Третья сила

Его проницательность распространялась не только на Даниэллу. Отец словно бы знал, где должны пройти патрули, какой дорогой лучше идти и какому чиновнику дать взятку, дабы тот закрыл глаза на мужчину с маленькими детьми.

Да, Даниэлла стала лишь первой из них. Отец нашёл ещё девятерых, точно таких же беспризорников, лишившихся родителей в результате непрекращающихся зачисток. Кого-то он подобрал в её присутствии, шагая уверенно и словно зная, что именно в том направлении лежит брошенный ребёнок. Кого-то приводил в их очередное временное жилище, где Даниэлла пыталась быть главной среди кучи мальчиков и девочек.

Она не запоминала их имена. И вообще ненавидела, не понимая, зачем Отцу ещё дети, когда у него уже есть она, любимая дочка. Она сидела на его коленях, когда Отец по вечерам рассказывал чудесные сказки, она выполняла все его приказы, пока остальные капризничали и ныли, она помогала обуздать кучу сопливых малолеток, к коим себя уже давно не причисляла.

Вплоть до той поры, как они все погрузились на корабль, следующий в Японию. Даниэлла не сомневалась и даже не беспокоилась, что Отец сумеет уговорить команду корабля не обращать внимания на кучу детей. Главное было эту кучу проконтролировать — большинство из них никогда не видело океана и пришло в такое возбуждение, что лишь чудом никто не вывалился за борт.

Именно тогда Даниэлла поняла, что удары даже слабым девичьим кулачком действуют лучше любых слов. За исключением слов Отца — тот был способен без всякой силы разрулить любой конфликт. Дети беспрекословно слушались его, и обожали так, что Даниэлла бесконечно ревновала.

Как оказалось, это было только начало.

Корабль приплыл без всяких проблем — разве что всех детей так или иначе тошнило. По Японии они так же проехали без проблем, скрываясь в кузове подогнанного Отцом грузовика. И наконец приехали домой.

Официально это называлось "Приют добрых сердец". На деле приютом был целый богатый особняк с кучей комнат, спортзалом, кинотеатром, обширными лужайками и прочими детскими радостями.

И сотней детей.

Все они, как позже узнала Даниэлла, были из разных уголков Азии. И у всех них история была почти одинаковой — найдены Отцом, спасены и привезены сюда. Однако не все, как Даниэлла, лишились родителей и просто затерялись в джунглях.

Война.

Педофил.

Изнасилование.

Голод.

Смерть.

Даниэлла узнала и осознала значение этих слов. Её собственная история стала казаться жалкой на фоне остальных. Родители не любили? Зато не выгнали из дома, как Маи. Ребята били? Били, но не пытались сжечь заживо, как Хвонга. Солдаты напали? Она по крайней мере от них убежала, а вот Лилу не смогла. Даниэлла в итоге сменила семерых соседей — все они писались в постель, кричали по ночам и смотрели затравленным взглядом.

Помочь им мог только Отец — и он делал всё для этого. Его проницательность была всеобъемлющей, даже не произносящий ни слова ребёнок был как на ладони, и Отец знал о нём всё, а с этими знаниями помогал успокаиваться, чувствовать себя лучше, перестать кричать по ночам. Однажды Даниэлла, не оставляющая попыток стать любимой дочерью Отца, спросила, как он может так. Отец улыбнулся и своим неизменно добрым голосом ответил:

— Я — тот, кого называют эспером. Человек со сверхъестественными способностями. Такой же, как и ты, и многие другие мои дети.

Это было ещё одной обидой. Даниэлла думала, что способности делают её уникальной — но у многих детей были едва ли не круче. Вроде умения выдыхать огонь, плести паутину или приказывать насекомым. Они все были очень слабенькими и мелкими, зачастую неконтролируемыми, но Даниэлла всё равно завидовала. Их-то можно было применять в любое время, а вот её только если кто-то ударит, и от боли это не избавляло.

По счастью, их способностями Отец тоже занимался. И однажды он занялся способностью Даниэллы.

