, действом. Народу надо отдохнуть, развеяться...

Она была права.

— А ты иди, — выгоняла меня она. Грустит ведь... — Когда ещё сможешь? Хоть разок повеселишься со всеми.

— Ты на меня не сердишься?

— За что? — не поняла подруга.

— Ну, что заняла моё место.

— Знаешь, мысли иногда сбываются. Я хотела побывать в твоей шкуре. И побывала. Недолго осталось... Так что иди...

Я вздохнула, обняла Зорьку и стала спускаться по лестнице. Внизу уже был накрыт стол. Ужин. Мы так увлеклись разговорами, что и не заметили, как кто-то из домочадцев приносил еду. Может, отец или матушка. Ведь другим доступ в башню не давали.

И хоть матушка не разрешала мне покидать терем, а про вечер и ночь я не спрашивала, искать встречи с нею и просить позволения не стала. Просто выскользнула через чёрный ход.

Примечания по главе:

поворот солнца* — день летнего солнцестояния — Купала.

Лето* — в значении года.

Чертовщина* — то, что за чертой, гранью, потустороннее.

Глава 7

Сперва направилась к речке, где девчата венки на воду пускали, гадая на суженого. Я же просто опустила свой в воду, да вновь на голову надела.

— Зорька, а чего на суженого не гадаешь?

— Нет у меня возлюбленного. Да и не хочу.

У одной из девушек появилась лукавая улыбка.

— Хватаем её, девоньки!

Я поздно спохватилась.

— Будешь Купалой.

С меня сорвали красный сарафан.

— А искупаться? Я не успела, — попыталась вырваться из цепких ладошек.

— Искупаешься! Только ничего не бойся! — отдала распоряжения заводила.

А я уже боялась. Не самого праздника и быть богинею, а того, что эта незнакомая мне девица задумала.

Меня нарядили в золотистый сарафан, космы распустили. Надели мой же венок, только ленты к нему прицепили.

Мне выдали много разных венков да очи завязали. Стали меня раскручивать.

— Купала, Купала, нагадай мне грядущее, — запевали девицы. Что ж с венками-то делать? Отдавать, надевать, просто вытягивать? А кому отдавать?

И я взяла первый попавшийся да через голову кинула.

Девицы ахнули. Неужто что-то хорошее?

Хоровод вновь сдвинулся с места, запели.

Я вытягивала венки. Порою повисала недобрая тишина, которая пугала. Когда венки закончились, мне развязали очи.

— Готова?

— К чему?

— Сейчас начнётся.

О происхождении названия Купалы я знала по книжкам. В народе обыгрывали на праздник сказание о любви брата да сестры.

Готова я не была. Потому что заканчивалось всё плохо у двоих влюблённых.

Ежели поведать вкратце, то Купаленка — богиня ночи — очень любила Семаргла — бога огня и Луны. Он являлся хранителем Солнышка, денно и нощно защищая его от земного зла. Но и ему не чужды были чувства. Купаленка постоянно звала Сварожича* к берегам Ра-реки*. И сердце его дрогнуло, ведь он давно воспылал взаимными чувствами к Купаленке. Однажды — в день осеннего равноденствия — чувство долга затмило чувство любви, и он спустился к возлюбленной. С этого мгновения ночь стала понемногу забирать у Солнца время, становясь всё длиннее.

У возлюбленных родились детки-близнецы в день поворота солнца — Купала и Крес. Детки росли здоровыми да крепкими.

Берега Ра-реки были излюбленным местом отдыха полуптицы Сирин — предвестницы бед и несчастий, поющей о горе, смерти и забирающей того, кто подпадёт под чары её голоса в Навий мир.

Семаргл предупреждал об этом своих деток, но Крес, уверенный в своей воле, убежал от матери и сестры, чтобы послушать Сирин.

И случилось несчастье. Очарованный голосом Сирин, Крес следовал за Сирин, пока не попал в мир мёртвых. Родители много лет искали сына, но так и не нашли.

Прошли лета. Купала превратилась в красивую девушку, и настала пора той выходить замуж. Но ни одному юноше она не отдавала своего сердца.

Она сплела себе венок из полевых трав и обещала выйти замуж за того, кто отберёт его. Но ни один юноша не смог этого сделать. Тогда Купала на берегу реки прокричала богам, что на земле-Матушке нет ни одного мужчины, достойного её. И, будто в насмешку, порыв ветра сорвал венок и кинул его в реку к лодке, на которой проплывал прекрасный незнакомец. Юноша вынес венок Купале, очарованной прекрасным женихом. И вскоре молодые поженились.

На утро молодая жена стала расспрашивать мужа, откуда он прибыл. Он и поведал, что его разлучили с родными, и он чудом смог вернуться из мира Нави. Купала и узнала в нём брата. Их любовь была вовсе не родственная, и продолжения она не имела. Поэтому возлюбленные решили утопиться. Но боги сжалились над ними, и оборотили их в цветок брат-с-сестрою*, соединив их в одном теле.

На берегу, где собиралось действо, уже полностью стемнело. Зажгли несколько костров от пламени, добытым путём трения, получив живой огонь.

"Там-тара-ра-пам!" — заиграл обрядовый барабан.

Заиграла свирель. Всё будто погрузилось во мрак, лишь где-то далеко свет от костров чуть освещал берег реки.

