Весна веры

— И вам, тор Мишель...

— Жом Мишель, так ведь?

Сын и наследник великого князя мило улыбался человеку, которого еще год назад приказал бы затравить собаками. Но времена меняются. И если ключ от власти надо выловить из нужника — что ж, Мишель не побрезгует испачкать руки.

Потом отмоем.

И руки, и историю.

— Итак, жом Мишель, что случилось?

— Разбирая фамильные бумаги, я наткнулся на нужный нам ритуал.

Раньше Пламенный расхохотался бы в ответ на такие глупости. Но...

Но!

После беседы с тором Дрейлом!

После проклятого колокола и колокольни, которую так и пришлось закрыть...

После всех знамений...

Тут и матерый атеист уверует. Вперед своего визга побежит...

— что за ритуал, Мишель? Вы позволите вас так называть?

— да, конечно. Давайте без церемоний, жом...

— А ваш отец?

— Он пьет, — коротко ответил Мишель.

— Ээээ...

— Давно ли? — правильно понял вопрос мужчина. — так считайте, с того дня как вы прошлый раз у нас были, Всякий человеческий облик потерял, бормочет, что против богини идти, что против ветра... плевать.

— Но вы все же решились?

— Я предположил, что смена монарха не всегда происходила мирным путем, и оказался прав. Просто такие документы обычно хранились в Звенигороде, но Петер был непростительно беспечен...

Ага. А вам, ворам, надо было карманы зашивать и руки обрубать.

Но вслух, понятно, жом Пламенный этого не сказал. А кротко поинтересовался сутью ритуала.

— Когда наследником престола недовольны... тут есть два варианта. Мы находим наследницу, она при всех, добровольно отрекается от трона в мою пользу и надевает мне кольцо на палец.

— Это возможно?

— Вполне. Мы одной крови, так что это будет считаться. Второй вариант — она выходит за меня замуж. Законным правителем будет наш ребенок, а уж кто станет при нем регентом, после смерти его матери — вопрос другой.

— Я надеюсь, что регенту понадобится умный советник? — намекнул жом Пламенный.

Мишель приосанился.

— Разумеется. Есть и третий вариант, который не предусматривает добровольного согласия.

— Какой же?

— Жертвоприношение. Саму наследницу надо будет убить, во имя Хеллы. После определенного ритуала, благословение Богини поменяет хозяина.

— Вот как, — задумался Пламенный.

Что ж.

Ему равно подходили и второй вариант, и третий. Разумеется, Пламенный не стал уточнять, может ли наследница выйти замуж... да хоть бы и за него! А чем он не император? Мозгов-то у него всяко поболее будет, чем у Петера!

Может. Женились ведь императоры раньше на простолюдинках, бывало пару раз...

— Вопрос за малым. Найти наследницу.

Мишель развел руками..

— Жом, тут я полностью полагаюсь на вас.

Пламенный вежливо согласился, побеседовал еще пару часов ни о чем и откланялся.

Что ж.

Ради этого следовало съездить в гости. А еще...

Великий князь запил. А его сынок слишком уж разлетелся. Кажется, в ближайшее время произойдет ужасное несчастье, и они умрут...

Вот горе-то!

Вот беда!

И как Русина переживет без великого князя Гаврюши?

Глава 3

Ты не видала?

Что-то шептала... руду унимала?

Карев, Русина.

Сегодня Аким провинился.

Ну... позволил себе с вечера. А с утра коней не обиходил... такого, понятно, Федор Михалыч спустить никак не мог.

Приказал отвесить пару оплеух, да и поставил на ворота. Казалось бы, в чем наказание?

Так зима ж!

И снега много... вот, Акимка его и чистил. Заодно ворота открывал-закрывал, ежели кому нужно... и радовался.

Хозяин уж который день был не в настроении, мог и плетей всыпать.

Освобождение?

А... кого освобождали-то? Аким как жил у купца, так и жил, как работал, так и работал, и радовался. Платил Федор Михалыч не скупясь, правда, работу требовал, но у него и безопасно было. А то ведь времена-то какие...