— Твоя основная проблема — боль. — говорил он ей. — И поэтому для тебя будет лучше научиться терпеть её. Привыкнуть к ней. Сделать боль частью своей жизни. Тебе необязательно развивать свою способность, но если ты хочешь стать сильнее, то придётся.

Даниэлла хотела. Чем она сильнее, тем полезнее для Отца и тем лучше. Он, разумеется, отказался её мучать, но зато позволил взять нож из столовой с условием, что она не будет резать других и при первой же хоть сколько-то глубокой и опасной ране обратится за помощью. Даниэлла выполнила обещание, но втайне от Отца пыталась вырезать себе на руках точно такие же шрамы, что у него.

Схожим образом Отец работал с силами других детей — а тем, кто не обладал сверхспособностями, доказывал, что жизнь у них будет хороша и так, и лучше погрузиться в развитие естественных талантов. Каждому он давал нужный совет, каждый слушался его — и начинал работу над собой.

Отец часто уезжал — и тогда заботу брали на себя отряд медсестёр, обитающих в особняке и, с негодованием поняла Даниэлла, влюблённых в его хозяина. Безответно, разумеется. Медсёстры были добрыми и заботливыми, но до Отца им всем далеко. Даниэлла очень хотела поехать с ним, даже пару раз пряталась в багаже, но Отец находил её (и других прячущихся) и добродушно просил остаться в особняке. Что приходилось делать в огромной скуке и беспокойстве, хотя он всегда возвращался — и радость Даниэллы не омрачало даже то, что с ним приезжали ещё несколько десятков детей.

Казалось, в его особняке побывали все азиатские народы. Филиппинцы, японцы, китайцы, вьетнамцы, корейцы, кхмеры... попадались и европейцы, и арабы, и индийцы, и причудливые смеси, сами не понимавшие, к кому относить себя. Но все они, так или иначе, преклонялись перед Отцом.

И называли его Отцом. Имя было ещё до Даниэллы, и Отец даже пытался запретить его, взамен прося называть его настоящим именем, но это был единственный случай, когда его дети отказывались слушаться.

Отец — и никак больше.

Он вынужден был сдаться — а потом, похоже, и сам привык. Даже медсёстры стали так его называть.

Даниэлла ни разу — за исключением попыток спрятаться в багаже — не пыталась уйти из особняка. И в лучах любви к Отцу, совмещаемых с постепенным принятием боли, дожила до совершеннолетия, где выяснилось, что приют закрывает перед ней свои двери.

— Ты уже взрослая. — мягко втолковывал ей Отец, успокаивая рыдающую девушку. — Ты не можешь оставаться здесь вечно. Нужно выходить в большой мир, становиться его частью.

— Но я не хочу! — рыдала Даниэлла. — Я хочу всегда быть с вами!

И, похоже, своими рыданиями всё-таки что-то задела в его сердце. Потому что Отец несколько смущённо ответил:

— Ты можешь остаться здесь ровно при одном условии: будешь ухаживать за другими моими детьми. Делать то, что делаю я, и ни разу не пожалеть об этом.

Она дала согласие.

Внешний мир беспокоил их исключительно редко. Они не сидели в затворничестве, часто смотрели по телевизору новости и передачи, а Отец дополнял их своими комментариями — зачастую куда более подробными, переворачивающими сказанное дикторами с ног на голову. Но на этом общение с жизнью за пределами приюта заканчивалось — пока однажды Отец не собрал всех. И взрослых, и детей.

И заявил, что они переезжают в новое здание. В место, где им будет намного лучше.

В место под названием Академия-сити.

Их новое здание не было настолько большим. Да и настолько удобным. Но в качестве компенсации всем позволено было выходить в город — и это ошарашивало.

Иглы белоснежных небоскрёбов казались недостижимо гигантскими, а ночью тёмные громады зажигались мириадами разноцветных огней. Еда в повсеместных ресторанчиках была лишь самую малость хуже той, что готовили у Отца. От дирижабля, медленно планирующего над городом и гигантскими буквами передающего погоду с новостями и объявлениями, невозможно было оторвать взгляд. От списка возможных занятий у каждого разбегались глаза. И люди — огромные толпы людей, преимущественно подростков.