И тело против воли стало двигаться в такт.

Кто-то запел:

"Купаленка-ночка!

И где твоя дочка?

— Моя дочка у городе,

Рожу рвёт...

Веночки вьёт..."*

Из лесу стали выходить девушки, обступая меня.

Я же делала вид, что собираю цветочки.

"Там-тара-ра-пам!"

"Веночки вьёт, девкам даёт...да себе не берёт..."*

Девицы и девочки смыкают коло, берутся за руки.

Повторяю ещё недавнее действо гадания на венках, только на этот раз двигаясь в такт ударам барабана.

Вокруг меня начинают кружиться хороводы: внутреннее коло девиц да наружнее в иную сторону — мужское.

"Там-тара-ра-пам!"

"Красной девица никто сердцу не мил..." — часть слов песни было не расслышать.

"Там-тара-ра-пам!"

"И Купала загадала..."

Я срываю венок с головы и просто кидаю, оба кола мгновенно останавливаются. Тишина. Даже птицы не поют. Все устремляют взор за летящим венком, падающим с плеском на воду.

"Там-тара-ра-пам!"

Хороводы начинают вращаться в обратную сторону, напевая.

Всё быстрее и быстрее... Голова кружится... Я пытаюсь вырваться из замкнутых колец, но меня не пускают...

"Нельзя противиться воле Богов..." — меня будто предостерегают.

"Там-тара-ра-пам!"

И вот первое коло разомкнулось, выпуская меня, а за ним и второе. Я вырвалась к воде и, не ожидая свободы, упала на берег.

Всё вновь смолкло. Послышался плеск воды. Я подняла голову. К моему венку подплывал юноша, стоящий в лодке. Он поднял венок, сделал ещё пару гребков веслом и у берега спрыгнул в воду, достающую ему сейчас до колен. Я как завороженная глядела.

"Там-тара-ра-пам!"

— Здравствуй, девица-краса... — протянул он мне венок. — Станешь ты моей женою?..

"Там-тара-ра-пам!"

И мои колени подогнулись. Я склонила голову, и мне водрузили мой венок на неё.

Добрый молодец взял мои ладошки в свои и усадил на бережку. Мы молчали, я опустила взгляд долу, а народ запевал:

"Так Купала вышла замуж, полюбивши Креса..."

Вспыхнули огни — то подожгли костёр, означающий наше дневное светило...

"Солнышко вставало..."

"Там-тара-ра-пам!"

— Кто ты, муж мой? — спросила я, посчитав, что пора узнать Купале. Правда, на мой взгляд, следовало это сделать раньше, до того, как замуж вышла.

"Так она узнала..." — голос сказителя.

— Братец Крес... О горе нам! — кинулась я в воду. Да попала на плот, что стоял у берега. Он стремительно отчаливал.

"Там-тара-ра-пам!"

"Нет им счастья в этом мире... — пел народ. — Разделили они участь, бросились топиться..."

"Крес обнял Купалу напоследок..." — голос сказителя.

Вдруг вокруг меня вспыхнуло пламя, закрывая обзор всего мира. Огонь — мужская суть Креса, уподобившегося отцу Сермарглу. А вода — женская гибкая и мягкая суть, подобна матушке Купальнице, покровительнице ночи.

Я, испугавшись огня, отступила к середине, где его пока не было. И... провалилась в воду. Сквозь толщу стихии было видно, как прямо надо мной горит огонь, будто касаясь воды, облизывая дырку в середине плота. Пришлось чуть отплыть, чтобы вынырнуть и набрать воздуха.

И тут меня подхватили чьи-то руки, вытаскивая из воды. Это был тот юноша, что изображал Креса.

"Там-тара-ра-пам!"

"За то, что чисты помыслами они были да не торопились зародить новую жизнь, боги даровали им любовь в ином мире... — молвил голос сказителя. — А в Яви осталась память о них — цветок брат-да-сестра".

"Там!" — ударил в последний раз барабан и стих, будто завершил свой сказ.

И наступила тишина.

Меня бережно опустили наземь.

— Какое трогательное повествование любви! — разрушил очарование вечера голос колдуна. — Я прямо растрогался! — из тени вышел женишок. — Сгинь! — велел молодому человеку, игравшему Креса.

И такая сила звучала в голосе колдуна, что юноша просто не посмел возразить. Ретировался.

— Чего тебе надобно? — взглянула в очи возмутителя спокойствия.

— Ты просила приглядывать за тобою, а сама... — в его голосе слышалось осуждение.

— Что сама? — не понимала обвинений я.

— Сама играешь любовь.

— Это всего лишь игра. Меня назначили быть Купалой, — и почему я оправдываюсь?

— Ага, поэтому вы тут уже обнимаетесь довольно долгое время...

— Что? — удивилась я. — Да только что игра закончилась и...

Было обидно, ведь несправедливые слова ранили. Да и яду в его голосе имелось много.

— Что на тебя нашло? Да и почему я должна оправдываться? Кажется, у тебя на меня прав никаких не имеется, — дерзко молвила я. И это стало моей ошибкой.

В его очах вспыхнули опасные искры. Меня просто схватили поперёк стана, точно куль закинули на плечо, и куда-то понесли.

— Опусти меня! — кричала я. — Хочешь, чтобы тебе досталось на орехи?