Господа дерутся, у слуг спины чешутся.

Когда перед воротами заржали кони, Аким даже не дернулся особо. Всякое бывало.

Освобождение там, оледенение, а кушать всяк хочет. И к купцу приезжали, и от него уезжали... хоть и не так часто, но бывало.

Вот и в ворота затарабанили.

Аким выглянул наружу из калитки.

— Чего надобно?

В ворота стучала молодая женщина. Определить, сколько ей лет, было сложно. Видно, что женщина — грудь не спрячешь, что молодая, щеки и лоб без морщин, а вот все остальное...

Красивая? Нет, не понять...

А вот возок был хорош. И кони... гладкие, буланые, они поводили боками, шумно дышали, но было видно — не запалились. Не устали даже. Еще до вечера побегут, не запыхаются.

Хорошие кони. На таких и анператору ездить бы не зазорно.

— Федор Михайлович дома?

Аким насупился.

— А кто его спрашивает? О ком сказать?

Женщина пожала плечами.

— Яна Петровна. Воронова. От Игнатьевых.

— Энто кто ж?

Вроде как имя было знакомое, но что-то у Акима после вчерашнего словно из головы долой...

— Прохор Игнатьев. Марфа Игнатьева. Марфа Федоровна, — рявкнула женщина. — Доложи, пьянь!

Аким даже обиделся.

Ну, выпил. Да и принял-то он всего чуток...

— Ты энто, девка! Не шуми, значитца! Федор Михайлович хочь и дома, но абы кого не примет...

— Абы кого?

Яна окончательно рассвирепела. В другой момент жизни она бы и диалог иначе построила, и поговорила бы лучше... сейчас же — не было сил.

До-ста-ло!!!

Ее достало все!

И экологически чистый транспорт, за которым ухаживать надо было больше, чем за собой.

И дорога, которую периодически приходилось откапывать. Потому как экологически чистый транспорт был оснащен копытами, а не гусеницами.

И дети...

Ладно! Дети — меньше всего. Яна понимала, что им тяжело. Но вы сами попробуйте довезти троих детей из точки 'А' в точку 'Б'. При условии, что у них практически нет развлечений. А ехать долго.

Ехать медленно...

Даже если ехать на машине, и тогда малышня умудряется ныть, хныкать, жаловаться. А возок едет намного медленнее. Но машину Яна сейчас себе позволить не могла. И бензин не достанешь, и обогрева в местных машинах нет... сломается — замерзнут все.

И приходилось терпеть.

Капризы, истерики, слезы, сопли... Машка все-таки опять простыла и теперь шмыгала носом... Яна скрипела зубами и мечтала спихнуть хотя бы двоих паршивцев на руки деду.

Или чтобы путешествие кончилось.

Или чтобы разбойники напали... о банде из монастыря она почти с нежностью вспоминала! Так же, как и о Поганце.

Их можно было убить! Хоть душу отвести. А с детьми ты что сделаешь?

Даже шлепать рука не поднималась, хотя Топыч и предлагал пару раз надрать сорванцам уши. Так что нервы у Яны были на пределе. А тут...

Стоит, хамит, еще и перегаром от мужика разит на полдвора... Кто бы удержался на ее месте? Яна и рявкнула в три этажа с чердачком, как на кордоне наслушалась.

Вспомнила и матушку конюха, и его батюшку, и родословную проследила с древних времен...

Аким аж заслушался. И не только он один, голос-то Яна не сдерживала. Вот и купец услышал. Окно открыл, да и рявкнул на весь двор, когда Яна замолчала.

— Что тут происходит, так вас и разэтак?!

Яна посмотрела на бородатую персону, которая торчала из форточки, да еще начальственно рычала — и так же, на весь двор, громко спросила:

— Федор Михайлович, Марфа Федоровна Игнатьева вам знакома?

Персона побледнела.

— Да...

— Орать будем — или ворота откроете? У меня дети в возке, я их на улице не брошу.

— Акимка! Открой и коней во двор заведи! Ко мне пожалуйте, тора!

Сообразительный. Сразу понял, что Яна не из крестьян.