И, как быстро выяснилось — преимущественно со сверхспособностями.

Доходило до того, что дети всё больше и чаще пропадали в городе, чем у Отца. Даже Даниэлла не отказывала себе в удовольствии погулять, тем более что дел стало гораздо меньше. И сам Отец нисколько не возражал, напротив, был рад, что его чада занимаются чем-то ещё.

Он всё реже и реже уезжал. И всё меньше детей привозил. Но был очень доволен этим, и Даниэлла была довольна.

Она продолжала развивать свою силу, для чего уходила со светлых оживлённых кварталов в мрачные, запутанные, недружелюбные переулки. Отец подарил ей пару кукри, и Даниэлла навострилась орудовать ими с даже каким-то изяществом.

Первой она не нападала никогда. К ней всегда подходили сами, и она сначала говорила, что не хочет проблем, затем показывала кукри — а затем уже не щадила тех, кто не соображал отступить.

Боль выдерживалась любая. Хоть по телу, хоть по рукам, хоть в голову. Хоть ножом, хоть битой, хоть кирпичом, хоть арматурой. Она оставалась на ногах и терпела боль, пока нападающий катался по земле и истошно орал — а затем перерезала ему горло, зачастую веселья ради говоря традиционное приветствие своей страны.

Никого из убитых не было жалко.

Шли года. Даниэлла взрослела, но по-прежнему отказывалась покидать Отца. Медицина Академия-сити достигла невероятных высот, и женщина выглядела вдвое моложе своего возраста, регулярно в том числе исцеляя шрамы на руках. Отцу они не нравились, но у Даниэллы вошло в привычку резать себя, делая боль частью жизни. Волосы она давно перекрасила в лазурный — просто очень понравился цвет.

Когда Отец вернулся из очередной поездки, то она не сразу поняла неладное. Около него толпилось три десятка детей — гораздо больше, чем до этого.

Через несколько дней он позвал её к себе, побеседовать наедине. Даниэлла уже пыталась его соблазнить, но Отец тогда не просто отказал — впервые на её памяти выглядел таким сердитым.

— Даниэлла. — сейчас же он говорил прямо и чётко. — Я хочу уничтожить Академия-сити.

А затем объяснил ей, как и почему.

И она, естественно, согласилась.

Отец и Даниэлла не рискнули присутствовать при устроенной защитникам города ловушке. Однако Отец поговорил с ними через коверкающий голос микрофон, а затем они вдвоём наблюдали за атакой.

Было ясно, что идущие в ловушку прекрасно это осознают. И хотя был подготовлен план и на это, но никто не ожидал, что превратившаяся в монстра из кошмаров Айхана Етцу так легко вырвется из окружения, утащив вверх все ключевые фигуры: Камидзе Тому, Шокухо Мисаки, Кумокаву Серью, Цучимикадо Мотохару, Такицубо Рико.

— Хвонг, попробуй вытащить её телекинезом. — приказал Отец. — Интересно, как она руку Камидзе Томы игнорирует? Должна же задевать хоть чем-то...

Парень на экране тем временем подскочил к образовавшейся в потолку туннеля дыре, из которой продолжали падать мелкие камешки, и вытянул к ней руку. Мускулы напряглись, но Хван прикоснулась к нему — и тот словно засиял, а замолкшее было шуршание в дыре раздалось вновь.

— Джан, будь готов выдернуть их и следи за тем, чтобы ни одна часть Айханы Етцу не уползла. — приказывал Отец в микрофон. — Мидори, помогай ему. Пак, запирай Айхану Етцу барьерами, как появится, не позволяй ей вырваться. Вынь... ты знаешь, что делать.

Шум становился всё сильнее — и вот уже огромный кусок плоти вваливается обратно и падает на рельсы. Джан взмахнул рукой — поток ветра обвил Хвонга и Хван, утаскивая их прочь от эпицентра — а Пак движениями пианиста начал создавать светящиеся фиолетовым барьеры, поплывшие к монстру.