— А детей?

— На кухню, пусть поедят с дороги!

Форточка захлопнулась. Яна пожала плечами.

На кухню? Оно и неплохо... сначала посмотрим, что тут за купец, потом поговорим за внуков. Дети — это сложно, трудно и каторжно тяжко. Но к Мишке и Машке Яна уже привязалась, и ответственность за них чувствовала. Деду она их оставит, только если будет в нем уверена.

А если нет...

Сама справится. Не впервой!

* * *

Федор Михайлович ждал гостью в кабинете. Яна вошла и оценила. Даже присвистнула.

— Богато живете, жом.

А то — нет?

Рассчитано было именно, что на купцов. Мебель дорогая, из темного дерева, но позолоты на ней — хоть ты ножиком счищай. И резьбы много...

Стол громадный, тоже явно дорогой, аж подавляет, стены отделаны кожей с золотым тиснением, все на столе тоже из золота — Яна не сомневалась. А люстра?

Ежели с нее все хрусталины оборвать — аккурат мешок будет. Из-под картошки.

Купец расплылся в довольной улыбке.

— Не жалуемся, тора. Но раз уж меня вы знаете, как к вам-то обращаться?

— Яна Петровна. Воронова.

В очередной раз Яна задумалась — и как они тут статус определяют? А, не суть. Купца она разглядывала в это время очень внимательно и серьезно.

Сидит перед ней этакий кабан, иначе и не скажешь. Что-то в лице общее есть, наверное, нос, забавно курносый, или само лицо, круглое, или глаза двумя черными точками, внимательные, умные... или борода, которая растет не окладистой мочалкой, а этакой щетиной вокруг лица. Вроде как и есть она, и в то же время короткая, но ухоженная. Только улыбаться не стоит.

Кабан — один из самых умных и самых опасных лесных зверей. Хоть и с домашней свинкой шутить не стоит.

— Даже в нынешние времена — не жалуетесь, жом Меншиков?

— А что времена, тора? Дело наше такое, что б ни случалось, а ты все одно рук не покладай. Тогда и добро прибудет.

Яна медленно кивнула.

— Это вы правильно говорите, жом. Скажите, Марфа Федоровна Игнатьева — ваша дочь?

— Да, тора.

— Незадолго до Солнцеворота я нашла на дороге убитых мужчин...

Яна рассказывала всю историю без особого аффекта. Было — и было. Сплыло — и сплыло.

Федор Михайлович слушал внимательно. Скрипел зубами, когда Яна поведала о смерти дочери, но слушал. И только когда она остановилась на коротком: 'Мы с детьми уехали из монастыря' приподнялся на кресле.

Тоже, кстати, массивном и золоченом.

— Тора, так те дети...

— Ваши внуки, Федор Михайлович. А вот это — вам.

Перед купцом легло письмо. То самое, с печатью.

И вот тут Яна спалилась по полной программе. Как и Штирлиц в Берлине не смог бы. Даже пройдясь по городу с красным знаменем и заорав в кабинете Бормана: 'Гитлер капут!'.

Купец посмотрел на печать.

На Яну.

Опять на печать.

И медленно вывалился прямо из кресла к ее ногам.

— Ваше величество!!!

Что могла сказать Яна? Да только одно.

— Жеванные мухоморы!

* * *

Хорошо, в этом мире половину ее матерщины никто не понимал, а то было бы стыдно. Но... Яне и так пришлось несладко. Поди, подними такую тушу, когда она у тебя в ногах ползает и руки норовит поцеловать... особенно ту, на которой кольцо. Не откусил бы, в порыве чуйств...

Кое-как ей удалось и это.

— Федор Михайлович, сядьте и прочтите письмо дочери. Потом поговорим.

Купец вытер вспотевший лоб, и повиновался. Первый шок уже прошел, и сейчас он начинал обдумывать перспективы.

Ее императорское величество.

Судя по возрасту — внешности — имени...

— Вы — великая княжна Анна Петровна Воронова?

Яна пожала плечами.

— Меня можно назвать и так. Но эту историю я расскажу потом. Может быть.

Намек купец понял. И почтительно поклонившись, вернулся в кресло. Ежели разрешают... Распечатал письмо, прочел... много Марфуша ему не писала. Да много и не надо было, но ее рассказ полностью совпадал со словами Яны.

— Ваше импе...

— Тора Яна, — надавила голосом девушка. Еще не хватало, чтобы сплетни пошли. И так-то лишнего человек узнал, ее бы воля — и того б не было!

— Как же, — растерялся купец. — Это ж...

Или сделал вид, что растерялся. Но Яна не стала уточнять.

— Моего отца убили. Мать, сестер... я уцелела чудом. Вы уверены, что сможете отбиться от освобожденцев, если они придут за мной?

Об этом купец тоже подумал.

— Не смогу. Тора Яна...

— Вот, так-то лучше.

— Тора Яна, вы позволите одну проверочку?

Яна только плечами пожала. Но камень кольца послушно к расплавленному воску приложила. Печать получилась один в один с первой. Купец помрачнел.

— Тора Яна, вы... а что вы делать-то будете?

— Я над этим размышляю, — честно ответила Яна. — Наверное, надо уезжать из Русины. Вы ведь это собирались сделать? Марфа сказала...

Купец медленно кивнул.

— Да...

* * *

Купцы — они вперед прочих чувствуют. Крестьянину — тому все равно, кто у власти, был бы огород. Военному что генерал скажет, то он и сделает, привыкли они повиноваться.

Городским... тут кому как. Но купцы обязаны нос держать по ветру. Яна обладала определенным послезнанием.

Федор Михайлович просто нутром чуял, что ничего хорошего никакое освобождение не принесет. И вообще, чем громче лозунг, тем дальше надо драпать. Вот и собирался.

Дочку хотел увезти, сыновья уже уехали, а зять вот затягивал с отъездом, сделка у него выгодная складывалась, там не сто частей прибыли, все триста можно было взять.

Эх, Прошка, дурак молодой, соблазнился возможностью половить рыбку в мутной воде, нажился, порадовался... сгодились тем грабителям твои деньги! Поехал бы раньше, и давно б уже в Ламермуре были, а то и в Герцогствах. Дело-то житейское...

Денег было б меньше, но кто их мог в Русине считать, тот и в другой стране не пропадет. Конечно, с чистого листа начинать бы пришлось, ну да знакомые есть, нашлась бы и подмога. А он вот...

Тянул и тянул, дурак! И дочь с ним оставалась... как же! Любовь!

И сама погибла, и детей чуть за собой не утянула. Это еще хорошо, что так получилось... больно было, но не смертельно. Федор Михайлович привык не показывать своих чувств, привык терпеть, привык ждать... выжидать лучшее время для прыжка.

Здесь и сейчас ему очень хотелось уехать из Русины. И уехал бы. Но...

— Вы ведь, тора Яна, не просто так этот разговор затеяли?

— Нет, не просто.

— Я могу быть вам чем-то полезен?

— Равно как и я могу быть полезна вам, — пожала плечами Яна. — У меня есть деньги, у вас есть связи. Я хочу уехать из страны с сыном.

— Куда, тора?

— В герцогства.

— Это идея хорошая. А есть ли на что?

— Есть. Бедствовать не буду. И себя прокормлю, и детей.

— Детей... что вы, тора Яна, хотите за спасение моих внуков?

Умный человек. Сообразил.

— Вы собираетесь уезжать?

— Да.

— Возьмите меня с собой. Нас.

— Вы и...

— Мой сын и мой... пусть будет воспитанник. Георгий и Потап.

— Тора Яна, это я завсегда. Но... есть одна проблема.

— Какая?

— Из-за Прохора, не тем будь помянут, идиот, мы сейчас уехать не сможем.

— Разъясните, — попросила Яна.

Купец послушно расстелил на столе карту Русины. Девушка внимательно смотрела и слушала.

Да, уехать из Русины можно. В герцогства, в Борхум, в Ламермур. Для начала и он сойдет, потом уж можно из него куда поприличнее перебраться. Но...