Айхана Етцу изменилась мгновенно, тело из огромного куска начало сжиматься и изворачиваться, выбрасывая потянувшиеся к людям щупальца из плоти. Наёмники по приказу Отца открыли огонь, отвлекая чудовище на себя и позволяя Выню вдохнуть нужное количество воздуха.

А затем выдохнуть его огромным языком пламени.

Человеческий осьминог заметался — но фиолетовые барьеры захватили его щупальца, Хвонг с выступившим на лбу потом удерживал на месте, а автоматные очереди разрывали в клочья. Особо крупные из этих клочков пытались уползти, но Мидори засекала их, а Джан закидывал в огромный факел.

Етцу начала громко визжать — и, подозревала Даниэлла, вонять. Она меняла формы буквально на глазах, но ни одна не позволяла ей вырваться из объединения сил эсперов. Те держались, закусив зубы — и Етцу неожиданно исчезла, а из глубин огромного костра неожиданно донёсся младенческий вой.

Даже Даниэлла вздрогнула — а среди людей и вовсе прошла волна, некоторые дрогнули и опустили руки...

— Не расслабляться. — сказал Отец в микрофон. — Победа уже близка.

Плач младенца продолжался, но эсперы воспрянули вновь, особенно когда Хван в очередной раз коснулась каждого, и вскоре рёв затих. Куски плоти больше не уползали. Тишину подземелья нарушало лишь потрескивание огня.

— Чжун, проверь. — Отец по-прежнему старался держаться хладнокровно. Парень вышел из толпы нападающих и уставился в костёр.

Он смотрел несколько долгих, мучительно тянущихся секунд. А затем сказал в свой микрофон:

— Никакой жизни. Нигде. Работа мозга и сердца полностью прекращена.

Даниэлла радостно завопила в микрофон — как и остальные ребята. Даже Отец улыбнулся — устало и довольно.

— Не расслабляйтесь. — сказал он. — Для многих сегодняшняя ночь только начинается. Даниэлла...

— Ага, бегу! — она выбралась из кресла и помчалась в сторону ближайшего портала, что Пол уже держал открытым.

Айхана Етцу полностью, безоговорочно и окончательно мертва. Отец опасался, что она всё-таки сумела создать собственного клона, но, видимо, не успела. Иначе бы Чжун засёк, что её мозг всё ещё работает.

Айхана Етцу мертва. А скоро и Кадзари Уихару умрёт. И многие из тех, что на поверхности.

В последний момент Отец позвонил и отменил приказ. От расстройства Даниэлла даже разговаривала с ним слишком фамильярно — хотя постепенно начала привыкать общаться так. Как-никак, правая рука Отца.

И даже если он не собирается контролировать Уихару, то она это сделает. И когда на её милой мордашке появится мысль о том, чтобы навредить им — она вырежет эту мысль своим кукри.

Чисто ради предупреждения. Вредить, не вредить — любые поползновения Уихару не помешают им.

Через приют Отца прошли сотни людей. Они разлетелись по всему миру. Эсперы, маги, обычные люди... многие вновь окунулись в войну или заняли важные посты.

И все эти сотни людей только и ждут приказа Отца. Приказа сровнять с землёй Академия-сити.

— Слушай, Ками-ян, у нас скоро танцы будут. — сказал Цучимикадо, ухмыляясь так, словно желал выпендриться перед всеми своими движениями.

— Ну и? — посмотрел на него Тома и отпнул в сторону канавы небольшой камень. — Что ты предлагаешь?

— Предлагаю? Сбоку от тебя идёт смущающаяся блондиночка пятого уровня, а я ещё должен что-то предлагать?

— А. — Тома посмотрел на покрасневшую Шокухо. — Мисаки, тебе интересны танцы?

— У тебя такие дурацкие вопросы, Тома. — ядовито ответила за неё шагавшая позади Кумокава. — Интересны ли девочке танцы с мальчиком? Ты ещё спроси, интересуют ли мальчиков сиськи.